Pre-ludy

И её объятия выдавили из любовника кровавые ручьи. Её поцелуи выпили с его жертвенных губ последние фибры человеческой свежести. Она оставила после себя плоть без души, выкинув душу на помойку.
Его любовь растерзала её тело, его животное влечение растлило её нежную надежду на увлечение.
Он вытер полотенцами губы, навсегда обрекая постояльцев парижской гостиницы на кровавое единение за сменой белья и вечерним туалетом.
Нежность убийцы в синем иллюминаторе к руке своей жены и к её присутствию. Здесь же - его фантазии на тему растерзанного тела. Её глаза и нервный сон не остановили перед стеной дьявольского откровения. Открытие на стенах ванной привело её в положение посвящённой. И жертвы. Его страшная измена её не изменила. Если узнать, что муж загрыз другую, чтобы не загрызть жену, то, как расценить это: как любовь и верность или как предательство? Ведь это изысканное людоедство – подноготная чувственной души. Любит ли мужчина, пожирая другую женщину?  Любит ли женщина, пожирая другого мужчину? Но жена позволяет мужу делать это, а муж – нет.

Я предложил ей: пойдем. Ведь ты не хочешь домой. И я не хочу. [Думаю в это же время: она готовит, и время от времени ест то, от чего не тошнит. Её шелковая шея склоняется над её шёлковыми коленями. Она вздрагивает и бежит в ванную: ей плохо – невозможно есть ничего кроме рыбы. И она не хочет, чтобы он пришёл – ей слишком плохо. Просто отвратительно.] И я не иду домой. Говорю, что меня ждут.  Но не ждут сейчас. Поэтому я никого не обманываю.
Смотрю на руки этой девушки и вижу короткие ногти и обострённые косточки, вижу, как она задевает кончик носа рукой - потому, что неуверенна. Хочется её целовать и бить одновременно. Хочется, чтобы она не смотрела на меня так, а чтобы лежала где-то внизу и просила прощения. Самое сладкое – не бить, не трогать её – она хочет, чтобы её били. Но – не бить.
 Она стеснительная, но от водки быстро приходит в кондицию. Её качает, и она заглядывает мне в глаза. Неужели и она хочет любви? Лицо с изъяном, волосы на лбу и теплый живот под юбкой. Её пьяную я бы долго целовал, долго держал за ноги, наклонял бы её шею. Но она, похоже, думает обо мне то же самое. То есть хочет меня долго целовать, долго держать за ноги и склонять мою шею к своей невыхолощенной живой плоти. Я коленом упираюсь ей в натянутую между бёдрами юбку. Она коленом ездит по моим коричневым брюкам. Я чувствую щекой её мягкое, но упругое ухо, и мне хочется, чтобы ухо оказалось у меня в паху. Я вдавливаю туго натянутую ткань в пустоту между раздвинутыми ногами, и я жду, когда упрусь во что-нибудь ощутимое и горячее…
Она встала и говорит: сейчас приду. И ушла. В туалет.
Я смотрю на пустую рюмку, на полупустую тарелку. Хочу продолжать также. Продлевать, но не достигать. Я сказал ей, что это неизбежно: что я её завалю. И она не возражает. Она уже добита. Я вижу по её глазам, что она повержена. Я вижу по её глазам, что она лежит уже где-то подо мной. Лицом вниз. Вздрагивает спиной и руками сжимает свой лоб. [А я представляю, что сейчас делает моя беременная жена. На животе она лежать не может. Лежит на спине. Рядом на полу стоит стакан, а в стакане сок. Его красный цвет её не раздражает. Она пьёт его каждый день уже вторую неделю, так как не тошнит её только от этого сока, и вообще, только от него не тошнит. И она меня любит. Она ждёт меня каждый день с этим стаканом. Я прихожу, она обнимает меня рукой, не выпуская стакана из рук. Мы спим вместе: она встаёт ночами – уходит в ванную - я засыпаю, когда я просыпаюсь, её снова нет рядом – только этот стакан с его красным содержимым. Всегда полный. И когда я чувствую от её рта этот красный запах, я целую её в губы, резко встаю и иду в ванную.] Она возвращается из туалета. Вижу, что она расстроена и своим видом, и своим положением. Я снова её усаживаю напротив и снова коленом упираюсь в плотную ткань, из-за которой выступает либидо и секс-эпил. И по дрожанию моего колена можно определить, насколько они сильны. Если колено не дрожит – это наивысшая их сила и упругость: они выпирают и из моего колена, и из-под её юбки.
Музыка словно остановилась на одном звуке, выдерживая наш поцелуй на десять минут. Если её бросить, оскорбить сейчас, то на никогда не сможет слушать музыку. Она будет жить в тишине или под гулкое дрожание монитора. Почему-то я остаюсь, почему-то я остаюсь с ней долго. И в ней просыпается нежность. И она меня покусывает. И она меня, может, почти полюбила. Потому что, я вижу, она давно хотела полюбить. И я решаю сейчас: я не буду больше с ней так близок и так нежен. Она мне не нужна. Её нежность мне не нужна. Её покорность не нужна. Её ноги, живот, её устремлённая ко мне грудь. Я охладел за секунду. Как теперь я вернусь к себе? Очень просто: как всегда.