Блохин

Не смотря на то, что, сидевший посередине пляжа молодой человек попадал, как и все окружавшие его люди, под определение «отдыхающий», в отличие от них, на такового он был похож меньше всего. Этому, прежде всего, мешала плотная, застегнутая до самого воротника рубашка с длинным рукавом, а также джинсы и черные туфли на каблуке. Кроме этого, на его лысую голову была по - ковбойский надета соломенная шляпа с широкими полями, что, в совокупности с его высоким ростом, придавало его внешнему виду некоторую суровость и даже безразличность. Это, однако, возможно имело бы свой эффект где угодно, но только не здесь, среди голых малышей, закапывающих в песок его туфли и не в разгар купального сезона на побережье черного моря. Окружавшие ковбоя люди постарше, не закапывали в песок его туфли, но иногда окидывали его изучающим взглядом с ног до головы, по видимому, все же имея такое желание. Впрочем, ни те, ни другие молодого человека нисколько не волновали, свидетельством чему была его полная неподвижность, которую он демонстрировал уже в течение нескольких часов. Он прибыл сюда неделю назад и первое, что он сделал, сойдя с поезда, было покупкой шляпы в отделе головных уборов в привокзальном магазине. При этом ему даже не пришлось открывать рот, он просто надел ее на себя и, расплатившись, вышел. Первую фразу за весь день он произнес лишь в половине седьмого вечера, обращаясь к продавщице в магазине, куда он зашел за сигаретами, вторую и последнюю уже в полночь, ему пришлось ответить на вопрос прохожего, заблудившегося в центре города. За вторые сутки он не произнес ни слова, а вот на третьи ему пришлось вступить в довольно продолжительный диалог с милиционером. Это произошло на вокзале, где он встречал московский поезд. Он просто стоял на выходе из вокзала, и, в течение получаса всматривался в лица всех прибывших на этом поезде. После того как перрон опустел к нему неспешно подошел человек в форме, и с неохотой приставив руку к виску, представился:
- Лейтенант Майоров.
В ответ молодой человек приподнял шляпу и широко улыбнулся.
- Рад приветствовать.
- Кого-нибудь ждете?
- Да. Мою скво. Вы не встречали?
- Поезд уже пуст. Кроме машиниста там никого нет.
- Очень жаль. Это значит, мой виг вам будет пустовать без нее еще одну ночь.
- Вы ведь были здесь вчера, не так ли? Я запомнил ваше лицо. Разрешите взглянуть на ваши документы.
- Прошу, - он протянул лейтенанту паспорт, - не обращайте внимания на песок, я только что с пляжа, помогал краснокожим строить песочные замки.
- Москвич?
- Коренной запорожец.
- Где вы остановились?
- В самом начале.
- Бросьте эти шутки, я серьезно.
- Турбаза «Солнечная». Одноэтажные домики, спортивная площадка, во дворе летний душ, колодец с питьевой водой. А где остановились вы? Что-нибудь поближе к морю?
- Гораздо ближе. 1-е отделение милиции, приглашаю в гости.
- Благодарю, как-нибудь в следующий раз.
- Тогда до встречи, бледнолицый, - сказал лейтенант, возвращая паспорт.
- Надеюсь, завтра наши дороги пересекутся здесь вновь.
- Завтра не моя смена, - буркнул себе под нос лейтенант, удаляясь.
Следующие несколько дней строились по той же схеме. С 12:30 до 13:00 он проводил на вокзале, пропуская мимо себя сотни приезжающих, затем шел к морю, и остаток дня слонялся из края в край, бессмысленно покрывая километры песчаного пляжа, взбираясь на волнорезы и гоняясь за морскими чайками. Иногда он попросту сидел у воды и наслаждался вареной кукурузой. Потом мыл руки в море, отпрыгивая от волн пытавшихся залиться ему в туфли, и отправлялся дальше. В один из таких бесцельных дней, его вдруг остановил чей-то окрик:
- Блохин!
Из моря, перепрыгивая через волны, к нему бежал высокий и здоровый человек, на ходу снимая с головы маску для ныряния.
- Блохин! Неужели ты!
Протягивая для приветствия мокрую руку он широко улыбался. По его черным волосам еще стекала вода. Нужно было как-то ответить на его приветствие, и молодой человек в шляпе пожал его руку, для чего ему пришлось предварительно вытащить ее из кармана, и несмело спросил:
- Виктор?! Ты как здесь оказался? - было заметно, что эта встреча явно застала его врасплох.
