Падение

Он знал, что теперь наказание неизбежно. С каждой минутой, приближающей к концу страданий, все чаще билось сердце. Когда оно зазвучало, как набат в час в ночь беды или смуты, он почувствовал, как одежда прилипла к телу. Он беспокойно заметался по камере, пытаясь найти хоть какой-то выход. Напрасно. Даже стражника позвать невозможно – вокруг только молчаливые, будто искусственно пропитанные насквозь безмолвием огромные плиты. Ни намека на дверь или окно.
Он сполз по стене на пол, тихо скуля. «Боже, неужели они не дадут мне посмотреть на солнечный свет последний раз? И что за дикая казнь мне уготована? И за что? Я жил, как все!» Никто не мог дать ему ответа.
Наконец, у него осталось одно желание – поскорее получить свой яд, топор, камень на шею, или что там у них еще? Циркулярная пила? Раскаленные клещи?
Он ослабил воротник когда-то белоснежной рубашки и быстро поднялся, желая встретить их человеком. Ноги его уже не держали – сказалось нервное ожидание. Чтобы унять дрожь, он прижался к стене.
И тут пришли они. Прямо перед собой, на противоположной стене он увидел, как с шорохом отошла в сторону каменная плита. Кто они? Палачи или судьи? Яркий свет, слепящий глаза, погас. Они стояли молча, ожидая пока у него достанет сил подойти к ним. Он почувствовал – они не станут его хватать за руки, заковывать в цепи и волочить по плитам коридоров. Они стояли и ждали, а он ждать больше не мог. Еще немного и он разбил бы голову, гудевшую от мыслей и предположений об эти серые стены. Он двинулся навстречу.
Тогда один из них развернулся и медленно пошел вперед. Он послушно пошел следом и услышал, как закрылась дверь, и за ним последовал второй. Убить их? Убежать? Он осмотрелся. Сплошной коридор, плавно уходящий вправо и больше ничего. Сколько здесь таких камер, как та, из которой вышел он сам? Сотни, тысячи? Ни стонов, ни вздохов не пропускали верные неведомым стражникам плиты.
Впереди коридор заканчивался тупиком. Не будет спасенья. Он почему-то стал надеяться, что завершив круг, они снова отправят его в камеру и больше не придут никогда. Это и будет его смертью. Шедший впереди остановился у стены, перекрывающей коридор по правую руку от него, второй встал слева. Он подошел вплотную к стене, желая не видеть лиц стражников. Хорошо, если он их не знал, но кто мог за это поручиться? Медленно стена отошла в сторону, не открыв взгляду ничего, кроме полной темноты. Он постоял нерешительно, стараясь привыкнуть и что-либо увидеть, как двое мягко, но решительно втолкнули его внутрь. Мгновенно в сознании всплыл он сам с разбитым лицом. Однако на преграду он не наткнулся.
Он падал. Так вот как они решили его убить. Он судорожно замахал руками и закричал. Разум отключался. Он пытался представить себе высоту, с которой падал, но от ужаса мысли разбегались, как ртуть по пыльному полу. Он решил подсчитывать время, но ту же вспыхнула мысль, что он все равно забыл скорость.
Что-то настойчиво билось в виски, стараясь проникнуть в замутненное ужасом сознание, наконец, когда он твердо пообещал самому себе взять себя в руки, понял одну, но очень важную вещь – он падал давно. Насколько ему была известна высота самого крупного небоскреба, верх которого постоянно был укрыт облаками, он бы уже давно достиг первого этажа.
Падал ли он, или парил? А, может, стоит взмахнуть руками и он взлетит вверх? Эта мысль развеселила его и к тому же он падал так долго, что устал испытывать ужас от встречи с твердой поверхностью. Он раскинул руки и впервые почувствовал истинное наслаждение. Летел ли он, падал ли, но чувство легкости, отрешенности раньше было ему не знакомо. Он улыбнулся мысли о том, что стремясь наказать, они его сделали счастливым. Все еще улыбаясь, он почувствовал такую дикую усталость, будто на его плечи навалился весь мир. Было бы странным спать в таком положении, но ничего другого не оставалось и, так успокоив себя, он закрыл глаза и моментально отключился.
Его разбудил голод. Он несколько раз открывал и закрывал глаза, желая убедиться, что он в самом деле их открыл. Ничего. Все та же тьма и все то же чувство то ли падения, то ли парения. И он все понял. Он может летать, падать, кричать, звать на помощь, быть несчастным или счастливым, но никто больше не оставит на полу камеры еду, пока он спит. Они могут гордиться званием человека – ведь он не был казнен и от самоубийства они его уберегли надежно.
В его объятиях была сама бесконечность, он же хотел лишь одного – серую каменную стену камеры, по которой можно медленно сползти на пол, выражая отчаяние.