Зима

ЗИМА

«Шшш-х, шшш-х» -- в белой зимней тишине был слышен только этот ритмичный шорох. Красные кончики Ленкиных лыж мелькали передо мной. Каждый раз я пыталась нащупать ее ритм. Получалось плохо. Когда-то я хорошо ладила с лыжами. Но с той поры прошло 12 лет, все забылось. Поэтому полуторачасовая прогулка по лесу далась мне тяжело.

-- Давай, что ли, передохнем? Не могу уже, -- сказала я убегающей вперед спине.
-- Да осталось-то всего ничего. Дойдешь.
«Да, легко тебе говорить, тебя родители каждую зиму на лыжах заставляют, а летом – на велосипеде. У тебя здоровья хватает. А мне каково?» – уныло подумала я.
Хотя кто виноват в том, что мне было вечно некогда, вечно лень заниматься собой, своей фигурой, здоровьем? Никто кроме меня. Ладно уж, скоро будем дома…
-- Господи, что это?! – Лена внезапно остановилась. Она не кричала, но фраза прозвучала невероятно громко. Я ничего не понимала.
-- О чем ты?
-- Ты послушай только…
Я послушала. Стояла абсолютная тишина. Недавно еще надрывавшиеся птицы замолкли. Где-то рядом должна была проходить оживленная автомобильная трасса, но и оттуда не доносилось ни звука. Я вспомнила, что уже некоторое время единственными звуками, которые нарушали тишину, были шорох Ленкиных лыж и мои покаянные мысли.
Слишком тихо.
-- Давай поторопимся. Быстрее. Что-то случилось.
Мы пошли быстрее. Уже хорошо был виден просвет в деревьях. Там была дорога к дому, к свету, к семьям. Хотелось горячего чаю, горячей ванны, горячих поцелуев.
Лес кончился. Мы стояли на пригорке, у подножья моста, возвышавшегося над скоростной трассой. Трасса была пуста. Ни одной машины. Лена посмотрела на часы – почти пять. Почти вечер, почти совсем стемнело. 
-- Ну, воскресенье же, может, все дома сидят, вот и не ездит никто, -- с сомнением протянула я. – Пойдем, посмотрим, куда все подевались.
Мы сняли лыжи, поднялись на мост, прошли по нему, спустились. По-прежнему ни одной машины. Вокруг стояла полная тишина. Город совсем рядом светился множеством огней. Ярко горели уличные фонари, как минимум половина окон горела желтым и красным. Спустившись с моста, покрепче взяли лыжи и быстрым шагом пошли по направлению к дому.
Идти было с полкилометра. Ленке – чуть дольше, ее дом дальше моего на одну остановку.
Минут десять мы шли через парк. Ни один человек не попался навстречу. Не было ни одной бродячей собаки или кошки. Птицы не пели, но они в это время хотя бы спать должны. Куда делись люди? Медленно нас охватывала паника.
-- Лен, давай сначала ко мне зайдем, может, это совпадение какое. Может, сериал новый, типа «Изауры» по телеку завинтили, все смотрят? Это ведь фигня полная, -- сказала я. Мне было страшно. Домой заходить одна я боялась.
Ленка с неохотой согласилась. Ей тоже было страшно идти через темные гаражи в свою квартиру.
По пути к подъезду я все надеялась, что мы хотя бы кого-нибудь встретим. Самый замухрышный бомж сейчас был бы для меня самым желанным человеком. Но по-прежнему никого не было. В универсаме рядом с моим домом горели все лампы, было еще рабочее время, люди еще толклись обычно у прилавков, покупали молоко на завтра, тушенку. Но там было совершенно пусто.
Когда мы зашли в подъезд, в нос ударил привычный запах мочи. В углу подсыхала очередная вонючая лужа. Уроды-соседи (или местные подростки) привыкли ссать прямо у двери лифта. Оно понятно, если летом, когда темнеет поздно. Но зимой? Вот сейчас уже пять часов, темно совсем. И все равно гадят. Суки.
Мелькнула мысль, что лифт не работает. Я нажала на кнопку. Кабина дрогнула где-то наверху и с привычным лязгом ринулась вниз. Шум мотора показался невероятно громким.
