Без злого умысла

Смотрю на неё и, вопреки моему искреннему восхищению ею, понимаю, что рано или поздно я её убью. Это рисуется мне самой вожделенной частью представления: красивым жестоким финалом без малейшей сентиментальности. И это заставляет меня играть лучше, иногда, правда, поддаваясь искушению быть на грани артистичности и истерики. Но она, похоже, не замечает, когда я переигрываю. Порой меня такая нечуткость даже злит: идиотка, знала бы ты, что я с тобой сделаю! Но «проколоться» раньше времени я не имею права.
Мы - лучшие подруги с 6-го класса. Поначалу я испытывала к ней настоящую тёплую привязанность, ничего не имеющую общего с теперешней страстью. Меня к ней притягивает необыкновенно. Я внимательно смотрю ей в глаза, иногда - на руки. Стремлюсь понять, что она чувствует. Если бы я её любила, то, наверное, лучше могла её понимать. Так и было раньше. У нас мысли сходились на одном и том же - тогда мы радостно смеялись и брались за руки. Она хочет и сейчас повторить этот жест, но я не даю. Я отшучиваюсь, хохоча, хлопаю её по плечу. Вот снова - как бы не сорваться. У неё глаза зелёные: и такой редкий цвет глаз ни за что, ни про что достался именно этой посредственной простушке! Меня ещё в школе раздражало в ней то, что, как известно, хуже воровства. Если бы когда-нибудь ей удалось увести у меня парня, я бы умерла от унижения. Ей, правда, такое не по плечу, недоступно - по определению. Она и сейчас мается от неразделённой любви - не удивлюсь, если она ещё девственница. Конечно же, мы обсуждаем с ней разные интимные вопросы: она при том краснеет и прерывающимся голосом смешно и неловко выговаривает слова, подразумевающие половые сношения и обозначающие даже вполне «приличные» части тела, например, «бедро». Конечно, она не матерится. Если я выругаюсь, то изо всех сил старается не выдавать смущения. А уж когда я слышу её глупые смешки в знак солидарности, мне хочется в тот же момент и сказать: «Что ты ржёшь, тупое ничтожество, ты ведь скоро умрёшь!» И это прямо-таки не даёт мне покоя. Когда же я ей так скажу? Меня волнует сама мысль о её последних словах. Посмотрю, что она скажет. Не поверит ведь до последнего момента. Будет сначала, слабо улыбаясь, заглядывать мне в лицо и будет пытаться понять по его выражению: правда ли? Потом «воткнётся», что никакие это не шуточки, и что сделает? Побежит? Не успеет. Как только я увижу понимание в её зелёных глазах, так и. … Нет, не отвечу ни на один вопрос. На её двадцать вопросов - ни одного ответа.
Она мне говорит: «Люда, ты всё-таки очень симпатичная. Все мои сокурсники мечтают с тобой познакомиться!» И снова принимается хихикать. Я ей: «А мои одногруппницы злятся, когда ты приходишь ко мне, особо - когда кто-то из их женихов рядом». Умираем со смеху! Усугубляем игру. Она: «Я не верю тебе. Да, и чего им злиться? Ведь я влюблена по уши, а он даже не знает». А я: «Нет, это правда… мне Патрикеева недавно высказала неудовольствие: «Ты, Люся, и так нам в наказание, да ещё подругу везде таскаешь с собой. Вы когда вдвоём приходите на дискотеку, всем остальным девкам можно спокойно идти спать». На её лице вырисовывается недоверчивая озадаченность. Спустя минуту снова начинает смеяться: «Хватит, Люсь, придумывать!» Я расплываюсь в улыбке: «Да, Патрикеевой вообще не стоит на дискотеки ходить - людей пугать». Она не разделяет моего цинизма и, видимо, Патрикееву жалеет, но мне не высказывает этого, только смущённо улыбается.
