Платонов игра с огнем

Полный текст:

http://www.nlo.magazine.ru/scientist/30.html

Также объектом нарративизации становятся особенно живые фигуры речи. В "Счастливой Москве" героиня пытается зажечь сигарету на середине прыжка с парашютом - что приводит к катастрофическим результатам:
Москва отворила дверь аэроплана и дала свой шаг в пустоту; снизу в нее ударил жесткий вихрь, будто земля была жерлом могучей воздуходувки, в которой воздух прессуется до твердости и встает вверх - прочно, как колонна; Москва почувствовала себя трубою, продуваемой насквозь, и держала все время рот открытым, чтобы успевать выдыхать внизывающийся в нее в упор дикий ветер. Кругом нее было смутно от тумана, земля находилась еще далеко. Москва начала раскачиваться, не видимая никем из-за мглы, одинокая и свободная. Затем она вынула папиросу и спички и хотела зажечь огонь, чтобы закурить, но спичка потухла; тогда Москва скорчилась, чтобы образовать уютное тихое место около своей груди, и сразу взорвала все спички в коробке, - огонь, схваченный вихревою тягой, мгновенно поджег горючий лак, которым были пропитаны шелковые лямки, соединявшие тяжесть человека с оболочкой парашюта; эти лямки сгорели в ничтожное мгновенье, успев лишь накалиться и рассыпаться в прах, - куда делась оболочка, Москва не рассмотрела, так как ветер начал сжигать кожу на ее лице вследствие жестокой, все боле разгорающейся скорости ее падения вниз 19.
Выжив, несмотря на падение, "Москва выползла из-под оболочки всесоюзной знаменитостью" - родилась новая стахановка. Этот отрывок привлек несколько недоуменное внимание Юрия Нагибина, который - поняв, что сама странность этого эпизода делает его значимым - не мог, однако, решить, в чем же тут дело 20. Процитированный эпизод - и пришедшая из-за него к Москве слава - кажутся менее странными, если на них взглянуть в контексте речи Сталина на Первом всесоюзном совещании стахановцев (17 ноября 1935 года):
Бросается в глаза прежде всего тот факт, что оно, это движение, началось как-то самопроизвольно, почти стихийно, снизу, без какого бы то ни было давления со стороны администрации наших предприятий... Стало быть, стахановское движение зародилось и развернулось как движение, идущее снизу. Именно потому, что оно зародилось самопроизвольно, именно потому, что оно идет снизу, оно является наиболее жизненным и непреодолимым движением современности. Следует, далее, остановиться на одной характерной черте стахановского движения. Состоит она, эта характерная черта, в том, что стахановское движение разнеслось по всему лицу нашего Союза не постепенно, а с какой-то невиданной быстротой, как ураган [...] И вдруг - пламя стахановского движения объяло всю страну. В чем тут дело? Откуда взялась такая быстрота в деле распространения стахановского движения? [...] Вы видели здесь Стаханова и Бусыгина [...] Это люди простые и скромные, без каких бы то ни было претензий на то, чтобы стяжать лавры фигур всесоюзного масштаба. Мне даже кажется, что они несколько смущены тем размахом движения, которое развернулось у нас вопреки их ожиданиям. И если, несмотря на это, спички, брошенной Стахановым и Бусыгиным, оказалось достаточно для того, чтобы все это дело развернулось в пламя, - то это значит, что стахановское движение является делом вполне назревшим 21.
Такие сцены должны читаться как специфическая разновидность каламбура - игра с идеологической риторикой. Этот прием позволяет Платонову подчеркнуть мучительность взаимоотношений между риторической фигурой и ее основанием (означающим и означаемым), свойственную советской идеологии - дискурсу, в котором язык смело строит реальность, а не отражает ее пассивно. С этой точки зрения можно сказать, что излюбленный прием Платонова состоит в том, что он не только отмечает сказочную - иногда чудовищную - силу языка, но и обнажает и показывает фиг(уры) советской идеологии. Цитирование Сталина здесь особенно уместно - не только потому, что он представлял собой авторитетный голос большевизма, но и по той причине, что Сталин сам чувствовал первичность языка: