Жизневорот или вот такая она ****ская жизнь

Посвящается Артёму Гусеву


Действие первое.

Мне 18. Рост 187. Вес 78. Место действия - Подмосковье, палаточный лагерь в лесу, где проходят вступительные экзамены в Академию им. профессора Жуковского.

Бюстик профессора встречает новоприбывших на тенистой сосновой аллее, которая начинается сразу за синими раздвижными воротами с красными звездами, и, взяв чуть в пригорок, упирается в длинное одноэтажное здание штаба. Стоит пятое июля, и погода как раз такая, как и должна быть в середине лета. Солнце изо всех сил бьёт лучами по кронам сосен и некоторым из них, особо юрким, удается солнечными зайчиками проскочить сквозь густые ветви и упасть в траву.

Одно из световых пятнышек упирается в нос майору, который стоит на деревянном крыльце штаба и курит. Причем надо заметить, что отравляет он воздух, напитанный лесной свежестью, не в курилке - месте, специально обозначенном большой жестяной табличкой, а прямо у стратегически важного объекта.

- Здравствуйте, товарищ майор, - бодро произношу я, стараясь вытянуться и выпрямиться по-военному, несмотря на тяжёлую сумку в руках, и тем самым произвести хорошее впечатление.

Майору все мои старания мягко сказать «по-барабану». Он даже не смотрит на меня, а, глядя куда-то вдаль с высоты верхней ступеньки, посылает меня жестом и хрипловатым голосом:

- Вам к дежурному. Сумку можете оставить здесь.

- Значит, Гужеля, Вы у нас на "Г"? - спрашивает дежурный сам себя уже не в первый раз после того, как посмотрел все мои документы и сложил их в новую картонную папку с надписью "Дело N".

-Так, на "Г"! Значит вы у нас в первой роте. Первая рота у нас до "К" - продолжает говорить он, а сам выводит на папке жирным черным фломастером «Гужеля, первая рота».

- Идите, абитуриент, вам за штабом сразу направо и потом по прямой. Не заблудитесь, прямо в палаточный городок и упрётесь. Вам в первую роту, не забудьте.

Неа, не забыл и нашёл легко. Аллейка такая вся заасфальтированная и чисто выметенная вывела к крайним палаткам. Стоят они ровными рядами, и на первый взгляд их видимо-невидимо, но командирская нашлась как-то сама собой.


С того момента, когда за мной закрылись ворота, прошло всего-то минут сорок, а уже успела подкрасться тоска по свободной жизни. Даже не тоска, а так - отголосок, но настроение сразу пошло вниз, особенно после того, как получил бельё и место в палатке.

В палатке на одной из кроватей сидел небольшой такой паренёк (по сравнению со мной) и ножом наворачивал тушёнку из вскрытой банки. Позже выяснилось, что зовут его Колей Воровсковым или просто кадетом. Коля окончил суворовское училище, а не пришел поступать в Академию из школы, как некоторые, а раз так, то считал, что знает жизнь лучше всех остальных.

В части «пожрать» я был с ним полностью солидарен. Так что из сумки появились бутерброды с сыром и колбасой, которые вместе с тушёнкой улеглись в животах просто замечательно.

После такого сытного обеда захотелось немного поваляться на кровати и посопеть в подушку. Мне просто из-за недостатка кожи (это когда пища в желудке натягивает кожу на голове так, что глаза сами собой закрываются), а Коле по замечательной кадетской привычке, спать в любую свободную минуту. Но расслабиться нам не дали. Пришёл лейтенант и вежливо пригласил нас навести порядок на территории.

Инструментов никаких нам, конечно же, не выдали, пришлось забираться в заросли и ломать молодые дубки на веники. Когда мы начали работать над одной из асфальтовых дорожек до меня, наконец, дошло, откуда здесь в лесу такая чистота. Позже я узнал, что слово курсант расшифровывается как колоссальная универсальная рабочая сила, абсолютно нежелающая трудиться. Но так как ни я, ни Коля курсантами ещё не были, а только собирались бороться за это славное имя, то мы честно вкалывали часа три.

В заколдованном лесу им. Военно-воздушной академии все дороги выводили к штабу. Наша поступила точно также, и ближе к ужину мы с Николаем уже сметали листву и иголки всего в каких-то пяти метрах от курящего майора. Тот со своего места, казалось, так и не уходил, задумчиво глядя в небо.

Пока мы наводили последнюю чистоту, к крыльцу подкатила чёрная «Волга» с огромной антенной на крыше.

