Бритье в полнолуние

                Если вы не страдаете паранойей,               

это ещё
               
не значит, что вы ещё не больной…             

         
« Я – простой киномеханик в кинотеатре, я уже шесть лет работаю здесь. И эта работа меня вполне устраивает, то есть, как бы это сказать… устраивала. Кроме некоторых незначительных нюансов, чёрт бы их побрал! Меня достают ночные сеансы и зрители на последнем ряду.  За ними всегда остается всякий мусор, а однажды я нашел там лифчик. Поразительно, насколько может испохабиться человек на эротическом киносеансе.
Я даже подозреваю, что они там трахаются…  Да… да… И едят. Ведрами едят отвратительный, паршивый попкорн. Мне даже иногда кажется, что я слышу, как они покрикивают в порывах страсти, заглушая фильмы. А хруст попкорна преследует меня во сне, и ещё хлюпанье бумажных стаканчиков из-под Кока-колы, когда напиток заканчивается, а через трубочку продолжают сосать…
Но всё это – пустяк по сравнению с тем, что я недавно обнаружил. Это леденит мою душу. Через минуту я продолжу, просто я не могу об этом говорить без…»
      Быстро подходит к металлическому шкафчику, достаёт оттуда початую бутылку портвейна и упаковку таблеток. Руки заметно дрожат. Тщательно ищет стакан. Не найдя желаемого, выдавливает таблетки из пачки, зубами достаёт пробку из бутылки, с жадность проглатывает лекарства и  запивает их огромной порцией вина. Отрываясь от бутылки, торопливо глотает воздух, затем, отдышавшись, сидит несколько минут молча с закрытыми глазами.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Петухову снились единороги, он бегал за ними по лесу. Единороги были разноцветные. Во сне стояло морозное осеннее утро. Пар вылетал изо рта Петухова. Воздух был действительно звонким, солнце совсем уже не грело, но ярко сияло на небосклоне. Петухову было отрадно. Это была его родина. И на его родине водились единороги. Но знал об этом только он. Да, только он и сварщики. Вопросом: почему это были именно сварщики, Петухов во сне не задавался. Он априори знал об их существовании и ненавидел их. Они обычно появлялись в конце сна и всё портили. Петухов начинал понимать, что он голый, бегает по лесу за редкими животными, а одетые в брезент люди с масками на лицах наблюдают всю эту картину. И  Петухов просыпался от телефонного звонка.
- Да, алло.
- Петухов, просыпайся! У нас тут жмур по твоей части. Давай, быстрей, а то натопчем, - голос в трубке продиктовал адрес, - запомнил?
- Ничего не трогайте! – машинально выкрикнул Петухов, бросил трубку и вскочил с кровати.
Часы показывали около шести, на улице за окном висел серый свинец, нужно было быстро одеваться и мчаться по указанному адресу.
Надежды Петухова оправдались.  Взгляду предстала великолепная в его понимании картина. Он такого давненько не видал.
В заброшенном полуразвалившемся доме на третьем этаже посреди пустой комнаты стояла деревянная плаха. Перед ней на коленях со связанными за спиной руками находилось - тело потерпевшего. С другой, соответственно, валялась его голова.* На самой же плахе красовалась воткнутая ребром сабля удивительной красоты. К её эфесу на чёрной веревочке был привязан медальон, инкрустированный какой-то геометрической фигуркой или даже значком, или вообще чёрт знает чем. Руки потерпевшего были связаны бечевкой из плетеной кожи  бордового цвета.
-  Превосходно… - забывшись, в упоении произнес Петухов, - мастерский удар.
Находившиеся в комнате эксперты-криминалисты, фотограф и коллега Петухова обернулись на его фразу.
-   Доброе утро, - опомнившись, сказал Петухов.
-  Здравствуй, Саша, - пробурчал его коллега и протянул ему руку, - ничего до твоего приезда не трогали.
-   Спасибо.
Петухов надел резиновые перчатки, вынул из кармана компас и полез, так сказать, в самую гущу событий. Он скрупулезно осматривал каждый сантиметр места происшествия, то и дело, сверяясь с компасом и записывая что-то в блокнот.
Спустя полтора часа Петухов встал с корточек, отряхнулся, распихал блокнот и компас по карманам и весело произнес:
-  Ну что, ж, действительно превосходная ритуальная расчленёнка. Судя по всему, не подражание и даже не инсценировка. Похоже, настоящие фанатики, и к тому же, не дилетанты. Всем спасибо, все свободны. Данные экспертизы сразу же мне на стол. Особенно меня интересует сабля и привязанная к ней побрякушка.
Содрав с характерным прищелкиванием резиновые перчатки, лёгкой походкой Петухов удалился вон с места происшествия, насвистывая что-то себе под нос.

