Правила игры без правил

1.

В салоне самолета всё располагало ко сну: мерный гул моторов,  приятный  полумрак, мягкие  кресла.  Директор  завода Андрей Игнатьевич Ёлкин, плотный мужчина лет пятидесяти, откинувшись на спинку кресла, дремал. Нужно хоть немного успокоиться.  Возвращаясь из Москвы после нервного разговора в главке, он снова и снова прокручивал в памяти фрагменты  спора с Кружилиным, толстым коротышкой, смотревшим на него с нескрываемым пренебрежением.

– Ты чего мне лапшу на уши вешаешь?! В Новосибирске такой же завод, но пока держится на плаву. А ты  паникуешь.

– Не знаю, как там, в Новосибирске, но  я гнал программу из последних сил. Вы же сами торопили, подгоняли, а теперь вся эта мура никому не нужна?

– Как ты не понимаешь, – не всё от нас зависит. Страна рушится! И не мне ты программу гнал. Твоя продукция нужна  Родине…

– Зачем же так примитивно? Я уже третий месяц не могу зарплату выплатить. Так – не далеко и до взрыва. И крайним буду я, а не вы!

Кружилин встал из-за стола и заходил по кабинету. Потом остановился у окна и грустно посмотрел с десятого этажа на улицу, где кажущиеся маленькими люди и машины торопились, мчались в разные стороны, словно муравьи в растревоженном муравейнике. Он понимал директора Ростовского механического.

– Финансирование в этом году хуже, чем в прошлом. Что я могу сделать? Как дать денег, когда их  нет?! Вот жизнь настала! Бюджет дырявый по всему полю! Не помогут ни крайние, ни центральные, если нет вратаря! – Потом, уставший повторять целыми днями одно и то же, резко спросил: –  Чего хочешь?

– Хочу за отгруженную продукцию получить деньги.  Хоть частично. Мне бы с людьми рассчитаться.

– Деньги ничего не стоят, когда нет любви. Положим, ты рассчитаешься с рабочими. Нет, нет, я говорю – положим. А на следующий год у тебя не будет госзаказа. И что ты станешь делать?

– Но любовь без денег тоже не сахар. Мне что-то рабочим говорить нужно. А не будет госзаказа, отпущу людей в отпуск без содержания…

– Ладно, Ёлкин. Что ты за директор, если не можешь с народом как следует поговорить?  Получишь  свои деньги. Но твои настроения мне не нравятся. Ты же руководитель! Понимать должен. А деньги не пахнут, но улетучиваются. Посмотрим, что ты запоёшь в марте…

Андрей Игнатьевич открыл глаза и посмотрел на главного инженера, крепкого тридцатипятилетнего парня, сидящего рядом. Тот углубился в разгадывание кроссворда. Это  руководитель новой формации. Андрей Игнатьевич понимал, что он далеко не всегда поддерживает его, но ценил в нём принципиальность и  умение нестандартно мыслить.

– И что ты по этому поводу думаешь? – отвлёк Андрей Игнатьевич сотрудника от кроссворда. Тот посмотрел на шефа, потом проговорил так,  будто об этом размышлял всё время.

– Такого поворота событий, собственно, и стоило ожидать. Рушатся связи. Гиганты машиностроения умирают… А мы влезли в Афганистан и сжигаем людей и материальные ресурсы…

– Ну, это уже большая политика. Ты о нашем заводе скажи, как выживать?

– А я говорил много раз, только меня не слышат. Зачем нужно было прокручивать деньги в коммерческом банке?

– Не тебе об этом спрашивать! Надеялись, на полученные проценты провести хотя бы частичную модернизацию производства. Ты же знаешь, что банк рухнул, вся эта затея лопнула, как мыльный пузырь, оставив нас с голым задом.

– Знаю, и вот что вам скажу: напрасно вы ходите на поводу у Крутого. Евгений Иванович – крепкий экономист, но и авантюрист порядочный. Компьютер имеет преимущество перед головой потому, что им пользуются. Головой нужно работать! И ещё – уменьшить инфраструктуру. А то у нас на балансе и поликлиника, и детские садики, и школа…

– Разве это не для людей?

– Для людей. Только, если мы загнёмся, и они тоже за нами последуют. Пусть  учатся выживать.

– Да, Леонид, – Андрей Игнатьевич откинулся на спинку кресла, – прав был Искандер, когда говорил, что кризис государства, это когда каждый считает себя умнее правительства. Когда избрали Горбачёва, все понимали, – нужны перемены. Его поддерживали. А к чему всё привело?!

– Правильно, хотя и до Горбачева в магазинах не было ни колбасы, ни сыра…

– Но, что же нам делать? Крутой…

– Нужно взять кредиты и срочно переориентировать производство на  выпуск нужных товаров.

– Умник! Кредиты придется отдавать. А для выпуска новой продукции необходимы профессиональное изучение рынка, перестройка производства, – это больших денег стоит.

– Проще  ничего не делать и плыть по течению. Скоро люди начнут уходить с завода. А это самое страшное. Найти квалифицированных рабочих  трудно.

– Ты мастер утешать!

– Лесть – стиль врагов.

– Да знаю, что ты не враг. Но от этого не легче. Все вы лояльны в дни получки, а сейчас, когда три месяца не выплачиваем зарплату, – вольнодумцев  много.

Главный инженер промолчал. Ему не хотелось снова и снова убеждать шефа в очевидном.

Леонид Николаевич Светлов сразу после института работал на заводе в отделе главного конструктора. Очень скоро  занял кабинет своего начальника, когда тот ушёл на пенсию. Ещё через пару лет его назначили начальником производственного отдела. И вот он – главный инженер. Выше среднего роста, с ровными соломенными волосами, зачесанными назад, серыми глазами под выгоревшими бровями и  носом с едва заметной горбинкой. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Разговаривать не хотелось. Ещё год назад он настаивал на модернизации производства, налаживание выпуска новой продукции, но, видимо, был недостаточно убедителен. Поэтому в том, что сегодня завод находится на краю пропасти, считал виновным и себя, понимая, что неминуем крах, если не придёт в голову какая-нибудь спасительная идея, да и не будет на то воля начальства…

Самолет подлетал к Ростову. Уже показались  серая лента Дона, белые квадраты полей с прогалинами,  дома, сверху похожие на кубики, скелеты деревьев. Бортпроводница сообщила, что в городе – минус десять.

«Не жарко», – подумал Андрей Игнатьевич и спросил Светлова:

– Тебя подвести?

– Да нет. Меня должны встретить.

Они прошли в здание аэропорта.

– Ну, будь! – попрощался Андрей Игнатьевич и пошёл к машине.

– Всего хорошего, – так же кратко ответил Леонид. Последний разговор оставил неприятный осадок в душе каждого.

Леонида  встречал седой высокий мужчина пятидесяти лет, с которым лет пятнадцать назад они учились в институте. Самый великовозрастный в их группе, успел окончить индустриальный техникум и поработать на заводе, жениться и родить дочь. Тем не менее – легко вписался в группу и пользовался уважением. Кубом его прозвали за то, что был он Василием Васильевичем Васильевым. «В» в кубе, а проще – Куб! После окончания института они вместе с Леонидом и Сергеем оказались на одном заводе. Но судьба у каждого сложилась по-разному. Василий, склонный к теории и экспериментам стал работать в центральной заводской лаборатории, ЦЗЛ. Сергей Петров трудился в механическом цехе сменным мастером. За эти годы дорос до заместителя начальника цеха. На заводе их дороги пересекались редко, но институтского братства они не забывали, сохранили тепло молодости и на дни рождения друг к другу ходили.

– Ты извини, что создаю лишние хлопоты. Мог бы и сам добраться.

– О чём ты говоришь? Собрались все свои. А без тебя – некомплект. Да и отлучился я на полчаса. Самолёт прилетел во время.

–  Как у тебя в ЦЗЛ? Все экспериментируешь?

– Что ты имеешь в виду?

– Ваше предпринимательство. Вам же дали самостоятельность!

–  Самостоятельность! Обдираете нас, как липку. Столько накладных расходов.

– Зато –  хозяева! Распоряжаетесь своими деньгами. Не скажи, доброе это дело – самостоятельность.

– Лучшее в добрых делах – это желание их утаивать.

– Ты не скромничай. Я не конкурент.

– Бизнес – заменитель секса. Увлекает – аж дух захватывает. У нас разработали светоотражающую краску. Один завод наладил её производство. Юридически мы все оформили, и он нам отчисляет за каждый килограмм проданной краски пять процентов. Предложили её дорожникам, они ею столбики красят, дорожные знаки делают. Не успеваем наращивать производство. Из других областей за нею приезжают. Себестоимость невелика, а прибыль приличная.

– А что раньше-то не предложили такую краску?

– Это никому не было нужно. В том-то вся  штука. Собственность была обезличена, ничейная, общая.

– Ладно. Ты мне лекцию по политэкономии не читай. Я знаю правила бизнеса – продать то, чего у тебя нет, тому, кому это не нужно. Сколько сейчас развелось бизнесменов, продающих воздух?!

– Напрасно ты так. Лаборатория работает, как никогда раньше. Бизнес, как автомобиль: сам катится только вниз.

– Да ладно тебе! Не заводись. Сергей будет?

– Он с  Лялей уже за столом.

Они подъехали к большому панельному дому.  Из квартиры на четвертом этаже слышались звуки музыки.

– Звукоизоляция у нас…

– Не говори. Если когда-нибудь разбогатею, обязательно куплю частный домик.  Надоела эта коммуна. На лестницах – общественный туалет, грязь. Да ещё рядом поставили пивной ларёк. Вот и бегают все забулдыги в подъезд. Куда же им деться?

Дверь открыла рослая девушка.

– Даша, неужели это ты? – воскликнул Светлов, обнимая дочь друга. – На улице бы не узнал! Ну и красавица! Здравствуй! Поздравляю тебя с днем рождения отца…

– Здравствуйте, дядя Леня, – смущенно ответила Даша, стесняясь поднять глаза. Из всех друзей родителей она выделяла  его – красивого, остроумного, вызывающего у неё какой-то внутренний трепет и необычное волнение.

Даша училась на четвертом курсе университета. Мечтала заниматься теоретической физикой, больше всего любила читать фантастические романы и детективы. Говорила, что заставляют думать. Ещё она любила  мечтать о будущем развитии науки и техники и спорить о том, как следует жить, чтобы меньше было обиженных и голодных.

– Привет, Лёнечка, – вышла к гостю Вера, жена  именинника, полная крашенная блондинка. – Как здорово, что ты всё-таки прилетел.

– Не всё от меня зависело. Шеф в главке организовал Сталинградскую битву и, кажется, со всеми переругался. Так что нас  ожидают тяжёлые времена.

Вера преподавала в школе историю, и упоминание о Сталинградской битве вызвали у неё нехорошие ассоциации.

– На войне жизнь падает в цене. Не пора ли вам с Васей уходить с завода? Организовали бы прекрасный дуэт. Смотри, сколько людей бросили государственные предприятия, и ничего с ними не случилось. Процветают. Важно – не пропустить момент.

– Нет, Веруня, я пока не готов.

– А к войне с ветряными мельницами  готов?

– Ты же знаешь, – из глубины комнаты отозвался Сергей. – Победа обходится дороже, чем поражение.

– В том-то и дело, – согласился с ним  Леонид, проходя в комнату и здороваясь. – Любая война – глупость, которая не искупается победой. Но этого шеф не понимает. Он твердолоб и прямолинеен. Надеется на свои заслуги. Но воевать с главком – что плевать против ветра.

Потом  открыл кейс и передал подарок имениннику.

– Куб, мне кажется, тебе этот кошелек пригодится. Пусть он всегда будет переполненным. Что ни говори, но счастье и в деньгах тоже!

– Как говорится, счастье не в деньгах, а в их количестве. –  Именинник взял подарок и с восхищением показал его гостям. – Знает мою слабость к красивым вещицам, – сказал он, разглядывая кошелёк. Потом, увидев вложенную стодолларовую купюру, посмотрел на Леонида.

– Это, чтобы деньги водились.

– Ну и ну…

Когда все уселись и выпили за именинника, снова беседа потекла в привычном русле. Шутки и споры, воспоминания и прогнозы, анекдоты и семейные проблемы здесь обсуждали без стеснения.

– Послушайте свежий анекдот. Я к дочке заезжал, а новый муж Жени – доктор. Славный парень. Он выдал несколько свежих анекдотов о врачах. Больной лежит на операционном столе.  «Скажите, доктор, смогу ли я после операции играть на скрипке?» – спрашивает больной. «Конечно, сможете!»  «Как хорошо! Ведь я никогда не играл на скрипке до операции!»

Все смеялись, а Василий спросил:

– А что Женя? Никаких изменений?

Евгения Ивановна – бывшая жена Леонида, работала когда-то на заводе. Больше года назад  бросила мужа и сошлась с вдовцом-хирургом, который  оперировал её по поводу аппендицита. Вскоре они переехали в Москву.

– Скоро рожать будет. Так что я – свободен, как ветер. Вот дождусь, когда ваша Даша обратит на меня внимание, и тогда мы породнимся, а я вас  стану называть папой и мамой!

– Чего захотел!

– Каждый солдат мечтает стать генералом…

Даша улыбалась.

– Если дело во мне, то я согласна, –  она  впервые за этот вечер подняла на Леонида глаза, и в них Светлов увидел призыв,  и  первый  отвел взгляд. – У вас не хватит смелости на такой поступок. Всё боитесь оторваться от земли…

– Человек – животное плотоядное. Не отказывайтесь от мяса, – увидев смущение Леонида, переменила тему хозяйка.

– Я все больше на овощах. У меня холестерин… – Ляля почти ничего не ела, но это не мешало ей быть  пышкой.

– Не рано ли ты стала за этим следить? – спросил Василий. – Нельзя путать холестерин, который в продуктах с холестерином крови!

– Я и не путаю, но диета экономически меня устраивает.

– А я вообще на голодную диету перехожу. Хочу собрать деньги на машину, – поддержал жену Сергей. – Или йогой начну заниматься, стоять на голове, сидеть в позе лотоса. Говорят – помогает, чтобы отрешиться от этого бардака. Да, они и живут, наверное,  дольше. Йоги…

– Йоги никогда не отличались сильным здоровьем.  Средняя продолжительность их жизни – тридцать пять лет. Ни в Китае, ни в Тибете никогда не было много  долгожителей.

Вечер подходил к концу. Петровы стали собираться. Леонид жил в соседнем доме, потому не торопился. Они с Василием вышли на балкон и закурили.

– А если серьезно, как у тебя дела? – спросил Леонид.

– Пока на плаву, хотя сегодня даже трудно отыскать течение, чтобы плыть по нему. Сплошные водовороты, перекаты… Обиднее всего то, что правила игры меняют во время игры, а моими поступками руководит не целесообразность, не воля, не здравый смысл, а необходимость.

– Я знаю. Свобода трудна. Это тяжкое бремя. Легче всего от неё отказаться и снова вернуться  в стаю.

– Нет. Я уже никогда не смогу работать  на дядю. Вкусил  запретный плод свободы. А что у тебя? Так ли всё мрачно, как ты рассказал?

– А я ничего не рассказывал. Но хуже не бывает.  Тяжко смотреть на  агонию завода. И ничего сделать  не могу. Нужны большие деньги, чтобы перестроить, переоснастить производство. А жулье на ходу подметки рвёт. Воруют, распродают, просто дарят… От завода остались рожки да ножки… Нужно срочно акционироваться,  продать ненужный балласт… Хорошо бы заполучить какого-нибудь крупного инвестора. Но где его найдёшь? Да и кричат, что какие-то мифические секреты враги могут выведать. Какие у нас секреты?

– Секретность нужна, чтобы скрыть  низкий уровень  производства. Надо брать кредиты…

– И я это же говорил Ёлкину. Но он кредиты брать боится. На соседнем заводе кредиторы в счёт долга забрали два цеха! А нам что отдавать? Ёлкин хочет в аренду отдать второй механический. Сегодня нам модернизация не по средствам.

– Если бы американцы покупали только то, что им по средствам, экономика бы рухнула. Дурак твой Ёлкин.

– Это ты брось. Умный мужик, мудрый. К тому же не мой, а наш. Только под влиянием Крутого, да и живёт  ещё в той жизни, которая прошла. Сейчас новая начинается, а он этого не может принять. Не понять, а именно – принять.

