Ловец вдохновения

- Чёрт! Чёрт! Чёрт! За пол года ни одной стоящей строчки! Я что, дурак? Исписался? Ни одной, ни одной идеи! Мне уже, наплевать! Я разобью, эту бездарную голову об стену! Ну, хрен с ним, что она моя, в таком виде она, даже дворнику не нужна! Прощай! Прощай родная, большая и такая глупая, моя голова. Я прощаю тебе всё, из-за чего я столько страдал в юности, и сейчас страдаю, старый сорокалетний дурак! Прощай! Только ещё один стаканчик, и всё! Решил, об стенку, и никакого прощенья!
Лаки был личностью мужского рода. Безобразной наружности. С лицом бледно жёлтого цвета, с напухшими мешками под глазами, а глазками маленькми и узкими. С носом, на котором, все его пороки, можно проследить по пересплетению сосудов и вен, выходящими наружу. Пороков было так много, что нос Лаки, выдерживал с трудом упавший на него порочный груз. Он (нос) с трудом тащившиий, все эти годы, скопившуюся кучу неудач, (удач у Лаки было намного меньше) клонился всё ниже и ниже. Иногда встрепенувшись, подымался из грустного уныния, что было крайне редко, только в моменты, когда Лаки и нос, угощали дармовой выпивкой.

- Ты пойми, Лаки! Это не убедительно. Я не верю! Нет! То, что ты написал, это… как сказать, так чтоб тебя не обидеть? Лаки! Мы! И я в том числе, мы это не купим! Я не верю, Лаки! Не обижайся, это не трогает! Никого! Извини, Лаки! Это мы напечатать, не можем. Это бледно, не ярко. Лаки! Брось пить, наркотики, тоже брось! Совет такой! Ты же гений, Лаки! Но печатать? Лаки …, дружише!

- Да я, да мне, растроиться? Не дождётесь! Всегда пьян, всегда весел? Всегда пьян? Да…. Ну может. Но всегда ли весел? - Лаки заплакал - Мне вас, вас всех так жалко. Я Лаки, а вы? Вы кто? Вы не Лаки, и даже рядом, стоять, думать, как Лаки у вас не получится! Никогда! Потому что…. - Лаки скрутил кукиш.- Вот так! А Лаки, он на то и Лаки! Вы же на мне! Миллионы заработали! На Лаки, а теперь, меня как собаку бездомную? Я напишу! Не убедительно? Будет! Ещё как убедительно! Всем! Лаки, пошатываясь, брёл по тёмной улице. Настроение у него было прескверное, в издательстве, ему снова отказали. Об авансе не могло быть и речи.

Он остановился напротив дверей одного из маленьких баров, не претендующего на респектабельность. Входная лестница была залита чем-то липким, бурого цвета. Один из двух фонарей освещавших вход, был разбит. Из-за обшарпаных дверей доносились громкие голоса уже не совсем трезвых людей. Раздался звон разбитого стакана. Послышался звук падающего стула. Громкая ругань. Дверь распахнулась, по ступенькам как мячик весело подпрыгивая головой, на каждой ступеньке, скатился какой то человек. Его поступательное движение закончилось у ног Лаки. Человек с разбитым лицом, скатившись по ступенькам, на секундочку притворился мёртвым у ног Лаки. После, не поднимая головы, облевал Лакины ботинки.

- Это не мой день - подумал Лаки.

Он даже не пнул хама по лицу облёваным ботинком. Ему было грустно. Очень трезво и очень печально. Хотелось выпить. Но денег….

- Ай! Лаки, Лаки! Старый друг! Эй, Лаки! Ботинок убери! Промокнешь, без дождя! Пни, пни его! Если ботинки чистить не хочешь.

- Поздно, - Лаки грустил - ботинок всё равно не вернёшь. Пойду напьюсь! Платишь? Хотя, если честно я тебя не помню. Ну, если платишь, пошли!

- Пошли Лаки, пошли!

Лаки повеселел и тут же подскользнулся на мокрых ступенях. Знакомый незнакомец успел поддержать, иначе Лаки нужно было бы не в бар, а химчистку.

- Везёт! Чёрт возьми!- подумал Лаки и забыл о ботинке.

Дверь открылась. Вошли.

- Бармен! Два по сто! Мне и моему другу!

Бармен удивлённо посмотрел на Лаки.

- Друг платит! - гордо произнёс Лаки - и побыстрей!

Бармен пожал плечами, поставил два бокала на барную стойку, достал бутылку, налил…

Лаки лежал за входной дверью и рассуждал, ровно на столько, на сколько позволяла голова в пять утра, после перепоя.

- Пиво бы! - на этом месте мысли терялись, и привести их в сотояние более или мение понятное к воспреятию, не было ни какой возможности. Они, мысли, летали по черепной коробке, стукались об стенки, создавая при этом не вооброзимый шум. Лаки хотелось думать, лёжа на полу в коридоре, но шум в голове отвлекал.

- Пиво бы. - другие мысли бешено, носились внутри головы, и поймать их не было ни какой возможности.- Про пиво, тоже не плохо, - подумал Лаки, устав бороться, но встать не смог.

Звонок звонил. Звонил долго и нудно. Звонил, звонил, звонил, на то он и звонок. Чтоб он здох! Звонит, падла!
Надо подняться, надо! Лаки стал шарить руками, нащупал скамейку, уже хорошо! Привстал. Подойти к глазку, но скамейка в руках?

- Иди Лаки, иди! - В уши кто-то шепчет, небось черти. Подошёл. В глазок взглянул. Точно! С погонами стоят! Черти!

Лаки задумался.

- Жить или не жить? Быть или не быть? Открывать, или на хрен послать? Была не была!

Трудно, Лаки. Ну!

- Да пошли вы! Документ, есть?

- Есть! Три целых документа!

- А от прокурора, бумага с печатью есть? - соображалось с трудом, больше о милиции не помнилось ничего.

- И от прокурора, и от участковова тоже, открывайте!

- Врача?

- Какого врача? Ты что нам голову дуришь? Открывай, последний раз просим!

- Какого, какого участкового. Так я здоров - Лаки замялся - не совсем конечно, к десяти, точно буду! Как огурец! - Лаки задумчиво крутил в руках табуретку. - Не открою! В десять, и не раньше! Что это за мода к писателю ни свет, ни заря вламываться! Может в процесе я! Сосед сука, настучал! Так вы к нему и идите! А я, я творю, не до вас! Я буду жаловаться! Я всех генралов ваших…

Лаки не успел договорить (знаю!), как дверь вылетела. Он так и остался стоять с табуреткой в руках, слегка покачиваясь. Вслед за дверью в квартиру влетели люди с автоматами и масками на головах. Лаки покачиваться перестал, но табуретку из рук не выпустил.

- Бросай! На колени! Лицом вниз! Руки за голову! - закричал первый в маске, появившися после двери, наставив дуло автомата Лаки в голову.

- В кого бросать? - через секунду Лаки понял, что шутка вышла не совсем удачна. Ни у что? Ну болен, нажрался, не узнал. Но зачем так бить? Может и про генералов не прав, так что? Теперь без печени и почек жить? Табуретка со сломаной ножкой валялась на середине коридора, Лаки с отбитой печенью лежал у стенки, и плевался кровью. А дверь? Лаки не думал про дверь. Он вообще не о чём не думал.

Больше, Лаки почти не били. Его выволокли из квартиры. Стащили по лестнице на улицу, при этом иногда ударяя голову Лаки, то об ступеньки, то об перила. После закинули в машину. Закинули с третьего раз, первые два не получились. Милиционеры, наверное, устали за целый день, и по этому два раза промахнулись. Стуча Лаки об борт машины, об дверцу, колёса, один раз даже об ручку, носом. Ну разве это били?

Когда Лаки смог открыть глаз, второй открываться не захотел. Он увидел портрет президента на стене и ноги трёх человек. Он с трудом сосчитал, одна нога, две ноги, три ноги…. Досчитать ему не дали. Кто-то его поднял и усадил на стул. А что считать? Шесть! Морды три, а инвалидов здесь не держат. Значит, шесть ног!
Хотелось курить. Во рту была, сухо - мокрость. Сухо, это потому что в баре нажрался, а мокро потому что, кровь из разбитых губ хлещет. Но от этого, меньше пить не хочется. Кровь, она солёная, тем более своя, не напьёшся.

- Имя!

- Чьё? - Лаки с трудом пошевили разорваными на ласкуты губами.

- Ты да шутишься! Твоё! Мало? Отвечай!

- Моё? Я и так скажу, бить зачем? Лаки.- И потерял сознание.

- Не он! Точно не он! Ты посмотри, толстый, пьяный. Пьяный точно не смог!

Опера задумались. Лаки не подавал признаков жизни на стуле. Но на это, ни кто не обращал внимание. Опера думали.

С грохотом упал стул. Лаки свалился на грязный пол. Опера думать перестали. Начали бить, но не сильно, а так, чтоб знал - когда опера думают, мешать нельзя. Били зря, Лаки всё равно ничего не чувствовал. Одно им было известно, что жив, пока.

- В камеру его!

Рабочий день закончился. Хер на него! Пора по сто, а тут этот малахольный, не даёт раслабиться. Ну пнули ещё по разу. В камеру. А сами, пошли. Завтра поговорим, если выживет.

Били. По щекам били, я не обижаюсь. Кому охота в камере с трупом, ночь коротать? Правильно! Никому!

Меня как забросили, так не дышал совсем. Бродяги, бомжи выручили. Массаж на сердце, среди них тоже врачи попадаются. Дыхание, рот в рот. Тьфу! Спасибо! Хорош целоваться. Сигаретку бы! Поднесли.

С утра другое дело. И говорят уважительно, не бьёт никто. По протоколу.

- Имя?

- Получите!

- Фамилию? Где работайте? Пол?

- Получите! Сам не видишь? Пол тот! А за что? Хотелось бы знать?

Глаз пока не открывался, набили сильно. Покормили бы.

- В баре был?

- Был.

- Пил?

- А то!

- Сядешь!

- За что? Я писатель, за что это так и сядешь? За то, что пил? Что нельзя?

- Говоришь не за что? А мужика кто замочил? А? Волк позорный! Милицию в дом, кто не пускал? Орал про свободу, кто? Про ментов продажных?

Лаки склонил головоу, слеза скатилась из его уже сутки некормленого тела.

- Не я! Ментов, точно не я!

- А мужика?

- Какого мужика?

- А такого! Под баром! Кто тебе на ботинок, того - наблевал!

- А я того! У меня свидетели! - Лаки облизнул пересохшие губы - Пить хочется!

- Пить, ты это погоди! Скажи, мочил мужика?

- Сначало пить, а потом скажу.

Следователь налил стакан воды. Лаки жадно схватил стакан. Выпил.

- А сигаретку?

- Пожайлуста! - кто- то протянул папиросу.

- Ну?

- Что, ну? Незапрягал! - Лаки положил ногу на ногу, дымя папироской.

- Ты мужика пришил? Быстро, не задумаваясь, отвечай! - опер стукнул кулаком по столу.

У Лаки от неожиданости, подпрыгнула нога и выпала папироска. Лаки вскочил, вытянулся по стойке смирно.

Лаки, так быстро думать не привык с детства, задумавшись над вопросом, он потянулся за папироской, упавшей на пол. И только он достал её, как на руку опустился сапог.

- Отвечай!

- Закатилась!

- Куда?

- Под стол!
- Кто?

- Папироска!

- Так и запишем, на вопросы отвечать отказываеться, ведёт себя вызывающе, сотрудничать с работниками милиции игнарирует.

Сапог (или хозяин сапога) стал по тихоньку, по чуть-чуть, размазывать Лакину ладонь по полу. Не спеша, с чувством, втирать его руку в щели между досками пола.

Милиционер, котороый писал, оторвал глаза от протокола.

- Сеня скажи? Как правильно писать, игнарирует или агнорирует?

Сеня увлечёный рукой Лаки, буркнул:

- Ананирует!

- Ну ты Сеня, и юмарист! Напишу, отказывается.