……….

Не открывая глаз, ещё раз прикладывается к бутылке портвейна.
«Ну вот, уже гораздо лучше. Видите, до чего они меня довели… Я никому об этом не говорил, никому, потому что, если бы кто-то мне такое рассказал, я принял бы его за психа. А началось всё с того, что как-то завезли к нам в кинотеатр новый фильм».
Отпивает несколько больших глотков.
«Ну, завезли и завезли. Моё дело маленькое – знай себе, крути. Первый раз, понятное дело, и самому посмотреть охота. Вот я из своей будки и смотрел. Сеанс дневной, никакой тебе эротики. Мелодрама. Скучища, я вам скажу, страшная».
Пьёт.
«Вдруг, ближе к середине просмотра, я начал замечать, что во время самых душещипательных сцен, например, когда герои объясняются друг другу в любви, зал начинает смеяться. Даже не просто смеяться, а ржать. Дальше – больше. Как только что-то про любовь, ржут. А вы же понимаете, что мелодрама – это всё про любовь. Вот, зритель почти всё время и смеялся, надрываясь. Ерунда какая-то, подумал я тогда. Ща вернусь».
Допивает содержимое бутылки, вскакивает, подбегает к шкафу и достаёт вторую. Ножницами вскрывает её и жадно присасывается.
«Ну вот, на чём, бишь, я остановился? А? Фильм кончился, двадцать минут перерыв. Я перезарядил, зритель пришёл и расселся. И понеслась по новой. Кино идёт – зрители ржут до истерики. Ну, думаю, что же это? Обкурились они все, что ли? Не, ну бывает, два-три придурка обдолбанных придут и либо спят, либо ржут, а тут все, как один. Начал приглядываться, думал, может, это – комедия, а не мелодрама. Так ведь, нет. Мелодрама, точно».
Отхлёбывает из горла.
«И вот, таким образом, три дня продолжалось. Меня стали терзать сомнения. На третий день я со сторожем нашим Ван Ванычем договорился остаться на ночь. И занялся исследованиями. Слава Богу, в технике немного понимаю. Вкралось в меня подозрение, что что-то в самой ленте не так. Слышали, небось, про чудо науки – двадцать пятый кадр? Во-во. Взял я пленку. Вставил в монтажный столик, Господи. Сколько же я времени-то на это убил, ужас!»
Пьёт вино, закуривает папиросу.
«Но тут меня ожидало фиаско. Ничего. Ровным счетом ничего. На следующий день зритель по-прежнему изрядно веселился на всех сеансах. Ночью мне всё-таки удалось кое-что нащупать. Я стал внимательно присматриваться именно к тем кадрам на пленке, которые вызывали безудержный смех. И тут я увидел, простите…»
Тушит папиросу, пьёт из бутылки.
«Я увидел на этих кадрах в нижнем левом углу почти микроскопические геометрические фигурки. Ну, там, треугольнички, квадратики. Я их сфотографировал под увеличительным стеклом. Они оказались к тому же разноцветными».
Достает из-за пазухи фотокарточки и показывает их.
«Вы видали где-нибудь такое? Ага, - подумал я. Тут-то и кроется разгадка. Но если дело только в них, то почему же когда я смотрю фильм, я не смеюсь. И тут ко мне пришла грандиозная мысль: я взял стремянку, и пошёл осмотреть экран. И, как в воду глядел, именно в левом углу экрана был прилеплен небольшой белый квадрат, от которого шли проводки. Я пошёл по этим проводкам, мне даже пришлось разобрать часть паркета, а там я обнаружил газовые баллоны, шланги от которых уходили в стенки зрительного зала. После я догадался, что белый квадратик, прикрепленный к экрану, это – фотоэлемент».
Глотает вино и крякает.
«И этот самый фотоэлемент считывает все эти треугольнички, кружочки, определенная цветовая гама и последовательность которых заставляет фотоэлемент посылать импульс».
Произнося последнее слово, сильно дёргается вперёд, и чуть не падает со стула.
«Импульс заставляет баллоны то открываться, то закрываться и выпустить несколько порций газа, который вызывает взрыв положительных эмоций».
Икает… Снова икает. Глотает портвейн.
«Вот и вся премудрость».
Какое-то время молчит, сводит брови и делает серьёзное лицо.
«Мне сразу стало понятно, что это – диверсия. Я не мог понять лишь её цель. Неужели насмешить народ? Что-то здесь не сходилось. И только спустя некоторое время я понял зловещий замысел этих негодяев. Сейчас я его вам открою».
Прикладывается к бутылке.
«Они стараются заставить людей смеяться над самым дорогим, что у них есть. Над любовью. Но они просчитались!»
Угрожающе выпячивает нижнюю челюсть.
«Они заставляют нас смеяться не над любовью, а над убожеством киноиндустрии».
Внезапно скисает.
«Но всё равно, как-то, не по-людски».

