Кремовый

Я шла по шахматному полу, огибая или отодвигая легкие шифоновые обрезы ткани ниспадавшие откуда-то сверху. Прозрачный шифон был всех кремового цвета, такого же цвета были светлые квадраты на полу, темные не были черными, но точно как цвет черного горького шоколада. Воздушные кремовые ткани и шоколадный пол, не хватало грецких орехов или лепестков белого миндаля, тогда бы все окружение было похоже на огромный нежный торт. Но что я могу делать внутри торта?….

Я подняла голову, пытаясь обнаружить, откуда же свисает такое большое количество материи, но кроме бежевого свода ничего не увидела. Казалось, потолок был необыкновенно высоко, и его не было видно. Из-за искусственных прозрачных шифоновых стен я не могла определить, где заканчивается комната. Я шла, открывая  для себя пространство не более полутора метров. Так я могла идти несколько часов или несколько минут. В этом помещении отсутствовало ощущение пространства и времени. Здесь вообще отсутствовали ощущения, чувства и желания. Мне не хотелось ни есть, ни пить. Иногда на меня наплывала усталость, и я опускалась на пол в том самом месте, где она меня заставала. Я засыпала, не ощущая твердости пола, сквозняка или холода. Потом я пробуждалась, отсутствовало обычное желание умыться, принять душ и почистить зубы. Я ощущала себя чистой. Или я себя не ощущала вообще? Я вставала и продолжала идти.
Я брела, может быть, впервые в жизни не задумываясь, куда, зачем, и что меня ждет… Иногда казалось, что я один из этих кусков шифона, или я один из квадратов пола, но непременно темный, или темный шифон. Но шифон был только кремовый. Своим черно-коричневым обрезом такни я бы выделялась на общем фоне, и это бы испортило всю гармонию. Увидев одно темное пятно, подстегнуло бы бредущего искать второе, навело бы его на мысли, что это знак, вызвало бы чувства поиска, безысходности, и беспокойства.  Это бы пятно все  испортило. Я бы все испортила… Но  я не кусок шифона цвета шоколада. И я не знаю,  бродит ли здесь еще хоть одна живая душа.

За все время моего движения я первый раз обратила внимание на то, во что я была одета. Я посмотрела на свои ноги. На мне были шлепанцы на тонкой подошве, с тонкими кожаными ремешками воле пальцев ног рядом с косточкой и возле подъема. Ремешки были бежевые с рисунком под змеиную кожу, а подошва темно-коричневая. Дальше были тонкие светлые льняные брюки, а наверху майка на тонких бретельках. Я почти сливалась с окружением. Даже мои прямые светло-русые волосы были чем-то единым со всем тем ,что меня окружало. Я посмотрела на руку. Часы цвета белого золота, такой же циферблат, и только темный почти черный ремешок из страусиной кожи. Я смотрела на время. Обе стрелки сошли с ума: они то бешено бежали, обгоняя одна другую, то вдруг останавливались и замирали. Я поняла ,что  время вышло даже из под контроля часов.

Я засунула руки в карманы. В одном был носовой платок. Белый как снег. С едва заметными белыми вышитыми инициалами. НВ. Чьи это? Я никак не могла вспомнить, кто есть НВ. Точно не я. Или я? Как мое имя? Я не знаю, как меня зовут? Какие имена я знаю. Марина, Татьяна. Василий. Или это мужское? Как зовут меня? Наверное, это я и есть НВ. Что я о себе знаю? Или не знаю. Из другого кармана я достала маленький красный швейцарский нож серебряным крестом. Откуда я знала, что он швейцарский? Я не знаю как зовут меня, но знаю, что нож швейцарский. В ноже была пилочка, ножницы, ножечек, ручка, открывалка и даже маленький фонарик, который светил красным светом. Я посветила им на шифон. Красный свет среди всего бежевого, кремового, нежного и воздушного.

В моей голове произошел взрыв. И понеслись вопросы, как ускоренная перемотка фильма. Кто я, где, зачем, откуда эти вещи, что за комната, как мое имя, кого я люблю, почему нож швейцарский, где все, когда закончится эта комната, где выход. Выход. Где же этот чертов выход, и куда он ведет. А где был вход?

Я опустилась на корточки и сжала голову руками. Голова раскалывалась и болела. Ее, как будто резали всеми острыми предметами моего маленького красного ножа. Я почувствовала ветер под ногами. Почувствовала ветер. Раньше я не чувствовала. Раньше не было ветра.

Вдруг я ощутила холод и абсолютное опустошение. Мне захотелось сделаться маленькой девочкой, с золотистыми кудряшками в голубеньком платье, заплакать и прохныкать «хочу к маме». Мама бы пришла, взяла меня на руки, прижала. От нее бы приятно пахло ванильными ореховыми трубочками. Она бы гладила меня по голове и говорила: «Ну, милая, такие красивые девочки как ты, не плачут». Я бы успокоилась в ее теплых родительских объятиях, и почувствовала защиту.