- Генерал, - предположил Коля. Но это был не генерал. Из машины выбрался паренёк нашего возраста, и, не дожидаясь, пока солдат-водитель вытащит из багажника его баулы, с документами, зажатыми подмышкой, отправился к дежурному. Звали его Виктором.

Через три месяца Витя стоял у зелёной доски в большой аудитории и, следуя указаниям преподавателя по высшей математике, пытался решить простой пример:

- Итак, в результате этого преобразования мы получаем классическое уравнение второго порядка. Пишите, пишите, Виктор, не стойте столбом. - И Витя начал писать, почти начал:

- Икс квадрат плюс три икс... Так, и почему Вы остановились? Я же ясно диктую: «Икс в квадрате плюс три...», - Витя стоял как истукан, не делая никаких попыток испачкать доску мелом.

- Ну что с Вами, пишите, я же диктую: «Икс в квадрате...», - Виктор, наконец, решился и, написав на доске большой размашистый икс, быстро обвёл его в квадрат. После первой же сессии он вылетел из Академии по неуспеваемости, чёрная «Волга» не помогла.

Славно поработав, мы с Воровсковым вернулись в палатку, чтобы умыться к ужину. В палатке все кровати уже были заняты - появилось ещё четыре персонажа. Рядом со мной у входа разместился Костя Епишин, а с другой стороны Артём Гусев. Кто были двое других, вспомнить не могу - по всей видимости, уехали они от нас сразу же после первого экзамена.

Из всех нас Тёма был единственный коренной москвич. Жил он на улице Мосфильмовской и травил красивые байки про московскую жизнь. Я по вечерам рассказывал про Узбекистан, Германию, где прожил пять лет, и Прибалтику, где почти родился. А Костя Епишин был из Тамбова, и «пел» соответственно о своем.

Весь первый курс мы с Костей ездили на Центральный Телеграф, что на Новом Арбате. «Увольнительных» так часто, как нам хотелось, нам не давали, поэтому ездили мы в самоволку, а, доехав до переговорного пункта, звонили оттуда кто куда. Костя звонил в Тамбов, там у него жила девушка, его большая и первая любовь. Я названивал в Ивано-Франковск, где никогда не был, но где тоже жила любовь, моя.

Денег не было, поэтому для звонков мы использовали знания Кости, как курсанта четвертого факультета нашей Академии – факультета радиоэлектроники. Он приезжал на переговорный пункт полностью экипированный - тонкий ножик, крокодильчики, пара проводов. Технология была простая: мы вдвоем заходили в кабинку с кучей жетонов, которые мы никогда не использовали, я спиной закрывал обзор и делал вид, что звоню, а Епишин перекусывал телефонные провода, выходящие из аппарата, и соединял их нужным образом. Таким образом, часа по полтора кабинка была занята. Конечно, через некоторое время администрация переговорного пункта обнаружила такое наглое вмешательство в свою епархию и стала ставить бронированную оплетку на провода, но это их не спасало - пять минут работы кусачками делали чудеса.

Вечером после ужина разговоры в палатке крутились вокруг одного, есть ли у нас у всех шанс поступить, сколько человек приехало, и сколько будут брать, какой балл является проходным, и когда начнутся консультации. Оказалось, что в палатке мы все собрались отличники или около того и трое из нас – я, Гусев и Воровсков, собираемся поступать на первый командный факультет. И почти все имеем отношение к авиации, по происхождению, кроме Коли Воровскова.

Ночью стало понятно, почему сухопутного кадета тянуло поближе к небу. Мы с Темой минут двадцать ловили его и пытались уложить в постель, а он все бегал и бегал по палатке с закрытыми глазами и искал солнышко под кроватью. Солнышко он не нашел, но года луна спряталась за тучи, быстро успокоился и уснул, а мы поболтали еще немного и тоже завалились спать.


На свежем воздухе в лесу спится очень хорошо, но когда в шесть тридцать тебя начинают расталкивать и выгонять на этот самый воздух, чтобы ты пробежал пару километров, а потом отжался и присел раз по тридцать – все приятное куда-то пропадает. После зарядки был завтрак, а потом первый день консультаций.

Первым экзаменом была математика, письменная математика. Готовиться начали по-взрослому. Оказалось, что кроме школьной программы задачки будут и такие, которые никто раньше не видел, ну разве что кроме одного-двух человек из математической школы при МГУ. Одним из таких вундеркиндов был Слава Ситников, который на свое счастье или несчастье чуть позже ударился в буддизм.