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Следующей ночью Петухову снился кошмар. Кто-то пытался выколотить из него душу, как пыль из ковра. Били и мучили всю ночь. Он проснулся в холодном поту. Все спальное бельё было безобразно искомкано и, как показалось, пахло влажной гнилью. Но больше всего его расстроила дикая боль в позвоночнике. Было больно садиться, вставать и поворачиваться. Ходить удавалось, только сильно ссутулившись. Напрасно Петухов тешил себя надеждами на то, что боль как-нибудь в ходе дня пройдет. Она не давала ему забыть о себе при каждом неловком движении.
-  Как  это некстати, - думал Петухов, титаническими усилиями натягивая на себя рубаху.
    Появился он в конторе позже обычного. Прошёл в свой кабинет и медленно сел за стол, где уже лежали предварительные данные экспертизы. Петухов начал неспешно их пролистывать, знакомясь с содержимым.
    «Так…  убитый… Свиристенко Вадим Тимофеевич… 43 года… Холост… Проживал… Работал… в кинотеатре «Комета» киномехаником. Смерть наступила предположительно… и т.д.
Вот, сабля. Предположительно XVIII век. Сталь. Парадная. Офицерская. Ручка слоновой кости. Ага.
Медальон. Золото. 593. Изготовлен относительно недавно, скорее всего, несколько месяцев назад. Инкрустирован слоновой костью. Узор отчасти напоминает каббалистические знаки, но идентификации не поддается. Графическое изображение узора прилагаем».
Петухов уставился в изображение значка и надолго задумался. Прервав размышления, он неловко дёрнулся к телефонному аппарату и тут же вскрикнул от пронзившей его боли. Отдышавшись, он всё-таки дотянулся до трубки и набрал номер.
-   Георгиев, срочно ко мне!
Через несколько секунд в дверь постучали. На пороге стоял Леша Георгиев, подручный Петухова. Расторопный молодой человек с абсолютно незапоминающимся лицом. Первое время Петухову казалось, что в следующий раз он ни за что не вспомнит своего подчиненного. Действительно, в памяти вместо лица Леши всплывала какая-то розовая промокашка.
-   У меня к тебе пара заданий. Постарайся их выполнить поскорей, лучше к завтрашнему дню. Во-первых, возьми вот эти данные на саблю, которую вчера с убийства приволокли. И прошвырнись по антикварным и оружейным лавкам. Постарайся хоть что-то нарыть. Во-вторых, поезжай по адресу, где проживал Свиристенко и поболтай с соседями. Свободен.
-  Слушаюсь, - отчеканил Георгиев и шмыгнул за дверь.
    Следующие несколько часов Петухов провёл за телефонными переговорами. Он перезванивался со знакомыми экспертами, отсылал им факсы с изображением значка с медальона и спустя какое-то время снова звонил и спрашивал их мнение. К его сожалению никто толком ничего объяснить не мог. Высказывались разные версии, но все они оказывались в основном неправдоподобными. Петухов оставался уверен только в одном: символ этот подлинный и не случайный. Слишком уж на месте преступления все было