-- Давай пешком? – сказала Лена. Она с детства боялась лифтов, потому что однажды взбесившаяся кабина с бешеной скоростью занесла ее под самую крышу высотного бабушкиного дома. С тех пор каждый раз, когда она была вынуждена пользоваться этим цивилизационным благом, она жутко боялась. Сейчас же ее страх передался и мне. А вдруг застрянем? Никого нет. Кто нас вытащит?
-- Ладно, пошли пешком.
Идти пешком на далекий десятый этаж было не менее неприятно. Шаги эхом отдавались в стенах подъезда. Лыжи налились тяжестью. Мокрые ботинки тянули вниз.
На пятом этаже мы остановились.
-- Вот черт, не могу больше. Че делать будем? – сказала я.
-- А что остается. Пошли дальше.
Ближе к цели у меня затеплилась невероятная надежда на то, что все наши страхи беспочвенны. Что вот только подойдем к двери, постучим, и раздастся дробный топоток моей пятилетней дочери, а муж откроет засов. Начнет ругаться, конечно, что мы так долго, что есть дома нечего. Но это – ничего. Главное, кончится этот ужасный кошмар.
Наконец, тяжело дыша, мы взобрались на мой этаж. Железная черная дверь моей квартиры. По опыту я знала, что громко стучать в эту дверь не рекомендуется, потому что это действует на нервы и моим домашним, и всем нашим соседям. Поэтому я постучала тихо-тихо.
За дверью – ни шороха. Никаких звуков, кроме нашего дыхания. Мертвая тишина.
Я постучала еще раз, и еще. Ничего. Пошарила в карманах, нашла ключ. Вставила в замочную скважину. Звук поворачивающегося ключа чуть нас не оглушил. Сердце стучало часто-часто.
Мы зашли в квартиру. Везде горел свет. Посреди комнаты валялась забытая дочкина раскраска, рассыпаны карандаши. Меховые ботинки мужа как обычно валялись посреди прихожей. Все было как всегда. Но никого не было.
-- Эй, вы где? – шепотом позвала я. – Это что за игра такая? Выходите!
Никто не отозвался.
-- Выходите, -- заорала я уже во всю мощь, -- какого черта, где вы?
Непонятно откуда взявшееся эхо ответило мне: «Где вы, где вы, где вы…»
Только теперь я по-настоящему испугалась. Господи, куда все делись, что делать?
Чайник на плите был все еще горячим, на столе стояла любимая кружка мужа с пакетиком чая «Липтон», с ложкой сахара. Чай пить готовился. Кружка была, мужа не было.
Неожиданно, так, что я вздрогнула, Ленка сказала:
-- У меня муж уже должен с работы прийти, мне ужин разогревать надо. Я пойду..
-- Нет!!! Не уходи! Я боюсь!
Наконец-то это было высказано. Страх вылез наружу, заволок нас обеих словно скотчем.
Вдруг меня осенило:
-- Телефон же! Давай позвоним просто!
Лена подняла трубку. Гудок был ровный, мощный. Мы вздохнули с облегчением. Лена набрала номер своей квартиры. Раздался вызов. Один, два, три. На десятом гудке пришлось положить трубку.
-- Просто нет никого еще, Лешка ведь и опоздать может. Да и вообще, какая-то ерунда происходит. Пойду я.
Подруга ушла. Я осталась в одиночестве. Прошлась по квартире, посмотрела на легкий беспорядок. Никак не проходило чувство нереальности происходящего. Будто не я тут хожу, а моя тень или мой нереальный, бесплотный двойник.

***
«Может, чаю попить? – подумала я. – Все равно пока ничего сделать не могу. Или могу?»
Я снова подошла к телефону. Позвонила на работу (по воскресеньям там всегда торчали какие-нибудь безумные программеры). Все три телефона не отвечали. Гудок вызова уже действовал мне на нервы. Наконец, в качестве последнего, отчаянного действия набрала заветные «02». И там – лишь длинные гудки. То же и с другими номерами, которые при любых обстоятельствах просто обязаны были отвечать – 03, 01. Полная тишина.
Я включила компьютер в надежде, что хоть в виртуальном пространстве кто-нибудь отзовется. Удивительно, но в Интернет удалось войти с первого же раза (обычно это занимало от 15 минут до 1 часа). Загрузилась привычно синяя «рамблеровская» страничка.
Куда же пойти? Надо в прессу куда-нибудь.