– Куда он денется?! Жизнь заставит. Если не сделает коррекцию, окажется на обочине.

– Ты прав. Но, видимо, ещё не созрел… Я, пожалуй, пойду. Завтра – очередная говорильня. А оказаться на обочине обидно. Потому станут всеми силами цепляться за старые порядки, не понимая, что время прошло. И мне их жалко…

Когда Леонид ушёл, Василий сказал жене:

– Напрасно ты Лёньке сказала, чтобы он переходил в бизнес. Он – хороший парень, не глупый, грамотный, но бизнес – жёсткое дело. В нём нужно уметь  рисковать, а  это не такое простое дело.

– Ты видел, как он смотрел на  Дашу?  Этого нам только не хватает…

– О чем ты говоришь?! Ленька, и наша Даша! Ты другого ничего не могла придумать?!

В красном уголке второго механического в перерыве между первой и второй сменой  состоялось открытое партийное собрание. Небольшой зал не мог вместить всех. Люди стояли в проходах, толпились у дверей.

– Чего набилось-то столько людей? – спрашивал один рабочий другого. – Зарплату что ли дадут?

– Держи карман шире! Будут о мировой революции рассказывать…

– Да, ладно тебе! В самом деле, чего столько народу-то?

– А хрен его знает! Говорят, из Москвы директор деньги привёз…

На освещённой яркими лампами небольшой сцене за столом, застеленным традиционным красным полотнищем, сидел секретарь парткома, начальник цеха и председатель профкома. Выступал секретарь парторганизации цеха. Через десять минут после начала его доклада из зала стали раздаваться выкрики:

– Ты нам лекцию не читай. Лучше скажи, когда мы получим заработанные деньги?

– Как жить дальше? Откуда у нас запасы. Я уже вещи стала продавать.

– Директора сюда! Пусть скажет!

Докладчик, не привыкший к такому, только моргал и смотрел на президиум, мол, выручайте! Что мне им говорить?

Секретарь парткома, холёный мужчина лет пятидесяти, в чёрном костюме и в белоснежной сорочке, постучал ручкой по графину, требуя тишины, но зал успокаиваться не хотел. Тогда он встал и посмотрел в лица особо активных, ожидая, когда они, наконец, успокоятся.

– Товарищи! – сказал он буднично, как будто просто решил поделиться своими соображениями. – Вы посмотрите, что делается! Перед нами стоял тяжёлый выбор: страна длительное время находилась в застое, затронувшем все стороны общества, но особенно тяжело поразившем экономику. Мы хорошо понимали, что необходимы перемены. И наша партия возглавила перестройку, с таким энтузиазмом воспринятую народом.  Но по мановению волшебной палочки ничего не делается. Ускорение социально-экономического развития, совершенствование и модернизация хозяйственного механизма, гласность, построение правового государства, наконец, широкая демократизация всей нашей жизни требуют не только больших материальных ресурсов, неимоверных усилий  народа, но и времени.

Загипнотизированный ровным уверенным голосом секретаря, зал стал успокаиваться, когда вдруг из задних рядов раздалось:

– Чего ты нам лекцию читаешь? – встал старый рабочий огромного роста. – Мы уже видели борьбу с алкоголизмом. Вон, в Новочеркасске вырубили виноградники, которые выращивали сто лет! Кому это было нужно. Воистину говорят: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибёт! Но это все – политика. А есть хочется каждый день. Ты нам о нашей зарплате расскажи, секретарь.

Зал поддержал его гулом голосов.

– Пусть о деле скажет!

– Четвёртый месяц без зарплаты…

– Вы, Воронов, только недавно были на парткоме, да, видно, урок не пошёл в прок. Так и партбилет можно потерять! Выступаете против линии партии? Вы же коммунист, и вместо того, чтобы объяснять…

Но тут он увидел, что эта громадина пробирается  к президиуму. Секретарь не успел сообразить, что случится дальше, когда Воронов, наконец, добрался до сцены и, обращаясь к нему, сказал:

– Чего ты меня пугаешь? Да, я не согласен с линией партии! – Он достал из бокового кармана куртки партбилет и положил его на стол. – Я выхожу из партии! Сегодня не тридцать седьмой год! Что ты мне сделаешь? Арестуешь, или выгонишь с завода? Так я сам уйду, если зарплату не дадите. Это вы жиром заплыли, вас год можно не кормить! А у меня жира нету. Впору с протянутой рукой на паперти стоять. Или не понимаешь  таких простых вещей?!

Зал притих. Такого ещё не было, чтобы коммунист  так выходил из партии. Как они могут выгнать  Воронова, когда на нём всё держится: слесарь-наладчик шестого разряда. Без него через сутки производство захромает на обе ноги. Чтобы избежать обострения, начальник цеха предупредил резкие слова секретаря парткома. Он встал  и, укоризненно глядя на старого рабочего, произнес:

– Антон Никитич, садитесь на место. Погорячились, и хватит. Вчера из Москвы вернулся  Андрей Игнатьевич.  Скоро мы получим деньги. Он дал распоряжение в первую очередь погасить долги по зарплате.

Но Воронова не так просто было успокоить. Он взглянул на начальника цеха, и продолжал:

– Если до конца месяца не  выплатите зарплату, цех перестанет отгружать продукцию. Так нельзя с работягами. Им же жрать нечего, детишки голодными в школу ходят… А нам тут политинформацию читают…

Зал одобрительно загудел, а старик Воронов неожиданно легко спрыгнул с невысокой сцены и пошёл к выходу. Люди уважительно расступались, потянулись за ним. Очень скоро зал опустел. Рабочие выходили хмурые, не надеясь здесь получить ответ на свой вопрос: когда же, наконец, станут платить зарплату.
2.

Даше Васильевой не нравились парни её курса. После малоприятного школьного опыта общения с мальчишками,  поняла, что это не то. Она мечтала о красивой любви, страстных объятиях, неземных наслаждениях, а сверстники предлагали  торопливое барахтанье на диване в постоянном страхе, что придут родители, или какие-то коллективные оргии у Володьки Галкина, когда ребята, демонстрируя свою самостоятельность, пили вино и, цинично ругаясь, совокуплялись как собаки. Даша, после того, как однажды побывала в такой компании, надолго потеряла интерес к сверстникам.  Нет, ей хотелось настоящей любви.

Давно, ещё в девятом классе ей нравился Антон Рыбальченко, красивый белокурый мальчишка с голубыми глазами, длинными ресницами и белой, почти прозрачной кожей. Он легко краснел и слегка заикался.

Но однажды, когда они остались одни в классе  и Даша с надеждой ожидала, что, наконец, он скажет ей те самые заветные слова, Антон стал говорить о дурацких мультиках, и тогда она поняла, что он ещё просто не дорос. Потом перевела своё внимание на преподавателя математики. Сказала родителям, что хотела бы брать  дополнительные уроки,  и стала ходить  два раза в неделю к нему домой.

Валерию Михайловичу было двадцать семь. Они с женой, преподавателем биологии, жили неподалеку в небольшой двухкомнатной квартире. Даша занималась математикой с увлеченьем,  а дома, ложась в постель, часто представляла Валерия Михайловича  рядом с собой. Это возбуждало и  она, стараясь не спугнуть наваждение, доводила себя до  состояния бесконечного блаженства. Потом ложилась на живот, чтобы сохранить в памяти  пережитое ощущение, и засыпала.

А однажды, когда она сидела у него дома и решала задачу,  Валерий Михайлович подошёл сзади и склонился над ней. Даша слышала его дыхание, её волновал запах одеколона и,  отклонив голову, она прижалась к его груди. Этого было достаточно, чтобы между ними  возник электрический разряд. Он  взял её за плечи, повернул к себе, посмотрел в жаждущие глаза, и, убедившись, что правильно понял её движение, поцеловал в губы. Потом перенёс на диван, и торопливо овладел ею.

Даша не ощутила ничего похожего на то, что происходило с ней, когда дома в своей постели мечтала о такой близости.

Валерий Михайлович что-то говорил, обещал, о чём-то просил, но она ничего не слышала.

– Да не волнуйтесь вы так! ; успокаивала она его. ; Ничего страшного не произошло! Что мне готовить к следующему разу?

После этого всякий раз, когда она приходила к нему, он набрасывался на неё с жадностью изголодавшегося волка, торопливо  вёл к продавленному дивану и  наваливался всей тяжестью.  Так продолжалось около месяца. Потом понял, что если не прекратить, – скандала не миновать, и  перенёс занятия на время, когда дома была  жена. А ещё через пару недель Даша потеряла интерес к математике. У неё появились знакомые из старших классов, которые, хоть и не вызывали таких ощущений, но и не скрывались за высокими словами о любви. Вошедшее в моду  слово «кайф» хорошо отражало то, к чему тогда стремились Даша и её друзья.

Для себя она твердо решила, что никогда не будет пробовать наркотиков. Петька из десятого «В» уже тогда покуривал коноплю и разглагольствовал о «кайфе». Но Дашу это не привлекало.

Пролетели школьные годы. В университет Даша поступила без особых проблем. Но на первом курсе  чуть не бросила учебу. Ассистент, который вел у них семинарские занятия, стал её обхаживать. Однажды оставил Дашу в аудитории, и пытался сделать свое петушиное дело. Даша оттолкнула его, сказав, что не привыкла так. Поняв, что его не отвергают, а только требуют приличных условий, пригласил девушку поужинать.

В студенческом кафе они пили вино, ели мороженное, а потом он повёл её в общежитие, где занимал небольшую комнатку на третьем этаже.

В ту ночь Даша не пришла домой ночевать.  Ей казалось, что, наконец, нашла то, что так долго искала. Но всё оказалось совсем не так. Уже через пару дней она застала его с другой, такой же простушкой. И, самое удивительное, – парень совсем не смутился.

– А, это ты. Проходи. Как говорят французы, втроём будет веселей!

Даша от неожиданности даже растерялась. Потом со всего маха залепила ему пощечину и, хлопнув дверью, выбежала, твёрдо решив  бросить университет.

Старшим Васильевым стоило большого труда уговорить дочь не делать этого. Сначала Василий Васильевич хотел набить морду  обидчику, но Даша согласилась остаться, если он этого делать не станет.

Последние годы она как-то остыла к фантазиям. И только институтский приятель родителей, Леонид Светлов, вызывал у неё такую же истому, томление, какое она ощущала, думая об учителе математики.  После дня рождения отца  Даша  не переставала о нём мечтать.

Она позвонила на завод и попросила соединить с главным инженером Светловым Леонидом Николаевичем.

– Слушаю, – коротко откликнулся Леонид.

– Это – Даша, –  девушка несколько растерялась от сухого  тона.

– Какая Даша? Вы ошиблись номером.

Он хотел уже положить трубку, когда услышал:

– Даша Васильева! Мне нужно с вами встретиться…

– Даша! Вот не ожидал! У меня сейчас совещание, а часа в два окно до пяти. Ты где?

– Встретимся на углу Энгельса и Кировского.

– Буду  в пятнадцать минут третьего. Договорились?

– Договорились!

До назначенного времени не менее двух часов, и Даша решила пройтись по городу. Она надела стильную куртку, брюки, свитер и  пошла в город. Медленно брела  до остановки автобуса, размышляя, что  скажет Леониду. Вспоминала, как он смотрел на неё, и это волновало.

Подошел автобус, и она втиснулась в переполненный салон. Держась за поручень,  сжатая со всех сторон  пассажирами, Даша, словно цапля, стояла на одной ноге. Впереди преградил проход рослый парень в красной куртке и  вязаной шапочке. Дашин взор упирался в его широкую спину. Вдруг парень развернулся на сто восемьдесят градусов и, став лицом к ней, улыбнулся.

– Как здорово, что такая теснота в автобусе! – сказал он, рассматривая Дашу и при каждом качке прижимаясь к девушке всем телом.

– Это вас возбуждает? – спросила она, отстраняясь от него.

– Очень, – улыбнулся парень. – А вас разве нет?

– А меня – нет.

Даша пыталась обойти его и протиснуться вперёд, но люди стояли непроходимой стеной.

– Это называется, как сельди в бочке, – продолжал юноша. – Стойте… Я не буду вас тревожить. Умру холостым.

Даша улыбнулась и взглянула ему в лицо. Спортивный, конопатый, с курносым носом и серыми, почти бесцветными глазами, он смотрел на неё сверху вниз и улыбался.

– Я за вами наблюдал ещё на остановке. Неужели мы живём где-то рядом?

– Наверно. Ну и что?

– Тогда я имею шанс ещё раз вас  встретить.

– Вполне.

– Так, может, не стоит ждать, когда это произойдет, и встретиться сегодня?

– Ну и напор! На грани нахальства. Если когда-нибудь этого захочу, я вас уведомлю…

– Каким образом?

– Оставлю записку на остановке!

– Вы шутите! А я  серьезно…  верю в судьбу и…

– Следовать судьбе – геройство, но мне на следующей выходить, так что пропустите, пожалуйста!

– Так всегда. Только добрался до сути, как приходится выходить. Но, ведь, и я могу выйти!

– Не стоит. Меня должны встретить.

– Не может быть, чтобы я так ошибся! Бог иногда ошибался. Я – нет! Вы же не замужем!

– Ладно. Поговорили. Встретимся на остановке!

Даша стала пробираться сквозь толпу, работая локтями. Когда она пробиралась мимо парня, тот взял её за плечи и, подталкивая к выходу, незаметно пожал руку. Даша только взглянула на него и улыбнулась. Вот такое желание она бы хотела увидеть у Леонида. Но как он отнесётся к её идее?! С чего  начать разговор?

Выйдя у института народного хозяйства, Даша перешла Ворошиловский проспект и медленно побрела по Энгельса в сторону Кировского. Было без четверти два, когда она пришла к перекрёстку, не зная, куда себя деть. Прогуливаясь по тротуару, не заметила, как оказалась у парка возле медицинского института. Небольшие грязные пятна снега лежали на дорожках, скамейках, между деревьями. Дойдя до Театрального,  повернула назад и пошла быстрее. Было ровно пятнадцать минут третьего, когда она подходила к Кировскому.  Леонид стоял на противоположной стороне и всматривался в прохожих. Заметив Дашу, помахал ей рукой.

– У меня обеденный перерыв. Я знаю здесь хороший погребок. Как ты смотришь на то, чтобы составить мне компанию? Там и поговорим.

Даша с радостью согласилась:

– С вами – хоть на край света!

Они спустились по крутой лестнице вниз, сдали в гардероб верхнюю одежду и прошли в почти пустой зал. К ним подошёл официант, и Леонид сделал заказ. Официант понимающе кивнул и исчез.

– Так что случилось? Могу ли я тебе помочь? Ты же знаешь, сделаю всё возможное.

– Даже не знаю, с чего начать, – смущенно произнесла Даша. – Может, напрасно всё это надумала, но если бы не решилась, казнилась бы всю жизнь…

– Так в чём, все-таки, дело?

– Я, кажется, полюбила…

Даша старалась не смотреть в глаза Леонида, но он всё понял. В первый момент растерялся, даже запаниковал. Стараясь спрятаться за шутливым тоном, произнес:

– Так это же замечательно! Если человеку удалось испытать это чувство, значит,  не зря жизнь прожил! Не понимаю, что же в этом трагичного?

– Трагично то, что я люблю вас. Знаю, что вы сейчас скажете. Не надо! Я – взрослый человек, и понимаю всю безнадежность ситуации. Но время измеряется не по длине, а по глубине. Меня не смущает разница в возрасте и то, что вы  с  родителями – старинные друзья. Они привыкли мне доверять и, в конце концов, это  моя жизнь. Но что вы на это скажите?

Леонид услышал то, что хотел услышать и до последнего мгновения надеялся, что она не произнесет этих слов.

– Что я могу тебе сказать? Ведь хорошо знаешь, что нравишься. Но могу ли? Не хочу грязи, кривотолков, обид твоих родителей… Впрочем, что я говорю?! Ты мне тоже очень нравишься, и я хотел быть с тобой. Но боюсь, что у тебя  влюблённость быстро пройдет, и тогда я стану смешон. Между нами, считай по длине или по глубине, пятнадцать лет разницы. Это налагает на меня ответственность  за такой  шаг…

– Да нет! Не то! Самое главное вы сказали. Я не безразлична вам. Это самое главное. Всё остальное – чепуха!

