Сибирь лучшее место детства муравейник моей родни

В детстве я там немало времени провёл. Родился в Красноярске (в роддоме Центрального района), потом год (или 2) жил в Новосибирске (батю-офицера переводили по службе). А потом каждый год по пол-лета там проводил (вторые пол-лета – на Украине). Там я отдыхал в Абакане у родителей мамы, на улице Минусинской. У них были свои полдома, с двором, огородом и летней кухней. Обычно по двору носилась здоровенная псина. Днём она была в огороженной части двора, за высокой железной сеткой, а ночью её выпускали, и она гуляла по двору. Лаяла эта кобылина целый день. Перекрывали вход во двор высоченные деревянные ворота где-то в 2 человеческих роста – улицу нереально было увидеть. В воротах была калитка, через которую мы и ходили. А на стороне улицы был ещё огороженный участок с огромными деревьями – елями и чем-то ещё. Туда как раз два окна выходили. Все окна в доме на ночь закрывались на ставни, создавая в доме полную темноту и ощущение безопасности. Однажды не доглядел дед, и ночью одну ель у него в палисаднике спилили. Он очень расстраивался. Ещё у них была баня, и мы там часто парились.
Люди там, конечно, из чистого золота. Помню случай на аэродроме в Красноярске. Мне было лет 8-9, сестре год или 2. Идём мы с мамой к самолёту по бетонной полосе, и несём несколько чемоданов (3, наверное), да и сестру на руках в придачу. Сзади идущий мужчина без слов взял у мамы чемодан, и пошёл дальше. А второй через пару секунд взял второй чемодан, и тоже без слов. Мне это на всю жизнь запомнилось.

Баба Шура была классной, шустрой, сварливой, командирской и на всех прикрикивающей. Все от неё дрожали, кроме детей. Она вечно варила варенье, и собирала в миску пенку с него. А мы подбегали и ели её. Кроме меня там всегда был ещё и Андрей – мой двоюродный брат, сын тёти Лиды. У неё было трое детей – Оля, Валера и Андрей. Оля была в то время взрослой девушкой, вскоре выскочила замуж, и укатила в другой город. Валера был постарше нас на несколько лет, и не всегда появлялся во дворе.
Мы носились по огороду, ходили по трём рядам малины, уставая её есть, купались в бочках, врытых в землю на перекрёстках тропинок огорода, ели ранетки (маленькие яблочки), сидя на деревьях. А ещё мы постоянно жевали серу. Один маленький коричневый брикетик стоил 5 копеек. Столько же, сколько и кило арбузов (а поможешь разгрузить – бесплатно дадут пару штук). Я и сейчас серу люблю, а московский народ не понимает, что в ней такого, и зачем её жевать, тем более, что она к их зубам прилипает, и не сладкая, а горьковатая. К этому надо с детства привыкнуть.
Баба Шура любила очень горячее питьё (как и я сейчас). Нальют ей чай, пока поднесут – он уже чуть остыл, требует подогревать. Она часто всех гоношила делать пельмени. И вот стоят вокруг большого стола более десятка родственников (иногда было очень тесно) и лепят несколько вёдер пельменей. А потом вокруг того же стола сидим и едим.
Деда Ваня то ходил по огороду, то дрых на летней кухне. Когда меня посылали звать его к столу, я прибегал т говорил:
- Деда, иди есть!
На что он мне отвечал всегда одно и тоже:
- Я до осени закормлённый! – и продолжал лежать, но вскоре приходил.
Ещё он часто произносил 2 свои коронные фразы. Одну – очень часто: «Собачий департамент!» Вторую реже – «Подзобок мать!»
Мы боролись за право есть его глубокой алюминиевой (если точно помню) военной ложкой. Когда ели первое, спор постоянно из-за неё разгорался среди детей. Кто лучше себя вёл, тому эту честь и доверяли.
Ещё там гостила и семья третьей дочки бабы Шуры – тётя Люба из Красноярска. Первое время приезжал и её муж-алкоголик, а потом она развелась, и приезжала только с маленьким ребёнком. У тёти Лиды тоже муж был алконавт, и они вскоре то ли развелись, то ли что, а потом тётю Лиду зарезали (она сама была алкоголицей, и ночами где-то шлялась), а позднее Валеру посадили. Но всё это случилось уже тогда, когда мои поездки в Сибирь закончились, потому что бабуля с дедулей умерли (в моём 4-ом, и в моём 5-м классе соответственно). Она умерла первой, а потом и он.
В местных магазинах там продавались голые гладкие белые кости (типа мясо). А в центре (надо было ехать на автобусе) продавались розовые пряники, которые я очень любил. Приезжая в Абакан, я срочно просился ехать за этими пряниками. Ещё там продавались «камешки» – маленькие конфетки в сладкой заливке, с начинкой то орешков, то изюма.
А играли мы с местными пацанами (когда не сами во дворе), просто поднимая с дороги гладкие камни (как морские), рассматривая и обсуждая их. А ещё мы, бывало, навязывали ниток вдоль пешеходной дорожки у дома – от дерева к дереву, зигзагами, чтоб прохожие не могли пройти. Но, я сам о те нитки порезался, да и мало кто ходил – и нам это надоело.
А в конце дороги, в правую сторону, где она взбиралась на большое, асфальтовое шоссе, было очень опасное место. Сбоку можно было подняться (чтобы ближе) на это шоссе по деревянной лестнице. А под ней было заросшее травой место, где собирались какие-то опасные люди. Днём их там никто не видел, а слухи ходили, потому что там кого-то убили, а, может, и не раз.
Ещё там один из каналов телевидения вещал на хакасском языке (Абакан – столица Хакасии). А на обычном канале (их, по-моему, всего и было 2) один и тот же фильм показывали 3 раза в день. Ну, мы с Андреем их по 3 раза и смотрели (если было чего интересное). Помню фразу: «ИзЭн палзЭн астАга мАй!» – «Да здравствует первое мая!»
И, что интересно, когда кто-нибудь приезжал в гости, всегда оказывалось, что он – мой дальний родственник.
- А он мне кто?
- Он – э… твой троюродный брат.
- А она – кто?
- А она – э… твоя четвероюродная сестра.
Так что вся Сибирь – моя родня.