Плакса

1.

Наверное, мне не стоило открывать дверь в тот дожливый день, поздно вечером.
Всё было как обычно, по давно заведёному порядку. Жена, прибрав на кухне, и уложив детей спать, уютно устроившись на диване, читала какой-то глупый детектив. А я сам, задумавшись о самом главном в жизни: о том, что работу надо сдать завтра, что редактор сволочь, и как назло мысли не идут. Я просто сидел и мучился. Стараясь выдавить из себя хоть одну умную фразу. Умную, легко сказать! А в голове, нет ничего! Не везёт. Да. От этих скорбных мыслей, отвлёк шум на улице. Даже не шум, а какое то поскрёбывание возле двери нашего дома. Там, что-то тихонько скрежетало, почти не слышно, но это выводило меня из себя. Я крикнул жене, не выходя из-за стола.
Любимая открой дверь и посмотри, кого черти носят в столь поздний час.
Жена сладко потянувшись на диване, (я этого не видел, но так думаю), ответила, точно так, как я и ожидал.
Любимый, а не оторвать ли тебе свою драгоценую задницу от стула, и не спуститься самому. Уже темно и мне страшно. А ты у нас, всё-таки мужик! Сходи сам посмотри, что тебе жить мешает.
И я пошёл. Замок долго не хотел открываться. Я уже начал психовать. Наконец получилось, злой как собака, распахнул дверь. Что за чёрт! На крыльце ползал маленький ребёнок. Увидев меня, он сначала улыбнулся, потом, скривив губки начал плакать. Вот, ё - моё! Я взял его на руки. Ну что мне оставлось делать?
Мария! ( Так зовут мою жену). Любовь моя, мать твою! Скорее! Я нашёл ребёнка! - Я стоял как дурень со ступой. То есть с ребёнком. Папаша! - Мать! Мать твою! Скорее!
Жена не торопилась, конечно! Это же встать с дивана, потянуться, найти тапочки. А я тут с младенцем на руках. Конечно! Если б мне о таком сказали раньше, я тоже подумал бы как, о не совсем удачной шутке.
Ну, наконец! Жена соизволила появиться! Слава богу!
Делать то, что будем? - спросил я.
Ой, какой славненький! Уси-пуси, таси-маси! А мальчик или девочка?
А я почём знаю! Не видишь - орёт! Возьми! Успокой, а там разберёмся! Может, жрать хочет? Ты подержи, а я сейчас что нибудь разогрею.
Саша! (так зовут меня). Не будь идиотом! Ты ему ещё яишницу пожарь!
Так ведь орёт!
Славненький ты мой! ( это не мне) Молоко разогрей! И ванну набери тёплую, быстро! (это уже мне)
Я уже понял, редактор без статьи, а я без гонорару. Пошёл набирать ванну и греть молоко.
Грея молоко, я думал, что же я завтра скажу Андерсену, у которого занимал десятку. Что ночью дитя нашёл и поэтому долг не отдам? Не поверит. Точно!
Саша! Александр! Неси полотенце!
Вывел меня из грустных дум, истошный крик жены. Полотенце я конечно принёс.
Уси-пуси! Дети у нас уже большие, ей, наверное, не хватает таких маленьких. Что это она всё? Уси-пуси, да пуси-уси? Полотенце же принёс, молоко нагрел? Ласковая, точно не к добру!
Сашенька!
Ласковая! Я так и знал, не к добру!
- Я думаю, давай его себе оставим? Он же ничей, правда? Ты посмотри, какой славный малыш? Давай?
Ну, что я говорил?
Малыш уже улыбался, сучил ножками и смотря на меня, пускал слюни. Показал язык, подмигнул и громко пукнул.
Ну и что я говорил, а?

2.

Фред, был зол. Фред был пьян. Фред точил ножи на кухне. Фред был пьян с того времени, как умерла жена. Его жена умерла, пару лет назад, как Фред её похоронил, так и был пьян, и точил ножи. Жена всегда говорила: Фред, ты мужчина? Ты это точно знаешь? В доме у настоящего мужчины, ножи как бритва, Фред! Фред, всегда отмахивался, огрызался: Я инженер, а не точильщик ножей! На тебе доллар, пойди поточи, свои сраные ножи! Когда жена умерла, у Фреда в памяти остались только ножи. Уже два года, Фред был пьяный и злой, в свободную от работы минуту, он или пил, или точил ножи. Пил чаще.
Работал Фред, инженером-химиком на единственном комбинате в городе. Комбинат был химический, и кроме Фреда на нём работала, добрая половина населения города.
После смерти жены Фреда жалели, даже когда он на работу приходил чуть-чуть не в себе, его прощали, понимали, а как же - в рассвете лет остаться одному. Тем более от бога был Фред химиком, от бога.
Фред бросил нож, уставился на стену. Голую, белую стену. На улице была ночь. Пробормотал:
Жить или как? Младенец скажет! Кровь его священн…
Голова его упала на стол. Фреди заснул, сон его был, наредкость бепокойным. Ему снилась жена в белом платье, младенец в красных одеждах. Какие одежды у младенца? Подумал, теряя способность мыслить Фреди, ответ никто не дал. Фреди растворился в вечности, потерялся в сумраке, до утра.
Первый Сон Фреда
По чёрному небу носилась колыбель с младенцем, младенец серьёзно смотря на Фреда, что-то говорил. Фред удивлялся, разве младенцы могут говорить?
Жена улыбалась, и звала к себе. Полетаем Фред? Фред конечно, полетать не против. Но, как? Ведь я живой, а она?
Я живой? - спросил он у жены.
Живой, живой! - ответила она. - Полетаем?
Я конечно могу за всегда, - замялся Фред. - Но ты? Как? Здесь?
Ха-ха-ха! - расмеялась жена. - Ты боишся? - Летая над головой.
Боюсь! - честно ответил Фред. - Боюсь, хотя тебя, нет! А младенец? В красном? Есть?
Какой младенец? В красном? Ну, ты! - Жена пропала.
Фред снова упал во мрак. Больше ему, этой ночью ничего не снилось. Только детский плачь, иногда доносился издалека…

3.

Босс! Босс! Ты где? Ко мне! Босс! Что за чёрт! Была собака, как собака, куда делась? Босс! - Я прошёл по нашей улице вверх шагов с тысячу, потом вниз примерно столько же, пса нигде небыло.
Босс! Босс, маленький!
Кого ищете мистер? - у забора, в тени лежал, какой-то человек.
Я его сразу и не заметил. Его вид не давал повода усомниться, что он живёт на улице. В наш район, кстати, такие забредают очень редко. Я был растроен пропажей пса, мне было всё равно. Может быть при других обстоятельствах, я бы вызвал полицию.
Пса. Рыжего. Ирландский сеттер, если вам это что-то говорит. Так странно, он никогда не убегал. А вот сегодня вечером! - я развёл руками. - Может, вы видели сэр? Такая рыжая, вот такого роста, уши висят, длинные такие.
С час назад, три парня тащили какую-то собаку, на верёвке в сторону леса. Она упиралась, так жалобно повизгивала. Помоему, она была рыжая, сэр. И такого размера, как вы показали. Кстати сэр, вы не займёте, несколько центов, а то на улице холодно, а в кармане, ну сами понимаете.
Я дал бродяге доллар и пошёл в сторону леса.
Бродить ночью в лесу, без фонаря? При этом кого-то найти? Я час бродил вдоль кромки леса, кричал, свистел, но всё было безполезно. Угодил в болотце, вымок по самую шею. Плюнул на всё и пошёл домой. Был третий час ночи. Ну и бог с ним! А мне то нахрена это надо? Завтра позвоню в полицию, пусть ищут! Устал. Мокрый весь.

