Кое что об Иване Таранове

Как это не странно, но вопреки распространённому теперь мнению, пивовар Иван Таранов не любил пиво ПИТ, ну то есть совсем не любил... Скажем  больше, он его совершенно даже ненавидел. «Чертово пиво» - бормотал пивовар обычно под утро, в завершение  вечеринки, обводя помутневшим взглядом батареи опостылевших ему пивных бутылок. Подняв же глаза, видел Иван, как всегда, своих соседей-помещиков. Те либо упорно пытались приблизить кружки с пивом ко рту, либо беззастенчиво распихивали по карманам столовое серебро, а чаще всего проделывали и то и другое сразу. «Дармоеды, только бы и жрали на чужой счёт» - устало думал Таранов, и, печально вздохнув, опускал голову в тарелку с солёными груздями. Устроившись таким вот образом, ощущая лицом приятную грибную прохладу и вдыхая свежий горьковатый запах, Иван весьма успокаивался, и мысли его, давно привыкшие к такому вот сценарию, принимали свой обычный ход...

 И как такое могло получиться, какой злой рок сумел затащить молодого, бодрого и весьма небезуспешного московского купца Ивана Алексеевича Таранова в эту беспросветную глушь, в эту провинцию, которую и на картах то не всегда обозначают... Впрочем, искуситель представился всего лишь в виде завещания от какого то придальнего то ли дедушки, то ли дядюшки по материнской линии, по которому всё движимое и недвижимое, за отсутствием прямых наследников, переходит первому, заявившему права... Неоднократно потом клял себя молодой пивовар за излишнюю расторопность.
 Позарившись на свалившееся с неба поместье в никогда раннее ему не известной Т-ской  губернии, и, увлечённый в ту пору новаторскими идеями немецких инженеров, вздумал Иван обеспечить Империю отечественным пивом. И только позже, приехав с большими приключениями в свои новые владения, и потратив все средства на доставку выписанных из Германии пивоваренных машин, осознал он, какую ошибку совершил...
           А дело всё в том, что пива  в С-ком уезде, где Иван Алексеевич значился теперь помещиком, никто не пил, предпочитая разведённую трактирщиками водку и самогон на кедровых шишках. А доставка пива хотя бы до Е-бурга увеличила бы цену одной бутылки до двух бочонков... Выручали только местные аборигены, которые пили всё без разбору, им пришлась по вкусу смесь с пива с авиационным керосином, позже Таранов придумал назвать её  «крепкий ПИТ».
     Стоит ли говорить, в какое отчаяние пришёл наш неудавшийся пивовар, осознав всю незавидность своего теперешнего положения. В местность, где корреспонденция доставляется дважды в году, куда приличного человека не затянешь и силком,  едут только жадные до денег прощелыги-золотокопатели, бывшие каторжные, их бывшие конвоиры – отставная солдатня, и тому подобный сброд. Совершенно понятно, что немного лишь оглядевшись, Таранов схватился за голову, и уже собрался, было поворачивать домой, да только вот средства  были издержаны, московские дела все распроданы, и значились за ним даже кое какие кредиты...               
И вот уже наш Иван Алексеевич вовсю меняет низкорослым селькупам свой «крепкий» на соболей и куниц, налаживает пушные обозы в Москву и Петербург, а попутно и знакомства в здешнем «обществе». Общество и в правду было замечательное, чета помещиков, да несколько офицеров  окружного гарнизона, допившихся, однако уже до такого, что всё больше лежали в гостиной или в людской без памяти, изредка только бродили по дому в поисках, поочередно, уборной да очередного ящика с «крепким»... Но, как это обычно бывает, человек привыкает ко всему, свыкся со своей новой жизнью и Иван Алексеевич. За пять лет пребывания в С-те в виде промышленника  он сильно поправился, огрубел, и как бы успокоился что ли...                Кем знали Таранова в Москве? Так, купчишка, купи-продай... А теперь и совсем, поди, никто не вспомнит. Но здесь то нет, здесь он в уезде первейший человек, Иван Алексеевич, Ваше Благородие, Отец Родной, никак иначе. В С-те ни одна собака не смеет без поклона пройти, городничий перед ним лебезит, все офицеры по гроб жизни ему задолжали, от Козявкиных векселей уже столько имеется, что впору уборную оклеить... Спросите, счастлив ли стал Таранов? Так ведь конечно нет. Просто прижился  как-то, обвыкся, и пришёл незаметно сам для себя к такому состоянию души, когда всё уже всё равно и неважно, и совсем почти уже ничего не волнует, ничего не нужно и не хочется, а только покоя, которого в этих краях предостаточно. Всё меньше Иван интересовался делами, оставив всё на милость ворюг-приказчиков, и вообще  редко стал выходить из дому, день проспав, а до утра затем просиживал за уставленным бутылками столом. Сидя так, и наблюдая соседей своих – клептоманов, или офицеров с бездумными глазами, вечно держащихся за печень, ловил Таранов себя на мысли, что вовсе они все ему уже не противны, и что вполне даже к ним привык, и убери их вот так, ведь, пожалуй, ещё и заскучает... И уж не зарекался наш пивовар уезжать, потому как на себе понял, что значит, как говорили ему старожилы, мол «здешняя жизнь затягивает, едут все посмотреть только да попробовать. Поначалу то все плачут, а так тут и остаются»...
Так размышлял Иван Алексеевич, ночами проводя время в С-ком  обществе, или будучи за столом один. И только под утро, перед самым рассветом, опуская лицо в грибы, говорил он себе, засыпая – «Завтра же, всё к чёрту, всё продам, хоть за сколько, хоть Козявкину... Или сожгу всё к чёртовой матери... И домой, домой...».
    Пивовар Иван Таранов не любил пиво ПИТ. Больше всего на свете он любил  минуты перед самым рассветом...