- То есть как? Отдыхаю с семьей. Эх, сколько же мы с тобой не виделись? С того раза и не встречались, кажется. Год или два?
- Да, наверное, год, или два.
- Неужели отпуск взял? И что за шляпа у тебя на голове? Загорать надо, а ты в шляпе ходишь. Ну, так как у тебя в институте?
- Неплохо. Хотя, в общем-то, не совсем. По правде говоря, я ушел оттуда. Уволился.
- То есть как? Почему? Нашел что-нибудь получше?
- Нет, просто уволился и все. Сказал, что ухожу, и ушел.
- Так ты где сейчас работаешь?
- Нигде, понимаешь, я просто не хотел там больше оставаться.
- Позвонил бы, так мы бы поискали тебе чего-нибудь. Это когда случилось?
- С неделю назад, может больше.
- Ну, ничего, без работы не останешься, ты парень толковый, не пропадешь. Ты ведь, наверное, первый среди нас, кто начал деньги зарабатывать. Помнишь, как ты на первом курсе этого монгола русскому языку учил.
- Помню. Он сам меня попросил. Не знаю почему.
- Брось, ты всегда самый умный был. Моя Наташка до сих пор вспоминает. Она ведь сначала в тебя влюбилась, а уж потом только в меня. Ты помнишь, как она за тобой бегала? Ну, помнишь или нет? Думаешь, чего ради она приходила смотреть, как мы в футбол играем. Не ради меня, это уж точно.
- Да ладно тебе, все равно у нас с ней ничего не было.
- То есть, как это не было? А ребенок чей? – он начал заливаться хохотом, одновременно сильно хлопая по спине товарища, - ладно, шучу. А где твоя Ира, вы вместе? Что-то я ее не вижу. Она с тобой?
- Она… да, она здесь. Она там… купается, - Блохин показал куда-то дальше рукой и тоже зачем-то громко рассмеялся, - купается.
- Слушай, так вы заходите к нам вдвоем, я сейчас тебе объясню. Мы с Наташей в пансионате остановились, а детей к теще отправили, а то они и отдохнуть по-человечески не дадут, ну, сам понимаешь…
Блохин промолчал.
- Пансионат «Приморский», здесь недалеко, вон за той вышкой, комната 902, на девятом этаже. Вы заходите с Ирой… Зайдете?
- Да, обязательно зайдем, о чем речь, - он опять начал по-идиотски широко улыбаться.
- Вечером зайдете?
- Вечером так вечером. Договорились. Домой только зайдем и прямо к вам, – в этот момент Блохину показалось, что он похож на маленького и худого китайца и ему даже захотелось поклониться своему бывшему однокурснику, но он сдержался, – ну, пока. Он повернулся и пошел прочь, стирая на ходу с лица китайскую улыбку.
Тем же днем, около семи вечера, Блохин сидел в кресле в большом зале пункта междугородних переговоров и, сжимая в руке квитанцию на 20 минут, следил за людьми, входящими и выходящими через вращающуюся дверь. Поначалу это занятие его увлекло, но потом у него начало рябить в глазах от лиц загорелых людей в шортах, и он, откинув голову назад, надвинул на глаза шляпу. В таком положении он посидел еще немного, ощупывая языком две знакомые дырки в зубах верхней челюсти, пока он не услышал, как женский голос объявил: «Ростов, вторая». Тогда он стремительно встал, пересек зал, и войдя в кабинку снял трубку:
- Ма, это я.
- Ну, наконец-то! Ты куда пропал? Где ты находишься? Это что межгород? Девушка сказала, что звонит…
- Я в Сочи.
- И что тебя туда понесло, ты мог хотя бы предупредить, сказать, что ты уезжаешь? Я тут чуть с ума не сошла.
- Ну, понимаешь, так получилось. Мне надо было уехать.
- Что получилось? Ты мог хотя бы предупредить? А если бы со мной что-нибудь случилось? А если бы мне нужна была твоя помощь? Тебе совершенно наплевать на свою мать.
- Ну, ладно тебе, перестань.
- Перестать? Ты хочешь, чтобы я перестала? Мне скоро на тот свет отправляться, а ты говоришь, чтобы я перестала. Мог бы тогда вообще не звонить. Ты, кажется, хочешь, чтобы меня инфаркт разбил. Ты этого хочешь?
- Ладно, Ма, хватит. Я ведь позвонил.