серьёзно. С каждым звонком количество знакомых экспертов таяло, а он хотел во что бы то ни стало докопаться до сути. Через какое-то время остался последний вариант, к которому прибегать совершенно не хотелось. Поколебавшись, Петухов вытащил из ящика стола обрывок бумажки, на котором был нацарапан телефонный номер, куда любыми правдами и неправдами он старался не звонить. Это была бывшая его подруга, расставание с которой не вызывало радостных чувств. Пересилив себя, Петухов набрал номер.
-   Алло, Оля, это Александр.
-   Ой, Сашенька, сколько лет, как твои дела?
-   Оля, неважно. Ты извини, совсем не хотел тебя беспокоить, но я по очень важному делу. Помнишь, ты мне как-то рассказывала про одного удивительного человека, который в геральдике и символике разбирается. Ты ещё хотела нас с ним познакомить.
-  Ну, помню, конечно, а что?
-  У меня тут загвоздка. Сколько всякой всячины видел, а тут бред какой-то. И никто ничего не понимает. Я подумал, может, твой этот… поможет. Кстати, ты говорила, что он мануальной терапией или иглоукалыванием занимается, может, меня заодно посмотрит. А то с позвоночником какая-то херня творится. Ни сесть, ни встать.
-  Так ты, Саш, к нему лечиться или разговоры разговаривать собираешься?
-  Полагаю, всё в комплексе, - сухо парировал Петухов.
-  Ладно, сейчас я ему позвоню и постараюсь объяснить, что к чему, а потом перезвоню тебе. Жди.
После разговора Петухов аккуратно положил себя на спинку кресла и постарался задремать. Телефон зазвонил примерно через двадцать минут.
-  Саш?
-  Да.
-  Запоминай: его зовут Сергей Сергеевич. Живёт… - Ольга продиктовала адрес, - он завтра совершенно свободен и будет ждать тебя в любое время.
-  Олечка. Спасибо тебе огромное! – и Петухов постарался как можно быстрее бросить трубку, чтобы оборвать разговор.
          Конечно, такой поворот событий Петухова совершенно не устраивал, но делать было нечего.
          На город опустились сумерки и сквозь приоткрытую форточку ветер донес запах тлеющей помойки.
         «Надо прогуляться, - подумалось Петухову. – например, до аптеки. Купить какого-нибудь баралгина». Он встал, направляясь к вешалке, где болтался плащ. В это мгновение тишину кабинета снова нарушил треск телефона. «Неужели опять она», - с тоской подумал Петухов. Но из трубки заорал запыхавшийся голос:
-   Але! Саш, ты?
-   Я.
-   Срочно мчись сюда! Тут опять для тебя сюрприз наметился. Пиши адрес…
           Всё происходящее позже Петухов воспринимал урывками, будто в освещении стробоскопа. Кто его встретил на месте происшествия, он не помнил. Было много  людей, навязчиво мерцали сигнальные огни спецмашин. На третьем этаже недостроенного дома на окраине города посреди комнаты лежал совершенно голый человек. Глаза его были завязаны тёмно-бордовой лентой, руки раскинуты в разные стороны, ноги сведены вместе. Из грудной клетки пострадавшего торчали три стрелы с белым оперением. К каждой из них тёмной веревочкой было привязано по золотому медальону. Петухову не требовалось близко их рассматривать, потому как он уже догадывался, что на них изображено.