4.

Школа, как любая другая школа. Можно подумать, что в ней чему-то учат. Но, по крайней мере, делают вид. Самое главное, первый звонок и выпускной бал. А остальное? Главное, чтоб без опозданий! Шкафчики, звонки, учебники. В последнию очередь дети. Учителя, идя на работу, - только бы ничего не случилось! Дети, придя в школу - зачем, почему, а разве так бывает? Бегом, бегом по коридорам, они такие длинные, бегом! Учителя - ой, только бы ничего не случилось! И, наверное, они правы.
Директор поднимал свое уже не молодое, тучное тело по ступенькам в свой кабинет. Он остановился, между вторым и третьим этажом тяжело дыша. Было тихо, шли уроки. Директор вытирая пот со лба, в который раз, проклинал себя за то, что не оборудовал свой кабинет на первом этаже, но тогда, когда он стал директором, он был ещё относительно молод и полон сил. Постояв пару минут на лестнице, это было как ритуал прихода в школу, тяжело дыша, держась за перила, пошёл дальше.
Его почему-то все боялись. Хотя? По своей натуре, он был очень добрый, мягкий человек. Просто со временем, его брови совсем загустели, нависли над глазами, а голова облысела.
В этой школе он работал довольно давно, всю жизнь. За всё это время, в школе не случилось, ничего из ряда вон выходящего. Одних учеников он, конечно, выгонял, других - награждал, а так больше ничего. Школа - как любая другая школа в глубинке.
Он любили свою школу, он гордился ей. Директор, подымался на третий этаж, утром. Шли уроки, было тихо, директор улыбался.

5.

Был полдень. Я ещё не успел встать с постели и почистить зубы. Можно понять, бродить полночи по улицам, лесу, ища пса. Как в дверь постучали. Стучали долго и настойчиво. Жена ушла гулять с найдёнышем, (Ему нужен свежиий воздух! Кляп ему нужен! Только под утро угомонился), сын в школе. Итог: кроме меня, дверь открыть никто не мог.
Я сел, встал с ещё закрытыми глазами, рукой пытаясь найти вешалку, а на ней - халат. У дверей раздавались крики.
Откройте, полиция! Полиция!
Рука халат не находила, пришлось собрать волю в кулак и открыть глаза. Что за чёрт! Халат лежал на полу. Одиноко так себе лежал. Рядом даже мои носки не лежат. Странно? А носки, где? Здесь снимал! Жена что ли забрала? А ей зачем? Сын, так у него - свои, раскидывает их по всему дому. Не пойму, куда делись.
Внизу, в дверь тарабанили и кричали:
Откройте, откройте, полиция, полиция!
Вот так! В одном халате, без носков, с полицией? Почти голый! Хорошо, что халат нашёл.
Иду! Подождите, секунда!
Спустился по лестнице, открыл дверь. Снова собрал всю волю, и открыл глаза.
Доброе утро, господа.
Добрый день, сэр! - Два человека, больших, в мундирах, переминались с ноги на ногу, как племеные кони.
Доброе утро, господа, слушаю вас.
Добрый день, сэр, уже два после полудни.
Копы, осмотрели меня с каким то подозрением.
Конечно! Без носков, дверь открывать. Я запахнул халат.
Да, конечно! Добрый вечер, господа офицеры!
День! День добрый! Два после полудни! - заорал один из офицеров. - У вас была собака, рыжая! Не красная, не синия, а рыжая! Не утром, не вечером, а всегда? А? Была? Сможете опознать?
Кого?
Вы что, дурак?
Нет! Я просто ночь не спал.
Собаку!
Конечно! Я ему, только свистну, скажу Босс! Он сразу ко мне! Поехали, я только оденусь, где он? Я его всю ночь искал!
Полицейские замялись.
Вы не сможете ему свистнуть, сэр, и позвать тоже.
Почему? - спросил я.
Ну, как это вам обяснить?
Он что, нездоров? С ним что-то случилось?
Да, да нездоров, то есть совсем нездоров, то есть - ему здоровье уже ни к чему.
Как, ни к чему? Его? Он?!
Да, сэр. У него большие неприятности. Его больше нет.
Нет?!
Я любил Босса, да что там любил! Член семьи! Далеко не худший, мда! Не верю! Моя собака! Мой маленький, мой верный пёс! Какое горе! А может, может, они ошиблись. Ведь так бывает, скажут, раскажут, в газетах напишут, по новостям покажут, все в скорби, а он - бах! И жив! Бывает же!
Вы уверены! Может…
Точно, сэр! Одевайтесь.
Одевайтесь! Одевайтесь, легко сказать, а если дома нет жены? А если она ушла? Тогда как? Одевайтесь! Вот бл…, пристали. И что мне делать? Если я книжки сочиняю, а не за брюками и сорочками ухаживаю. Я так деликатно, можно сказать просительно (терпеть не могу такого тона).
А может, подождём жену, а? Она скоро придёт. Подождём?
Увы, сэр, служба! - полицейский посмотрел на меня понимающе.
Но так будет дольше! - вскипел я.
Увы, сэр!
Я, скрипя зубами, поплёлся одеваться. Ау! Где вы мои, рубашки, носочки, галстуки? Ау!

6.

Фред! Фред?
Да что, Фред? Фреди? Я Фреди! - Фред затряс головой. - Ты умерла! Зачем ты приходишь? Да, я Фред, чёрт возьми! Но, тебя уже нет! Уходи! Не мучай меня!
Фред оторвал голову от стола. Мутным взглядом посмотрел вокруг. (Опять не дошёл до кровати) подумал он. (И приятно, тебе Фред спать на столе, среди окурков, недоеденых кусков, лужиц дешевого виски - совсем дошёл). В спальне затарахтел будильник. Фред вставал со стула долго и тяжело, оперевшись руками на стол. Будильник, противно и нудно тарахтел.
Да заткнись ты! - крикнул Фред, это ему показалось, что он громко крикнул. На самом деле, его пересохшее горло, распухшиий язык, потрескавшиеся губы тихо прошептали.
О, боже! - Фред обхватил голову, трясущимися руками. Казалось, что голову положили под пресс, и медленно, неотвратимо сдавливают, уже слышен треск ломающихся костей, ещё мгновенье - и голова превратится в бесформенную лепёшку.
Сейчас, сейчас, быстрее! - Фред потянулся за недопитой бутылкой, острожно поднёс горлышко к губам. Он ещё долго стоял, с запрокинутой головой считая капли, которые стекали ему в рот, из уже пустой бутылки.
Будильник, всё тарахтел в спальне.
По телу разливалось тепло. Пресс начал отпускать несчастную голову Фреда. Кожа на щеках порозовела, дыхание стало ровным, взгляд обрёл осмысленость. Фред поставил пустую бутылку на стол и прошёл в спальню. Выключил наконец-то будильник, сел на холодную кровать. После смерти жены, он чаще спал на кухне в окружении бутылок, чем здесь. Фред взял с тумбочки портрет жены, жена на фото улыбалась так нежно, так ласково, словно говоря: "Привет Фред! Я люблю тебя Фреди! Ну, как ты там, без меня, Фреди?"
Хреново! - Фред швырнул портрет в стену, ночью она приходит совсем другая. Жалобно звякнули осколки, рамка разлетелась на кусочки, фотография, кружа, упала у ног Фреда, лицом вниз. Фред, посидел ещё какое-то время, отрешённо уставившись в стену. Потом нагнулся, поднял фотографию с пола, обтёр об рубашку, снова внимательно посмотрел на жену.
Оставь меня в покое, пожайлуста. - По его щекам потекли слёзы.
Уже в душе, Фред подумал, что после работы, он обязательно зайдёт в магазин, купит новую рамочку, и не будет заглядывать в отдел спиртных напитков.
На работу, Фред! Врёшь Фред! Зайдёшь, Фред!
Ну и ладно! Ну, зайду! Так что? Рамку куплю!
Только раааамку?
Не только, а вам какая, того, разнийййцца? Да! Да! Не только рамку, ну и что?
Фред, свежий и побритый, вышел из душа. Оделся, повязал галстук, Фред всегда ходил на работу в галстуке. Работа - это единственное, что осталось у него.
Жена не могла иметь детей.
Подошёл к зеркалу. Расчесался. Это был уже другой Фред. Фред - химик, Фред - прилежный служащий.
Открыл входную дверь, вышел. Закрыл дверь ключом. Фред шёл на работу.

