Отрыжка постмодернизма

Я лежу на кровати и читаю инструкцию по применению ненормативной лексики под редакцией ****аса ***цкого. В комнату входит пьяный отец. Он подходит к моей кровати и хочет что-то сказать, но вместо этого он блюёт на моё ложе и, утирая рот, идёт жрать на кухню. Тут же в комнату врывается моя мать с ножом. Она извергает слюну и раскидывается жёлтыми зубами. Свистя словом “Свинья!”, она удаляется на кухню. Там она убивает моего отца, который так и не успел доесть колбасу. Она своим зловонием выпирается из его рта.

Лужа крови от ножевых ранений, вонючее тело, на котором, как на батуте, прыгает моя радостная мать, - вот как обычно заканчиваются ссоры моих родителей.
С потолка на мою кровать падает ангел. Его крылья в блевотине, слюне и в жёлтых крапинках. “Чёрт побери!” – выразился ангел и, оторвав крылья, побежал на кухню, где съел колбасу, которая торчала из зубов убитого отца. У него выросли новые крылья, и он грустно улетел, сказав: “я верну…”. Отец улыбнулся и заплакал, а мать проломила пол и упала на потолок кухни, скользя по которому, она медленно приближалась к моей кровати.

Когда моя мать уже нависла над кроватью и собиралась падать, в комнату вошёл убитый отец. Он передал привет от соседей, живущих под нами.
Отец сказал, что убил бы мою мать, если бы это был не сон, и спросил её, где его колбаска. Мать хотела что-то ответить, но у неё отвалился язык, он упал прямо на инструкцию по применению ненормативной лексики.

Прилетел ангел с большой палкой докторской колбасы. Вся комната наполнилась благовонием протухшего мяса.
“Это пахнет благодать” – ответила на так и не заданный мною вопрос немая мать. Ангел улыбнулся и, поцеловав моих родителей в задницы, улетел. Родители растирали помаду от поцелуев на щеках, а я подумал, что язык – это хорошая закладка для книжки, закрыв которую, решил проснуться.

Я проснулся на кушетке психиатрической больницы имени Адольфа Сталина. Обкуренная голая медсестра, тряся большими грудями, шла к моему ложу. Она сняла с меня смирительную рубашку, чтобы совершить надо мной половой акт. Жаль, ведь я уже смирился со своей смирительной рубашкой, а она привыкла меня усмирять.

Медсестру в самом разгаре прервал священник. Он представился как ****ас ***цкий и сказал, что я безбожный богохульник, прибавив ещё то, что я похож на его лучшего друга – дьявола. Несмотря на это, он благословил наше слияние и быстро побежал в туалет, чтобы заняться рукоблудством. Когда половое сношение с медсестрой закончилось, я подумал, что уже ничего интересного от этого красивого мяса ждать не придется, и решил проснуться.

Пьяная мать бегала по моей комнате, извергая из полости рта одну за другой палки колбасы. Отец рыскал по полу в поисках своих глаз. Он всё время путал свои глаза с разбросанными по полу палками колбасы. Он вставлял колбасу на место глаз и поднимал голову, пытаясь что-то разглядеть. Отец нащупал какую-то дверь и открыл её. Там стоял ****ас ***цкий, он как раз кончал. Отцу это очень не понравилось. Я не мог себе представить, как бы отцу это не понравилось, если бы он имел глаза.

“И сказал Иисус: пейте вино – это кровь моя, жрите хлеб – это плоть моя, лакайте сгущёнку – это семя моё…” – говорил какой-то голос, похожий на того ангела, что прилетал вначале.

“Это мой дружок шутит!” – убеждал всех пришедший в себя священник.
Отец перепутал яйца священника со своими глазами.

“Неплохое дополнение к обрезанию!” – грустно, как похоронный марш Мендельсона, произнёс голос.

А я так хотел проснуться. И не мог. Все попытки были тщетны. И я понял: легче попытаться заснуть. Иного выхода не было.