Надев резиновые перчатки и достав из кармана компас с блокнотом, он начал работу. Соображалось действительно плохо. Его донимала спинная боль, не дававшая рассмотреть все с нужных ракурсов. Поэтому прокопаться пришлось дольше обычного. Завершив работу, он поднялся, осмотрел мутным взглядом присутствующих и сказал:
-  Итак, господа, по моему скромному мнению, и если мои предположения верны, мы имеем дело с так называемым «эффектом домино». Я на 90 процентов уверен, что это тело принадлежит, вернее, принадлежало никому иному, как убийце киномеханика Свиристенко. Помните, что след от сабельного удара, имел наклон, характерный для левши. А теперь взгляните внимательно на левую руку этого несчастного. Особенно обратите внимание на средний палец, и вы увидите там мозоль, которая со временем появляется от писания. Также прошу вас отметить, как по-разному развита мускулатура на обеих руках. Этот человек явно был спортсменом, и если приглядеться, то становится очевидно, что леворуким. Мышцы левой руки доминируют. Я полагаю, что именно он убил киномеханика, а его в свою очередь убрали как исполнителя, а, значит, и свидетеля первого убийства. У меня всё, - сказал Петухов.
-  Точнее, не совсем всё, - он вдруг слегка побагровел и его глаза из мутных превратились в ненавидящие.
- Мне кажется, что вы, господа, расслабились, работаете отвратительно. Почему вы не даете работу своим мозгам, почему все время кто-то должен за вас думать. Вы ведете себя крайне непрофессионально, чёрт вас подери! – последнюю фразу он проорал.
- Что здесь вообще происходит?! Какая-то сабля… Стрелы… Может, будем ждать гимнастических снарядов, а?! Или всё-таки будем работать. Завтра же переверните в городе все фехтовальные секции, а также военно-исторические кружки. И не забудьте про стрельбу из лука. И пусть вас не отвлекает весь этот мистифицированный антураж. Запомните: это – показуха. До завтра.
Конечно, Петухов не считал увиденное показухой. Но чтобы привести людей в себя, заставить работать он должен был это сказать и поставить абсолютно реальные задачи без примеси непонятной чертовщины. Всю дорогу домой он размышлял: кому и зачем было выгодно убийство киномеханика. Он знал наверняка, что значок, не дававший ему покоя, является подсказкой, от которой пока нет никакого толка. Кто-то. Видимо, понимал, что Петухову не по зубам эта загадка, и демонстративно издевался над ним. Ощущение бессилия перед поставленной задачей бесило его, масла в огонь добавляла подлая спина. Несколько раз по дороге Петухову казалось, что он вот-вот схватит верную мысль, но она всякий раз увёртывалась от него, оставляя в полном одиночестве. Мрачнее тучи, он добрался до дому.