7.

Трясясь в полицейской машине, я наконец-то проснулся. Первая мысль, которая пришла мне в голову, что этой машине давно пора на свалку. Меня подбрасывало так, что у меня складывалось впечатление, что я не еду в полицию, опознавать свою собаку, а устанавливаю новый мировой рекорд по прыжкам на батуте, сидя на заднице. А подпрыгнуть выше и установить новое, абсолютное достижение, мне, к сожалению, мешает крыша автомобиля. Но утешала мысль, что к концу поездки, я её пробью. Словно читая мои мысли, офицер, который сидел за рулём, пробурчал:
Аммортизаторы ни к чёрту! Здесь не Лас-Вегас, а дыра, забытая богом и правительством!
Следущим ударом головы об крышу я, молча и покорно, с ним согласился.
Если так, провезти самого закоренелого преступника, по нашему городку, туда-сюда, а потом ещё разок и ещё! Так он не только навсегда перестанет думать об разных тёмных делишках, но и как минимум, выйдя из машины, отправится работать в Армию Спасения. А, скорее всего, уйдёт в монастырь, где станет самым ревностным праведником. Где, если ему повезёт, станет Папой Римским, и вся Америка будет им гордиться, а если нет, то после смерти, его объявят святым и Америка всё равно будет им гордиться! Об этом надо подумать. Каждый следующий Папа, святой и все из нашего маленького городка, во - как! Паломники со всего мира, офицальные делегации со всего хрестьянского мира. Хилтоны, на каждом углу. Казино. Хай-веи! Центр хрестьянского мира! Мак-Дональс! Пица-Хат! И может тогда наконец, нашей славной полиции заменят эту рухлядь! От таких мыслей я зажмурился. Удар головой об крышу, заставил меня открыть глаза. Приехали!
Я вылез из машины и внимательно осмотрел её крышу. Ничего! Ни бугорка, ни вмятинки! У нас машины делают, крепкие! Машинально ощупал макушку, ни чем не хуже!
Пройдёмте сэр! - Отвлёк от осмотра крыши, меня офицер. - Мда! - Сказал он, опустив глаз вниз.
Я и сам знаю, что мда! Одеваясь, я нашёл только два носка, один зелёный, другой жёлтый. Под его взглядом, я постарался спустить брюки пониже, чтоб этого безобразия небыло заметно. И кто придумал жёлтые носки?
Не растраивайтесь сэр! - Сказал, будто читая мои мысли, офицер.- Я, один раз ночью, спросонья одел поверх мундира кофту жены, так и пришёл на службу, вот смеху было!
Спасибо! Успокоил! Говорил вам, дождёмся жену!
Полицейский распахнул дверь, я прошёл в участок, в разноцветных носках и шишкой на голове.

8.

Спасибо Фред! Большое спасибо! Мы тебя очень ценим, Фред! Если бы не ты, не твой труд, что бы было с этим заводом? - Маленький, сухонький человечек, безостановочно тряс руку Фреда, казалось, что его цель её оторвать. - И чтоб мы без тебя делали, я как представитель администрации, да что там! Просто твой друг! Хоть и твой начальник. - Человечек наконец-то отпустил руку Фреда и потрепал его по плечу. - Хочу выразить тебе Фред лично огромную благодарность от всего руководства! Да! Да! Не смущайся!
Да я и не смущаюсь. - Фред озадачено смотрел на начальника.
Смущаешься, хитрец! - маленький человечек улыбнулся и погрозил Фрэду пальчиком.
Да в чём дело, Стив? Хватит валять дурака! Я что, получил Нобелевскую премию?
Нет, Фред. Нет! - Стив опустил глаза. - Я не знаю, как тебе это сказать, но ты уволен Фред. Мне, правда, очень жаль.
Как это? Я? За что? Почему, Стив? - Фред побледнел. - Как же так? Ведь я, я это…Я так. - Фред запнулся.
Да ты так не переживавай, Фред! - человечек замахал руками. - Не ты один! Все! Через месяц. Завод Фред, закрывают. Вот так! Мне очень жаль. Тебя. Завод. Всех! И себя тоже. - Стив обхватил голову руками. - Иди Фред! Иди работай! Месяц. И всё Фред! Всё.
Фред вышел из кабинета. Ему вдруг стало очень душно. Он снял галстук, смял его и выкинул в корзину для мусора. Достал сигарету, задумчиво повертел её в руках. Разломал её на мелкие части, бросил в корзину. Достал другую, сунул в рот. Вынул из кармана зажигалку, долго на неё смотрел, как будто видит в первый раз и не знает, что с ней делать. Размахнулся и швырнул её в стену. Винтики, колёсики запрыгали по полу. Сказал:
- Мы ещё посмотрим. - И пошёл работать.

9.