Нет, автомат он не бросал и с поста не убегал. Но относился ко всему с таким философско-пофигистическим видом, что довел нашего комбата до белого каления и был отправлен на гаупвахту. После гаупвахты Слава понял, что служить он устал и перевелся куда-то в гражданский ВУЗ.

Что экзамены, что консультации проходили в одноэтажных деревянных... ну их можно бы было назвать сараями, если бы там не было столько окон. А так создавалось впечатление, что сидишь прямо в лесу, и птицы верещат над головой.

На экзаменах то это было не так заметно, там страшно и волнительно, и только и думаешь, как бы успеть написать задание. А вот когда ты сидишь за старой деревянной партой и готовишься по выданным учебникам к чему-то такому, что будет еще только через три дня - вот тут-то вся прелесть лета на тебя и нападает.

Некоторые не выдерживали и ложились спать, уронив умные головы на книжки, другие уходили плавать на Оку, где отлавливались отцами-командирами и отправлялись домой, увеличивая шансы остальных на поступление. Я относился к первым, а потому написал математику на три. Гусев тоже.

Умение спать сидя пригодилось в последствии на лекциях. Особенной популярностью пользовалась физика. На некоторых занятиях число попавших в лапы Морфея достигало 99,9%. Последней 0,1 частью оставался Дима Манкевич, который тоже спал, но делал это так виртуозно, что даже во сне водил по листу ручкой и покачивал головой в такт размеренной речи преподавательницы.

Из трёхсот с лишним отличников и хорошистов после объявления результатов первого экзамена собрало вещи и уехало больше сотни. Епишин сдал математику на пять, и как обладатель настоящей золотой медали был освобожден от остальных экзаменов и направлен на хозяйственные работы. Каждое утро после обязательных завтраков и зарядок он выламывал себе новый веник и отправлялся мести территорию, а мы шли в классы.

Между экзаменами были ещё всякие тестирования и профотборы. На тестах нам давали листы большого формата и просили ответить на кучу вопросов за короткое время. Кто-то отвечал, кто-то успевал ответить и за товарища. Я думаю, что если бы в этом был бы хоть какой-то смысл, половина из нас бы точно не поступила - слишком умные.

Экзамены шли один за другим, лагерь потихоньку пустел, но в нашей палатке так и оставалось четверо. Хотя смотреть на довольного Епишина было тяжело. Я думаю мы не придушили его только потому, что все шли на первый факультет, а он уже поступил на свой четвертый. Последним испытанием было физо. Надо было пробежать, подтянуться и проплыть. Если пробежать три километра надо было за какое-то время, подтянуться тоже раз пятнадцать, то проплыть… надо было просто проплыть.

Тихую заводь огородили пенопластовыми буйками и установили дистанцию – от берега до берега. В воду плюхались по трое и быстро-быстро, ну в общем у кого как получалось, гребли к твердой земле. Отличились двое. Абитуриент Ходыев, как потом оказалось мастер спорта по плаванью, проплыл дистанцию под водой, чем вызвал переполох у наблюдателей, которые уже собирались доставать его баграми. Имени второго фигуранта не помню, но он сначала долго не хотел плыть, а потом где-то на середине ушел под воду, и его действительно пришлось вытаскивать, отрабатывая навыки спасения утопающих.

В заключении нам подкинули последнюю свинью - медкомиссию. Мы, конечно, не спецназ и не летчики, но проверить нас хотели по полной программе. У меня зрение к тому времени было уже не орлиным, и с таким точно взять были не должны. Но очки я тогда не носил, а для врачей в запасе у меня были контактные линзы. Я одел их тихонько в туалете перед заходом к окулисту и показал отличный стопроцентный результат.

Когда все закончилось и высокой приемной комиссии осталось только установить планку в баллах, чтобы отсеять лишних, мы потихоньку начали бегать в соседний поселок за сладкими булочками. Все ждали решения своей участи, особенно, такие как мы с Артемом, получившие по тройке. Мучили нас ожиданием целых три дня. За это время никаких особенных происшествий не случилось, только кто-то из «бомбоголовых» сломал себе руку, играя в футбол. «Бобмоголовыми» в Академии ласково называли тех, кто шел на второй факультет, факультет «Авиационных вооружений». Курсанты первого были «мазутом», так как возились с двигателями, а третий и четвертый факультеты были объединены под единой маркой «паяльники».

