Новогодние будни границы

Около получаса с того момента, как рядовой Репкин заступил в наряд часовым у заставы, южный ветер напористо налетал со стороны реки. Гонимые им под острым углом к земле мелкие колкие снежинки, утыкаясь в лицо, вызывали раздражение, как назойливый летний гнус. Назначение в наряд на самый Новый год Кузьму Репкина так не доставало, как эти порывы ветра со снегом.
"Сам виноват", - в очередной раз успокоил он себя, начиная второй заход на периметр, -  "Кто за язык потянул? Никто не тянул, сам вывалил. Вот. Теперь морозь сопли, ходи охраняй всех, когда они празднуют за столом, как люди…". Он представил, как за общим столом в казарме в веселой компании сидят товарищи, а среди них и Паша Ветров - приморский балагур  из одного с ним призыва, тот хохмач, благодаря которому он и угодил "колуном" прямо в Новый год. "У Паши ветер в голове. Надо ему было веревку санок сзади к УАЗику привязать, а то она в снегу, видишь ли, валяется! Потом эти санки, как консервная банка на хвосте кота, вслед за УАЗиком коменданта до самых ворот кувыркались. А дочка зама по воспитательной как раз с папашей своим вышла на крыльцо… И в рев, как увидела. А я, дурак, встрял, мол, чтоб веревка в снегу не валялась. Да, попал".
Он немного постоял у калитки, перекрывающей дорожку к ДОСу. Хотелось, чтобы кто-нибудь в этот час появился из жилого дома и пошел в сторону заставы. Но ни кто не появлялся. Не торопясь, он достал из подсумка телефонную трубку, подключился к линии и доложил дежурному по связи, что все в порядке. Запихав трубку в одеревеневший от холода подсумок, побрел дальше.
Дверь в казарму приоткрылась. Осветился край крыльца с урной, покрытой снежной шапкой. Кто-то высунулся из-за двери на полкорпуса, и маленький огонек окурка мелькнул в сторону урны.
- Ну, что, Дед Мороз, не отморозил себе нос? - донесся насмешливый голос дежурного по заставе сержанта Юркова. Не дождавшись ответа, он захлопнул дверь.
"Вот, вот, поприкалывался и в клетку!" - подумал в ответ Кузьма, прижав на всякий случай рукавицу к носу. Хотя ветер стих, и негустой снег падал почти отвесно, морозец давал себя знать.
-Здлавствуй, Дед Молоза! - раздался неожиданно откуда-то из темноты  приглушенный ветром голос.
"Вот, паразиты, сговорились! Похохмить решили! Кто бы это мог быть?". Репкин обернулся в сторону шутника и просипел осевшим на днях голосом:
- Это кто там?! Стой, где стоишь! Называй пропуск, а то заморожу на улице!
"Сейчас хохотать будет, как я громко и грозно кричу", - подумал он, но никто не рассмеялся, - "Может, наряд какой вернулся?" Но возле ворот ни кто не маячил. "Послышалось", - подумал он, но со стороны спины явно кто-то на него смотрел, и он это чувствовал.
- Стой! Пропуск! - развернувшись на сто восемьдесят, еще раз, как можно громче,  просипел он в темноту.
- Это я говолил "Здлавствуй, Дед Молоза!" - послышалось в ответ. В полутора десятков шагов от него еле различалась чья-то странная фигура. Прищурив глаза, Репкин разглядел  старика с длинной, до пояса, седой бородой, такими же усами, густыми седыми бровями. Его седина в темноте немного неестественно светилась белизной чистой медицинской ваты. Одет он был не по-зимнему легко: на голове - серая повязка, на плечах - длинный халат непонятного в темноте цвета, в правой руке держал посох высотой выше его самого. Кто он по национальности - определить было невозможно: то ли китаец, то ли нанаец, как и сказать, из местных он или нет.  И вовсе непонятным было то, как он здесь оказался.
- Стой! Стрелять буду! - повторил команду Кузьма. "Что за чертовщина? Откуда?" - неслось у него в голове.
- Ты луский Дед Молоза? Почему с винтовка ходис? На охота соблался?
- Стой, старик, не подходи, а то выстрелю! - чуть ли не взмолился к незнакомцу Кузьма.
- А-а-а! - с догадкой протянул тот, - Ты меня не знаес! Халасо. Меня все звала Цзаован. Я сталый уже. Оцень сталый. А ты молодой совсем. Я спесально к тебе присол. Я тебя искал,  говолить с тобой  хотел, - старик положил посох на землю, потом распрямился, поднес кулак левой руки к груди, выставив локоть вперед, и накрыл кулак сверху ладонью правой,   одновременно склонив в приветствии голову. Кузьма сглотнул ком слюны до боли в гландах, и оторопело застыл, не зная, что сказать.
- Цзаован доблый. Тебе плохо не буду делать. Опусти земля свой винтовка, Дед Молоза, холосо?   
Репкин почувствовал в руках тяжесть такую, будто они не автомат держали, а артиллерийскую пушку. Он хотел было достать рацию, но руки его обвисли плетьми и не хотели слушаться.
-Евлопа Новый год пелвый янваля встлецяй. Лосия пелвый янваля встлецяй. А наса    люди ланьсе Новый год не встлецяй. Мы плаздник Весна встлецяй, Личунь называется. Фанали зазыгай...
- Откуда ты русский язык знаешь? - выдавил с трудом из себя Кузьма, одновременно пытаясь сообразить, что же ему делать дальше, как сообщить дежурному о постороннем на заставе.