Меня вырвало прямо на стол в полицейском участке, когда я увидел то, что осталось от моего бедного пса.
Голова, можно сказать, была оторвана от тела. Лапы перемеленные в кашу. Шкура висящия клочками по всему телу. Вспоротый живот, кишки разбросаные по блестящему столу, синя-жёлто-зелёно-красного цвета, напоминая червей, которые копошились в луже с отвратительным запахом. Творцом этой лужи, был я.
Бедный Босс! И за что, тебя так?
Сдерживая продолжающиеся позывы рвоты, которые никак не прекращались, я поднял глаза на офицера:
- Кто?
- Значит это ваша собака? - Спросил он. После, чуть замявшись, добавил. - Была.
Я молча мотнул головой. Горло подпирал вчерашний ужин, так как завтрак уже лежал на столе.
- Ясно сэр, ваша. Может я проведу вас в туалет?
Я снова мотнул головой, полость рта, уже была наполнен ужином.
В туалете, наклонясь над унитазом я дал полный выход, своему возмущению, своему гневу, еде, наконец! В пустой голове носился, стукаясь об стенки, только один вопрос: За что?
Когда извержение из моего рта закончилось, и был выпит стакан воды, поднесёный полицейским, я ещё раз спросил:
- Кто?
- Школьники. Вам нужны подробности?
- Нет! Имена!
- Мы не можем сэр, жаль, увы! Следствие не закончено, они выпушены на поруки. Жаль сэр! Я бы сам, этих! - Полицейский сжал кулаки. - Но не имеем права. Закон!
- Да насрать мне на ваш закон! Скажи, кто изуродовал моего пса?
- Мне очень жаль, сэр! - Полицейский развёл руками. - Подпишите здесь и здесь. Мне искренне вас жаль, сэр! - повторил он - Вас отвезти домой?
Я, вспомнив об их ней машине, отказался:
- Спасибо, я пройду пешком.
Когда я вышел на улицу, было уже темно. Я пошел вверх по улице, переступая через лужи, шёл медленно, в сторону дома. Из головы не выходила, растерзаная собака. Зачем? Почему? За что? Я не находил ответа. Шёл медленно в сторону дома, обходя лужи.
Сзади послышались громкие, торопливые шаги. Я машинально отметил, дороги эти ноги не разберают, лужа так лужа. Шлёп! Сухо, так сухо. Хорошо! Отлично даже! Догнал. Тронул за руку. Прошептал:
- Кай, Джон, Ричард.
- Что? - Спросил я.
- Вы же просили имена, сэр. Я бы их сам, за такое зверство! Но, служба сэр. Они учатся с вашим сыном, сэр. Мне на самом деле, очень жаль, сэр.
- Спасибо, сэр! - Мои слова, достались, только расходящимся кругам луж, да падающим на асфальт брызгам, он ушёл. Вот и пойми этих копов?
Домой! Грустный, с печалью в сердце, с тоской на душе. Уже шлёпая по лужам. Как я им скажу? Домой! Иду…. Повторяя:
- Кай, Джон, Ричард. Кай, Джон, Ричард. Сукины вы дети!!! Но почему???

10.

Директор пил. Пил валерьянку, второй раз за день. Секретарша директора школы, носилась между офицером полиции и телефоном.
- Да! Школа! Его нет! Когда будет? - Секретарша, подняла глаза на директора, подняла брови, махнула головой - Когда?
Директор сидел, обхватив голову руками, покачиваясь из стороны в сторону. Сидел молча, перед ним стояла рюмка с лекарством, и сидел человек из полиции.
Завтра! А может…- секретарша посмотрела на директора. - После отпуска!
Какого отпуска? Это из отдела образования звонят! Его никто не отпускал, ни в какие отпуска! Завтра у вас будет наш проверяющий.
Дура! - Директор ударил кулаком по столу. - Уволю!
Секретарша, всхлипывая, смотря в глаза директору:
Вы же сами! Сами, вы, сказали, что вас нет, и не будет, а теперь уволить? Да? Да! За то, что я столько лет, тут! Иди, принеси, отойди, помолчи, напечатай, скажи, кофе, чай, капучино, с сахаром или без сахара? Поклонись! Нагнись! Всё дуля! Я сама ухожу!
Секретарша вскочила, опрокинула чашку, или с кофе или капучино, с сахаром может и без него на офицера полиции, прошла к двери, обвела всех презрительным взглядом, развернулась и вышла, хлопнув дверью.
Полицеский печально посмотрел на свои брюки.
Я хотел вас спросить - сказал полицейский.
Подождите, умоляю подожите, вы ведь слышите звонок! Звонок! У вас своя служба, а у меня своя. Ради бога! После офицер, после!
Директор встал из-за стола и вышел в коридор.
Перемена.

11.

- Агу! Агу, мой маленький! Улыбнись мамочке! Пуси-пуси! Труля-ля! Домой! Скорее домой, мой малыш! А нас там папочка встретит! Он у нас такой добрый, добрый, хороший прихороший. Ещё у тебя братик есть. Большой такой! Вооо, какой большой! - Мария развела руки в стороны. - Он тебя тоже полюбит. Пусть только попробует не полюбить!
Мария катила коляску, по центру города, при этом, не переставая щебетать с младенцем. Коляска прыгала по бручатке, младенец улыбался и сучил ножками. Мария смотрела по сторонам, надеясь встретить знакомых. Ей просто не терпелось встретить знакомых. Поймать на себе их удивлёные взгляды. Услышать шёпот за спиной.
- А Мария, посмотрите! Мария то, Мария! Вы видели её с коляской? Нет? Так посмотрите! Вон она с коляской!
- А в коляске кто?
- Кто знает, кто? А кто знает? Они - их семья, такие скрытные. Кто знал, кто знал, вот это да!
- А она была у меня неделю назад, кто бы мог подумать? Нет, нет, нет, ничего заметно не было, ни живота, ни коляски! Даже намёка! Какие они всё-таки скрытные. Разве так можно с соседями? А?
- А может это дело, их личное?
- На все праздники ходила, муж по выходным в гольф с кем играет?
- С кем?
- С мужьями нашими! И ни слова, ни пол-слова! Мы им верили, дружили с ними, а они! Коляска! А дальше что, ждать? Дядю миллионера?
Дядю это конечно хорошо, если бы был. Что интересуются, тоже не плохо. А я так, гордо, мимо с коляской.
- Уси-пуси! Тру-ляя! Хныкать? Какать? Домой!
Жалко никого не встретила. Чёрт бы побрал эту мостовую! Камень на каменюке, колесо в ямку - младенец орёт. Орёт, сволочь! Хорошо, что нет знакомых! Домой! Домой, там тебя отец быстро научит, точно научит! Будешь знать, как орать в центре города. Домой! Ой! Ой! Ой…

12.

- Дети какают сразу, не говоря?
- Срут, дорогая! Срут! Гадят, они - такие, хоть и маленькие! И самое обидное, за собой не убирают! А срут молча, может иногда кряхтят, но - тихо. Увы! Говорить они ещё не умеют. Ты что, забыла? Их ещё кормить надо, мыть и развлекать. Родная моя, дорогая моя, дорогущая! Может, мы всё-таки отдадим ребёнка в полицию, а? То, что мы держим его у себя, это - незаконно, ты хотя бы это понимаешь? О господи! Просветли её голову! Дорогая!
- Нет! И ещё раз нет! Он мой! Он такой миленький! Мой! Ничего не хочу слушать!
- Ну, если так, так он мой! Я его нашёл! Я нашёл, что хочу - то с ним и делаю! Первое, что я сделаю, крикну, даже не крикну, а заору: ЗАТКНИСЬ СУКИН СЫН!
- А потом, сдам его в полицию. Пусть они слушают его арии, может, они быстрее его успокоят и отвезут куда-нибудь. Знаешь, мне главное, это просто не слышать. Выбирай! Или он, или…или я в дурдоме, можешь прямо сейчас вызывать 911, я сам надену на себя, смирительную рубашку и в припрыжку побегу в ней к их машине. Выбирай дорогая: оруший младенец, чёрт бы его побрал, или… я.
- Какой ты злой, Александр! - И она, вы не поверите! Правда, я не вру! Она размахнулась и ударила меня по щеке. Первый раз в жизни. Нокаут! Лежу, задравши ноги, вот это да! И из-за чего? Из-за него? Тот, который гадит каждые пять минут, а молчит одну минуту в день. Уйду! Или я, или-или! Вот так! На меня, ноль внимания - они снова какают! Жду, когда сын со школы придёт. Ладно, ладно ещё посмотрим, кто кого! Мои размышления прервал её истошный крик. - Саша, быстро принеси полотенце, чистое!
С горящей левой щекой, я пошёл за полотенцем, разумеется чистым, чёрт бы его побрал. И никому нет дела, что умерла наша собака, что её убили эти подонки, Джон, Ричард, Кай. И я…Я не знаю, что мне делать. Мне очень плохо. Мне жалко пса, и чего-то хочется, страшного и безрасудного. И я, даже догадываюсь чего, только боюсь об этом даже подумать. И что? Я иду за чистым полотенцем, с горящей щекой.