Сайт, объединяющий все ведущие СМИ, работал. Но вся информация касалась вчерашнего дня – президент России встретился с китайским премьером. Один известный олигарх начал распродавать свои акции. Продолжается подъем промышленности по всей стране. Ни слова – о странном происшествии в крупном городе посреди России. Ни одной сегодняшней новости. Ничего. Нажимаю на «Обновить». Страничка послушно перегружается. Но ничего не меняется.
Я почувствовала, как меня захватывает паника. Выйти на улицу я не могла. Находиться дома было до крайности неуютно. Я села в кресло, погрузилась в тупое оцепенение. Ни о чем не хотелось думать. Мое положение было до такой степени нереальным, чужим, абсолютно лишенным всякой логики, что моей психике, привыкшей к точности и логичности, пережить это было невозможно.
Телефонный звонок раздался неожиданно. Я подпрыгнула. Подошла к телефону. Казалось, что из трубки исходит необъяснимая угроза. Будто клубок скорпионов там спрятался. Я знала, что когда поднесу телефон к уху, услышу что-нибудь настолько страшное, что просто умру на месте. Или потолок упадет мне на голову. Ну, не знаю. Уж что-нибудь точно произойдет.
Телефон продолжал трезвонить. Тут только я сообразила, что стою у аппарата уже как минимум минуту. Взяла трубку.
Оттуда раздался взволнованный Ленкин голос:
-- Ты что к телефону не подходишь? Я уж было подумала, что и тебя уже нет…
-- Извини. Что у тебя там?
-- Так же. Никого не было. Позвонила родителям, там тоже никто не отвечает. Уж они-то дома должны быть. Мама никуда в воскресенье вечером не ходит. Может, со связью что?
Я не знала, что на это сказать. У меня-то уже было четкое ощущение, что кроме нас с Ленкой в мире вообще никого не осталось. О причинах (и следствиях) я старалась не думать вообще. Вместо этого спросила у подруги:
-- Ты как? Ну, настроение, чувствуешь себя?
-- А ты как думаешь? Хреново. Простить себе не могу, что пошла сегодня на эту чертову лыжную прогулку. До того все непонятно, крыша едет. Что могло случиться здесь за эти два  часа?
-- Не знаю. В книжках разных фантастических о таких ситуациях говорят обычно про параллельные пространства. Или про провалы во времени. Но это, по-моему, к нам не относится?
-- Почему ты так думаешь?
-- Не знаю. У меня ощущение, что все они где-то рядом, будто нас разыгрывают, словно нас кто-то испытывает.
-- Нам бы как-нибудь встретиться. Чтобы поодиночке не сидеть. Ты, кстати, телевизор включала?
Телевизор включить я, честно говоря, даже не подумала. Поэтому дотянулась до пульта, нажала на красную кнопку. Осветился экран. На первом канале стояла четкая картинка – чернявая дикторша была застукана прямо во время вечерних известий. Так и застыла она, бедная, с полуоткрытым ртом. «За рубежом» – прочитала я рубрику в правом углу студии. «Да уж, за рубежом, бесспорно, много чего интересного», -- с непонятной горечью пронеслось в голове.
Я пощелкала каналами. Везде была похожая картина – по второму – картинка из фильма (мне показалось, что это «А зори здесь тихие», третий канал застыл на футболе, по четвертому кто-то невидимый резал кухонным ножом голову монстра. Не было ни звука, ни движения.
-- Лен, а времени сколько?
-- Семь вечера. А ощущение такое, будто уже ночь глубокая. Я ведь попыталась было музыку включить, но это еще хуже. Потому что боялась, что за этим не услышу чего-нибудь важного.
-- У меня такое же ощущение. Еще на окна смотреть не рекомендую. В моих постоянно мелькает что-то. Воображение разыгралось.
Говорили минут пятнадцать. Абсолютно ни о чем. Старались отвлечься. У обеих в глубине души пряталась уверенность в том, что все это вот-вот кончится. Снова появятся люди. Голоса, звуки. Потом попрощались. Договорились созвониться через пару часов.
Время тянулось невероятно медленно. Я сидела в таком же трансе, но сквозь апатию ко мне пробивалось беспокойство. Почему-то очень важным стало казаться то, что моя дочь где-то на улице, непонятно с кем, и абсолютно раздета. А мороз градусов пятнадцать. Постепенно эта ужасная мысль вытеснила все остальное. Я оделась и вышла в подъезд. Дверь закрывать не стала.