Но уже не было золотых кудряшек, я забыла запах ореховых трубочек, и уже давно надеялась только на себя. Я выпрямилась, смахнула слезы. Красивые девочки не плачут. Мне захотелось взглянуть в зеркало. Я забыла, как я выгляжу. А вдруг у меня были накрашены ресницы, и теперь темно-коричневые подтеки размазаны по моему лицу. Темно-коричневая тушь. Боже мой, даже моя косметика цвета шахматного пола и шифоновых стен: коричневая тушь, бежевая пудра, шоколадный карандаш для бровей, прозрачный кремовый блеск для губ.

Тошнота подступила к горлу. Но я пытаясь перебороть все это множество нахлынувших чувств и ощущений, встала и быстрым шагом пошла вперед, одергивая тряпки, висящие вокруг.

Я закрылась сама в себе, в своем кремовом мире, правильных формах, в своей пресной ежедневной обыденности, и я даже забыла, как меня зовут. Постоянный самоанализ и самокритика, оценка действительности, возвышение и падение. Одиночество и затворничество. Где я, со свойственной мне легкостью и веселостью, живостью и неутомимым моторчиком. Я все бросила, от всего отошла и предпочла эту спокойную скучную комнату яркой жизни с ее прелестями и напастями. Оградила себя забором из легких материй, создала свою кремовую империю, сама того не заметив. Ошибка ни вне, ошибка внутри меня. И нужно ее исправить. Вернуться в реальность. Была ли я там? Чтобы вернуться, нужно, как-то зваться. НВ. НВ… На Н не так много имен. Наташа, Настя, Наира, Нина, Ника. Ника. Точно. Ника. Так меня и зовут. Ника Варнавская. А этот платочек мне подарила бабушка. Бабушка всегда говорила, что у настоящей барышни, всегда должен быть белоснежный накрахмаленный платочек с ее инициалами. Она мне их и вышивала. Как я могла забыть свое такое необычное имя и такую редкую фамилию.

У меня есть имя. Мое. Я помню, бабушку. Даже когда ей было восемьдесят шесть, она была красива и ухожена как настоящая леди. Хороший маникюр, безупречная осанка, подкрашенное морщинистое лицо, кудрявые уложенные белоснежные локоны, чистое наутюженное платье до середины икр, тонкие чулки, и туфли на непременных, пусть даже маленьких каблуках.

Я уже была погружена в свои мысли, воспоминания, ощущения, улыбку на моем лице сменяли потоки слез, когда где-то вверху послышался шелест. Я остановилась, посмотрела вверх. Сверху вниз летел шифон, он просто сыпался. Как будто кто-то держал его в крепком кулаке, а потом отпустил пальцы, и слои ткани просто полились откуда-то сверху. За долгое время я впервые увидела потолок. Иногда можно радоваться таким простым вещам. Обычный белый потолок, с лепкой из желудей по краю. Стены были тоже совершенно обычные. И комната оказалась не такой уж большой. Или я оказалась в другой комнате. Пола теперь не было видно. Он был весь покрыт тканью. Ткань доходила мне почти до колена. Она как туман стелилась по низу. Правая стена дома была вся из абсолютно прозрачного стекла. А за стеклом был песок, переходящий в море. Я обернулась в поиске двери. Ее нигде не было. Я пошла к стеклу. Я дотронулась до стекла, оставив на нем отпечатки от своих пальцев. За стеклом были волны, еще там были люди. Они меня не видели. Я провела ладонью по стеклу, и оно послушно поехало вслед за рукой. Приятный морской бриз ворвался в бездушную комнату. Я втягивала в себя этот запах моря. Мне было немного холодно, и по рукам побежали мурашки. Я отодвинула стекло и вышла. Я пошла вниз к воде по песку, в котором утопали мои ноги. Я шла, и не оглядывалась назад. Ко мне подбежал шотландский сеттер, виляя хвостом и игриво тявкая. Я опустилась, чтобы его погладить. Глаза собаки. Ни в чьих больше глазах нет столько жизни, доверия и любви. Он облизнул мою бледную руку. Я погладила его по шелковой гривке, что ему явно понравилось. Я улыбнулась. Мне нужно было хотя бы завести собаку. Тогда бы я не была так сосредоточенна на себе. Я такая, какая есть. И я начну с того, что заведу собаку. Вот, может быть, точно такую же.

- Бэйлиз, Бейлиз, ко мне. – Собака завиляла хвостом, это, вероятно, звали ее.
- Значит, тебя зовут Бэйлиз. У тебя красивое имя. Мой любимый ликер.
- Вы явно понравились моей собаке. - Я подняла голову. Надо мной и Бэйлизом стоял высокий, мужчина в темных очках. Ветер немного раздувал его льняные брюки и майку.
- Здравствуйте. Мы с ним подружились. У него необычное имя.
- А какое у Вас?
- Ника. Ника Варнавская.

Я поднялась, и мы втроем пошли вдоль берега. Я успела оглянуться назад, но не заметила места, из которого вышла, его не было. Не было ни на пляже, ни в моей душе. Но было только в моей памяти, как сон, который не сможешь забыть...

10.09.02