13.

Странно бывает, когда совершено трезвые и взвешеные мысли, приходят в пьяную голову. Вроде бы и голова как всегда, а мысли такие тягучие, тягучие, смола, да и только, чёрная. А мы бы, а нас никто… не понимает. Вдруг! Раз! Щелчок! Раз! Как запуск в космос. Три! Два! Один! Один! Это почти что раз! И всё меняется. Раз! Светлая голова. Раз! И почти не пил. Раз! Не сплю в пьяном бреду, а думаю. Раз! Придумал! Один! Старт! Поехали…
Фреди перевернулся на другой бок, на одинокой кровати.
Поехали!
Одеяло смятое, простынь на полу, подушка. А где подушка? На полу подушка!
Фред, старался натянуть одеяло, на голые, синюшного цвета, тощие ноги.
Закрыться бы с головой. Но так не получалось: или ноги голые, или голова так себе, без покрывала. Что важней? Наверное, ноги, голова она всегда на морозе, а ноги?
Я понял - подумал Фред - голова, она так себе, но ноги замёрзнуть не должны!
Скверно.
Я их сделаю! - Засыпая, подумал Фред, поджимая ноги, натягивал старое, давно не стираное, залитое дешевым вином, пропаленое сигаретами одеяло, на голову. - Чтоб не думали себе! Себе так не думали. Не думали так… Себе… Они … Так… Сделаю… Их…
Фред спал. Иногда ворочаясь, иногда вскрикивая. Фреду снился сон.

Второй Сон Фреда
… чшшш, трррр, уа-уа, уа-уа! ( На этом месте Фред вскрикнул, почесал одну ногу об другую, перевернулся на другой бок, и снова затих).
Хорошо летом на реке! Фред налегал на вёсла. Ух! Гребок. Ух! Ещё один! Жарко! Капли прохладной воды, казалось, висели в воздухе, переливаясь всеми цветами радуги. Одно огорчало его, весёлые искристые капли, достигая своего апогея, как-то сразу туманились, меркли и грустно падали в низ. Ударяясь об воду расыпались и растворялись, не оставляя ничего после себя, кроме кругов которые, тоже постепенно сходили на нет. Фред, старался как мог, он бил вёслами по воде, стараясь продлить жизнь этим волшебным каплям. С волнением следя за судьбой каждой из них. Но, увы! Судьба капли, взлетев, она чуть выше или чуть ниже, в конечном итоге была одна, она растворялась в вечном потоке, навсегда…
Он не заметил, как оказался на середине реки или чуть-чуть дальше середины.
Ему надоело наблюдать за брызгами, Фред отпустил вёсла, лёг на дно лодки, и стал наблюдать за облаками. Увлёкся.
Облако, облака, облачко, тень постепенно накрыла лодку и Фреда, стало холодно, облачище! - Подумал Фред, - Когда оно закончится?
Небо серело. Белое облачище занимающе пол неба, начинало наливаться тёмными красками, расползаясь, уже по всему небу, как большая чернильная клякса, на листе бумаги. Стараясь закрыть своей чернотой, всё видимое голубое небо. Фред поёжился. Подул ветер. С неба стали падать, большие, размером с крупную виноградину, капли.
Бах! Одна из них закончила свою короткую жизнь, разбившись об лоб Фреда. Больно! Бах, бах! Вторая, третья! Фред старался закрыть лицо руками, но капли (он сбился со счёту) норовились проскочить между пальцами, и больно разбиться об его лицо.
Фред, с трудом отнял руки от лица. Схватился за борта лодки и приподнялся,
размазывая кровь по лицу. Вот чёрт! Кровь хлестала из разбитой брови на дно лодки перемещиавясь с водой, превращаясь в розовую кашицу, в котрой кружились листья, шепки, окурки и ржавая консервная банка.
Это всё! - Подумала Фред. - Конееец! Устал!
Аааааа! - закричал Фред. - За что, господи? Заааа что? Так мучать?
С небес, только падали и падали, капли - всё больше, толще и мутнее. Больнее и тяжелее. И ни слова, и ни гу-гу! Молча.
Ау! Уа! - Фред посмотрел в мутное небо. - Ау-у-у!!! - Завыл Фред, становилось темно и холодно. Лодка плясала сумашедший танец, переваливаясь с одного бока на другой. Подрыгивая то задом, то передком, вот сволочь! Стараясь, выкинуть пасажира.
Да не тут-то было! Да и не так, это было!
Фред вцепился в борта сумашедшей лодки. Пальцы посинели, из под ногтей кровь, сочится тихонечко, не спеша, так себе вытекает, перемешиваясь с водой из реки.
А пляска, никогда не остановится, впрямь пляска святого Вита! Борта качаются, остановить нет сил! Руки? Да разве это руки? Пальцы в растапырку, на ладонях кровь и не сгибаются.
- О господи, прости раба своего! - Фред с трудом поднялся со дна лодки. - За что, господи?
Ноги не слушаются, руки дрожат, перекрестился как смог, криво, косо, не крест, а звезда какая-то с неровными краями. Вроде стихло, успокоилось. Фреди облегчёно вздохнул. Взбодрился даже. Головой крутит, туда-сюда, берег ищет. Темно вокруг, хоть глаз выколи. Хоть бы светлячок какой. Поднялся Фред, стоя видать дальше. Дальше это когда, видно, а так, так всё равно, Фред. Стой ты, лежи или подпрыгивай, результат один - средний палец вытянутый вверх, как стрела, на правой руке. Так-то!
Где ты Фреди?
Вверх посмотришь звёздочки, за бортом такие же. Блестят, перемаргивают. "Иди к нам Фреди, к нам!" Куда идти бедному, вверх или вниз? В вниз ближе вроде, а вверх хочется. Вниз проблем нет, перевалился через борт и всё - там! А вверх, с лодки вверх не выпадешь, а если выпадешь да вверх, что получится? А кто знает? А кто может…? Спасён внизу будешь, или…
- Так? Так, да! Надоело! - Фред изранеными руками схватил весло. Размахнулся. Хрясь об воду! Звёзды, те, что снизу, закачались, перемешались друг с другом, содрагнулись и померкли…
- Не настоящие, эти звёзды - подумал Фред и для уверености ещё два раз шандархнул веслом об воду. Звёзды, снова заволновались, забегали, помутнели от страха, и бросились в расыпную.
Сиганул бы в речку за звёздочкой, так бы и прыгнул! А она всё дальше, а она всё глубже. Достану ли? Счас, достану!
А ведь мутная, вода холдная, река глубокая, омуты. Бррр!
Так ведь прыгнул! Сукин сын! Да впрямь, и в омут, ваккурат!
За звёздочкой, которую испугал…

Часть, не знаю какая.