– Ах, Даша, Даша! Если бы ты знала, как я хочу быть с тобой, и как понимаю, что не должен этого делать?!

Он умолк, пока официант сервировал стол.

– Принесите бутылочку краснодарского полусладкого.

– Одну минуту…

Официант исчез, и Леонид продолжал:

– Давай  решим так: сегодня мы с тобой заключили союз. Пусть это называется помолвкой. Что-нибудь придумаю, подготовлю родителей… Какой-то мудрец говорил, что если в раю и хороший климат, зато в аду гораздо приятнее общество. Буду гореть в аду… но я согласен!

Когда официант разлил вино в бокалы, Леонид, улыбаясь и глядя Даше в глаза, произнёс:

– Давай выпьем за успех нашего предприятия, и за то, что с этого момента мы с тобой на «ты», а то ты мне выкаешь… Хорошо снова чувствовать себя женихом!

Они выпили вино, и Леонид подошёл и поцеловал её в губы. И снова у Даши закружилась голова, и какая-то теплая волна разлилась по телу.

– Только, никакое это не предприятие! Просто я тебя на себе женю!

Леонид  посмотрел на часы.

– Ты никак не можешь не ходить на завод?

– Нет, Дашенька, не могу. Директор собирает серьёзное совещание в пять. Решаются важные вопросы. Я к тебе позвоню завтра часов в пять, и мы пойдем куда-нибудь поужинаем.

– Хорошо.

– Тебя подвести?

– Нет, я зайду в университетскую библиотеку и потом поеду домой.

Когда Леонид уехал, Даша медленно побрела в сторону автобусной остановки. Ни в какую библиотеку она не пошла. Размышляла, что теперь делать. Она понимала,  ответ Леонида, его вежливое согласие, –  ещё не гарантия, что будет так, как он сказал. Нет, нельзя  на этом успокаиваться. И она решила сегодня же вечером прийти к нему домой.

В девять вечера, когда на улице  стемнело, Даша  положила в кулёк свою ночнушку, пару трусиков,  задачник по высшей математике и выскользнула из квартиры. Родители, привыкшие к свободному режиму дочери, не обратили на её уход внимание.

Леонид жил  рядом, и Даша боялась по пути встретить знакомых. Фонари, как обычно, не горели, и она беспрепятственно добралась до  места. Но на её звонок никто не отвечал.  Не зная, что делать, она вышла во двор и села на лавочке у стола, за которым летом пенсионеры «забивали козла». В каждом силуэте ей  чудился Леонид. Январский мороз гнал людей со двора. «Когда же он придёт? Буду считать до ста. Если к этому времени не придет – значит не судьба. Пойду домой». Даша считала до ста, потом ещё и ещё раз, но не решалась сдвинуться с места. Она не замечала холода, вся горела в предвкушении встречи. В тени деревьев Даша пряталась от  света окон, и смотрела в сторону, откуда должен появиться Леонид. Наконец, в одиннадцатом часу она заметила его. Он шёл, подняв воротник  куртки, и курил. У входа,  бросив  окурок на землю, потушил его ботинком  и исчез в темноте. Даша взглянула на заветное окно. Через минуту оно призывно просигналило, и она, словно бросаясь в прорубь, взлетела на его этаж.

Леонид не успел переодеться. Он открыл дверь и в темноте лестничной площадки не сразу разглядел Дашу. Наконец, узнав, пропустил в квартиру, помог снять куртку, обнял и поцеловал девушку.

– Замёрзла?

– Замёрзла. Я тебя уже полтора часа жду.

– Я же не знал, что ты придешь!

– Конечно, не знал.  От меня не так просто отделаться!

– А я и не собираюсь.

Он снова обнял девушку, усадил её на диван и стал целовать, а она, всхлипывая, причитала:

– Вот так… так… миленький… я так тебя ждала… так тебя хочу… тебя люблю…

Наконец, когда случилось то, что и должно было случиться, она лежала в прострации, а он, приподнявшись, посмотрел ей в  глаза, и только губами произнес:

– Здравствуй, жена! Ты лежи, а я сейчас организую кофе.

Она встрепенулась, встала:

– Нет. Давай с самого начала всё делать правильно. Ты  переоденься, а я приготовлю кофе. Это теперь моя обязанность – встречать и кормить мужа.

– Ну, Дашка, ты даёшь! Неужели так замуж хочется?

– Представить не можешь! Но не вообще замуж, а за тебя! Кофе и ужин рассматривай, как  взятку.

– Нашла взяточника! Не нужна мне никакая взятка. Я и без неё беру тебя в жены!

– Чтобы избавиться от взяток, нужно упразднить людей! Это явление присуще человеку. С взяткой мне надежнее…

– Хорошо. Ты хоть знаешь, где что лежит?

– Думаю, разберусь. Иди, переодевайся.

Через двадцать минут они сидели  на кухне и пили кофе.

– А что ты сказала своим?

– Ничего. Завтра скажу…

Потом  Даша убрала со стола, вымыла посуду, и пока Леонид   возился в ванной,  быстро  сняла с себя вещи, надела ночнушку и юркнула в постель. Когда пришёл Леонид и увидел её счастливое лицо, не стал больше терзать себя сомнениями и потушил свет.

В эту ночь они не сомкнули глаз. Бросаясь в волны любви,  утоляли жажду, потом блаженно отдыхали, продолжая разговор не только словами, но и руками, губами, всем телом. Леонид удивлялся тому, что с Дашей ему легко, и она хорошо его понимает. Поражали не только её женственность и нежность, но и трезвость суждений, умение быстро входить в существо вопроса и ясно выражать своё мнение. Всё, что она говорила,  пронизано любовью к нему. Без всякой скидки на разницу возраста, Леонид рассказал ей о событиях на заводе, о трудностях и надеждах.

– Кто даёт в долг – нищает, кто берёт в долг – разоряется. Так говорили древние. Брать в долг нужно очень осмотрительно и столько, сколько нужно на конкретную программу, предварительно просчитав, когда сможете  вернуть, – говорила Даша.

– Правильно. Но просчитать невозможно. Законы меняются, чуть ли не еженедельно. Идет игра без правил. То, что было можно вчера, нельзя сегодня. Директор предложил изменить форму собственности, создать акционерное общество. Часть акций раздать рабочим, часть продать, и на эти деньги попробовать перестроить производство.

– А вы уверены, что найдутся инвесторы, которые захотят вложить деньги в ваш завод? Акционеры – глупый и наглый народ. Глупый, – потому что покупает акции, наглый, – потому что хочет ещё получать дивиденды.

Леонид ещё раз удивился зрелости  её мыслей, легкости, с которой она вошла в проблему.

– Нам готовы дать кредит. Но – акулы. Не успеешь оглянуться, как кредиторы прикарманят пару цехов. А наш завод – единый организм. Он не может существовать без кузнечнопрессового или механического производства. Это, как если  у человека отрезать руку…

Когда стало светать, Даша выскользнула из-под одеяла, приняла душ и  пошла на кухню. Леонид ещё недолго повалялся в постели, размышляя над тем, как он сегодня будет работать и что скажет Василию, если встретит его. Приведя себя в порядок и одевшись,  прошёл  на кухню. На покрытом белой скатеркой столе, издавая аппетитный запах, стояла тарелка с только что нажаренными оладушками. Тонкие ломтики  колбасы и сыра, в чашках ароматный кофе  –  всё уже  на столе. Даша подошла к нему, обняла, поцеловала, извиняясь:

– У тебя  пустой холодильник.

– Это же королевский завтрак! А как ты смогла сделать оладьи?

– У тебя в холодильнике остатки кефира и одно яйцо. Остальное – дело техники. Я решила тебя вкусно кормить, нежно за тобой ухаживать, ты только возьми меня в жены!

– Я тебя уже взял в жены. В воскресенье пойдем и подадим заявление в загс.

– Правда? – Даша смотрела в его глаза, стараясь отгадать, не шутит ли он. Потом вдруг стала грустной. – Нет, не хочу закреплять наши отношения бумажкой. Мне важно, чтобы нас вместе держала не запись в актах гражданского состояния, а любовь… Как только я тебе надоем, ты выгонишь меня, как собачонку. Буду лежать у входа на коврике, и ждать, когда ты меня снова позовёшь…

– О чём ты говоришь? Этого я хочу! Как иначе  смотреть в глаза твоим родителям? И, кроме того, хочу детей! Да, да, детей.

Даша с  нежностью посмотрела на Леонида и вдруг заплакала. Слезы текли по её щекам, а она, счастливая, не могла отвести взгляда от любимого.

– Ты никогда не пожалеешь…

– С тобой не соскучишься. Если  согласна, так зачем плакать? Вот тебе вторые ключи от квартиры. Теперь ты здесь хозяйка. А вечером пойдем к родителям и объясним ситуацию. Мы не можем прятаться, как коты на крыше.

– Когда тебя ждать? Ты придешь обедать?

– Нет. Да и тебе идти в университет. Мне нужна жена с высшим образованием. Вечером постараюсь быть к семи, и тогда пойдём к твоим.

Сразу после занятий Даша зашла домой и оставила записку, в которой писала, что в её жизни произошли существенные изменения. Сегодня часов в семь-восемь вечера она придёт и всё объяснит. Потом пошла в своё новое жилище и занялась уборкой. Пропылесосила ковры и дорожки, вымыла полы, вытерла пыль. На кухне тщательно выдраила мойку и газовую печь, специальным порошком вычистила ванную и кафель. К пяти всё сияло и блестело. Потом  достала из холодильника кусок свинины,  купленный на последние деньги, и пожарила биточки. К семи – сварила картошку «по маминому рецепту, с чесночком», нарезала салат и стала ждать Леонида. В семь его всё ещё не было, и Даша начала волноваться. Она ходила из комнаты в комнату, пробовала читать, перебирать книги, уговаривала себя: «Нельзя так волноваться! У него много дел. А, может, директор снова придумал срочное совещание? Что с ним может произойти?»  В восемь она уже не могла найти себе место. Позвонила на завод. Мужской голос ответил, что в заводоуправлении никого нет, все давно разошлись по домам. Даша не знала, что делать, к кому обращаться. Она не понимала, почему Леонид не позвонил. Значит, что-то случилось! В десять – она была твёрдо уверенна, что произошло несчастье. Звонила в милицию, в скорую помощь, даже в морг – никто не мог ответить ничего определённого. Она сидела в кресле, не зажигая свет, прислушиваясь к шорохам, шуму лифта, шагам на лестничной клетке.

В двенадцать раздался звонок телефона. Хриплый женский голос спросил:

– Это квартира Светлова Леонида Николаевича?

– Да. С кем я говорю?

– Вы – Даша Васильева?

– Да, а что случилось. С кем я говорю?

– Вы говорите с врачом больницы скорой медицинской помощи. Ваш муж, Светлов Леонид Николаевич находится у нас. Тяжелая травма головы. Доставлен скорой помощью. Недавно пришёл в сознание и просил с вами связаться. Он лежит в нейрохирургии, палата 578.

– Боже мой! А к нему можно?

– Сейчас двенадцать. Приходите  утром.

– Что ему можно принести? Что с ним? Как это произошло?

Даша продолжала что-то спрашивать, но там уже положили трубку.
3.

Андрей Игнатьевич Ёлкин  пребывал в плохом настроении.  Он не понимал, что происходит в стране, чего хотят эти обезумевшие от вседозволенности люди?! «И что делать с этой свободой? – думал он. – Кому нужна их продукция? Ни средств, ни опыта жизни в условиях свободного рынка. Правильно говорит Светлов: «а что потом?»

В кабинете накурено так, хоть топор вешай. Андрей Игнатьевич приоткрыл форточку и, наслаждаясь свежестью и прохладой, продолжал бесцельно перебирать бумаги и папки, стопками лежащие на столе. Потом нажал кнопку селектора:

– Нина, меня нет, – сказал он секретарю. – И по  телефону  ни с кем не соединяй.

Андрей Игнатьевич  закурил.

«Так что же, всё-таки, произошло? – думал он. – Вчера спор дошёл, чуть ли не  до мордобоя. Почувствовав запах денег и воли, Янченко прямо сбесился, потерял  контроль над собой. Чего только не наговорил Николаю, перед которым всегда стоял на полусогнутых. Ещё совсем недавно секретарь парткома был величиной, сопоставимой с директором. А теперь почва под ним закачалась, и власть уходит, как вода в песок. Люди открыто возражают, возмущаются, никого не боятся, бросают на стол партбилеты… Да, времена настали…»

Ранним утром главный инженер обычно заходил к директору рассказать о своих проблемах. «А у кого сегодня нет проблем? – подумал Андрей Игнатьевич. – Но что же делать? Это только кажется, что акционирование – выход из положения. А что со своей самостоятельностью потом мы станем делать? Ни госзаказа, и Госснаба… плыви куда хочешь! Хорошо, если выплывешь, но, скорее всего – утонешь…»

Директор вспомнил разговор с Хамицким, секретарем парткома.

«Что скажешь, Николай Васильевич, каково твоё мнение?» – спросил он его. А тот, необычно тихо и грустно, словно нехотя, ответил: «Сейчас стало модным ругать партию… Что же касается акционирования, то я  не очень понимаю, что это нам даст? Мне кажется, спокойнее быть государственным предприятием…Движение тише, да зато надёжнее…»

Андрей Игнатьевич сидел  в глубокой задумчивости. «А что государство? Зарплату не могут выплатить… Скоро завод отключат за долги! А в следующем году госзаказ под вопросом… Да и снабжение висит в воздухе. Как выживать в таких условиях? А Хамицкий кричит об идеологии! Какая к чёрту идеология, когда людям жрать нечего?! И нет в акционировании ничего аморального! «Вы хотите прикарманить завод!» Жуликов нашёл! Хорошо тогда Светлов ему отпел. Как же он сказал? «Идеология – одно из орудий образования стада. А возражения против прогресса всегда сводятся к обвинениям в аморальности. Придумайте что-нибудь новое». Нет, Светлов молодец. В самом деле, кто мы, как не стадо? Боимся решиться на простую, казалось бы, вещь: взять свободу и за всё отвечать самим. Привыкли, что за нас думают… Кто мог  представить, что нововведения приведут к таким плачевным последствиям?  Впрочем, сегодня меня не интересуют глобальные проблемы…. А, может,  Светлов прав и он слишком уж доверился Крутому. С другой стороны, если бы не Евгений, сидел бы сейчас, и лапу сосал, как наши работяги. Нет, меня сегодня интересует, как лучше акционировать завод?.. Крыша государства! Тоже мне, крыша! Сегодня оно – самый проблематичный партнёр, может наобещать и, не капли не смущаясь, не выполнить обязательства. Да нас могут и не спросить!  За Янченко вон сколько горлопанов! Когда это было, чтобы начальник цеха вопил: «Довольно  нахлебников кормить! А то, один с плошкой и семеро с ложкой!» Да… демократия, будь она проклята… Но всегда так: большинство правило, а меньшинство говорило, куда  рулить. А сегодня? Даже трудно услышать чей-то здравый голос в этом бедламе. Нет, прав Светлов. Мы ещё не доросли до свободного плавания?!»

Андрей Игнатьевич закурил очередную сигарету и  подошёл к окну. По центральной алее завода куда-то спешили люди,  медленно двигался кран. Завод работал. «А что завтра? – продолжал думать директор. – Истина состоит в том, что ход реформ никем не контролируется: ни Горбачёвым, ни партаппаратом, ни тем более, госаппаратом. Стоило приоткрыть шлюзы, ослабить давление, как всё пошло-поехало…  А Янченко своего не упустит. А того не поймёт, что с волей той на наши головы падут все заботы и по комплектации, и по реализации. Да и партнёры наши тоже плавать в свободном океане не могут! А они утонут – как тогда нам спасаться? Как выживать? Светлов твердит: «Инфраструктура, инфраструктура!» А на кого её повесить? Его это не волнует. Евгений подзуживает: «Берите кредиты! Берите кредиты!! Чувствует, что можно поживиться! В самом деле, что за заместитель по экономике, если на счету ни рубля! Чем ему распоряжаться? Бумажками? Нет! Кредиты сегодня брать опасно. Во-первых – проценты грабительские в коммерческих банках, а государственный – кредитов не даст. Во-вторых, не отдашь вовремя долги – разденут как липку. Тогда и акционировать нечего… А, может, действительно, отпустить рабочих в отпуск без содержания? Оставлю ремонтников, чтобы… Нет, работяги разбегутся. В этом, пожалуй,  Янченко прав».