- Что с того, что ты позвонил через неделю, после того как пропал? Я уже кому только могла, всем позвонила, всем твоим знакомым, даже этому, бородатому, трубачу…
- Который в цирке работает? Да я его уже лет пять не видел.
- Он мне тоже самое сказал, и в цирке он уже не работает. Он сейчас на базе какой-то, я толком не поняла. И знаешь, что он мне еще сказал? Ты слышишь?
- Да, Мам я слышу.
- Знаешь, что он мне сказал? Вы, говорит, не беспокойтесь, он, говорит, всегда немного со странностями был, где-нибудь да найдется. Это он мне про тебя говорит, ты понял? У всех, значит, дети нормальные, а у меня со странностями. Идиот! Я на него трубку кинула.
Блохин начал смеяться, на этот раз не по-китайски. Он просто не мог удержаться от смеха, проигрывая в голове, как это было. Ему стало жарко.
- Он, наверняка, не имел в виду ничего плохого.
- Я прекрасно знаю, что он имел в виду. И знаешь, что я тебе скажу… в чем-то он прав. Ты и вправду иногда такие вещи выделываешь, я и не знаю что сказать.
Нависла небольшая пауза. Потом она продолжила.
- Звонили с твоей работы. Не знаю, как они нашли мой номер, но они мне звонили. Ты бы мог хотя бы в институте предупредить.
- Что ты им сказала?
- А что я могла сказать. Сказала, что ты болеешь, причем соврала автоматически, как будто ты в школу не пошел. Мне звонил твой начальник, этот, как его… разговаривал со мной очень вежливо, но, по-моему не поверил ни одному слову. И это все ты, со своими выходками… заставляешь взрослых людей врать друг другу.
Они помолчали еще немного, и за это время он успел взять трубку в другую руку, а она выключить с пульта телевизор.
- Ты там с Ирой?
- Да, она здесь. Мы… в общем мы опять вместе.
- Ну и ладно, отдыхайте. Только не загорайте много днем, ты ведь знаешь какая у тебя кожа.
- Да.
- Днем загорать вредно.
- Я знаю.
- И больше плавай, это полезно для твоей спины, она у тебя больная.
- Хорошо, Ма.
- И не ешь всякую дрянь на пляже, испортишь себе желудок, у тебя и так гастрит.
- Ладно. Буду есть больше фруктов, а зимой витамины, я все знаю, Ма.
- И не трать там попусту деньги на всякую чушь. У меня этих ракушек весь шкаф забит.
- Хорошо.
- А если вдруг сгоришь, намажешь себя кефиром, понял.
- Да, Ма. Кефиром, я понял.
- Ну, вроде бы все.
- Ладно, я позвоню тебе, когда вернусь.
- Да, когда приедешь, сразу же позвони мне.
- Пока.
Положив трубку, он забрал у диспетчера сдачу, вышел на улицу и направился в сторону пляжа.
На пляже было еще светло и по-прежнему людно. Купив себе пакет поп корна, он взобрался на волнорез, и усевшись на самый край, не двигался в течение часа. Хотя, нет, челюсти все же двигались. Потом он погулял еще немного вдоль моря, и даже прошел мимо и не заметил в вечерних сумерках вдребезги пьяного человека в плавках, стоящего на милицейской фуражке, и тем более Блохин не мог слышать его, свернув с пляжа в сторону дома, когда тот кричал ему вслед:
- Эй! Бледнолицый! Трус позорный! Тебе не уйти от карающей руки последнего из каманчей!

Поздно ночью, бледнолицый лежал на пружинистой кровати в своей комнате, уставившись широко открытыми глазами в потолок. На полу, рядом с кроватью валялись спортивные журналы прошлых лет с пожелтевшими рисунками, которые он нашел здесь, и полная окурков пепельница. Пустая пачка лежала дальше, на столике, рядом с включенной настольной лампой. У стены лежала сумка, с которой он сюда приехал с большой цифрой «5» с боку. Кроме этого, в углу еще стояла урна, забитая пакетами от поп корна и белые, так ни разу и не одетые кеды.
Он уже около часа думал о том, чтобы встать, но сознание того, что деревянный пол будет неизменно скрипеть под его шагами, не давало ему сделать этого. Наконец, что-то заставило его подняться. Стараясь не шуметь, он вышел во двор, и пошел было в сторону моря, но, вспомнив, что во дворе есть колодец, остановился.