……..

Делает четыре резких глотка портвейна.
«А ещё я больше, чем уверен, они считают, что мы – не совершенные существа, а только лишь ступень эволюции. И это их безапелляционная чушь дает им право ставить антигуманные эксперименты. Фашисты они и масоны!!!»
Язык сильно заплетается.
«Ну, что  им не живётся, как людям.  Пришли бы ко мне, сказали бы: Вадик, родной… Разве бы я не понял? Мы же соседи, живём, работаем рядом… Так ведь нет!»
Трясет указательным пальцем.
«Это же подло, нечестно! Мы же к ним со всей душой, а они.
 Э-эх!»
Ёжится.
«С такими можно только воевать. До победного. Либо мы их, либо они нас».
Допивает содержимое бутылки и грохает её об пол. 
«Они нас, видите ли, презирают! Паршивики!»
Резко встает и направляется к выходу. Идёт, роняя всё находящиеся вокруг предметы. Падает.
«Спокойной ночи, дорогие телезрители!»
Бубнит нечленораздельности и постепенно засыпает.


ДЕНЬ ТРЕТИЙ. РАННЕЕ УТРО

-  Здравствуйте, Сергей Сергеевич, - сказал Петухов, стоя на пороге двери. Он выглядел очень плохо. Казалось, наполовину иссох, осунулся. Кожа приобрела землистый оттенок. От его самоуверенности не осталось и следа. Он жалобно смотрел на хозяина квартиры и в его глазах застыл испуг. Он совершенно не понимал, как начнет разговор на интересующую его тему и переминался с ноги на ногу. Неловкую ситуацию разрядил Сергей  Сергеевич – импозантный мужчина в черном халате:
-   Ну, что же вы встали? Проходите, пожалуйста. Раздевайтесь. Прошу вон в ту комнату, – Сергей Сергеевич указал на приоткрытую дверь в глубине коридора.
В обставленной антикварной мебелью комнате сидели за небольшим круглым столом Петухов и Сергей Сергеевич. Сергей Сергеевич умными глазами смотрел на Петухова, который судорожно пытался придумать, как начать этот чёртов разговор.
-  Вы понимаете, - начал он, - мне посоветовала к вам обратиться одна моя хорошая приятельница. Я ей полностью доверяю, но всё же, - сказал он и выдержал паузу, - мне хотелось бы иметь хоть какую-нибудь гарантию того, что наш разговор останется  между нами.
-  Послушайте, Петухов, - спокойно начал Сергей Сергеевич, - Мне известно от одной нашей  хорошей приятельницы, кто вы, и где вы работаете, точнее, служите. Так, неужели я буду настолько глуп, не соблюдая анонимность вашего визита. Выкладывайте, что у вас стряслось.
Он достал из кармана халата самшитовые чётки и, не спеша, стал их перебирать. Шмыгнув носом, Петухов попросил разрешения покурить.
-   Разумеется, курите.
Петухов достал сигарету, зажигалку и глубоко затянулся. Руки слегка дрожали и по телу пробегали электрические разряды. Он весь как будто сжался в комок. Нужно было начинать.
-  Сергей Сергеевич, мне очень сложно начать этот разговор, - честно признался он, - приготовьтесь к тому, что, по-видимому, он получится достаточно долгим.
-   Ничего страшного, я потерплю, - поддержал его собеседник.
-   Хорошо, - сказал Петухов и перевёл дух.
Начало было положено. Нужно действовать дальше.
-   Начну издалека. Я не спал всю ночь. Честно признаюсь, редко со мной такое бывает. За эту ночь я передумал столько мыслей, сколько не думал за несколько лет. Прошу вас, некоторое время не перебивайте меня, пожалуйста. Я постараюсь вкратце рассказать вам историю, которая не выходит у меня из головы.
           Сергей Сергеевич задумчиво нахмурил лоб и откинулся в кресле. Клубы сиреневого дыма от петуховской сигареты таяли возле потолка.