Андрей Игнатьевич вспомнил горящие злые глаза своего оппонента. «Вы правильно сказали: пока занимаете эту должность, – кричал Янченко. –  Но вы не навечно уселись в этом кресле! Сейчас Хамицкий меня не запугает райкомом партии. Чхать я на него хотел. Вы держитесь за обанкротившееся государство, в надежде, что в этой неразберихе с вас никто не спросит за то, что происходит. Напрасно надеетесь. Пора, наконец, подумать, как сохранить кадры. Столько инженеров на заводе, и не в состоянии придумать, что же делать такое, что можно продавать!».

Поток сознания, отдельные вспышки воспоминаний директор старался не прерывать. Может, что-нибудь и всплывёт, какое-то свежее решение, которое бы могло удовлетворить всех? Но лебедь, рак да щука всегда двигались в разных направлениях. «Нет, нет! Такой завод построили, в передовиках ходили, ежегодно квартиры рабочим давали. Ясли, детские садики – это что – несостоятельность? Мы  ещё живы, значит, нам уже достался крупный выигрыш… А народ бурлит…  Одно ясно, – так больше жить нельзя. Нужно не только правильно акционироваться, но и правильно потратить полученные инвестиции. А как это сделать, куда направить средства в первую очередь, я так и не понимаю».

По селектору связался с секретарем, спросил:

– Нина, пригласи ко мне Светлова.

Через минуту Нина доложила, что его нет.

– Так найди! Позвони  домой! – Андрей Игнатьевич был раздосадован. – Дисциплина у нас…

– Звонила. Ответила какая-то женщина, что  он лежит в больнице, в нейрохирургии с травмой головы.

– Какой травмой? Какая ещё женщина? Откуда у него женщина?

– Андрей Игнатьевич, я не знаю.  Отрекомендовалась женой…

– Ну и дела! Так… Попробуйте соединить меня с главным врачом или заведующим отделением этой больницы. Чёрт знает что такое!

Подумал: «Неужели после вчерашних споров кто-то натравил орангутангов на Леонида?  – Нетерпеливо взглянул на селектор. – Травма головы… Ну и ну! Люди с комплексом неполноценности  мстительны…»

Звонок прервал его размышления.

– Андрей Игнатьевич, – голос Нины звучал неожиданно громко. – Заведующий отделением оперирует, у телефона старший ординатор Молдаванов Игорь Сергеевич.

Директор снял трубку городского телефона.

– Добрый день. Вас беспокоит директор механического завода Ёлкин Андрей Игнатьевич. К вам поступил наш сотрудник Светлов Леонид Николаевич. Не могли  бы вы рассказать  подробнее, что произошло, и в каком он состоянии?

– Добрый день. Светлов доставлен каретой скорой помощи в восемь вечера с травмой головы. Без сознания был три часа. Тяжёлое сотрясение мозга. Сейчас нуждается  в строгом покое, постельном режиме не менее трех недель… Состояние его можно оценить, как средней тяжести, стабильное. Но сотрясение  мозга – дело такое. В любой момент может  случиться ухудшение…

– Нужна ли помощь? У нас есть возможность организовать консультацию на самом высоком уровне, из Москвы привести любые лекарства…– Андрей Игнатьевич расстроился. – Можно ли его посетить?

– Сейчас у него жена. Посещения к нему разрешены, только… всё хорошо в меру. Не более десяти-пятнадцати минут. А относительно консультации, или какой другой помощи, вам лучше переговорить с заведующим отделением профессором Водолазовым Вадимом Романовичем.

– Спасибо, – Андрей Игнатьевич почувствовал, что  его предложение воспринято врачом, как  выражение недоверия. – Когда он  освободиться?

– Он сейчас на операции. Часов в пять вы можете застать его по этому же телефону.

Андрей Игнатьевич сидел некоторое время и смотрел на телефон, словно размышляя, что же делать?  Отсутствие Светлова  сегодня крайне нежелательно. «Почувствовали запах крови? Неужели кто-то из тех, кто был на совещании?! Нет, вряд ли… Хотя, помниться, кто-то уходил раньше. После заседания  еще долго спорили…»

Андрей Игнатьевич попросил пригласить к нему председателя профкома.

– Присаживайся, Степан Степанович, дело есть… – сказал он, указывая на стул. – Ты слышал, что случилось?

– Нет. А что случилось?

– Какие-то негодяи напали на Светлова. Теперь он в  больнице с сотрясением мозга. Был без сознания… До чего дошло?!

– А может это просто хулиганьё? Сейчас стало небезопасно ходить по улицам.

– Может, и хулиганьё… Но слишком много совпадений. Вспомни письмо, которое я получил месяц назад. Может, это сигнал мне?

Среднего роста, мускулистый, с седыми волосами и морщинистым лицом, Степан Степанович более тридцати лет проработал на заводе. Начинал  подсобным рабочим в литейном цехе.

– Всё может быть… – неопределенно ответил председатель профкома. Потом, после короткого раздумья, грустно ухмыльнулся каким-то мыслям. – В театр ходить не нужно. Цирк, да и только! Дисциплины  – никакой. Ругань по телевизору на глазах у всех… Сейчас вся пена, всё дерьмо всплывет… Так что, вполне возможно …

– Ладно… Дерьмо всегда всплывает… – прервал его Андрей Игнатьевич. – Чем можно помочь Светлову?

– Это мы организуем. Посетим, фрукты принесем...

– Фрукты… –  эхом отозвался Андрей Игнатьевич. – А ты не в курсе, когда он женился втихаря?

– Первый раз слышу…

– Вот я и говорю… Не хрена мы не знаем о своих ближайших сотрудниках! Потому работяги и недовольны…

– Вы снова намекаете, что я пользуюсь профсоюзными деньгами?..  Путевки по блату распределяю?

– Брось… Не заводись. Не хватает в такое время ещё нам переругаться! Сегодня нельзя фарисействовать. Можно потерять не только здоровье и жизнь, но и завод угробить. А думать только о том, чтобы сохранить своё кресло – самая провальная политика!

– Это вы к чему? Я, что ли, стараюсь сохранить кресло? С удовольствием бы передал его какому-нибудь дураку. Да нет  сегодня такого!

– Да нет. Это я рассуждаю вслух. Теперь, когда нет Светлова, нужно нам выступать единым фронтом, сохранить завод. Сегодня же свяжись с друзьями, выясни, как форсировать акционирование?

– Для успеха нам скорее нужны покровители, чем друзья. Я  смотрел пакет документов, который подготовил  юридический отдел. В нём не просто разобраться. Да и к большой драке необходимо подготовиться. Но, мне кажется, мы правы!

– Вот за это спасибо! О Светлове пока никому не рассказывай.

Когда ушёл председатель профкома, Андрей Игнатьевич ещё долго сидел, смотря в одну точку, о чём-то напряжённо размышляя. Потом, сняв трубку городского телефона, набрал номер  следователя городской прокуратуры.

– Павел Александрович? Ёлкин беспокоит. Нужно посоветоваться? Когда сможешь меня принять? Хорошо. Тогда в двенадцать подъеду. Закажи, пожалуйста,  пропуск.

Выходя, бросил:

– Я в больницу. Буду через пару часов…

Больница напоминала растревоженный муравейник. По мрачным бесконечным коридорам ходили озабоченные люди в белых халатах,  посетители толпились у стойки дежурного администратора,  не обращающей на них  внимание. Отвечая на беспрерывные телефонные звонки, она, казалось, была безразлична к человеческим трагедиям.

– Я уже вам сказала: хирург вызван из отделения. Посидите, сейчас он спустится…

Тут же, снимая  трубку другого телефона, не меняя голоса, успокаивала очередную больную.

Видя, что так он может стоять долго, Андрей Игнатьевич громко кашлянул. Девица удивленно взглянула на него, продолжая что-то говорить.

– Простите, – пытался прервать её Ёлкин, но не тут-то было. Девица даже не взглянула на него. Тогда Андрей Игнатьевич отошёл и остановил куда-то спешащего мужчину в грязном халате, неряшливо наброшенном на куртку.

– Не скажете ли…

– Я не здешний, – сказал он, не останавливаясь. – Я – скорая помощь. Обратитесь к сотрудникам больницы.

Увидев  в конце коридора полную женщину в белом халате с  тонометром в руках, Андрей Игнатьевич преградил ей дорогу.

– Не скажете ли, как мне пройти в нейрохирургию?

–  На лифте  на восьмой этаж.

Она проплыла дальше, равнодушная, безучастная. Все здесь при деле.

После долгих поисков и скитаний по лабиринтам больницы, Андрей Игнатьевич, наконец, оказался в отделении нейрохирургии, и заглянул в ординаторскую:

– Здравствуйте! Будьте добры, подскажите, как мне увидеть заведующего отделением?

– Он в операционной, – ответила врач, не поднимая головы.

– А  не скажете, кто лечащий врач больного Светлова. Он ночью поступил с  травмой головы.

Врач оторвалась от дел и внимательно посмотрела на стоящего перед ней солидного мужчину.

– А в чём дело? Я – лечащий врач  Светлова.

– Очень хорошо! А я – директор завода, где работает главным инженером Светлов Леонид Николаевич. Вы можете мне уделить пару минут?

– Да, если вы ещё назоветесь. Как-то не привыкла  разговаривать с директорами заводов. Как ваше имя-отчество?

– Простите, Бога ради. Меня зовут Андреем Игнатьевичем. Как он? Что всё же произошло?

– Больному сейчас лучше.  А произошло обычное сегодня дело: кто-то со всего маха стукнул его по голове тяжёлым предметом, и не будь на нём меховой  шапки, не знаю, чем  бы всё закончилось. Но, по-видимому, это не ограбление, так как ничего у него не исчезло. Даже новую пыжиковую шапку, которая свалилась с головы, никто не взял. Ему очень повезло, что  почти сразу же он был доставлен к нам. А то  – беды бы не миновать! У больного  сотрясение мозга. Впрочем, вы можете с ним переговорить, но не более пяти минут. И постарайтесь его не волновать.

Она проводила Андрея Игнатьевича до палаты.

В палате, где лежал Леонид, две кровати. Одна свободная. Светлов дремал, но как только вошёл директор, приоткрыл глаза и виновато улыбнулся.

– Ты лежи тихо, не разговаривай!  Как это случилось? Ты что-нибудь помнишь?

– Не успел к машине подойти. Удар, и я отключился. Очнулся уже здесь.

– И  перед заводоуправлением никого не было?

– Не помню…Были какие-то люди…

– Ладно об этом. Тебе что-нибудь нужно? Лекарства есть?

– Какие лекарства. Лучшее лечение при сотрясении, как мне объяснили – строгий покой. Вводят  какую-то гадость… магнезию, мочегонные, но этого добра  хватает.

– А питание?

– И с этим у меня всё в порядке. Жена кормит!

– Откуда у тебя жена? Что ты темнишь? И давно женат?

– Не поверите, – один день!

Светлов улыбнулся и посмотрел на директора. Тот ничего не понимал и решил, что это – очередной розыгрыш, но в этот момент открылась дверь палаты, и вошла девушка с сумкой в руках. Увидев постороннего мужчину, она чуть смутилась, потом, поздоровавшись, поставила кулёк на тумбочку и стала вынимать из него булочки, творог, мёд…

– А вот и она! Легка на помин! Дашенька, познакомься, это – наш директор, Ёлкин Андрей Игнатьевич.

Даша посмотрела на директора и тихо проговорила:

–  Даша… Васильева…

– Постой, постой, это – не Васильева ли, из лаборатории, дочь?

– Она… Мы же с ним однокашники. В одной группе в институте учились.

– Понятно.

Андрей Игнатьевич ещё раз взглянул на Дашу и стал прощаться. Когда он ушел, Леонид взглянул на Дашу, и едва слышно произнес:

–  Я так к тебе торопился!

– Молчи! Тебе нельзя разговаривать. Я люблю тебя,  всё наладится.

Когда в прокуратуре Андрей Игнатьевич рассказал следователю о последних событиях на заводе, тот задумался. «Предупредили Андрея. Кому-то перешёл дорогу» – подумал следователь, а сам пообещал разобраться.  Но прошла неделя, другая, а Андрей Игнатьевич так и не услышал от приятеля ничего определенного. Сообщил только, что нападали на Светлова двое, скорее всего, рабочие завода. Но  старик-охранник, который видел какую-то возню на стоянке возле машин, никого опознать не смог, да и особых примет не запомнил. Он крикнул, что испугало двоих рослых ребят, и они растворились в темноте, оставив на земле человека. Охранник подбежал к нему, потом по телефону вызвал скорую помощь…

Следователь прокуратуры пообещал,  если всплывет что-нибудь новое, обязательно поставит его в известность. Предупредил, чтобы  вёл себя поосторожнее. Сегодня люди возбуждены. Возможны любые провокации.

Государство рассчитываться с заводом не спешило. Некоторые горячие головы  хотели написать заявление в суд. Узнали ли об этом в главке, или просто время подошло, но вскоре на счёт завода поступили деньги и долги по зарплате рабочим погасили.

Люди уходили с завода. Кто бросался в  самостоятельное плаванье по безбрежному морю бизнеса, кто находил себе место в частных предприятиях, которые как грибы после дождя вдруг появились в городе…

Даша  рассказала родителям об изменениях в своей жизни. Мать стала было  упрекать дочь, но неожиданно резко вмешался отец:

– Леонид – хороший парень, дельный мужик. И не бабник, так что я тебе, дочка, желаю счастья. Разница в возрасте не так страшна. А ты, Вера, не мешай их счастью. Даша –  не глупая девочка. Лучше ли, если бы она связалась с каким-нибудь сверстником-прохиндеем? Нет, я очень рад!

На следующий день они пошли навестить Леонида. Он лежал на кровати и дремал. Когда вошла Даша с отцом, Леонид понял, что друг знает всё.

– Привет, Куб, – тихо проговорил Леонид. – Ты уже знаешь. Я сделаю всё, чтобы Даша была счастлива, поверь мне.

– Привет, Леонид. Я это знаю и, как говорят, благословляю вас. Ты только выздоравливай! А то на тебя  смотреть тошно. Такой  жалкий!

– Ты это брось! Теперь я быстро пойду на поправку. Не поверишь, не знал, как тебе с Верой обо всем рассказать!

– И напрасно. Даша запросто с этим справилась. Да, ладно! Как тут ты? Тебе что-нибудь принести?

– Ничего мне не нужно. За мной Даша ухаживает. Деньги у меня есть. Будет нужно – просигналю. Ты лучше скажи, что на заводе?

– Ничего. Многие увольняются. Других – увольняют…

– Надо же мне… да  в такое время!

– Чем ты виноват? У тебя алиби!

– Иногда само алиби и есть преступление. Ёлкину не позавидуешь!

– А мне показалось, что у него открылось второе дыхание. Столько энергии, азарта.

– Дай-то Бог! Скорей бы выйти. Профессор говорит, что  лежать  не меньше двух недель.

– Ты не торопись. И тебе дел хватит. Сначала выздоравливай!

– Ладно... Тяжко ощущать свою беспомощность... Занудился здесь... А Ёлкин хочет завод вытянуть...

– Я слышал, что завод Батайска предложил объединить  усилия. Так ли это? – спросил Василий.

– Кто ничего не имеет, всегда готов поделиться с другими. Что толку от объединения хромого со слепым?! Надо искать богатого дядюшку, перестраивать завод на новые виды продукции. Без этого  –  умрём.  И тогда, как в анекдоте: «Доктор! Помираю! – Сейчас помогу...» Инвестора нужно искать!

– Ну, что ж, подождём вскрытия…

– Что за мрачный юмор? – Даша с осуждением посмотрела на отца.

–  Знаешь, Лёня, когда до меня дошло, что мы стали родственниками, обрадовался! Наконец, за Дашкой будет надлежащий присмотр!

Леонид счастливо улыбался, а Даша стала выпроваживать родителей, говоря, что больному нужен отдых.
4.

На заводе мало кто знал, что произошло со Светловым и, тем не менее, к нему потянулся поток посетителей. Пришёл институтский товарищ Сергей Петров, принёс домашних пирожков и бутылку кефира, недолго посидел, рассказал о последних событиях и ушёл. Две женщины из производственного отдела навестили  больного, интересовались, не нужно ли в первые дни после травмы остаться дежурить, принесли печенье, конфеты («говорят, при сотрясении мозга больше сахара нужно есть, глюкоза для мозга полезна!»)  и были  шокированы, узнав, что за ним ухаживает жена. Кто такая? Откуда?!