Достань их Фред! Достань их Фред!
Провода, бардак в доме, машина адская….
Фред, пошатываясь побрёл в туалет. Окончательно проснувшись, сидя на унитазе, он стал думать о жене. Меланхолично рвал бумагу на маленькие кусочки. Грустил…

14.

Перемена! Перемена! Волшебное слово! Забыли! Выросли?
Кто в детстве был равнодушен к переменам? Шум, визг, гам! Косичка с бантиком в одну сторону, лохматая чёлка с оттопыреными ушками в другую. Иногда, даже довольно часто, они сталкиваються в школьных коридорах. И кто то-то, кого-то за что-то, дёрг! Нет косички - не беда, ущипну или кулаком!
Директор никогда не был к ним, переменам, равнодушен. И не потому, что он директор, он просто очень хорошо помнил, о том, что он тоже был маленький, нескладный ученик.
Директор споткнулся. Директор упал и умер. Умер очень быстро, не думая о том, что в его кабинете просиживает штаны, не совсем приятный офицер полиции, у которого из-за рта пахнет вчерашним луком. Он даже и не подозревал, что такая маленькая пулька, совсем манюсенькая, вылетев из пистолета, вопьётся в тело крошечной пчелой, а со спины выкусит или выгрызет клок, размером с хороший бифштекс, и всё!
Директор падал долго, и как-то несуразно - махая руками, как птица крыльями. Выстрела он не расслышал за шумом и гамом, которые обычное дело на школьных переменах.
Директор умер почти мгновенно, не узнав, что убили его Кай, Джон, Ричард. Не узнав и о том, что Кай, Джон, Ричард убили не только его, но и сына владельца собаки, которую они растерзали вчера ночью. Только убили его двумя минутами позже. Наверное, директору, этот факт был уже безразличен. Директор, лежал на спине, раскинув руки, на плошадке между вторым и третим этажом. Его глаза, удивленно смотрели в школьный потолок, может при жизни он его и вправду никогда не видел?
Кровь директора, переполнив все ямки и выемки в полу рядом с телом, создав озёра и болотца, около правой руки, бросилась вниз по ступенькам. Яростно бросаясь на ступеньку, которая находится ниже. Всё ниже и ниже, по ступенькам. Шаг, второй и брызги, розовая пена. Красное море, колыхалось между вторым и первым этажом школы. Просасчиваясь всё дальше, и всё ниже. Маленькими каплями, сверху капая на голову, входявшим и выходявшим из школы.
Закончилась перемена, директор был мёртв.

15.

Я с нетерпением ждал сына из школы. От нетерпения постояно посматривал на часы и перебирал ногами, иногда даже подпрыгивал.
- Он то, со мной! Он за меня! Плоть моя, кровь моя! А не мы ли с тобой… Да мы его враз!
Мои мысли, перебил звонок в дверь.
Подошёл к двери.
- О боже, опять! Не может быть!
За дверью стояли всё те же, двое полицейских.
- Нам - старший из них, как будто поперхнулся, - нам, очень жаль сэр!
Младший стоял молча, с деланым интересом рассматривая собственые ботинки. Его, наверное, больше всего на свете интересовала мысль, когда их чистили последний раз? И кто это делал? Совершенно не хотя встречаться со мной взглядом. Он и в правду молчал, отводя взгляд вниз и в сторону! И взгляд, не обычный что ли, отрешёный какой-то, смущённый. Вы видели копа, который переживал из-за того, что у него, грязь на ботинках? Даже если она у него на ботинках висит кусками?
Что-то сдавило грудь, закружило голову, помутнело в голове. Перед глазами проносились со скоростью курьерского поезда, как кадры чёрно-белого немого кино: офицер щевелящий губами, ожесточённо размахивая руками, пробегающая мимо жена с коляской, грязный ботинок, разодраный на куски пёс, и снова жена с орущим младенцем на руках, которого не слышно, виноватые, опущеные вниз глаза, красный, слюнявый открытый безубый рот, с наружи такой красный, а чем глубже всё чернее и чернее… Он умер! Умер он!
Вы не можете так говорить! Он может, и умер! Кто, это он? Только постойте! Постойте, я говорю! Кто? Как? Почему?
Не зря, ботинок грязный - с детства не люблю грязной обуви.
Красный, широко раскытый безубый рот, и чёрная глотка сжимаеться судоржными движениеми, пульсирует пищевод, содрагается желудок, выводя не удобно переваривающий продукт, прямо, в прямую кишку, который, так как, не нужен не кому, с мерзким звуком, шлёпайтся на асфальт. Так то!
Не хочу! Т а а к, н е х о ч у! ! !
- Он погиб сэр! - сказал старший. - Его убили, сэр - полицейский снова поперхнулся. - Вашего сына, застрелили в школе. Мне очень жаль. Погиб директор. Не могли бы вы сэр проехать с нами на опознание?
- Кого, директора? Я его плохо знал. Сами понимаете, дела! - Это о чём я? Какого директора? Схватился за голову. Хотел уши зажать. Руками и покрепче, ещё крепче! Что вы там говорите? А? Не слышу! Что? Вы спрашиваете, что совсем? Да! Совсем ничего. Не слышу! Ладошки к ушкам.
У вас погиб сын!
- Что, что? - не слышу.
- Сын умер!
Голову сдавил руками из-за всех сил.
- Не слышу! Вы что там, сказать не можете, что у вас за новости? Только ртом шевелить, это что, шутка такая?

16.

- Болтик закатился! Вот чёрт! - Фред, что касаяться работы, всегда был педант.
- Провода красные, провода жёлтые - Фред, что касаеться работы, всегда был педант.
Кто- кто, а он проводок, синий с белым не перепутает! Порошочек, смешивать лопатами не будет. Грам туда, грам сюда. Наука!
Проводки не перепутал, по граммам всё расчитал, учёный! Аккуратно в пакетик упаковал, проводок к проводку, и ничего не перепутать. Ласково так всё сложил, в корбочку, ленточкой перевязал, чёрной, бантиком. Отошёл в сторону, полюбовался. Усмехнулся. Сложил всё в сумку. Я вас достану! Усмехнулся и полез искать тот болтик, который куда-то закатился. Фред, что касаясь работы, он всегда был…

17.

- Ничего, ничего, миленький! Сыночек родненький! Ты мой, только мой!
Она проскочила с коляской, мимо мужа, сползающего по стене, мимо полицейских, с удивлёными и обескуражеными мордами. Да, да! Мордами! - подумала она и побежала дальше. - В них нет ничего святого! Мы, пока эти гады здесь, погуляем! Уси-пуси!

18.