Лаки не выдержев боли, корчась на полу, прокричал:

- Какая разница! Ногу убери! Я не ананирую, и не игнорирую, мужика тоже не мочил!

Милиционер, удолетворённо:

- Заговорил, значит. Отвечай! По улице шёл?

- Шёл.

- У бара стоял?

- Стоял.

- Мужик, тебе на ботинок наблевал?

- Мне.

- Сеня убери ногу! Это уже наш человек. Колоться начал. Потом пил?

- Пил. - Ответил Лаки, сидя на полу потирая руку.

Следователь задумался. Потёр виски руками. Посмотрел, на сидящего на полу Лаки. Улыбнулся. После, как гаркнет:

- Мужика завалил?!

- Мужика не валил!

Следователь снова улыбнулся:

- Нет, это не наш человек, Сеня!

Лаки, помня Сеню, поднял руки как можно выше, и закричал.

- Шёл? Шёл! Стоял? Стоял! Блевал? Блевал! Ну не мочил я! И не надо Сеню!

Следователь, грустно посмотрел на Лаки.

- Я понимаю, тоже человек. Шёл, стоял, пил и не мочил? А мужика того! Кто отвечать будет, а? То-то! А у нас статистика. - Надзидательно погрозил Лаки пальцем. - Сеня!

(Опять, Сеня!) - Устало подумал Лаки, и закрыл глаза…

2

… Лаки открыл глаза. Запрокинул голову и посмотрел на небо. А что небо? Небо было обыкновеным. Голубое. Медленно, чуть-чуть переваливаясь, с бока на бок плыли облака, неизвестно, откуда и куда. Между ними, большими, важными и пухлыми, проскакивали лучи солнца. Кружили маленькие глупые птицы. Большие чёрные птицы, почти не кружили, зато громко каркали, сидя на деревьях и гадя на прохожих. Лаки давно не видел прохожих. Лаки зажмурился, сильно ярко. Обыкновеное, да не совсем. Не в квадратики, не в клеточку. Какое небо правильней? То, или это? (Наверное, это! А может, то?) - подумал Лаки, вспомнив милиционера Сеню. Лаки осмотрелся по сторонам. Милиционера Сени и следака (так научили Лаки в камере) рядом не было. (Всё- таки, это!) подумал Лаки, и посмотрел на свои ботинки. Ботинки были в пыли, в засохшей грязи, но никак не в крови убиенного. Лаки вдохнул полной грудью, свободного и свежего воздуха. Наплевать! На Сеню и воообще! Свообода! Лаки поднял одну ногу, топнул, вторую, снова топнул. И пустился в присядку. Прохожие, стали оборачиваться - не каждый день, можно увидеть, как посреди улицы пляшет уже немолодой толстенький взъерошеный человек, совершено непохожий на пьяного. Один из прохожих понимающе улыбнулся, наверное, он тоже когда-то был клиентом заведения, перед дверьми которого танцевал Лаки. Лаки ещё поплясал минут пять, после чего отправился домой. Дом.

Дома было всё так же, как в тот день, когда Лаки его покинул в последний раз, не по собственной воле. Посреди коридора валялась поломаная табуретка, около стены засохшее пятно Лакиной крови, на кухне немытая посуда уже покрытая плесенью. Спасибо дворнику, дверь вставил!

Лаки не замечал весь этот бардак. Первые несколько минут, он стоял посреди комнаты, оглядываясь по сторонам, как будто не был здесь очень, очень давно. А прошло всего три дня, но какими долгими они ему показались. Лаки сел на диван, посидел. Встал, подошёл к телевизору, включил. Выключил. Походил по комнате, зашёл в ванную, открыл душ. Вышел в коридор и стал срывать с себя одежду. Оставшись совершенно голым, сгрёб всё в кучу, отнёс на кухню и затолкал в мусорное ведро. После прошёл в ванную, встал под душ. Хорошо!

