Лионелла

«У всех свои тараканы…»
Народная мудрость.

- Прости, - сказал я, глядя на потерявшего ориентацию таракана,
бестолково тыкающегося в края белесой лужи инсектицидной эмульсии. -
Мне пришлось это сделать. Понимаешь, пришлось.
 Я не стал ему объяснять, что могу не замечать, даже приветствовать общество ему подобных, если они просто ползают - хоть какое-то разнообразие в моем подвале - если б не их привычка гадить. Поэтому с наслаждением чистильщика - убийцы, я направлял аэрозольное облако на самые  загрязненные  места. И вот - смерть. В ту ночь она  унесла многих.
Что поделаешь - судя по следам, оставленным в укромных местах моего
обиталища, они неплохо пожили.  Но всякому ликованию рано или поздно 
приходит то, что должно прийти всему. И теперь костлявая, вернее,
пусто-хитиновая, действовала моими липкими от препарата руками.
Конечно, я делал это не только ради себя. Еще из-за Лионеллы. Ведь она не могла управиться со всей домашней работой одна, как мне казалось (я никогда не видел, как она это делает, потому что облик Лионеллы существовал лишь в одной ипостаси - будучи нарисованным на косо прибитом к стене над моим столом листе ватмана). Лионелла была тихой, робкой и никогда не просила за себя. Не потому, что была рисунком (грань между реальностью и вымыслом я прекрасно понимал.... когда-то), а потому, что это было не в ее характере. Лионелла была чужда эгоизму, гордыне и стяжательству, верил я, даже никогда не говоря с нею. Я достаточно знал людей, чтобы понять это с первого взгляда. Подойдя к озябшему уличному художнику я сказал:
 - Что с этим рисунком? Вы не могли бы продать мне  его?
Портретист, из тех, что на улице изображают лица проходящих и готовых заплатить за это, хмуро  посмотрел на меня из-под зимней шапки.               
- Восемьдесят, - сказал он.
 - Семьдесят, - не желая казаться совсем уж неприспособленным к жизни бессеребренником,  возразил я. - Ведь я не заказывал вам этот портрет. А вам его вообще, заказывали?
Мужик вздохнул.
- Ладно, семьдесят пять, - сказал он.
- Если вы ответите на мой вопрос, - почти согласился я.
- Вот она и заказывала, - нехотя и скрипуче  поведал он, словно эта ценная информация была откровением и стоила пять колов только в силу его стесненных жизненных обстоятельств. - И не взяла.               
- Ну и зря, - сказал я, расплачиваясь. - Как ее  звали?
- Не знаю, - буркнул мастер, потом взглянул еще раз на свое творение и посоветовал, - Назовите Лионеллой, если хотите. Похожа.
Она действительно тянула на то представление о Лионелле, которое сложилось в моем мозгу еще с детства. Вот так я решил, что несмотря на все  недостатки, Лионелла - все же лучше, чем ничего. Есть такие люди, которые довольствуются вовсе не тем, что хотели видеть.
Наверное, они могут себе такое позволить. Я - не могу, мне и так слишком многое приходится в себе глушить. Поэтому -   Лионелла.
Вот и все причины былой тараканьей радости  - готовка на заляпанной беглой лапшой плите в кухне, чтобы не заказывать пиццу в подвал и не смущать ее, двухмерную, зрелищем наших различий. Вдруг мы еще не настолько близки, чтобы она тоже закрыла свои светлые акварельные глаза на грань между вымыслом и реальностью?

*