Странно, почему грузовики, всегда выскакивают из-за угла неожиданно? И, при этом, никогда не сбавляя скорости. Ещё более странно, что люди переходящие в этот момент улицу, принципиально не смотрят по сторонам. Водитель, обычно, в это время или подкуривает сигарету, или рассматривает очередную красотку, которая именно в этот момент, и именно в короткой юбке, вихляя бёдрами, небрежно помахивая сумочкой, медленно идёт по тротуару.
Глазами, шофёр и переходящий улицу человек, обычно встречаются за секунду до наезда, когда уже ничего нельзя изменить, или не встречаются вовсе.
А всё могло бы быть иначе. Если бы, шофёр был некурящий, не глазел бы по сторонам, а смотрел на дорогу. А пешеход не считал бы себя царём природы, от которого шарахается в ужасе, любая тварь на земле, и смотрел бы по сторонам. По тому что, увы, грузовики не относятся к твореньям божьим, по этому, эти монстры созданые самим человеком, от которых разноситься бензиновый смрад на всю округу, совсем не боятся человека, и даже нисколько его не уважают. Понимать это, люди начинают слишком поздно, в последние секунды жизни, в момент когда, огромное чёрное, с налипшей грязью колесо наезжает на голову. Грузовик только слегка покачнулся, а на одного царя природы стало меньше.
Шофёр сделал всё что мог, и что не мог, тоже. Грузовик юзом, визжа дымящими шинами, и оглушительно воя сигналом несло на женщину с коляской. В последний момент женщина выпустила ручку коляски из рук и закрыла лицо руками…
От удара женщину отшвырнуло в сторону, она, ударившись головой об бордюр, с задраной до пояса юбкой, застыла на асфальте в нелепой позе, раскинув ноги и руки.
Грузовик, в клубах пыли и гари от дымяшихся покрышек, на конец-то остановился. За долю секунды до остановки он совсем чуть-чуть, можно сказать нежно подтолкнул коляску оставшуюся одиноко стоять на середине дороги.
Коляска покатилась под уклон, увеличивая скорость, мягко подпрыгивая на бугорках. Удаляясь, всё дальше и дальше от места трагедии. Тихонько тарахтя спицами, бренча и позвякивая не известно чем на кочках. Из коляски доносилось ласковое, такое умильное, щимащие сердце, любой женщине, звуки - Агу… агу…

19.

Фред! Да, Фред, это - спец! Завод по шурупчику с закрытыми глазами разберёт, и соберёт если надо. Одним словом, мастер!
Так ведь заводу, того, конец! На кой нужны мастера?
И точно, на кой?
Фред сидел под магистральной трубой, старательно прилаживая свёрток к трубе, обматывая трубу и свёрток, чёрной липкой лентой. Потрогал, покачал свёрток в разные стороны - надёжно ли? Надёжно! Одним движением, оборвал ленту. Поцокав языком, и покачав головой, Фред укоризнено смотрел на неровные края оборваной ленты. Он пододвинул к себе сумку и стал, звеня копаться в инструментах, ища ножницы.
- Фред, а ты что здесь делаешь? - Маленький, сухонький человек, по имени Стив, стоял перед ним, с круглыми от удивления глазами. - Это ты Фред?
Фред вздрогнул. Поднял глаза, медленно достал руку из сумки. В глазах тоска, в руке маникюрные ножницы.
- Не аккуратно, как-то получилось. - Виновато сказал Фред. - Надо бы подправить.
- Что подправить, Фред? - Стив нагнулся, заглянул Фреду в лицо. - Ты заболел?
Фред бессмысленно крутил в руках маленькие ножницы, и молчал - минуту, другую, Стив не перебивал.
Фред вздрогнул, вздрогнул Стив, у Фреда на ладони проступили капельки крови. Фред отбросил в сторону ножницы, и заговорил.
- Вот чёрт! Порезался, Стив!
- Бывает. - Ответил Стив.
- Стив выпить хочешь? Ну, как раньше, а Стив?
Фред облизнул порезаную ладонь, засунул руку в сумку, внутри, что-то звякнуло. Фред достал бутылку.
- Как раньше, говоришь? Ну, если как раньше. - Стив оглянулся.
- Да брось! Сюда только крысы заходят, да и то только по праздникам. - Фред достал из сумки, помятый пластиковый стаканчик. - Извини Стив, только один - не ждал.
Достань их, Фред!
Фред помотал головой, будто отгонял надоевшую муху. Налил в стаканчик и протянул Стиву.
- Давай! Давай Стив!
Стив, снова, воровато оглянулся, выдохнул и дал! Как раньше дал, зажмурив глаза, занюхав рукавом.
Фред счастливыми глазами смотрел на Стива. Забрав из его рук смятый стаканчик, налил себе.
- Ну что бы… - Фред недоговорив, выпил. Выдохнул и затряс головой.
Стив посмотрел на друга и улыбнулся.
Фред, перестав трясти головой как старый мерин, посмотрел на Стива и тоже улыбнулся, только как-то странно. Загадачно. А после спросил.
- Стив, ты любишь завод?
- Фред, он что баба, что бы его любить? Жалко конечно, но что поделаешь, Фред. - Стив вздохнул.
- Я люблю. - Фред тоже вздохнул. - После её смерти, мне больше некого любить, Стив.
- Я знаю, Фред.
- Да, Стив. Ну что, ещё по стаканчику, за упокой его души?
Достань их Фред!
Фред отмахнулся, поднял стаканчик и плеснул в него виски.
- Выпей Стив!
Стив выпил. Фред не стал забирать стаканчик из рук Стива, к чему эти формальности? Он поднёс бутылку к губам и стал пить большими, жадными глотками. С каждым глотком, с каждым судорожным движением кадыка, в его голове всё громче, отчётливее и явственее, звучала одна и таже фраза "Достань их Фред!", "ДОСТАНЬ их Фред", "ДОСТАНЬ ИХ ФРЕД!"
Фред влил в себя последнюю каплю, которую терпеливо ждал, запрокинув голову около минуты.
- Что-то не так, Фред? - Спросил Стив.
- Нет Стиви, так! Всё так! - Крикнул Фред, размахнулся и швырнул бутылку в стену.
Бах! И возникли осколки. Переливаясь на свету, летя в разные стороны. Брызги шампанского, это не страшно, капельки на щеках, а эти осколки?
Фред обернулся, лицо у него было красное, мелкие струйки стекали с бровей, лба, щёк, образуя на подбородке огромную красную каплю, которая, качаясь из стороны в сторону, становясь всё толще и толще, совершенно не желала падать. Фред, осторожно поднял руку, поднёс её к подбородку. Нащупал и раздавил пальцами огромную каплю. Кровь залила его лицо. Фред засмеялся.
- Я тебя съем, Стив! Маленького, худого и вонючего! Вонючего, Стив! Как бы мне не было это противно. - Фред погрозил Стиву, окровавленым пальцем. - Я всех вас, съем!
Стив, попятился, неотрываясь смотря на палец Фреда. Споткнулся, об какую-то валяющеюся железяку, опрокинулся навзничь, смешно дрыгая ногами.
Фред подошёл к свёртку и протянул к нему руку.
Стив всё понял, закрыл глаза руками, и тихонько завыл, перестав дёргать ногами.
Над городом, поднимался, распухая, становясь, всё больше и больше, огромный оранжевый шар.
Коляска катилась вниз по улице на встречу огненому шару.

20.