На лифте я не поехала. По пути вниз позвонила в несколько квартир. Никто не отозвался. Шаги были очень громкими, да еще это эхо…
Вышла на улицу. Слава богу, двор был освещен (великая редкость для этого района). Поднялся небольшой ветер, катались по расчищенному дворниками тротуару сигаретные пачки. Кроме ветра, ничего не было слышно.
Осторожно, стараясь вообще ни о чем не думать, я пошла к остановке. Несколько троллейбусов стояли на конечной, салоны освещены, передние двери открыты. Я зашла в один, где все двери были распахнуты. На сиденье, украшенном грозной надписью «Место кондуктора. Не занимать!» валялась брошенная сумка с билетами и мелочью. Без интереса я подняла ее. Тяжелая. Потрясла. Груда рублевых и пятирублевых монет высыпалась на пол со звоном и грохотом. Я вышла из троллейбуса.
Пошла к освещенному магазину. Уже ничему не удивляясь, открыла дверь. Она легко подалась. Зашла. Побродила по продуктовым рядам, потрогала крупы (подумав по пути о том, что появилась наконец-то единственная каша, которую употребляет моя дочь). Кассовые аппараты были открыты. Крупные купюры высунули языки. Я посмотрела на них, пожала плечами и вышла на улицу.
Пока шла по узкому проходу между домами к дому, меня вдруг осенила невероятная идея. Она была такая простая, что я даже остановилась на мгновение. Я была абсолютно уверена, что все это мне просто привиделось, что заверну сейчас за угол, увижу бабушек на скамейке, услышу мат местных подростков. А дома меня будет ждать моя семья. И эта мысль показалась такой правильной, что я ускорила шаг.
Тут же в мое эхо вкрался какой-то посторонний звук. Глаза округлились и наполнились слезами. Кто мог стоять за моей спиной? У меня же никакого оружия даже нет! Прошло сколько-то секунд. Наконец спало оцепенение. Медленно повернула голову, посмотрела назад. Ничего. Ветер гнал за мной по асфальту грязную перчатку.
Ноги ослабели. Я и не ожидала, что испытаю такую реакцию. Уж что-что, а про ужасы я знала все. Или почти все. И примеряла эти ситуации к себе неоднократно. 
За углом никого не было. Я зашла в подъезд, нажала на кнопку лифта. С иронией подумала, что после нас никто его больше не вызывал. Вошла в кабину, нажала на «десятку».
Лифт медленно двинулся наверх. По инерции я несколько раз ткнула в красную кнопку вызова. Бессмысленно.
В квартире стало холодно. Пока я ходила, дверь приоткрылась, тепло вышло наружу. Я включила газовые конфорки, села на кухне, задумалась. Больше всего меня волновал один вопрос – что делать ночью. Я знала, что ни при каких обстоятельствах не засну сегодня. Сидеть одной было не то что бы неуютно, а вообще глупо. Я подошла к телефону, набрала Ленкин номер.

***
Она отозвалась сразу.
-- Это я, -- поспешно доложилась ей. – Я приду к тебе минут через пятнадцать.
-- Ты что, не боишься?
-- Кого бояться? Ни одной собаки кругом нет. Сейчас приду. Принести чего? У меня водка есть. Впрочем, магазины все открыты, можно будет сходить потом… Ладно, жди.
С этой минуты всякая паника с меня слетела. Я очень деловито собралась – зубная щетка, пара трусов. Чуть не забыла взять циклические противозачаточные таблетки. Внутренний голос при этом громко забавлялся – от кого забеременеть боишься? Я не стала его слушать.
Дорога была мрачной. Но вокруг светились окна (слава богу, что ЭТО произошло не в три часа ночи). Даже несмотря на свою деловитость, к концу я почти бежала. Не побежала только по одной причине – мне казалось, что если я побегу, то со всех сторон ко мне бросятся неизвестные тени и затопчут меня.
Ленка открыла дверь, и только я успела наполовину войти, как стала поспешно эту дверь захлопывать.
-- Да ты меня сейчас перережешь пополам! – возмутилась я.
-- Да, а вдруг кто ворвется сюда? – видно было, что моей подруге было не по себе. Мне, правда, было нисколько не легче.