Но удивительнее всего оказалось посещение Янченко, начальника  первого механического. Откуда он узнал – не известно. Он вошёл в палату вечером, заполнив собой небольшую комнату.

– Привет! – бросил он и поставил кулек с фруктами на тумбочку. – Ты чего разлёгся? На заводе столько дел, а ты  нежишься!

– Пётр Акимович? Вот не ожидал!

– Ты, Лёня, так ничего и не понял! Но, не стоит здесь, в больнице. Как ты? На долго? Что говорят доктора?

– Да нет, скоро выйду. Сотрясение. Какие-то идиоты стукнули по голове и отключили…

– Да слышал я… Действительно, идиоты…

– А что касается, понял ли я или не понял, то у меня позиция простая: нужно сделать так, чтобы не загубить завод. Вы посмотрите, что делается у соседей?! Заводоуправление сдали в аренду. Оставили себе только первый этаж. В механический пустили  какого-то предпринимателя. Считай, ;  завода нет!

– Но зато ни одного мастера не уволили. Квалифицированные кадры сохранили! Оборудование не распродают. Переждут тяжелые времена и потом и от арендаторов избавятся… Ты выздоравливай!

Прощаясь, Янченко  пожал Леониду руку, бросив:

– Нам бы только не мешали…

– Завод нужно сохранить!

– И я  о том же! Только, что есть – завод? Цеха? Станки с программным управлением? Нет! Завод – это люди! И этого не может понять твой Ёлкин. Привык по партийному к людям относиться… не считать людские потери… Мне батя рассказывал, что в Отечественную часто гибли тысячи  задарма, по глупости.  Теперь поют «мы за ценой не постоим!» А кого интересовала эта цена?! Людишки, разменная монета… Но квалифицированные рабочие – не разменная монета. Уйдут  – и нет завода!

Потом, прервав себя, заторопился:

– Выздоравливай…

Леониду разрешили вставать, и когда пришла Даша, он попробовал сесть. За окном бушевал март. Сквозь серые тучи проглядывало солнышко. При каждом порыве  ветра провод телевизионной антенны, свободно спускающийся вниз, хлестал по стене.

– Эмоциональные напряжения возникают, когда потребности велики, а вероятность их удовлетворения в данной ситуации низка. – Леонид  прижал к себе Дашу. – Я знаю, что воздержание вредно для здоровья. Но ты, всё-таки  недельку подожди.

Он поцеловал девушку, и снова она почувствовала легкое головокружение, сердце застучало. Отстранив его, заметила:

– А ты – упрямый!

– Это, Дашенька, не упрямство, а настойчивость, и не недостаток, а достоинство! Если бы ты знала, как мне надоело валяться! Только, можно сказать, жить начинаю, и вдруг – больница!

– А мне кажется, она нас ещё больше сблизила. Да и с родителями объяснились!

– Хочу домой! Уколы уже не делают. Лежать могу и дома! Обязательно в понедельник попрошу  профессора…

– Нам бы поехать куда-нибудь на хутор, на Дон. Чтобы никаких разговоров о заводе. Подлечишься, и тогда – работай, сколько  душе угодно!

– Хорошо бы, – согласился Леонид. – Только – нужно работать!

– Будешь ты работать. Выздоравливай скорее.

Леонида отпустили на амбулаторное лечение с рекомендацией больше лежать и избегать нервных нагрузок. Когда, наконец, он оказался дома, – не узнал  квартиры. В лучах весеннего солнца всё светилось. На полу возле кровати появился мягкий  коврик, на окнах висели красивые партеры. На письменном столе стоял  компьютер, давнишняя мечта Леонида. Холодильник на кухне забит продуктами.

– Как здорово! Наконец, я дома!

Он радовался  переменам, но присутствие Сергея и Василия  смущало, и он промолчал.

Даша принесла спортивный костюм, и вышла, чтобы не смущать. Леонид быстро переоделся.

– Вы знаете, ребята, меня переполняет счастье…

– Счастливый человек всегда выглядит немного глуповато. Хотя, нужно признать, тебе повезло с Дашей!

Сергей достал сигарету и вышел  на лоджию. Василий расположился в кресле и, глядя на друга, спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Лёгкое головокружение и слабость… По выражению  профессора: как муха после аборта!

– Вот именно. Так что лежи и не чирикай! Считай, тебе повезло.

– Это точно… – согласился Леонид. – Ты лучше скажи, к чему мы идем? Смотрю на цирк по телику, и думаю: не тоталитаризм ли грядёт?

– Тоталитаризм не исчез в никуда. Многие жаждут крепкой руки.

– Что и говорить, грустные перспективы! А Ельцин говорит о рыночной экономике.

– Говорит… а на деле – базар, беспредел, воровство…

– Всё. Кончайте говорить о политике. Итак, тошно.

Друзья посидели ещё недолго и ушли. Даша присела рядом с Леонидом,  прижалась к нему:

– Я так долго ждала, когда, наконец, мы останемся одни! Я так тебя люблю…

Когда через десять дней Леонид  пришёл на завод, там работали сотрудники прокуратуры. Они копались в бумагах бухгалтерии.

Светлов зашёл к директору.

– Добрый день! Приступаю к своим обязанностям.

– Каким обязанностям? Разве не видишь, ; нас прокуратура проверяет.

– Пусть себе проверяет. Кстати, что ищут?

– В прошлом году мы с Крутым разместили некоторые суммы в коммерческом банке, чтобы полученными процентами погасить задолженность за металл. Но, кто же мог предположить, что банк  рухнет?! Теперь нас обвиняют, что мы прокручивали деньги с корыстными целями. Не целевое использование… Какое же не целевое, когда цель была!

– А что это за деньги?

– Так в том-то и дело, что деньги были выделены на зарплату!

– Да… – протянул Леонид. – Это очень даже не хорошо.

– В том-то и дело… Как будто специально ко времени подгадали. Ну, ладно. Живы будем – не умрём! Ты присоединяйся к группе, которая готовит  акционирование завода. Сегодня нет более важного дела.

– Хорошо.

Когда Светлов вышел, секретарь по селектору доложила, что в приёмной следователь  прокуратуры.

– Пусть войдёт, – бросил Андрей Игнатьевич, откинувшись на спинку кресла.

В комнату вошёл мужчина лет сорока в форменном костюме, с кейсом в руках. Он поздоровался, на секунду ожидая, что хозяин кабинета пригласит его сесть. Но приглашения не последовало. Тогда  он сам, отодвинув стул, сел и открыл кейс. Напряжение в кабинете нарастало.

– Андрей Игнатьевич, скажите, вы так действовали не в первый раз?

– Как так? Размещали деньги в коммерческом банке? Государственный банк кредитов не даёт! А здесь мы кредитовались…

– Ну, почему же вы так плохо о нас думаете? – возразил следователь. – Мы выяснили: государственный банк не отказывал вам в кредитах. Правда, вы у него и не просили!

– Я  могу что-то и забыть. Но, как докладывал мне зам по экономике, нам выгоднее кредитоваться в коммерческом банке.

– Может быть… Но не в этом дело. Деньги-то, которые вы решили «прокрутить» выделялись на зарплату! Вы – государственное предприятие, и нецелевое использование денег – грубое нарушение законодательства.

– Это правильно. Только, если бы вы мне ещё сказали, как нужно выживать, если финансирование завода не превышает сорока процентов. Как закупать материалы, металл, оборудование? Рассчитываться с налогами, платежами за энергетику, платить зарплату? Если вы докажите, что мы эти деньги присваивали, покупали себе дома, дачи, машины, – тогда я готов нести уголовную ответственность. Но у меня нет ни дачи, ни иномарки. И живу я в старой заводской квартире, которую получил, когда работал главным инженером.

– Может быть, у вас  корысти и не было, но вот  о вашем заместителе сказать такого не могу. Евгений Иванович и дом трехэтажный недавно выстроил, и дачу на море имеет, и раскатывает на «Volvo». Так что, не все так безоблачно в Датском королевстве… Повторяю вопрос: таким образом вы действовали первый раз?

– Мне кажется, такие операции мы проделывали ещё два раза. Первый раз всё прошло без осложнений. Мы получили дополнительные средства и смогли рассчитаться за электроэнергию. Потом… знаете, это – как азартная игра…

– Азартная игра, именуемая бизнесом, неодобрительно смотрит на бизнес, именуемый азартной игрой. Вам придётся всё подробно  написать и объяснить, какие деньги, сколько получили, куда потратили. Мало верится, что в этих, как вы выразились, играх никто не нагрел руки. Так что, будьте любезны, напишите подробно всё…

– Но я многого не помню. Сейчас приглашу Евгения Ивановича, и мы вместе…

– Он уже пишет. Вы не волнуйтесь. То, что вы забудете, Крутой восполнит. Он – моложе, память у него лучше. Только, боюсь, он на вас всё свалит: мол, я – не я, и хата не моя! В конце концов, он – подчинённый. За всё, что делалось на заводе, персональную ответственность несете вы! Он это хорошо понимает.

Когда следователь вышел, Андрей Игнатьевич продолжал сидеть, размышляя о том, что за его спиной творились тёмные  дела? А он, как мальчишка, был прикрытием, ширмой для жуликов и авантюристов.  Если это так, – его нужно гнать поганой метлой. Какой он руководитель? А, может, прав Светлов: его время уходит. Сегодня – всё иначе, и в этом жестком мире нельзя быть таким доверчивым.

Внезапно он почувствовал сильную колющую боль в области сердца. Дотянулся до кнопки селектора и вызвал секретаря, попросил вызвать заводского врача. С трудом прилёг на диван. Старый доктор, послушав больного, вызвал скорую помощь.

На следующий день Леонид Николаевич, просмотрев последние приказы, графики и сводки, решил пройтись по территории. Шёл десятый час, а на заводе непривычно тихо. Не слышно обычного грохота и шума. Он вышёл во двор и направился в кузнечно-прессовый цех. Двое рабочих возили на тележке болванки и складывали их у стены. Механический тоже не работал. Дежурный электрик ходил между станками, что-то проверял и записывал в блокнот. К главному инженеру подошёл Петр Акимович  Янченко.

– Вышел? Ну и ладушки… Какое первое впечатление?

– Хожу, как среди могил…

– И у меня такие же ассоциации… Тишина, как на кладбище. Но в доме повешенного не говорят о верёвке. Теперь ты – главный. Тебе решать…

– Вы думаете, что Ёлкин слег надолго?

– Надолго. У меня знакомец в больнице. Говорит: тяжелый инфаркт.

– Не повезло мужику…

– Не повезло, – эхом отозвался Янченко. – Видно, крепко их подцепили следователи. Ты не в курсе?

– Пока – копаются в бумажках…

– Но нельзя тянуть. Раз вышел, собери людей, давай думать, как спасать завод!

– За тем и пришёл. Завтра в десять у меня.

– Ну, наконец-то!

На следующий день в кабинете главного инженера собрались начальники цехов, руководители служб. Сидели  за столом, вдоль стен. Кто-то развалился на большом кожаном диване. Мрачные, озабоченные лица. Напряжённая тишина.

Леонид посмотрел на часы, потом на сотрудников и тихо произнес:

– Начнем, пожалуй. Давайте вместе решать, как выживать. Яков Давидович, – обратился он к начальнику отдела снабжения и сбыта, – сегодня вы становитесь центральной фигурой. Что у вас?

Невысокий седой человек с узким лицом и длинным носом, неожиданно писклявым голосом быстро заговорил:

– Госснаб приказал долго жить. На складе полно нереализованной продукции. Отпускать под гарантии оплаты опасно. А предоплату никто не делает. Денег нет. Послал Волкову, чтобы в Курске посмотрела, на плаву ли партнер, которому мы отгружали наши изделия. Можно ли надеяться, что оплатят. Пока сведений нет.

– А вы пробовали искать новых партнеров? Изучали, кому нужна наша продукция?

– Наша – дорогое удовольствие для потребителей. Да и кому она нужна, когда промышленность умерла?! А вот  бытовые сварочные аппараты, электродрели… вообще, электроприборы спрашивают.

– Серёгин, – обратился главный инженер  к начальнику электромеханического цеха, – можем сделать?

– А чего там делать? У меня даже чертежи есть. Недавно небольшую партию делали для кого-то…

Долго тянулось  совещание. Когда люди разошлись, с непривычки у Леонида закружилась голова. Он открыл окно, проветрил кабинет и  сказал секретарю:

– Нина Васильевна, – съезжу-ка я домой пообедать. Потом заеду к Андрею Игнатьевичу. Часов в пять буду. Я людей пригласил.

Водитель сидел в машине и разглядывал яркий иллюстрированный журнал.

– Домой – сказал ему Леонид и  старенькая директорская «Волга» выехала со двора.

После обеда Леонид Николаевич заехал в больницу. Андрей Игнатьевич лежал в отдельной палате и, глядя в потолок, о чём-то напряженно думал. На посетителя взглянул с безразличием, и перевёл взгляд на дверь.

– Как вы?

– Как будто штык воткнули в грудь. Но к этой боли я привык. Больше мучают думы… Как мог так лопухнуться?! Я так верил  Крутому… а он оказался обыкновенным жуликом.

– Не стоит об этом. Сейчас самое важное выздороветь!

– Да нет, Леонид… Не сюсюкай! Понимаешь сам, что я уже никогда не смогу вернуться на завод. И дело не в том, что здоровье не позволит! Совесть не позволит! Мне люди верили, а я как дурак...  Кстати, что с ним?

– Сидит… Следствие ещё не закончено, но обвинение ему уже предъявили, на имущество наложили арест. – Потом, чтобы отвлечь больного, переменил тему. – А кто ваш лечащий врач? Нужна ли помощь?

– Да нет! Ничего мне уже не нужно… Попросил сына, чтобы моего «жигулёнка» продал… Лечение сегодня дорого стоит.

– Зачем? Неужели такая необходимость? Разве мы не могли помочь?

– Не хочу. Итак, чувствую себя  обворовавшим завод. Если бы этот чёртов банк не грохнулся, может, всё было бы иначе. А теперь, как вернуть  деньги? Если даже продам всё свое барахло, квартиру, машину – не погашу и малой толики долга…

– Бросьте вы самоедством заниматься! А Мария Алексеевна когда должна подойти?

– С минуты на минуту. Если бы ни она – давно бы концы отдал.

– А сын приходит?

– Приходит… Всё нормально. А вот заводских пока никого не хочу видеть… Извини. Нет, пожалуй, ты, если сможешь, заходи. Но больше никого не хочу видеть. Стыдно… Хочу привыкнуть к  положению дурака…

– Напрасно вы снова об этом. Трудно не ошибиться в наше время, да и цель была хорошая… и обстоятельства вас не щадили. Не стоит об этом…

В палату вошла Мария Алексеевна, полная седая женщина. Поздоровавшись, стала перекладывать продукты в холодильник. Леонид Николаевич заторопился.

– Я, пожалуй, пойду. Предупрежу, чтобы не надоедали посещениями, но с вашего позволения, изредка сам буду вас навещать. Выздоравливайте…

Выйдя из палаты, нашёл палатного врача и попросил, чтобы к больному направили психолога.

– На заводе крупные неприятности. Это не даёт больному покоя. Никакое лечение не поможет...

– Да? Спасибо. Я видела, что он чем-то удручён, о чём-то постоянно думает, но в чём дело, понять не  могла. Да и он не говорил. Обязательно приглашу к нему психотерапевта.
5.

На заводе, казалось, спад производства достиг своего максимума. Проведенное акционирование ничего существенно не изменило. Так же не хватало денег. Рабочие за бесценок продавали свои акции тем, кто надеялся когда-нибудь получать дивиденды. Многие увольнялись, становились «челноками», лотошниками, или шли в небольшие частные фирмы, где работать приходилось больше, но и платили нормально.

Многих отправляли в отпуск без  содержания. На заводе работала ремонтная бригада. По двору бродили голодные собаки, которые раньше подкармливались в заводской столовой. Светлов с болью смотрел на длинные ряды станков механического цеха, и думал: «А что, если, действительно, продать несколько станков и на эти деньги купить провод, металл, чтобы наладить производство бытовых сварочных аппаратов. Конечно, это не то, что мы делали раньше, но… Вон, соседи вместо оборонки наладили производство кастрюль и чайников. Выживают! Или сдать в аренду  какой-нибудь цех, и в усеченном варианте все-таки наладить производство? Простои – смерть для завода».