Мимо проходят друзья моего соседа. Я их знаю: на пляже они - первые волейболисты. Как-то спортсменка Настя (мы вместе два сезона в спортивном лагере отдыхали) стала играть с нами. Сначала ей мяча не давали - она только подпрыгивала, хотела всё в игре поучаствовать - не уходит. Они ей: «Жди зимы, лыжница, с такими ногами за мячом гоняться трудно», - не уходит. В итоге, получила мячом в челюсть, руками разводят: «Блин, опять промазала, девочка!». Ну, заревела и ушла, наконец. Чего, спрашивается, нарывалась на грубости? Не понимаю.
Знакомые притормозили неподалёку. Я ей говорю: «Нужно их хотя бы на пиво раскрутить». Она моргает глазками: как, мол? Я встала, иду к волейболистам. Те сделали вид, что только меня заметили - заулыбались широко. Мне их улыбочки «по барабану»: ни за что не поверю, будто рады видеть. Боковым зрением слежу за ней. Она, видно, хотела в зеркало посмотреться, как выглядит, но раздумала. Сумку в руке подержала и отпустила.
Мы же - не о волейболе. Я пальцем провожу по животу наглого мажора. Сверху вниз. Он еле руки держит на груди, не разнимает, как будто ему «до фени». Морщит лоб как Кристиан Слейтер и из-под очков смотрит мне в висок. Приятель в остроумии упражняется, вспоминает наш последний совместный поход в ресторан. Я молча забираю у него почти полную бутылку и пью пиво. Он бровь поднимает, но тут же соображает в нужном мне направлении: пошел, нахмурившись, к ларьку.
Как только он возвращается, я больно щёлкаю визави трусами об пресс и возвращаюсь на наш полосатый коврик. Ребята сами скоро подойдут.
Мы слегка опьянели - жара чудовищная. В воде пошли побултыхаться. Видим, как волейболисты постояли у коврика, поозирались, рожи злые скорчили и пошли куда-то.
А мы заплыли довольно далеко - хотим возвращаться. Кругом никого нет, кроме подростка на надувном матрасе в трёх метрах от нас. Меня осеняет: а что если сейчас… Я хватаю её за ногу под водой. Смеюсь громко, чтобы подросток слышал. Смеюсь в её оглядывающееся лицо, и тяну. Она пытается вырвать ногу из моих рук, кричит срывающимся голосом: «Хватит, Людка, пусти!» Я улыбаюсь и не пускаю. Ей очень неудобно, её нога в чужих руках. Я ныряю и продолжаю тянуть её за щиколотку. Слышу её захлёбывающийся крик сквозь воду и тащу её глубже. Касаюсь коленями дна. Нога превращается в змею, трепещет вся и совершает какие-то фрикции. У меня в животе разрастается восторг. Не думаю уже о последних словах. Я прижимаю эту дёргающуюся ногу к своей щеке, и мне даже показалось, что я ласково потёрлась о нервную лодыжку. Я подбираюсь как по канату к её колену и к её, хо-хо, бедру. Но так становится трудно держать, несмотря на тщедушность моей подруги. И труднее сдерживать дыхание! Неужели не удастся?! Как глупо!!! Я почти отпускаю её… Чёрт!

Волейболисты проталкивались сквозь ротозейную толпу: пока они только слышали дикий женский вой. Наконец, они протиснулись к месту происшествия. Вначале сложно было понять, кто это так воет, но почти сразу узнали её - та самая тощая девица, которая загорала с Люськой. Она раскачивалась, сидя на мелкой воде, какие-то мужики трясли её и успокаивали. Но она ничего не говорила, только подвывала время от времени. Через пару часов возле лодочной станции один из знакомых спасателей рассказал им, что стряслось: эта девица испугалась, когда подруга, видно в шутку, схватила её за ногу, и с перепуга нечаянно ударила девку другой ногой по голове. Пока она повыла да смогла рассказать, в чём дело, было поздно - подруга-то без сознания утонула.