Ночь тянулась бесконечно. Можно было напиться или наглотаться таблеток и уснуть. Но спать в темноте было немыслимо. Кто знает, что оттуда может вылезти?..
Так и сидели вдвоем на разложенном диване, смотрели старую мелодраму по видику. К утру как-то одновременно вырубились.
Меня разбудило солнце. Вылезая из сна, мне вспомнилась какая-то неприятная вещь, название которой никак не приходило в голову. Я уж было решила отмахнуться от этой мысли, но тут открыла глаза. Долго смотрела в стену, не понимая, где я и почему я здесь.
Тут-то все это нахлынуло. Память услужливо выложила все, что произошло с нами вчера. Ленка еще спала. Я ей позавидовала.

***
Кое-как проснувшись, мы вылезли на разведку. Пока спали, выпал снег. Чистить дорожки было некому. Проваливаясь, мы пошли в самое многолюдное место в этом районе – в один очень большой магазин.
Лишь через несколько минут мы увидели, что уличные фонари и окна по-прежнему горят. Всякая надежда тут же умерла.
В магазине было очень светло. И тепло. Тепло выходило из огромных кондиционеров и обволакивало уютно. Во всем остальном уюта не было никакого. В отделах висели строго вещи, кое-где куртки и шубы валялись на прилавках: кто-то примерял, а потом исчез. Я зашла, потрогала норковую шубку-разлетайку (цена 1250 долларов), сняла свою лыжную куртку, надела шубу, покрутилась перед зеркалом. Красиво. Ленка бродила по соседнему павильону, какая-то потерянная, одинокая. Потом села на пуфик перед парой высоких меховых сапог, тихо заплакала.
Странно, но я с этой ситуацией как будто смирилась. Плакать не хотелось. Даже некоторое облегчение: больше не надо ходить на работу, ругаться с мужем, воспитывать ребенка. Стирать не надо! А то время, когда это надо было делать, осталось где-то совсем далеко, в прошлой жизни. Никогда я еще не была такой черствой.
-- Лен, пошли. Бесполезно. Давай еды возьмем.
Взяли пельменей, палочек крабовых. И лягушачьих лапок. Ленка противилась: на что они нам, кто готовить будет. Но я все равно взяла. Лапки в тушеном виде вкусные штуки.
Еще взяли мартини, коньяк, водку и еще - почему-то - несколько банок джина с тоником.
Пришли к Ленке, я поставила воду для пельменей, налила мартини в два стакана, бросила туда лед и плеснула водки на два пальца. Подруга моя находилась в депрессии. Мне это было безразлично. Поели, выпили. Ленка выпила еще.
Через два часа моя абсолютно пьяная подруга ругалась матом, пытаясь отодвинуть меня от двери и уйти в никуда в поисках своего мужа и других людей. Я сначала противилась, потом мне стало пофиг. Уйдет так уйдет. Правда, замерзнуть может. Ну и фиг с ней.
Ушла, громко рыдая. Я села с очередным мартини на диван, включила видик, фильм из старой жизни.
Сидела одна часа два. Ленка где-то бродила.
-- Пойду поищу, -- мне стало грустно.
Пошла через сугробы в единственное место, где она могла быть – супермаркет. Ленка сидела там, с бутылкой мартини, привалившись к стене. Спала, кажется. Я подошла к ней, потрясла за плечо. Голова качнулась и упала. Глаза были открыты. Взяла ее за руку, разжала кулак – назепам. Целая пустая упаковка. Вот тебе на, уснула.

***
Я вышла из продуктового отдела, где осталась моя лучшая подруга, и побрела к выходу. Еще раз зашла к мехам и шубкам, выбрала самую теплую и легкую, чернобурку. Мех был ласковый, уютный.
На улице уже смеркалось. Остатки опьянения постепенно выходили, реальность навалилась как ватное одеяло. Что делать? Куда? Где?
Через час пустого блуждания по широкой улице в голове остался один вопрос: кто я? Пыталась вспомнить своих друзей, родителей, школу, в которой училась. Ничего не приходило в голову. А имя? Несколько секунд я просто не могла вспомнить, как меня зовут!
Фонари горели по-прежнему, вышла луна, яркая, щербатая. Тут у меня на дороге оказался очень неплохой в прошлом ресторанчик, где, судя по рекламе, подавали свежих устриц (правда, никто из моих прежних приятелей в это не верил, а я сама там не была). Я зашла туда, постояла у барной стойки, прошла в кухню, осмотрела висевшие под потолком в аккуратной симметрии кастрюли и сковородки.