В конце двора встретил  Янченко  с каким-то парнем. Они внимательно рассматривали  забор.

– Привет, – поздоровался Светлов. – Что вы так внимательно изучаете?

– Да вот, смотрим, каким образом сволочи выносят материалы?

– Как это выносят? А  куда смотрит вневедомственная охрана?

– А хрен его знает, куда она смотрит. Но у нас с цеха  исчезла почти тонна  уголка. Никогда такого не было. Через проходную они вряд ли вывезут. Не иначе, что через забор перебросили, а там – грузили …

– И когда это было?

– В понедельник металл  лежал!

– Чёрт знает, что! Скоро станки через забор будут перебрасывать!

– А для чего через забор? Дай охраннику  пол-литра, и он тебе откроет ворота – провезёшь что хочешь, – вмешался в разговор рабочий. – Они тоже без зарплаты сидят. Завод не платит. Какой с них спрос?!

– Ну и дела! – сказал Светлов и пошёл к себе. Сегодня в четырнадцать должен прийти какой-то чудак, решивший вложить деньги в завод. Интересно посмотреть на этого чудака.

О нём Светлову рассказал директор банка и согласился их познакомить.

– Я ожидаю гостей. Нужно, чтобы никто не догадался, что мы – нищие! И выше нос!

Ровно в два  секретарь по селектору сообщила, что пришли управляющий банком Матюков Иван Михайлович и Борисов Сергей Владимирович.

– Проси! – кратко ответил Светлов.

В просторный кабинет главного инженера вошёл полный мужчина в сером костюме. На лацкане  поблескивал значок банка.  Редкие  волосы зачесаны назад.  Это  Иван Михайлович Матюков, председатель правления коммерческого банка.

За ним проследовал высокий  парень в джинсах и белой сорочке.

– Сергей, – кратко отрекомендовался он.

Они прошли к большому столу для заседаний и сели.

– Ну и жара! – сказал парень. – Май, а печет, как в июле…

– Да, тепло стало как-то сразу. – Светлов по селектору попросил секретаря включить кондиционер. Потом сел напротив и посмотрел на Матюкова. «Неужели этот может вложить деньги? Откуда они  у него?» –  подумал он, ожидая, что Иван Михайлович начнёт разговор.

Матюков для приличия вытащил из папки какой-то листок бумаги и, словно подчиняясь необходимости, произнёс:

– Леонид Николаевич, мы договаривались, что я вас познакомлю с человеком, способным вдохнуть жизнь в ваш умирающий завод.

– Так уж и умирающий? Слухи о нашей смерти прошу считать преждевременными… Тем более, если вы, как обещали, вернёте нам наши деньги.

– Почему же преждевременными? Я принёс некоторые данные. – Он подал листок Светлову. – Вот баланс за первое полугодие.

– Сразу ясно, на какой стороне вы играете. Мне кажется, что мы ещё ни о чём не договаривались, а вы уже стараетесь нас представить перед вероятным инвестором в неприглядном свете! Видимо, вы меня не очень хорошо поняли. Если в ближайшее время  не вернете деньги, я вынужден буду обратиться в суд. Я – не Ёлкин. Меня с ним путать не следует.  С вашей подачи Крутой сидит, а Ёлкин с инфарктом в больнице. Меня не увлекает такая перспектива. Поэтому, мне кажется, вы должны быть более сдержаны в своих выводах, тем более что они совершенно не верны.

Матюков несколько стушевался, пробормотал, что в таких случаях нужно играть  честно. Светлов  думал, что Матюков – игрок, причём, игрок не побочный, а основной. А парень-то, может, вообще – подставная фигура. Но вскоре понял, что ошибался, когда перехватил его  взгляд.

– Не давите эрудицией! – сказал Сергей  Ивану Михайловичу. – Мы  пришли поговорить. Я думаю, что Леонид Николаевич сам  разберется, что ему выгодно, и что не выгодно. Итак: какова остаточная балансовая стоимость завода?

Он посмотрел на Светлова выжидательно.

– Я сейчас не могу ответить на ваш вопрос. Да и зачем это вам? Мы же не ведём речь о продаже предприятия!

– Если речь идёт о том, чтобы я вложил деньги, согласитесь, должен же  знать, сколько  стоит завод!

– Наверно ваш вопрос правомерен. Я дам задание экономистам, и мне подготовят эти данные.

– Вот в этом разница. Если бы я позволил себе каждую минуту не знать, сколько у меня денег, давно вылетел в трубу. Если решу сыграть в эту игру, хотел бы иметь решающий голос.

– Это понятно. Но есть ли у вас конкретная программа вывода завода из кризиса? Вложить деньги, а потом что?

– Будем делать всё, что  приносит прибыль. Но я не деспот. Это деспоты не терпят конкуренции. Я же, напротив, приемлю конкурентную борьбу. Она заставляет шевелить мозгами и мешает завязываться жирку. – Он выразительно посмотрел на Ивана Михайловича и отвел взгляд. – Если  мы договоримся, работы будет столько, что вряд ли успеет завязаться жирок.

– Но, какие ваши условия, Сергей Владимирович?

– Нет. К серьёзному разговору здесь оказались не готовы. Время ещё терпит. Я приду через неделю. К этому времени вы сможете иметь все необходимые данные?

Он посмотрел на Светлова, как на своего подчиненного. «Ну и нахал», – подумал Леонид Николаевич, но понял, что на самом деле, тот прав, потому кратко ответил:

– Через неделю вам подготовят необходимые данные. Но и вы, будьте любезны, представьте нам свои планы. Это – акционерное общество, и не всё решаю я. Нужно убедить коллектив, что нам нужно поступить именно так, а не иначе.

– Будет  вам и соска, будет и свисток. А теперь, если можно, познакомьте меня с вашим производством.

Светлов провел гостей  на территорию завода. Они ходили по цехам. Леонид Николаевич давал краткие пояснения. Матюков то и дело вытирал платком вспотевший лоб, а Борисов ничем не проявлял своей заинтересованности. Но по отдельным замечаниям Светлов понял, что он не так уж прост, хорошо разбирается в производстве, и удивился, как до сих пор сам не додумался до, казалось бы, очевидного.

– У вас много встречных потоков. Они же мешают друг другу… Да и цеха огромные. Все тогда страдали гигантоманией. То же самое можно делать на половине территории в двух-трех цехах. Много лишнего понастроено.

После беглой экскурсии по заводу они договорились встретиться через неделю, и Светлов проводил гостей до проходной. Потом поднялся  в кабинет и попросил пригласить  экономиста, бухгалтера, начальника производственного отдела и нескольких начальников цехов.  Когда все собрались, он рассказал о том, что появился инвестор, готовый вложить деньги.

– Кто такой?

– Откуда у него деньги?

– Какие у него условия? – посыпались вопросы с разных сторон.

– Вот это-то я и хочу с вами обсудить, – успокоил сотрудников Светлов. – Его привёл управляющий нашим банком. Некий Борисов Сергей Владимирович. Откуда у него деньги и много ли их – я не знаю. Но он мне показался дельным, я бы сказал, трезвым и расчётливым. Задал несколько вопросов, на которые я  оказался не готов ответить, и мы перенесли разговор на следующую неделю. Он хочет иметь контрольный пакет акций или, по крайней мере, позволяющий влиять на принятие решений.

– Это понятно. Он же вкладывает деньги, и не малые, – заметил Янченко. – Но что с нашими людьми? И вообще, что он собирается делать на заводе?

– Об этом  обещал рассказать на следующей встрече. Но то, что нас ждут серьёзные изменения, несомненно. Есть ли у нас выбор?

– Время течёт, как вода сквозь пальцы. У нас нет ни времени, ни денег, чтобы раздумывать. Но, может, это и к лучшему. Только бы, завод снова заработал. А то последние кадры разбегутся. У меня  Никифоров – токарь шестого разряда, недавно ушёл. Сейчас устроился рубщиком мяса на базаре. Как-то встретил  его, так он говорит, что за один день зарабатывает столько же, сколько получал на заводе за месяц. – Янченко помолчал, потом добавил. – Хорошо такой вопрос решать коллективно. Надо людям рассказать, что к чему.

– Мой разговор с ним предварительный. Всё решит собрание акционеров. Есть ли другой выход? Долги растут. Мы уже давно банкроты. Выбора нет. Я попрошу к понедельнику подготовить данные об остаточной балансовой стоимости завода. Необходимо включить всё: здания, коммуникации, оборудование, материалы, готовые изделия на складах – всё. Подробные сведения обо всех долгах: кому, сколько… Вас попрошу, – Светлов взглянул на Янченко, – представить свои предложения. Всем нужно об этом  думать. В понедельник снова соберемся и обсудим нашу позицию. С  Борисовым я встречаюсь в среду. Если нет вопросов, все свободны.

Расходились молча. Светлов окликнул Янченко:

– Петр Акимович, задержитесь на минуту.

Янченко молча сел на место.

– Если говорить всё, не испугает ли это Борисова? Долги у нас не маленькие.

– Думаю, скрывать этого нельзя. Да и как скрыть? Выявится при первом же знакомстве с бухгалтерскими документами. Нет, нет. Говорить нужно всю правду. Но, мне кажется, и ставить  условия мы тоже можем. Нужно сохранить кадры.  Шутка не в том, чтобы нас хвалили, что мы сумели выжить. Важно, чтобы, даже если и придётся  уйти, никто не проклинал бы нас…

– Я, конечно, попытаюсь ставить условия, но не уверен, что с ними станут считаться. Контрольный пакет – это решающий голос. Если он посчитает, что нужно делать кастрюли, мы станем делать кастрюли…

– Но не дурак же он! Такое оборудование, такие кадры – и кастрюли. Да они золотыми будут!

– И то, правда. Ладно, чего гадать? Поживём – увидим. А вот, какой интерес у этого Матюкова? Не может быть, что только в том, чтобы сохранить  клиента.

– Ты по их словам узнаешь, о чём они хотели умолчать. В конце концов, дождёмся собрания. Мы не допустим, чтобы оно стало простой формальностью.

– Потому вас и собрал. Ну, добро! До понедельника.

Когда Янченко вышел, Светлов подумал:

«Борисов этот не так прост, каким кажется… Но если и заварить с ним кашу, важно оговорить условия. Вот о них и нужно думать. А какие условия?»

Леонид Николаевич попросил секретаря сделать чашечку кофе и пригласить Соколову. Потом спросил:

– Ничего не слышно о Крутом? Следствие  закончено?

– Не знаю. Сидит. Говорят, светит ему немало, да и с  конфискацией.

Секретарь вышла, и через минуту в кабинет вошла Мария Ивановна Соколова, исполняющая обязанности главного экономиста завода.

– Я попрошу вас, кроме того, о чём мы говорили, подготовить следующую информацию: какая нужна сумма, чтобы смогли оправиться. Сколько всего выпущено акций, как они распределились среди работников завода, сколько ценных бумаг пущено в продажу и сколько продано. Это же есть в ваших книгах?

Мария Ивановна Соколова давно работала на заводе. Когда-то возглавляла экономическую службу, но после прихода Крутого, согласилась на должность заместителя, и была счастлива, что не нужно решать задачи с несколькими неизвестными. Женщина лет пятидесяти, она тщательно следила за собой, приходила на работу всегда в строгом тёмном костюме и в белоснежной кружевной кофточке, с модной причёской, казалось, источая холодный свет, который отражает лёд. Она записала  вопросы в блокнот.

Леонид выпил кофе, убрал лишние бумаги в стол и стал решать дилемму: нужно ли ему докупать акции. Сейчас многие рабочие по дешевке их продавали. Но для этого нужно иметь немалые средства. И Леонид Николаевич позвонил Васильеву.

– Привет! Ты можешь подойти? Хорошо, я жду.

Положил трубку и достал лист бумаги. На нём записал список подразделений  и служб завода, которые можно ликвидировать без существенного ущерба. На бумаге выстраивался целый столбик кандидатов на ликвидацию.

В кабинет вошёл Васильев. Он держал в руках папку.

– У тебя в кабинете рай. На дворе дикая жара. Не помню, чтобы в мае так припекало.

– Кофе будешь?

– Да нет. Холодненькой водички бы.

Леонид Николаевич  попросил секретаря дать бутылку минеральной воды, разлил её в стаканы и спросил:

– Ты в курсе, что  у нас появился вероятный инвестор? Хочет выкупить все свободные акции и возродить завод.

– Попутного ему ветра. А кто такой?

– Не знаю. Некий Борисов. Как мне удалось узнать, у него деньги московские. Сам занимается нефтепродуктами. Человек не глупый, хваткий, хорошо ориентируется в ситуации. Если бы не знал, что делать, вряд ли вкладывал  деньги.

– Ну, что ж. Посмотрим, что он предложит.

– Посмотрим. Только я не о том. Сейчас  многие работяги продают акции. Я думаю скупить, сколько возможно. Не хочешь ли и ты поучаствовать в этом?

– Нет. Да и свободных денег у меня сейчас нет. Всё, что было – загнал в дело…

– Кстати, вы там, в ЦЗЛ приготовьтесь к полному отделению от завода. Не до науки сегодня нам.

– Мы, как пионеры, всегда готовы. Нам же  лучше. Только, на каких условиях?

– Пока не знаю. Это  решение за новым хозяином.

– Новый хозяин… – эхом отозвался Василий Васильевич. – Но мне кажется, он будет круглым дураком, если выпустит на волю курицу, несущую золотые яйца. Ты подумай: мы единственное подразделение, которое зарабатывает, и ещё заводу немало дает. Что же касается скупки акций, то мне кажется это не самая удачная твоя идея. Ты – классный инженер, организатор производства. Какой из тебя коммерсант?! Что ты понимаешь в ценных бумагах? Или думаешь, имея ещё несколько акций, это что-то изменит? Вряд ли.

Это Светлов понимал и сам. Всё дело в том, что Леонид Николаевич хотел у Куба занять денег или, по крайней мере, услышать одобрение своих намерений. Но приятель высказался коротко и определенно. Как правило, Светлов прислушивался к его советам. По давнишней институтской привычке он уважал жизненный опыт и интуицию товарища. Но сегодня всё в нём протестовало. «Мне нужно иметь – думал он, – хотя бы десять процентов акций. Тогда есть большая вероятность, что  останусь в своей должности.

В понедельник вновь собрались руководители в кабинете  главного инженера.

Первое слово Леонид Николаевич предоставил экономисту. Мария Ивановна, то и дело заглядывая в свои записи,  проинформировала собравшихся об остаточной балансовой стоимости завода, и о распределении акций.

– Таким образом, предполагаемому инвестору, сказала в заключение Соколова, – мы сможем предложить не более тридцати процентов. При таком разбросе, это практически контрольный пакет. Стоимость его составляет примерно пятнадцать миллионов рублей. Этих денег хватит, чтобы погасить долги и на первое время закупить металл и прочие материалы. Но, как мне кажется, – ненадолго.

В кабинете воцарилась гнетущая тишина. Потом заговорили все.

– А что, если взять кредиты?

– Как-то страшно и не привычно жить под хозяином…

– А до сих пор  мы что, были свободными?

– Хорошо, если хозяин шкурно заинтересован в работе завода.

Предлагались изделия, которые завод может начать выпускать уже завтра. Говорили о том, что можно сдать в аренду второй механический цех, передать на баланс города детский садик, другие подразделения, балластом висящие на заводе.

Светлов делал пометки в блокноте. Ничего принципиально нового он не услышал. Примерно то же думал и сам. Но это укрепило его во мнении, что иного выхода нет. «Нужно вливать свежую кровь, – подумал он. – Только бы мы смогли договориться».

В среду ровно в девять  приехал Борисов, всем своим видом демонстрируя  энергию и деловитость.

– А что, Матюкова не будет? – спросил Светлов.

– Он нам так необходим? – вопросом на вопрос ответил Борисов. – Мне показалось, что мы и сами сумеем поговорить без свидетелей. Итак, какая же остаточная балансовая стоимость?

Светлов ответил. Перед ним на столе лежал листок с таблицами, графиками, цифрами. Он хорошо подготовился к разговору. Борисов на минуту задумался, прокручивая  в голове какие-то комбинации. Потом продолжал:

– Я хотел бы иметь не менее тридцати процентов акций. Есть такая возможность?

