Коньки и негры

Не удержавшись на крутом вираже, темнокожий конькобежец вылетел за условную границу катка и, упав, продолжал скользить голой спиной по замершему Енисею. Высоко задрав обутые в коньки ноги, он летел по льду с диким хохотом. Каждая неровность льда врезалась афросибиряку в ягодицы, вследствие чего тайга повторяла многократным эхом зычное «Бля!». В это крике не было злости или недовольства. Возможно лишь, какая то лихость и, истинное русское, безрассудство.
Рыбы через толстый лед реагировали на ярко красную рукавичку, надетую на его причинное место, как на наживку, и, сбиваясь в косяк, плыли за ним.
Скудное северное солнце, многократно преломившись в сугробах, гасило свои лучи на его темном теле с легким шипением.
Деревенские бабы, что пришли за водой, роняя коромысла, смеялись, упершись своими шоколадными руками в толстые бока. Детишки, желая посмотреть, как далеко уедет конькобежец, с криками бежали за ним, с трудом переставляя свои босые черные ножки в глубоких сугробах.
Суровая природа, поддавшись людскому веселью,  раскачивала  полные снега еловые ветки. Неубранные с лета кокосы, срывались и катились  вниз. Казалось, что ели плачут от смеха, роняя слезы-орехи.
Старик Кинг, прохаживаясь вдоль дворов и пугая собак своей огромной седой шевелюрой, привычно собирал ставки у соседей на то, переедет ли спортсмен на этот раз линию погребов или опять застрянет у сторожки. Зная упрямство толстого Кинга, соседи делали ставки, но неохотно и в основном не деньгами, а никому не нужными шкурками песцов.
Конькобежец, теряя скорость, приближался к сторожке. Вся деревня застыла в ожидании… Спортсмен доехал до тороса и даже доскользил до самого его верха… Еще полметра и, получив новое ускорение, он помчится с той стороны тороса за погреба!
НУ!!!
Эх-х-х! Прокатился вздох разочарования по деревне. Задержавшись на мгновение на самой верхушки льдины, парень скользнул назад. Раскинув руки, он лежал на льду и давился беззвучным смехом. Сверху на него прыгала прибежавшая ребятня, которую он пытался раскидать по глубоким соседним сугробам. Процесс был бесконечным, потому что пацаны, выбравшись из снега, снова лезли в кучу. И только строгие окрики мамаш, заставили их отстать от неудачника.

Весь в ссадинах конькобежец медленно брел назад в деревню, навстречу усмешкам односельчан и горячей кружке глинтвейна, которая ждала его у старика Кинга.