Над мойкой висела фотография веселого мальчика верхом на усатом мужике. Очень ясно я представила, как пожилая мойщица посуды в перерывах между тарелками смотрела на этот снимок. И вдруг… воздух будто сгустился, задрожал, и в прозрачном мареве я действительно увидела эту женщину, в косынке, с мокрой прямой прядью волос на лбу. Она посмотрела на меня, глаза ее округлились от удивления. Потом все исчезло.
Я стояла посреди кухни, мелко дрожа, в холодном поту. Вспомнился Стивен Кинг со своими «Лангольерами». Смешно. Надо покурить.
Я вернулась к бару, налила себе порцию виски, которое, впрочем, всегда ненавидела, нашла лед в портативном холодильничке. Попробовала – а ничего вообще-то, вкус бодрящий. После пары стаканчиков мне стало уже не так страшно, а если честно, абсолютно все безразлично.

***
Ночевать я осталась в одном из особняков-новоделов, понастроенных прямо посреди города. Нашла барчик, налила виски, походила по комнатам, которых оказалось восемь. Как, блин, люди живут, надо же! Зашла в одну из ванных комнат, поставила наливаться воду, сыпанув в ванну кристалликов из нескольких баночек.
Лежа в воде, я думала обо всем, что случилось со мной. Ощущение нереальности исчезло, мысли четко и определенно формулировались в голове. Никогда еще я так хорошо не понимала себя. Только теперь я поняла, как всегда была одинока. Меня никто никогда не замечал. Может, и в этот момент на улицах, в освещенных квартирах ходят люди, живут своей мелкой жизнью, никуда они не делись. Это я пропала для них. Только раньше они меня хотя бы видели. Теперь уже я стала призраком.
По сути, размышления мои были вполне естественными. Все, кто меня окружал, вроде бы и любили меня – муж, например, иногда после работы разговаривал со мной. Моя дочь прибегала иногда посреди ночи, теребя меня за руку: мама, включи свет, я хочу писать. Мои подруги иногда мне звонили и приглашали в гости. Но никто, никто по-настоящему меня не замечал. Наверное, это случилось не сразу. Но постепенно я превратилась в призрак, который существует так же, как сквозняк из открытой двери.
Вспомнилось еще одно. Моя лучшая подруга Ленка (уже, увы, неживая) всегда была очень самоуверенной особой. И сколько я себя помню, она звонила мне в самые неподходящие моменты и просила сходить в магазин, потому что она себя плохо чувствует, занести ей сковородку, потому что она ей очень нужна, а также: посидеть с ее ребенком, сбегать на молочную кухню, перевести английский. Да много чего. И я всегда почему-то это делала.
Но когда у меня родилась моя девочка, она мне в первый же день заявила: проси о чем хочешь, но никогда – о том, чтобы я посидела с твоим ребенком, я этого не буду делать. Можно подумать, я вообще собиралась пользоваться ее услугами!
Впрочем, так было всегда.
Она могла заявиться ко мне в гости посреди ночи, очень пьяной да еще с каким-нибудь пьяным кавалером. Когда же мне бывало одиноко, я звонила ей и просилась в гости. Чаще всего ответ был один: у меня муж пришел, он устал, давай в другой раз…
Так же использовали меня (по типу сковородки) и все остальные: коллеги на работе, муж, родственники. Все. Я давно перестала существовать для них как я. Я давно уже осталась одна, только почему-то этого не сознавала…
Вода остыла. Я вытерлась, нашла чистое белье в шкафу, постелила на кушетке в большой комнате. Уснула сразу.

***
Меня нашел наряд милиции, вызванный хозяевами дома, в котором я безмятежно спала. Моя бессвязная речь, крики и бормотание про призраков и пустой город, вероятно, напугали даже милиционеров. Увезли меня в единственную в городе психбольницу.
Я очнулась в тот момент, когда любопытное молодое лицо склонилось надо мной. Увидев, что я открыла глаза, лицо спросило: «Какие наркотики вы употребляете?»
Осмотревшись, я увидела своего мужа. Из коридора доносились знакомые голоса – свекрови, моей подруги Ленки, щебет моей девочки.