Услышав выстрелы в коридоре, он перестал чистить брюки. Вынул пистолет, распахнул дверь и вышел, чуть-чуть пригибаясь в школьный коридор, водя пистолетом из стороны в сторону. Под дулом пистолета, бегали какие то маленькие детки. Им было смешно, они подпрыгивали, стараясь ухватить за дуло, а он пригибался всё ниже и ниже. Ему не было смешно, на лестнице снизу раздалось пару беспорядочных выстрелов. Он побежал вниз по лестнице. Между первым и вторым этажом, полицеийский заскользил на крови. Он полетел как по льду, стараясь из-за всех сил затормозить перед телом директора. Смешно размахивая руками, он очень весело уткнулся в живот директора, задев правой ногой его голову. Он, конечно не хотел, но разбив директору лицо, потеряв равновесие, заскользил по полу, собирая всю его кровь, уже на своё лицо и свой пиджак. Около стены он остановился. Окрававленным лицом он смотрел на стену, на которой в самом низу, мелкими буквами было написано, "Школа - дрянь, учёба - говно!" Это, наверное, эти ублюдки написали, Кай, Джон, Ричард, успел подумать полицейский до того, как стена, под которой он лежал в грязи и крови, обрушилась.

21.

- Вот чёрт! - Вскрикнул полицейский, посмотрев в окно.
- Вот бля! - Удивлённо пробурчал второй, посмотрев в окно, вслед за первым.
Я к окну подойти не смог. Я, конечно, тоже слышал визг тормозов, но от окна был далеко.
- Что случилось? - спросил я.
Вместо ответа, я был прижат к стене, два копа, пронеслись мимо меня, как два буйвола увидев только одну самку.
Отлепившись от стены, я пошёл вслед за ними, проклиная, жену, младенца, и копов. Наконец, жизнь, которая не сложилась в эту неделю, тоже.

22.

Ну, грузовик? Ну, поперёк дороги? Из под колёс, ноги торчат, в знакомых туфлях. Дым, водитель в прострации, копы руками махают как птицы, так что? Кстати забавно махают, быстро, быстро, солнце встаёт. Подул тёплый ветерок, волосы так и шевелит, будоражит, смотрю на копов с интересом. Полетят? Или не полетят? Нет, смотрю, кулаками махать начали, теперь точно не полетят. Эх вы! Почему не полетели? Если б полетели, может, тогда бы, от меня отстали? О господи, прошу тебя, пусть они отстанут от меня навсегда!
Почему, интересно солнце встаёт? Ведь день? Такое большое. Красное. Огромное! Подул ветер, нет, это не ветер, это ураган. Новое солнце побагровело, надулось над всем городом, и лопнуло! Полетели! Ухты-Ахты!
Хлопая, откуда не возмись крыльями, белыми и пушистыми, сквозь гарь и дым, в голубое и чистое небо, улетала странная стая ...
... полицейские, грозя кулаками чумазому водителю, какой-то старик в коляске, судорожно стараясь повернуть колёса обратно, молодая парочка, которая в пламени любви не заметила, как полетела, младенец, только что родившийся, лупая глазами и безвучно раскрывая беззубый рот, за ним, удивлёные Кай, Джон, Ричард. О! Ещё один полицейский, правда, жутко измазаный чем-то красным, судорожно сжимая пистолет в руке. Директор школы, подымался, медлено и вальяжно, как дирижабль, укоризнено смотря на своих, уже бывших учеников, которые стройными рядами летели вслед за ним. Фред, с выпучеными глазами, всё время повторяя: "Достал милая, достал их!" Стив, зажмуривший глаза, так и не решившися их открыть, летел в вечность с закрытыми глазами, дрожащим губами, дрыгая ногами.
Какие-то бродяги, девки, дети, старики, молодые люди, с мотоциклами и без них, и ещё… ещё… и снова ещё… Вот блин! Все туда же! И сколько же их? Всё летят и летят. Всё махают и махают. Богатые и счастливые, бедные и не очень, больные и здоровые, разные… Крылья то у всех, хотя у всех разные.
Сверху смотрим, оно конечно, в голубом и бесконечном, смотрим себе равнодушно, на то, что смело всё шаром этим. Заводу - фабрике, спасибо! Да, нам то что, если какой-то младенец не смышлёный, вниз вдруг захочет, так мы поддержи, назад не моги! Были мы там, знаем! Ангелы мы! Только вот… Грустно как-то…

23.

Из газет. Выдержки.

"Вашингтон Пост":
"Кто мог подумать, что целый город! Город! Мог в одно мгновенье, превратиться в кладбище? Что сумашедший рабочий, сможет уничтожить тысячи людей? Может не стоит в нашем штате выбирать демократов? Разброд, шатание, и всякие приезжие, эта угроза? Это дело демократов, чтоб это не повторялось, нам надо выбирать, достойных людей из партии консерваторов. Тогда, порядок и безопасность наших домов гарантирована!"

"Нью-Йорк Пост":
"А могли бы! Могли, остановить эту трагедию! Если бы не эти консерваторы. Мы давно говорили о безпасноти на производстве. Да воз и поныне там. Но эти, так называемые, профсоюзы, хотят сменить руководство, забывая о технике безопасности на производстве!"

Давайте, может, помолчим и помолимся, о погибших - сказал кто-то из прохожих. Ни кто не разглядел, был ли прохожий белый или чёрный, а может цветной.
Сказал и сказал….
На руинах, на каждом камушке, горела свеча. Развевались национальные флаги, и звучал рок-н-рол, перебегавшую на трёх ногах, хромающую собаку, забросали банками из под пива.
Собак любят, и эти и те. Она, увернувшись, скрылась в развалинах.
В кошку швыряли камнями, со всех сторон, крича при этом, разные громкие звуки. Подняв размочаленое, уже неживое тельце за хвост, размахивая из стороны в сторону, скандируя, или за тех, или за этих…. Было весело.
Фред с облаков, посмотрел вниз, печально констанктировал: - Не всех, достал. - Поглаживая кошку, добавил. - Ещё достану!

24.

Наверное, ему не стоило открывать дверь, так поздно вечером, двадцать восьмого апреля, тысяча девятсот восемдесят шестого года, в украинском городке, Чернобыле.
Нам на поминки идти, у техника жена умерла. Горе, конечно, страдает человек, но идти надо, поддержать, а тут такое дело! У нас так человека в беде, никто не оставит, ни профсоюз, ни товарищи по работе. Обнимут, цветов покойнику надарят от профсоюза конечно, родственикам - по пятёрке скинутся, на поминках нажрутся от всего кодлектива, песен напоют, пару морд разобют на прощание и уйдут покачиваясь, с чувстом выполненого долга. А завтра ему снова на работу. Спросят. А душа? Какая такая душа! Душевно вчера было, когда усопшую провожали, а сегодня мы просто опохмелились. Виновник с утра и салатиков, и холодное, и к закускам ещё кое-что принёс. Правда, сам не пил, за царство небесное. Покрутился, покрутился, и пропал куда-то. Никто и не заметил. Что дальше было, все знают.
Но он так орал, так плакал, этот чёртов младенец…. Что не открыть дверь, небыло никакой возможности.

Говорят, он потом в Нью-Йорке появился, правда, уже в следующем веке, в начале сентября. И тоже, орал и плакал…
И ему открыли, тоже…

Конец.