– Такая возможность есть, только мне хотелось бы от вас услышать, что вы собираетесь делать на заводе?

Борисов не надолго задумался, потом, видимо, решив, что со Светловым следует  играть в открытую, сказал:

– Для начала, необходимо избавиться от балласта. Продать или сдать в аренду ненужные для производства помещения, оборудование. Конечно, за этим последуют увольнения, в первую очередь, служащих. Зачем, например, нам держать бухгалтеров в каждом цехе? Должна быть одна объединенная бухгалтерия. Весь учет нужно  перевести на компьютер. И вообще, на таком производстве бухгалтерия должна быть минимальной. Экономисты вообще – лишнее звено. Чем тогда нам заниматься?  Короче, существенно сократить инфраструктуру. А делать мы можем всё, что хотите. У меня есть предварительная договоренность с автомобильным заводом, которому можно поставлять передние и задние мосты в сборе. Всю документацию можно  взять у них. Это загрузит производство на сто процентов. Кроме того, есть ещё кое-какие планы…

– В этих планах есть ли место мне? Не лишнее ли и я звено?

– Вы напрасно так поняли мои слова. На заводе, безусловно, нужен  исполнительный директор. С окладом, скажем, в тысячу долларов в месяц. Для России – это нормальные деньги. Но функциональные обязанности его будут несколько иными. Но, это уже частности. Так вы готовы к таким изменениям?

– Если говорить обо мне, то я готов. Но всё будет решаться на собрании акционеров.

Борисов улыбнулся своим мыслям, недоверчиво посмотрел на Светлова и встал.

Ну, что ж. Предварительно мы договорились. Теперь поговорим на собрании. Когда его можно собрать.

– Через неделю и соберем…

– Через неделю, так через неделю…

Он пожал руку Светлову, и вышел из кабинета.
6.

Собрание без особых сложностей приняло программу Борисова и решило ряд принципиальных вопросов. Уже через неделю на счета поступили деньги, и завод начал работать. Заключили договора с Ульяновским автозаводом  на изготовление передних и задних мостов для автоприцепов, «Уазиков», с торгующими организациями на поставку бытовых сварочных аппаратов и электроинструментов. Служба водоканала согласилась на пробу приобрести  партию счетчиков расходования воды. И замелькали дни, недели, месяцы, похожие друг на друга.

Борисов удивительно просто уладил все проблемы с санэпидстанцией, и через два месяца заработал новый гальванический участок. Он, как правило, не вмешивался в дела завода, но всегда  готов был принять участие в разрешении  сложных вопросов. Светлов вынужден признать, что многому научился у этого, на вид простоватого парня. Это совершенно другая школа, не похожая на ту, которую проходил он. Жёсткая, даже жестокая, но всегда справедливая, и в конечном итоге, направленная на достижение цели. Как ни странно, новые порядки квалифицированные рабочие восприняли хорошо. Исчезла уравниловка. Проявилось реальная значимость специалиста.

; К сожалению, ничем не могу вам помочь, – говорил Светлов женщине, проработавшей на заводе более десяти лет в плановом отделе. – Сегодня заводу не требуются плановики.

; Ну, как же мне жить? –  говорила бедная женщина. – У меня двое детей.

– Что я вам могу предложить? Бухгалтерия у нас укомплектована полностью. Никаких нормировщиков, учётчиков, сметчиков теперь на заводе нет. Конструкторский отдел сократили до минимума…

– Леонид Николаевич, вы же знаете… Я одна воспитываю  детей.  Согласна на любую работу. Могу хоть уборщицей. Боже мой, что же мне делать?

– Я поговорю с нашим хозяйственником. Может, он найдет вам применение. Зайдите на следующей неделе…

Сначала после таких разговоров Светлов долго не мог успокоиться, расстраивался. Но со временем он реже смотрел в глаза людям, с которыми разговаривал, стараясь не вдаваться в их проблемы. Самое главное – дело. Реже стал встречаться с друзьями, чувствовал, что часто не понимает их, думает, оценивает события совсем иначе. Сначала этому не придавал значения, пробовал разъяснить свою позицию, но вскоре трещина в их отношениях росла, и друзья стали избегать встреч. Да и он не очень стремился к ним.

Сложнее обстояли дела с родителями Даши. Леонид, ссылаясь на занятость, редко бывал у них, чувствуя молчаливое осуждение его действий.

Года два назад он заходил к Андрею Игнатьевичу, делился впечатлениями, советовался. Но последнее время и туда перестал ходить. Пришёл однажды поздравить его с днём рождения, а его дома не оказалось. Уехал куда-то. Через день позвонил  ему. Не застал. После этого перестал  звонить и заходить. «Видимо, – подумал, – не может мне простить, что на его месте оказался я».

И дома Леонид не находил душевного покоя. Часто, после ужина сразу ложился спать, или молча сидел в кресле, о чём-то напряженно размышляя. «Как правильно оценить ситуацию, когда правила так часто меняются? А чувства... Зачем жизнь себе усложнять, придумывать что-то ещё? Чувства – это  лирика».

Последнее время дома ему стало неуютно. Даша всё больше молчала. В её молчании он чувствовал осуждение и думал, что на неё влияют  родители. А она, забравшись на диван, не тревожила его расспросами, смотрела бессмысленные сериалы или читала фантастику.

«Наверно, нельзя любить, не причиняя боли тем, кого любим!» – думала Даша. – Это, как  крик на пустой ночной улице. Это боль. Всегда одна. Везде… И в переполненном троллейбусе, и  дома – одна! Это всё равно, что кричать сквозь толстый слой ваты».

Странно, но и Леонид размышлял о том же. «Когда я один – никто не видит мою боль. Когда  же не один – вынужден играть, чтобы не догадались о ней,  не поняли, что мне одиноко даже с близкими  людьми. Одиночество –  это и беда и спасение. Никто  не лезет в душу. Но как часто хочется, чтобы, наоборот, лезли и говорили любую чушь – лишь бы не слышать эту  тишину, где нет ничего, ни звуков ни образов, ни чувств. Я иногда боюсь быть даже с ней, потому что почти физически чувствую одиночество и боюсь втянуть её в эту пустоту. Это превращается в замкнутый круг – ищу спасения от одиночества,  и бегу от него, мечтая об уединении. Не могу остановиться.  Так и кружусь, как белка в колесе, пытаясь догнать свой хвост. Бегу от себя».

Однажды, в тот редкий вечер, когда он рано пришёл домой, между ним вспыхнул разговор.

; Работаешь, работаешь... А тебе вместо «спасибо» – «когда будет готово?» И ребята там – без галстуков.  Бритоголовые, в спортивных костюмах, с радиотелефонами, на джипах и «мерсах», – золотая молодёжь шестисотых. С ними не поспоришь. Делами ворочают большими, и никаких объяснений не приемлют. Они институтов не оканчивали, не знают, что так действовать нельзя. Потому у них всё и получается.

; Ну и что? Но и в этом бедламе можно и должно сохранить какие-то принципы, себя, наконец! Можно общаться с бандюганами, при этом не стать бандитом.

; Это  теории. На практике законы физики не работают!

; Чтобы законы физики действовали, их нужно выполнять –  это и  есть активная гражданская позиция!

Леонид посмотрел на жену, удивляясь тому, что она его не понимает.

; Ты живешь в придуманном  мире. Реальность совсем не такая. Я захлебнулся в ограничениях: этого нельзя, другое запрещено. А Борисов плюёт на ограничения. Делать гальванику многие годы нам запрещала санэпидстанция. Мы с Ёлкиным не могли пробить разрешение на строительство. Борисов эту проблему решил за неделю! Мы живём в непредсказуемой стране, это нужно понимать! Тем, кто сегодня у власти – нет никаких ограничений, и законы писаны не для них!

– Ну, да! Свободой они пользуются своеобразно.

; Аппетит у них приходит не во время еды, а во время чумы. Сегодня эпидемия, и чтобы выжить, нужно приспособиться к  новым условиям. Кто не адаптируется, тот погибнет. Таковы реалии. Раньше платили зарплату  за то, что работник приходил её получать. Теперь ситуация изменилась. Сегодня или ты жертва, или ты – акула. Я предпочитаю быть акулой.

– А у меня всегда симпатии на стороне жертв, – грустно сказала Даша.

Даша несколько разочаровалась в семейной жизни. После окончания университета работала  в научно-исследовательском институте в должности младшего научного сотрудника. Сначала дело, которым ей приходилось заниматься, – увлекало. Потом интерес поубавился, да и зарплаты её едва хватало на дорогу.

Леонид пропадал на заводе. В последнее время он стал раздражительным, непривычно резким. Мог прервать, когда она, пытаясь понять мужа, рассуждала о его делах.

– Не суди о том, чего не понимаешь! Сегодня мир перевернулся, и  обо всем нужно говорить, стоя на голове! – резко говорил Леонид и уходил в другую комнату, даже не выслушивая ответ.

– Ты всё больше молчишь, – говорила Даша за ужином. – О чём ты думаешь? Может, я смогу тебе помочь?

– Чем ты можешь помочь? Борисов долдонит: «Людей должно быть ровно столько, сколько нужно, чтобы колесо крутилось!»

– Так, может, он прав?! Зачем лишние люди?

– Вот, вот! Но, ведь, лишним могу оказаться и я!

– О чём ты говоришь?! Разве ты чувствуешь себя лишним? Откуда такие настроения? Или ты не находишь с ним общего языка?

– Чтобы найти с ним общий язык, нужно стать его шефом, или, по крайней мере, находиться с ним на одном уровне.

Стараясь изменить неприятную тему, Даша спросила:

– А как себя чувствует Андрей Игнатьевич?

– Как он может себя чувствовать? Не у дел. Борисов дал ему понять, что  присутствие его нежелательно. А мне стыдно  в глаза ему  смотреть. Получается, будто я его подсидел. Теперь он избегает встреч…

– Сам во всем виноват. Связался с пройдохой, проворачивал сомнительные комбинации… Кого теперь винить?! Да и возраст у него такой, когда трудно перестраиваться.

– Причем здесь возраст?! Твой отец – его ровесник, но смог же!

– Не скажи! Папа  всегда критиковал старые порядки. Он к новым веяниям был готов. А Ёлкин – номенклатурный работник. Ему трудно перестроиться.

– Может, ты и права. Но вот я предложил твоему отцу купить часть акций. Он отказался.

– И правильно сделал! Что ему дадут ещё несколько акций? У него будет решающий голос? Или дивиденды ожидаются приличные?

– У вас с ним одинаковая аргументация. – Леонид взглянул на Дашу. – А вот я решил приобрести их как можно больше! И дело не в дивидендах. Вне завода я – ноль! Куда  мне идти? Проектные институты закрываются. Работы конструкторам нет, да и не смогу уже... Если хочу  удержаться в этой должности,  должен быть не только хорошим работником, но и весомым акционером. Иной раз мои проценты могут иметь решающее значение.

– А сколько у  твоего шефа?

– Тридцать процентов. Но разброс таков, что практически он – полновластный хозяин на заводе.

Даша промолчала.

Леонид с болью чувствовал, как рушится всё,  над чем они с Ёлкиным работали. Большой государственный завод превратился в артель, мастерские, шарашмонтажконтору. Отношения между людьми изменились. Люди, привыкшие работать «на государство», вдруг почувствовали, что  работают «на хозяина». За халатность – ругали, за брак – штрафовали, за умышленный проступок – увольняли. Борисов заключил с коллективом  трудовое соглашение, в котором учитывались требования профсоюза. Профсоюзный комитет старался подчеркивать, что отстаивает интересы работников. Но, странное дело: рабочие поддерживали новую администрацию, понимая, что она делает всё, чтобы выжить, сохранить завод, дать заработать.

Светлов чувствовал,  кризис миновал. Словно у  избежавшего смертельной опасности человека, сердце работало ещё с перебоями, но появилось давление, пульс, сознание, и можно было быть уверенным: всё наладится, опасность позади, жить будет!

Даша не знала, куда себя деть. Снова и снова  бралась убирать квартиру, читать научную фантастику, путешествовать в Интернете, но всё это не приносило ей внутреннего удовлетворения. Вечерами, когда муж задерживался на работе, иногда  шла к родителям. Отец старался избегать разговоров об их семейной жизни, а мать как-то сочувственно смотрела на дочь. Когда, наконец, Даша собиралась домой,  клала ей пару банок недавно сваренного клубничного варенья и  большой кусок только что испеченного пирога.

Леонид приходил поздно, молча ужинал и ложился спать. Видно, что он постоянно чем-то озабочен. Но Даша не пыталась его расспрашивать: захочет – сам расскажет.

В те редкие свободные дни, когда Леонид не ходил на работу, Даша не знала, о чем с ним разговаривать. Его постоянные расчёты, прикидки, планы её мало увлекали.

По вечерам каждый занимался своим делом: Леонид лежал на диване, просматривая свежий номер рекламной газеты.  Даша, закончив домашние дела, сидела в кресле с книгой в руках.

– Теперь без взяток не получить никакой бумажки, – вдруг сам себе сказал Леонид. – И за каждую бумажку ; плати! Если бы можно было слышать их мысли…

– Вероятно, скоро научатся слышать мысли… – откликнулась Даша.

Леонид посмотрел на жену и с болью подумал: «Мы разговариваем на разных языках. Она меня совершенно не понимает! Что у нас общего? Мои проблемы так и не стали её проблемами. Какой же я был идиот, что  согласился  на этот нелепый союз!»

На следующее утро Даша проснулась. Она с удивлением осознала нахлынувшую действительность,  серое утро и мокрый туман, и  решила поговорить с Леонидом. Так продолжаться долго не могло.

– Мы должны расстаться, – сказала Даша. – Ты прости меня, но я так больше не могу. Мы – разные люди. Да и  тебе я только мешаю.

Леонид хмуро посмотрел на жену, не совсем понимая, о чём она говорит. Потом, когда, наконец, до него дошел смысл её слов,  спросил:

– Что случилось?

– Ты стал иным человеком. Я любила другого…

– Странно. Ведь раньше тебе нравились мои глаза, волосы, руки… И куда всё это подевалось?

– Всё это при тебе, но ты стал другим.

– Ничего подобного, – возразил Леонид. – Никто никаких изменений во мне не замечает, кроме тебя. Жизнь наша существенно изменилась…

– Жизнь изменилась… и люди меняются, но по разному. То, как изменился ты, меня не устраивает.

– Значит, я превратился в малопривлекательного субъекта? Позволь узнать, почему? Что такого произошло этой ночью?

Леонид сел на кровати, пытаясь отыскать ногами тапочки.

– Ничего, – ответила Даша и виновато отвела глаза. –  Мы вместе с тобой столько времени, а живём на самом деле отдельно: ты – своей жизнью, я – своей.

Леонид промолчал, прокручивая в голове услышанное. Потом тихо произнёс:

– А если я попробую сделать коррекцию… Ведь я  люблю тебя…

– Да? Это я всегда говорила о своих чувствах. Но как  приятно это услышать!

– Наверно, я виноват, что не говорил об этом. Но жизнь меня сильно мяла последнее время.

Даша посмотрела на Леонида, и во взгляде её он уловил сочувствие и боль.

– Мне ты казался сильным. Мечтала спрятаться у тебя за спиной, заниматься домом, любимой работой, детьми, наконец… Все мои мечты оказались фантазиями… Реальность много суровее.

Пока Леонид обдумывала достойный ответ, она отправилась в душ, и ему ничего не оставалось, кроме как пойти на кухню. Завтрак он приготовил просто восхитительный. Ну, хоть что-то с утра оказалось на уровне. Он даже сварил натуральный кофе, хотя занятия этого никогда не любил. Но сегодня он превзошел самого себя. С чего бы это? Леонид испытывал то же волнение, что и в первый раз, когда после бурной ночи они встретились утром за столом. Но сегодня всё было,  конечно  же,  не так. И  в этом он убедился, когда увидел её выходящей из ванной. На его немой вопрос она пожала плечами, и принялась укладывать  вещи в сумку.

– В чём дело? Ты собираешься уходить? – с замиранием сердца спросил Леонид.

–  Видимо, это единственно правильное решение.