В Академию я попал, Артем нет. У нас была разница в пол балла, которой ему и не хватило. В день, когда вывесили списки, он и еще человек пятнадцать собрались и уехали в Иркутск, в военное авиационное училище. Таких, кто не прошел в Жуковку по баллам, брали туда без экзаменов. А нам выдали форму, подстригли покороче и отправили на курс молодого бойца в Монино.



Действие второе.

Два с половиной года спустя. Мне 20. Рост 189. Вес 84. Место действия - Москва, моя квартира, сразу после празднования старого Нового года.

У нас женой были гости. Почти семейная пара из ее знакомых. Приперлись вчера вечером и сказали, что хотят встречать старый Новый год с нами. Маша отказать не смогла, хотя Иру недолюбливала вовсе. Ирина девушка странная, колдунья не колдунья, но голова после общения с ней побаливает даже у меня.

Леша был весел, и весь вечер травил анекдоты, а Ира приехала с диким насморком и кашлем, а потому сидела, как нахохлившаяся курица. Только заболеть моей беременной Машке и не хватало. Поэтому я предложил напоить Ирину как следует чем-нибудь горячительным для здоровья, что мы и проделали. Вливали в нее сначала шампанское, новый год же все-таки, потом какое-то вино, а потом еще и водкой сверху добавили.

Насморк не проходил, зато пришло опьянение, и Леша повел свою барышню отмокать в ванную. Там они и провели всю ночь, периодически занимаясь любовью, и сетуя на свою нелегкую судьбу. Мы тоже всю ночь не спали, потому что спокойно в ванной они сидеть не могли, все время требовали чего-то, а под утро вообще завалились на нашу кровать (тогда она у нас была всего одна), а нас согнали на пол.

Когда мы от них отделались, было уже около полудня. К вечеру у Маши открылось кровотечение. Да, я конечно еще молодой и глупый, но даже я понял, что просто так такие вещи на седьмом месяце у беременных женщин не проходят. В общем, несмотря на все протесты жены я вызвал скорую.

Пока эта машина с мигалками пробиралась к нам через заснеженную Москву я попробовал договориться с роддомом, который был на соседней улице и специализировался как раз на таких вот случаях. В свое время моя безалаберная теща родила там мне семимесячную жену. Накинув, что попалось под руку, я бросился бежать на 4-ый Вятский.

В приемном покое было тепло и покойно. Снежинки на мне таяли, а из врачей так никто и не появлялся. Санитарка ушла звать хоть кого-нибудь уже минут десять назад, и я уже нервничал. Манька была дома одна и хоть чувствовала себя она вполне сносно, оставлять ее надолго не хотелось. Наконец выплыла врачиха и заявила, что без направления она сюда положить никого не может.

Денег у меня с собой не было, да и время было не то и возраст не подходящий для взяток, поэтому я развернулся и побежал домой. Что я хорошо делал – так это бегал. Как раз предыдущей осенью выступал за сборную факультета и выступал очень неплохо. Разряд даже получил третий. Поэтому добежал быстро, как раз к приезду скорой.

Скорая была специальная - для беременных. Желто-красная машина со всякими аппаратами родовспоможения внутри. Но внутрь мы добрались не скоро. Сначала врач поднялась в квартиру и, сев на кровать рядом с Машей, подробно расспросила ее, как все началось. В общем, все было как обычно, и даже несколько уколов в разные части тела были ожидаемы. Что еще могут делать доктора кроме как ездить на машине с мигалками, слушать через стетоскоп грудь и колоть острыми иголками в попу.

- Собирайтесь, будем госпитализировать, - сказала она после этого. – Вы собирайтесь, - ткнула она в меня. – А Вы лежите, Вам сейчас ходить нужно как можно меньше, если хотите ребенка сохранить.

Ребенка сохранить мы хотели, а потому я начал метаться по квартире как угорелый, следуя указаниям спокойной как удав женщины.

- Так, полотенце возьмите. Халат и тапочки. Ложку, вилку и чашку. Еще документы не забудьте.

- Доктор, а скажите пожалуйста, а можно вот сюда ее положить, на 4-ый Вятский. Здесь и рядом, и место хорошее. Я там уже был, а они сказали только по направлениям, - между запихиванием в сумку теплого свитера и поиском Машкиного чистого белья спросил я.

- Нет, на Вятский нельзя, у них там все всегда забито, - ответила довольно равнодушно врач и добавила – поедем в Северное Тушино, там тоже хороший роддом.

- Ну что, все взяли, - спросила она, прерывая мои перебежки по квартире. – Свой паспорт тоже не забудьте.