- Цзаован оцень сталый, много-много знает.
- А откуда ты сюда пришел?
- Оттуда, - махнул старик на юг в сторону границы.
"Нарушитель! Мать твою!" - пронеслась догадка, от которой Репкину стало вдруг жарко, и капля пота выкатилась на лоб из-под шапки.
- Я присол поздлавить тебя, Дед Молоза, Новый год, - продолжал старик, приближаясь к Репкину семенящими шажками, - Когда плидёт плаздник Весна, Цзаован пойдет высоко-высоко, на небо. Там плавитель неба Юй Хуан есть. Цзаован ему будет пло Дед Молоза ласказывать. Дед Молоза этот год видела Санта Клаус. Поэтому Цзаован плисол Дед Молоза. Лосия китацы зывёт, колейцы зывёт много-много. Милиона или больсэ. Дед Молоза надо им подалки далить Новый год.
- Какой "Юй Хуан"? Какой "дед Молоза"? Старик, ты куда зашел? Это застава, а я часовой, а не дед Мороз! - перебарывая страх, стал давить на старика Репкин.
- Поцему тебя Дед Молоза называй? - удивленно спросил тот.
- Да, не Дед Мороз я, а часовой! Солдат я, понимаешь? Пограничник!
- Солдат? А где настоясий Дед Молоза? Я подалок плинёс, - с обидой произнес Цзаован, потом полез рукой за пазуху и вытащил маленькую светлую коробочку, уместившуюся на его ладони, - Вот. Смотли.
Крышка коробочки, блеснув янтарным светом, сама плавно открылась, и в исходящем изнутри шкатулки сиянии оказался ярко-розовый цветок. Не засушенный, а живой.
- Мэй Хуа называется. Дед Молоза оцень понлавится. Это волсэбный Мэй Хуа.
- Нет здесь ни какого деда Мороза, дедушка, ты понимаешь это?- пытался крикнуть Репкин, но вспомнив о своих воспаленных голосовых связках, почти прошипел, - Не-е-т! 
- Ты оголцила Цзаован. Тепель я визу, ты не Дед Молоза, - он спрятал коробочку в халате и медленно поднял свой посох.
- А-а… этот цветок точно… волшебный? Ты что, волшебник? - с сомнением и любопытством спросил Кузьма.
- Люди называй Цзаован волсэбник. Дух фанза. Дом такой, знаес?
- Китайская фанза. Знаю. Так ты китаец? - сомнение стало крепнуть.
- Я Цзаован. А ты кто?
- Так ты китаец! Ага?! - в Репкине просыпалась какая-то сила, руки стали обретать послушность, - А я рядовой Репкин! Часовой у заставы! Кх-х! Так ты, говоришь, волшебник?! Нарушитель границы ты, а не волшебник! Стой! Кх-кх-х…- Кузьма передернул наконец-то затвор и направил ствол автомата на старика, но от выкриков в гортани разразился такой сильный кашель, что он отпустил автомат и, обеими руками обхватив горло, согнулся пополам. Когда кашель отпустил, он, тяжело дыша и сглатывая с болью слюну, посмотрел на китайца снизу вверх.
- Не велис? - нахмурив брови, вдруг зло спросил его старик-китаец и начал менять свой облик прямо на глазах у Кузьмы. В одно мгновение на месте старика оказался настоящий рычащий тигр. Потом тигр превратился в маленького тявкающего чау-чау, который встав на задние лапы, вдруг перерос в жеребца белой масти, стоящего на дыбах. Большим красным глазом жеребец внимательно посмотрел на обомлевшего Репкина и, распахнув за спиной крылья, стал обращаться в сказочного дракона. Дракон, раскачиваясь  телом и взмахивая хвостом,  поводил своей мордой в считанных сантиметрах от носа Репкина,  и под конец метаморфических превращений стал огромным змеем, выпускающим с шипеньем из пасти свой раздвоенный язык. Сквозь шипение и пелену прострации Кузьма вдруг отчетливо расслышал "Теперь велис-с-шь-шь?!". Но он  не мог ни чего ответить!
Когда пелена рассеялась, снег также отвесно падал, а старик стоял напротив, опираясь на посох.
- Холосо. Ты меня не стлелял. Ты доблый. Вот тебе подалок - дед полез опять за пазуху и, достав какой-то сверток, протянул его Кузьме, - Бели.
Кузьма с опаской, но как завороженный, приблизился к старику, взял сверток и спрятал его за отворот бушлата. Он хотел сказать "спасибо", но не мог.
- Если ты цасавой, ты здеся все охланяес? - спросил вдруг старик.
- Угу, - буркнув, мотнул головой Кузьма.
- Подали Цзаован луский елка на Новый год! У нас елка есть, но лубить елка нельзя, стлаф полиция белёт. 
- Угу, - все также соглашаясь, мотнул головой он.
- Холосо. Цзай цзянь! - уже поворачиваясь лицом к ограждению заставы, произнес старик и удалился в темноту, будто растаял.
Кузьма донес службу до конца, но ни кому ни слова не сказал о случившемся. А кто в это поверит? Да и сверток с подарком - не доказательство. В нем он нашел две пачки китайских сигарет без фильтра. А материя свертка оказалась обычной мешковиной, на которой читались синие буквы "…инция Хэйлунц…".
Только начальник заставы после новогодней ночи не находил себе места: "Какая зараза вырубила все елочки в скверике возле ДОСа и, главное, когда?