…Позже мне сообщили, что меня не было дома целую неделю. Никто меня не видел и не знал, где я была. Родственники обзвонили все морги и больницы. «Слава Богу, -- говорили они, -- ты нашлась».
А я знала, что они все лицемерят. Им на самом деле все равно, нашлась я или нет.

***
Спустя несколько месяцев я ушла от мужа, сняла небольшую квартирку на окраине (спасибо доброму дядюшке-бизнесмену, одолжил немного денег) и стала там жить. Сначала забрала и дочку, потом поняла, что мне неинтересно и обременительно заниматься ею каждый день. Поэтому девочка переехала к моему уже бывшему мужу и проводила все дни с бабушкой, которую она все равно больше всех любила.
Некоторое время я жила без работы, ни с кем не общаясь, ни к чему не испытывая интереса. Все дни проходили однообразно: спала часов до двенадцати, потом долго слонялась без дела, начинала и бросала множество книг, иногда включала телевизор. Ложилась спать под утро, и на другой день все повторялось. Потом поняла, что эта депрессия меня затягивает в настоящее болото. Поэтому в один грустный вечер позвонила моему старому другу.
Именно он помог мне устроиться в одну небольшую туристическую фирму. Толку от меня было немного, но постепенно я втянулась и даже почувствовала некую увлеченность. К тому же люди, с которыми я общалась целый день, не притворялись, что я им интересна, а вполне адекватно воспринимали меня – как постороннего человека, который может быть им чем-то полезен.
Спустя месяц меня направили в Китай, где было наше представительство. По какому-то странному стечению обстоятельств семейная пара, которая проработала там уже три года, решила некоторое время пожить на родине. А меня оставили их замещать. Работы много, но вся она мне была уже знакома – встретить русских челночников, устроить их в гостиницу, обеспечить досугом, если оно им надо.

***
Живу я в средней по меркам Пекина гостинице, в одноместном номере, который каждый день к вечеру оказывается чист и проветрен. Странно, но этот город, погруженный в вечный смог, заполненный до предела деловитыми малорослыми китайцами, действует на меня благотворно. Тут уж точно до меня никому нет дела.
Каждый день я хожу на работу пешком, потому что на такси дорого. Иду минут тридцать, не спеша, вдыхаю грязный пекинский воздух, мимо проезжают, пробегают, проходят одинаковые люди с желтой кожей в серо-коричневой одежде. Мне очень хорошо в этом чужом городе.
Иногда, очень редко, ко мне прилетает мой старый друг. Еврейский мальчик, которого я знаю уже много лет, постарел и поседел, но его фигура по-прежнему натренирована, чем он очень гордится. Приезжает он чаще всего на сутки, а то и меньше.
Но где-то раз в полгода отменяется самолет или случается какая-нибудь непредвиденность, и тогда он остается на два дня. С раннего вечера мы ходим по его русским друзьям, напиваемся с ними в китайских кабаках, потом возвращаемся ко мне в гостиницу. И предаемся некоему акту, который в принципе можно назвать любовным.
Наша пекинская близость очень бурная. Но она всегда начинается одинаково. А через определенный промежуток времени он говорит мне: «Можно мне кончить?» И я всегда отвечаю: «Конечно, милый». Наша страсть вполне натуральна, но известна до мельчайших подробностей, а потому насквозь фальшива.
Тем не менее я прекрасно его чувствую, и запах его одеколона (каждый раз – разный) меня очень успокаивает. И где-то глубоко внутри, в зыбком пространстве между сознанием и чувствами, я понимаю, что по-прежнему его люблю...

***
В целом я счастлива. И только иногда ночью просыпаюсь от жуткого кошмара: я хожу в пустом заснеженном городе, вокруг разговаривают, смеются и покашливают почти невидимые глазу призраки. То есть я их как бы немного вижу. А они меня -- нет. Совсем.
И в такие моменты мне до безумия хочется, чтобы рядом лежал кто-нибудь живой и теплый. Чтобы ночью можно было проснуться, и повернуться к нему, и обнять его, и почувствовать себя… живой. Чтобы он всегда был при мне.
Посреди этих ночей я сижу одна на огромной кровати, раскачиваясь от безысходности, сжимая зубами уголок пододеяльника.
К счастью, эти сны посещают меня все реже и реже.
Мое одиночество совершенно.