-   Эта история о том, как встретились в одном месте и в одно время я и зло. То есть вместе мы жили с самого начала. Но одно дело, когда ты живёшь, не подозревая, что тебя окружает, а другое, когда ты вдруг начинаешь это осознавать и чувствовать на собственной шкуре… Ночью меня вдруг осенила одна мысль. Это было, как моментальное озарение, всё равно, что я всегда смотрел на стакан с вином сверху и вдруг посмотрел сбоку, увидев, сколько там осталось. Во-первых, подумал я, для того, чтобы разобраться, нужно изначально ответить себе на вопросы: «Что такое зло?» и «Чем оно для меня является?». Я перебирал десятки, а, может, сотни разных вариантов и пришёл к такому выводу, что настоящее зло должно инстинктивно вызывать страх. Значит, страх – это показатель его наличия. Но ведь страх – это совершенно нормальная врождённая эмоция, её испытывают даже животные и благодаря ей совершаются, как плохие, так и хорошие поступки. Если страх – показатель его наличия, значит, любой человек рождается во зле. Ибо при рождении, я полагаю, ничего кроме страха и боли не испытываешь. Но, уже после своего рождения я сам, только я, множество раз перебарывал страх, вытеснял его. И никому не верил, как себе.
Он выдержал паузу, чтобы собраться с мыслями.
-  А сегодняшней ночью на меня навалился этот непреодолимый кошмар… Кошмар и беспомощность одиночества. Мне нужно было срочно защищаться, и я заставил себя думать о том, что зло – это некая субстанция, абсолютно слепая и она существует вне зависимости от наших представлений о ней. Возможно, она – это фантом вытесненного кошмара. А, может быть зло – всего лишь выдумка. Как вы думаете? – спросил Петухов, глядя очумелыми глазами на Сергея Сергеевича.
- Если поразмышлять, то, конечно, мне понятен ход ваших мыслей. Но, неужели вы пришли вести со мной теософские беседы, не имея на то веских оснований? Мне кажется, должна быть причина.
-  Понимаете, Сергей Сергеевич, сегодня ночью я понял, что в моей жизни случаются такие события, однозначную оценку которым я не решаюсь дать, так как стал считать, что за мерзкими внешними проявлениями может скрываться великий сакральный смысл.
-  Так-так, это уже интереснее, - пробурчал Сергей Сергеевич, - и что же такое сакральное у вас случилось?
Петухов зажмурил глаза.
-  Вы понимаете, вчера я… Ну, в общем,  сегодняшней ночью у меня на позвоночнике вырос рот.
Последнее слово будто повисло в воздухе. Повисла пауза. Петухову показалось, что тишина накрыла своим колпаком целый город. Сергей Сергеевич остолбенел. Чётки выпали у него из руки, но звука их удара об пол Петухов не слышал. Собеседник смотрел на него остекленевшими от неожиданности глазами. Петухову показалось, что в тишине они просидели как минимум сутки, прежде чем Сергей Сергеевич тихо и слегка испуганно спросил:
-    Как?
-   Да, Сергей Сергеевич, именно так, - не менее тихо и испуганно ответил Петухов, - вчера у меня весь день ломило спину, а сегодня ночью рот изгрыз простынь и матрас, не говоря уже о футболке. А по дороге к вам он испортил рубашку и почти добрался до пиджака, но что-то его остановило. Может, он уснул?
         Они помолчали ещё некоторое время. Сергей Сергеевич, как показалось, взял себя в руки и осторожно сказал:
-   Простите, а могу я на это взглянуть?
-  Да, да, разумеется, -  Петухов и, вскочив со стула начал быстро срывать с себя одежду, повернувшись спиной к Сергею Сергеевичу. Когда вся одежда на верхней половине Петухова кончилась, он слегка нагнулся и спросил:
-   Ну как, что вы об этом скажете?
На позвоночнике, аккурат между лопаток красовался закрытый рот. По-видимому, он действительно спал. Сергей Сергеевич подошёл поближе, разглядывая и оценивая происходящее. Он слегка коснулся пальцами рта на Петуховской спине и осторожно раскрыл его.
-  Потрясающе, - протянул он. В его голосе отчетливо слышались нотки восторга, - а зубы-то зубы… Просто заглядение! Ни одной  дырочки – кровь с молоком!
-   Вот именно, именно, Сергей Сергеевич. Теперь вы понимаете. Почему я тут так долго говорил с вами по поводу добра и зла и все такое?
- Да, да, да, Сашенька, понимаю, понимаю, - Сергей Сергеевич тщательнейшим образом обследовал спину Петухова.
-   Так, теперь говорить буду я, и, судя по всему, не меньше, чем вы. Давайте-ка мы под это дело дрябнем коньячку, а? Как вы считаете?
-  Не откажусь, - ответил Петухов и присел на стул. На душе становилось как-то теплее.
 