Простояв под душем, наверное, с час, Лаки закрыл кран, вылез из ванной, не вытираясь, мокрый прошёл на балкон, и закурил. Мысли и чувства, распирали Лаки как воздушный шар. Ему казалось, что он сейчас или взлетит, или лопнет. Бросив сигарету и плюнув на головы прохожих, Лаки прошёл в комнату. Он отключил телефон и дверной звонок, поставил пишущию машинку на стол. Взял тряпку и стал тщательно вытирать с неё пыль. Оттирать засохщие на клавишах пятна разлитого вина и пива. Возился он с машинкой часа три. Закончив, отошёл от стола, любуясь своей работой. Машинка сверкала как новая. Лаки облизнул пересохшие губы, в предвкушении на секунду прикрыл глаза, пододвинул стул. Сел, немного поерзал, глубоко вдохнул, и опустил руки на клавиши.

Так хорошо, ему ещё никогда не работалось. Он забыл, что надо спать и есть, он даже забыл, что нужно курить! Слова ложились на листы стройными рядами, без помарок и исправлений. Мысли текли спокойно и плавно, не прыгая как обычно, не обгоняя друг друга, и не запаздывая. Спокойно дожидаясь своей очереди.

Лаки не разгибал спины, глаза его блестели и казались чуть-чуть сумашедшими. Да и вообще, вид голого, немолодого человека третьи сутки склонившегося над печатной машинкой, в самом деле, вызывает опасение, в его психическом здоровье. Тсс! Не мешайте! Вдохновение - странная штука. Никто не знает откуда оно берётся и куда девается. Не вспугните!

Лаки очнулся на четвертые сутки. Он аккуратно собрал напечатаные листы, которые были разбросаны по всей комнате. Сложил в портфель и направился к двери. Эй! Лаки! А одеться? Не слышит.

Лаки распахнул дверь, раздался визг, звон разбитых бутылок. Соседка, будь она не ладна! Лаки открыл дверь, соседка вставила ключ в замочную скважину, за кефиром ходила. Обернулась на звук открывающееся двери. Здрастье! Стоит Лаки, голый и с портфелем. У неё это здрастье, в горле и застряло. А потом прорвало, как завопит! Авоська с бутылками, из рук выскользнула, об бетоный пол, хрясь! Ладошками глаза закрыла и орёт, как резанная! Будто голого мужика с портфелем никогда не видела! Цаца!

Посмотрел Лаки, туда, куда соседка рукой указывала. Сказал, извините, и закрыл дверь. Вспомнив, что не оделся. Пожал плечами, и что орать на весь город? Забыл одеться, с каждым может быть. Оделся, вышел из квартиры, переступил через лужу, безвремено погибшего кефира и побежал в редакцию.

3.

Фурор! Ай да Лаки, ай да сукин сын!

- Ну, ты Лаки, ну не ждал! Не ожидал! - К Лаки подбежал главный редактор. Смешной, однако, руку тряс так, что оторвать хотел, лез целоваться. Не досуг! Пресс-конференция.

Лаки сопротивлялся, как мог, но с одной стороны главный редактор, а с другой тот, кто гонорары выдаёт, морда бандитская! Попробуй не пойди! Зашли в зал, сели, Лаки прищурился.

- У нас вопрос, - вскочил такой волосатый, с серьгой в ухе, - Что вы чувствовали, когда писали этот бестселер?

Лаки пожал плечами, решив промолчать, улыбаясь дурацкой улыбкой, журналистам. Ну дурак, что возмёшь?
А этот с серьгой всё не унимался!

- А когда к вам пришло вдохновение? - спросил, и так себе ехидно улыбается.

Лаки вскочил, посмотрев на охранявших милиционеров, опрокинул стол, дотянулся до проколотого уха, и стал его топтать. Крича при этом:

- Вот вам! Журналисты хреновы! Менты, суки позорные! Козлы, бля!

Менты его, еле от уха журналиста отодрали. Даже серёжку, хотя и расплющеную спасли.

Премий за роман, после, Лаки получил кучу. Но на каждом конкурсе, или презентации требовал, что бы, этих, в форме, близко не было! Его, конечно, понять можно.

А когда его спрашивали, кто же убил, того мужика рядом с баром, в вашем романе? Лаки пожимал плечами и отвечал: Не знаю!

И вообще, ну правда, какая разница?