- А у меня нет паспорта, - говорю я.

-Как же это Вы без паспорта. Ну какой-нибудь другой документ есть?

- Есть, другой есть, - военный билет. – И открываю дверцу шкафа, чтобы вытащить из курсантской формы с тремя синими нашивками свой военный билет.

Так Вы курсант, - заинтересованно тянет докторша, глядя на мою форму. А у меня сын тоже курсант.

- Ага, курсант, в Жуковке учусь, тут рядом совсем.

- Да Вы что, в Академии Жуковского?! А у меня сын туда поступал два года назад, наверное с Вами. Может знаете, Артем Гусев.

- Тему? Конечно знаю, - радостно заявляю я. - Мы же в одной палатке жили. Вместе экзамены сдавали. А он же в Иркутск уехал. И как он там.

Выяснилось, что Артем действительно учится в Иркутске, жизнью доволен и вот скоро должен приехать домой на зимние каникулы. Мы так мило немного поболтали с Теминой мамой, а Машка в это время лежала и балдела от сделанных ей уколов.

- Ну что, поднимайте аккуратно жену и поедем, - спохватилась Наталья Владимировна. А пока я поднимал жену и натягивал на нее шубу, набрала номер на телефоне и проговорила в трубку:

- 8-я, это я. Да я сейчас Вам привезу здесь свою, подозрение на выкидыш, так что готовьтесь, - и, повернувшись ко мне, заявила, - давайте, едем на Вятский.

Сколько раз я пока Машка лежала на сохранении, а потом и родила мне Дашку, собирался добраться до семьи Гусевых и что-нибудь хорошее им сделать, хотя бы привезти какой-нибудь скромный подарок, а так и не собрался. Вот такая я сволочь.


Действие третье

Еще семь с половиной лет спустя. Мне 28. Рост 189. Вес 101. Место действия - моя квартира, последний день лета.

Проснувшись поздно, часов в одиннадцать, благо на дворе суббота, я выполз на кухню и позавтракал, чем там Машка наготовила. За девять лет нашего знакомства она стала готовить несомненно лучше, но все равно люблю я ее не за это.

За чаем я почитал книжку, за что получил нагоняй и чтобы не начинать викенд со ссоры, решил сделать полезное в хозяйстве дело – погулять с собакой и заодно вынести мусор. Или наоборот, вынести мусор и заодно погулять с собакой. В общем почти не одеваясь, в шортах и шлепанцах на босу ногу, неспешной походкой (и как я должен со своими 100 кг. – бегать что ли) я вышел на улицу.

Солнышко, хорошо, тепло и не скажешь, что 31-е августа. Пыль везде лежит, собака погналась за кошкой, а за ней прямо столбом стоит. Навстречу соседка с первого этажа, хорошая такая тетушка.

Зацепились языками, постояли поговорили о том о сем. Я ей пожелал хорошего дня и уж дальше пошел размахивая ведром, а она тут мне вслед.

- Дим, давно хотела тебя спросить, а ты ведь Артема Гусева знаешь?

- Гусева, - пронеслось у меня в голове и сразу же щелкнуло, потому что других Гусевых в своей жизни я не встречал, - да, конечно, Артема знаю, а что?

- Да его мама, моя хорошая подруга, она на 9-ой подстанции же работает, она мне как-то про вас с Машей рассказывала, про совпадение то. Что ты с ее сыном вместе учился.

- Мы с ним поступали вместе, - обрадовался я. А сам подумал, вот же бывает такое. Сначала с Теминой мамой познакомился, теперь вот и соседка ее подруга. А говорят что Москва маленькая.

- Дим, а ты знаешь у них несчастье ведь, - продолжила соседка, не глядя на меня. – Тема то разбился.

- Как разбился?

- Да он на этом самолете летел, Ту-154, в Испанию. Со школьниками  который разбился. И ведь лететь то не должен был. Его друг попросил. Ты слетай, говорит, вместо меня, а я завтра за тебя, и вот.

И вот. Пришел я домой. Сел. Выпил один. Не видел я Артема десять лет, так мы с ним и не встречались после того лета. А зря, наверное. И хоть что-нибудь для него хорошее сделать, хоть как-то сказать спасибо его семье, написал я эту короткую сумбурную вещь. А то нашел список погибших по адресу http://www.gazeta.ru/2002/07/02/spisokpogibs.shtml а там только Гусев А., и все. Как будто и не было человека. А он был!

Темка, пусть тебе там будет хорошо. Я тебя помню.