        Сергей Сергеевич выбежал в коридор, добрался до телефона, набрал номер мобильной связи и уверенным шёпотом произнес:
-  Это я. Слушайте внимательно: Петухова не трогайте. Я за него ручаюсь. Можете не беспокоиться, ваши грязные дела его не будут его интересовать, по крайней мере, ещё лет сто. Повторяю: Петухова не трогать! Он – мой. Никто в нём так не нуждается, как я. Он – мой пропуск. Прощайте!
        Вернулся Сергей Сергеевич с бутылкой превосходного французского коньяку и тремя рюмками.
-   А почему три? – удивлённо спросил Петухов.
-   А то вы не догадываетесь, почему, - хитро подмигнул Сергей Сергеевич.
- Сашенька, ваши проблемы заключаются в том, что вы изначально ошибаетесь, отделяя добро от зла, -  сказал он, разливая коньяк, - да, эти понятия полярны, но вы же не станете утверждать, что северный полюс лучше или хуже, чем южный? Или, например, что какой-либо из этих полюсов может существовать отдельно от другого? Это же глупо. И так же глупо оперировать такими понятиями, как добро или зло, отрывая одно от другого, - он внимательно заглянул в глаза собеседнику.
-  Голубчик, мне так много всего нужно вам рассказать. И я так счастлив, что наш разговор принял такой неожиданный поворот… - Сергей Сергеевич протянул одну наполненную рюмку Петухову, а две остальные взял в свои руки.
-  Саш, вы, когда свою рюмку выпьете, будьте добры, лягте грудью на стол, чтобы мне было удобно влить вам в спину вторую.
        Петухов, выпив привычным способом коньяк,  повиновался. После того, как содержимое рюмки исчезло в недрах петуховского позвоночника, Сергей Сергеевич встал перед Петуховым на левое колено и поцеловал его руку. Петухов почему-то не сопротивлялся.

……..

Всё остальное время храпит и вскрикивает во сне.
……..

Минуло несколько дней. Никто не мог найти Петухова. Он пропал. Был объявлен федеральный розыск. В связи с загадочным исчезновением, в квартире Петухова был произведен тщательный обыск, в ходе которого был обнаружен бумажный запечатанный конверт с видеокассетой, на которой была заснята удручающая исповедь киномеханика Свиристенко. Просмотр видеозаписи вызвал у присутствующих лиц крайнее недоумение. А по заключению специалистов Свиристенко оказался тяжело больным человеком. Но ещё более подозрительным был тот факт, что на конверте, в котором хранилась видеокассета, были обнаружены отпечатки пальцев второго убитого. Кроме них каких-либо следов на конверте обнаружено не было.
Путем логических умозаключений расследование пришло к выводу, что подполковник Петухов каким-то образом причастен к обоим преступлениям. А по прошествии ещё какого-то времени на имя конторы, где он служил, пришло письмо написанное самим Петуховым. Адрес точки отправления письма установить не удалось. Оное прилагается:

«Приступы немотивированной тоски и тревоги ещё донимают меня, но я знаю, что страх исчезнет, а потом будут отдавать мне почести и ордена булавками вкалывать в голую грудь. Поднимать на пьедестал под аккомпанемент горящих и падающих полу-вертолетов, полу-ангелов. А глаза свиты будут застланы слезами то ли гордости, то ли благодарности. После начнут нашивать бархатные эполеты с золочёной каймой на голые унылые плечи, и стану я сам собственный отец и сам собственный сын. И встречу собственный взгляд, брошенный в зеркало, словно ударившийся о какое-то упругое тело (отражаются также и звуки,  их отражение – эхо). И нравственность покинет провидение на милость софистики. Я завоевал всю землю и приобщил к своим мерзостям. Я вознесся до величия абстракции».