Он наблюдал за тем, как Даша аккуратно складывает вещи в сумку. Она приняла решение, это было ясно, но почему всё произошло так неожиданно? Ведь они даже не ссорились. Об этом он не преминул сказать, когда к нему вернулась способность мыслить.

– Мы не ссорились, потому что почти  не общались. Смотрели  телевизор,  разговаривали  по телефону, ужинали или завтракали и ложились в одну постель. Но я, в сущности, ничего не знаю о тебе. А ты обо мне...

Оказывается, у неё была уже давно заготовлена своя версия развития событий, только он всё ещё не готов был этого понять.

– А что я, собственно, должен узнавать о тебе?

– Я перестала интересовать тебя! Разве не понятно? – В её голосе впервые за долгие месяцы он услышал настойчивость и боль, и осознал, что она действительно уходит, и у него нет аргументов, чтобы её остановить. На кухне остывал завтрак, её любимая яичница с ветчиной.

– Ну, знаешь! По-моему, ты сама не понимаешь, чего тебе надо! – взорвался он. – Я делал для тебя всё! Всё, что мог. А ты обвиняешь меня…

Леонид вышел из комнаты, больше не пытаясь её остановить.

Они столкнулись  в коридоре. Даша оделась и неловко переступала с ноги на ногу, не находя нужных слов.

– По крайней мере, нам какое-то время нужно пожить отдельно, – сказала она, открывая дверь.

– Может, ты и права. Только мне меняться труднее, чем тебе. Да и жизнь не располагает… Но ты должна знать, что я всегда буду тебя ждать.

Даша захлопнула дверь и несколько секунд пыталась вникнуть в суть происходящего. Ещё вчера у неё был муж, которого она любила и даже, втайне от всех, ревновала к знакомым и незнакомым женщинам. «У меня не было будущего! – подумала Даша. – А как без будущего жить?!»

Она прошла к дому родителей, и только здесь подумала, что они не одобрят её решение. Какое счастье, что у неё  ключи от  их квартиры! Поднялась на лифте, открыла дверь и поставила сумку с вещами в коридоре. Потом вышла  и заперла дверь.

На остановке много народа. Даша пропустила два переполненных автобуса и ждала  маршрутное такси. Вдруг она почувствовала  чей-то пристальный взгляд. Обернувшись,  увидела улыбающегося рослого мужчину  спортивного вида.

; А мы с вами, всё-таки, встретились, – сказал он, подходя ближе.

– А разве мы с вами знакомы? – спросила Даша, пытаясь вспомнить, где она видела этого  парня.

– Мы с вами как-то ехали в таком же переполненном автобусе, и вы сказали, что я смогу вас встретить ещё раз на остановке. С тех пор и хожу сюда в надежде вас увидеть!

– И напрасно, – улыбнулась Даша. – У меня муж ревнивый.

– А мне казалось, что вы не замужем…

– Увы! Вам не повезло. Замужем. И очень люблю своего мужа.


Леонид позвонил на завод, отменил запланированные встречи и предупредил, что сегодня на работу не придёт. Он бесцельно ходил  по квартире и не мог понять, что же произошло.

«Что-то здесь не так, ; думал он. ; Женя от меня ушла, а теперь Даша! Кто бы мог подумать?! Та самая Даша, которая, казалось, так меня любила!»

Он открыл холодильник и достал начатую  бутылку водки. Налил в рюмку и выпил, не почувствовав даже обжигающего вкуса. «Наверно, давно стоит, выдохлась». Потом закурил, чего в квартире не делал с тех пор, как сюда пришла Даша. «Нужно что-то делать, – думал он. – Ещё не поздно. Нужно её найти. Куда она могла пойти? Только к родителям. А, может, у неё появился кто-то? Нет! Не похоже!»

Леонид набрал номер квартиры Васильева, но никто не отвечал. Он не мог пожаловаться на Дашу. Нежная, женственная, хорошая хозяйка. Только, не  всегда мог  ей рассказать о своих  проблемах. Ему казалось, что ей это не интересно… Как-то стал рассказывать о своих тревогах. Даша никак не отреагировала, и это  его обидело. Она жила в своем придуманном мире, и Леонид понимал, что эта трещина увеличивается.

«Где она может быть? Неужели, пошла на работу? А почему, собственно, нет? Она – не директор. Ей пропустить работу сложнее».

Оделся и вышел.  Прошел на  стоянку  и поехал в  центр, где в высоком здании из стекла и бетона располагался Дашин институт. Припарковав машину, заглушил двигатель. Поднялся на седьмой этаж и оказался в огромном зале, где сидело человек двадцать. Отгороженные лёгкими стеклянными перегородками друг от друга, они не обращали внимания на входящих, полностью поглощенные своими делами.

– Простите, где я могу видеть начальника отдела? ; спросил он у девушки, колдующей у компьютера.

– В конце зала увидите, – ответила та, даже не взглянув на него.

Протиснувшись между столами, Леонид, наконец, добрался до перегородки, за которой, словно в клетке, сидел мужчина в джинсовом костюме.

– Добрый день! – поздоровался Леонид. – Я разыскиваю Светлову. Не подскажете, где  могу её найти?

Мужчина отложил в сторону бумаги, внимательно посмотрел на Леонида и равнодушно сказал:

– Она с понедельника у нас не работает. А кто вы ей будете?

– Муж. Как это – не работает? Её уволили?

– Нет. Редкий сегодня случай, но уволилась она по собственному желанию.

Леонид был в смятении. Даша уволилась с работы, у  неё  серьёзные проблемы, а он, словно чужой, даже не интересовался её жизнью!

Невнятно извинившись, он вышел на улицу, не зная,  где её искать. И вдруг, увидел Дашу, выходящую из автобуса.

; Даша!

; Лёня! ; бросилась к нему Даша, и, обняв, уткнулась  в грудь, всхлипывая.

; Успокойся, родная! Успокойся! Поехали домой! Ты, наверное, была права, а я был круглым идиотом! Поехали, родная, домой!

Он усадил Дашу в машину и поехал в сторону дома. Даша тихо плакала. Она смотрела на дорогу, и в пелене слёз все  предметы  казались нечеткими.

; Прости меня, дурака, – повторял Леонид. – Я тебя очень люблю! Я не смогу без тебя…

Дома он проводил Дашу в комнату, словно больную, бережно усадил на диван, и примостился возле неё на полу. Даша смотрела на Леонида и плакала. Потом, успокоившись, улыбнулась сквозь слезы:

– И я тебя очень люблю! Без тебя жить не хочу! Мне последнее время было так одиноко, так больно…  Ты не хотел со мной  говорить…

– Всё! Теперь всё будет иначе! – Он  встал, прошелся по комнате, потом сел рядом и обнял жену. – Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Нет ничего трогательнее примирения после ссоры. Даша была счастлива. Она с нежностью смотрела на Леонида, потом встала и, увидев, что он к завтраку так и не притрагивался, стала хлопотать на кухне.

– А у нас в доме даже вина нет, – сказала Даша.

Леонид вышел, и через несколько минут принёс бутылку шампанского. За столом вдруг подумал: «ей бы сейчас ребёнка – и все эти фантазии исчезнут сами собой».

– А куда ты отнесла сумку?

– К родителям.

– Значит, они уже все знают?

– Нет. Их дома не было. Поставила в коридоре и ушла. А ты на завод не пошёл…

– Не пошёл… Сам не знаю, что делать… Тошно на душе, когда думаю о работе. Целый день, как заведенный, без всякого интереса. Какой-то животный страх, что меня могут просто выгнать, даже не объяснив причин.

– Так уж и выгнать! Кто разбрасывается такими кадрами?! Да и предупредят заранее.

– Никто теперь никого не предупреждает. Скажут: «Мы уведомим вас о своём решении». Считай, ты уже уведомлен.

– А, может, стоит присматривать какую-нибудь другую работу?

– Нет, родная. Сегодня я получаю столько, сколько не буду получать, где бы ни работал. Убеждён, что нужно здесь закрепляться. Ситуация стабилизировалась. Уходить сейчас глупо. Плохо только, что в этом кавардаке друзей растерял…

– Могло быть хуже. Но вот то, что  с моими ты стал встречаться реже, плохо. Кроме того, что они – мои родители, так ещё и – верные друзья. Я же знаю, как они к тебе относятся…

– Да, конечно, ты права. Давай сегодня же к ним подойдём часов в семь. Как ты на это смотришь?

– Как я могу на это смотреть?!

Когда вечером они зашли к родителям Даши, их встретил Василий с какой-то тревогой:

– Пришел домой, а в коридоре сумка с вещами. Я уже чёрте что подумал…

– И напрасно. Случайно перепутала ключи. Вместо своих взяла от вашей квартиры. Куда же мне было девать вещи. Я собрала кое-что для  прачечной и химчистки.

– Ну и хорошо. Знаешь, дочка, замуж – это тебе не в туалет, захотела – сходила. Это на всю жизнь. Я так понимаю…

– Ну, ладно, Куб! Ты нас так и будешь держать в коридоре?

– Прости. Это у меня от переполнения чувствами…

Леонид прошёл в комнату.

– А где Вера?

– Должна сейчас подойти. У неё сегодня контрольные.

– Не понимаю. В школе контрольные, а она, словно экзамен сдаёт…

; А я уже привык. Даша, организуй что-нибудь к ужину.

; Ничего не нужно организовывать. Посидим, чаёк попьём и разойдёмся.

Помолчали. Василий, усадив гостей на диван, сам сел напротив.

– Как тебе работается? Давно мы с тобой не виделись…

– Виноват. Закрутился. – Леонид искренне раскаивался. – Не был готов к таким кардинальным переменам. А этот Борисов твердит: работай, как будто тебе не надо денег!

– Ну, да… Это мы уже проходили. Время другое!

Пришла Вера. Она обрадовалась гостям и, переодевшись, стала  готовить ужин. Друзья сидели на кухне,  и пили вино.

– Ты чего молчишь? – спросила Даша отца. – Мы так редко приходим, а у вас, вроде бы, и тем для разговоров нет.

– Когда я пью, – я не пою! А если серьёзно, хорошо представляю, с чем сталкивается Лёня. А на войне всегда есть невинные жертвы. И это всё нужно пропустить через сердце. Никакого здоровья не хватит.

– Ты прав, у  меня  забот – полон рот. Не до здоровья. Но, что правда, так это то, что нельзя так больше жить! А у Борисова бизнес, как постоянный конкурс…

– Ну, да! – поддержал Леонида Василий. –  Наслышан. И в жюри этого конкурса – длинноногие синеглазые нимфы. Они же являются и призами для победителей!

– Да нет. Я не об этом, хотя и это имеет место. Но он постоянно с кем-то конкурирует. Недавно завёл службу безопасности. Спрашиваю: зачем? Он говорит: нужно обезопасить себя от конкурентов. У него  это  – пунктик.

– Может, он прав?

– Прав…  Уверен, что всех можно купить. Для него нет никаких запретов.

– И, самое удивительное, – поддержал Леонида Василий, – он прав!

– Не знаю, прав ли, но… противно…

– А что – Ёлкин? Ты давно его видел?

– Давно. Мне кажется, он меня обвиняет в том, что оказался за бортом. Думает, я его подсидел…

– Но он же с инфарктом в больнице лежал!

– Это понятно. И, тем не менее… Теперь он один, как рубль…

– Его на заводе вспоминают добром. Бескорыстный был руководитель. Редкий зверь. Помнится, любил повторять: «Подумайте, как о вас будут вспоминать!»

– И что толку, – вмешалась Вера. – Теперь он – безработный. А Крутой? Чем всё закончилось?

– Сел, и на долго. Ёлкин отделался лёгким испугом. Получил три года условно. Теперь ему стыдно показываться на заводе.

Мне его жалко, – тихо проговорила Даша. – Работал, работал, и такой финал…

– Он – человек советской эпохи и другим стать не смог, да и знаний не хватило. Так и остался на уровне главного инженера. А директор, – иное. Обязан был разобраться в махинациях Крутого. Хотя, чего скрывать, и мне его по-человечески жалко.

Когда стали прощаться, Леонид взял Дашину сумку.

– Надо  завтра отнести в химчистку, – сказал он, открывая дверь. – Спасибо за вкусный ужин. Вообще бы, хорошо сделать традицией: хотя бы два раза в месяц  вместе ужинать, один раз у вас, другой – у нас.

– Согласны, – радостно сказала Вера и обняла дочь.

– Сколько раз мы уже об этом говорили! –  Василий пожал руку Леониду. – Только, всегда что-то мешало. Но я – профессиональный оптимист!

Дома  Даша забралась с ногами на диван, и, поджав их под себя, думала: «Какое счастье, что он не бросил меня! Как я его люблю! И, конечно же, я тоже не права. Ему очень трудно, а я со своими проблемами…»

– Ты знаешь, о чем я думаю, жена? – Леонид взглянул на Дашу и улыбнулся. – Надо нам, наконец, подумать о наследнике!

– Правильно! Наполни смыслом каждое мгновенье! Но, помнится, ты об этом говорил, когда обосновывал регистрацию нашего союза…

– Идеи никогда не умирают. Я уже созрел!

– Так в чем же дело?! Сегодня же начнем! А то я уже стала забывать, что у меня есть муж!

– Ну и скажешь! Хотя, в чём-то права.

– Хватит посыпать голову пеплом. Уже поздно. Пошли выполнять твой план! Я хочу, чтобы наш малыш походил  на тебя. Истинный художник создает, даже копируя.

Даша подошла к мужу, поцеловала его в щеку и посмотрела  в  глаза. Леонид увидел её горящий желанием взгляд,  и встал с кресла.
7.

Прошли годы… Август 1998 грянул как-то неожиданно. Борисов, бледный, всклокоченный, пришёл утром и заперся со Светловым в кабинете.

– Сколько у нас денег на счёте? – озабоченно спросил Сергей, наливая в стакан минеральную воду.

– Совсем не много. Не хватает оборотных средств, да и зарплату выдали пару дней назад. А что случилось?

– А что наша служба безопасности? За что мы ей такие бабки платим? – не отвечая на вопрос, продолжал Борисов.

– Да что случилось? Что произошло?

– Ты телик по вечерам смотришь?

– Нет. Давно не смотрел, да и радио не включал. Что произошло?

– Вот что значит, игра без правил! – так и не отвечая на вопросы Леонида, Сергей разразился тирадой. – Никому доверять нельзя! Ни бизнесменам, ни банкам, ни государству! Рухнули многие банки, прогорели дотла. Гикнулись все ценные бумаги. Государство объявило себя банкротом! Доллар подскочил в цене, и теперь начнёт расти не по дням, а по часам. Самый выгодный сегодня бизнес – коллекционировать зелень!

– Ты что, плохо спал? Кстати говоря, мы давно уже играем без правил. Пора бы и правила игры без правил  придумать. Кто и что объявил? Да и каким боком это нас касается? У нас даже валютного счета нет! И почему Матюков  своевременно не оповестил? Ты же его подкармливал!

Сергей посмотрел на Леонида, как смотрят на ребенка-несмышленыша,  открыл пачку «Marlboro» и закурил. Эта пауза длилась недолго, но позволила Сергею  прийти в себя.

– В одном ты прав: нужно успокоиться и попытаться разобраться в ситуации… Сколько готовой продукции мы отправили  потребителям? Сколько нам должны? Только в долларах, пожалуйста? – спросил он уже спокойнее.

– По моим данным на автозавод мы поставили продукции примерно на двести пятьдесят тысяч. В различные торговые предприятия электроинструмента и бытовых сварочных аппаратов – не менее чем на сто тысяч. И так, по мелочи – ещё  тысяч на пятьдесят. Итого – тысяч на четыреста. А в чём дело?

И здесь только до Леонида стало доходить, что есть опасность за  отгруженную продукцию не получить деньги. Он  с ужасом посмотрел в глаза Сергея и потянулся за сигаретами. Только вчера они с Дашей обсуждали проект строительства домика на даче, которую приобрели на берегу Азовского моря, и вдруг всё рушится. Теперь  не до дачи. Снова встает вопрос выживания. Он снял трубку, но Сергей недовольно поморщился.

– Да не звони пока никуда! Давай прокрутим ситуацию сначала сами. У тебя в кабинете  есть что-нибудь выпить?

Леонид по селектору попросил секретаря его ни с кем не соединять, достал из ящика стола плитку шоколада, бутылку армянского коньяка  и разлил по рюмкам.

– Я думаю, что получить деньги с наших партнеров будет не просто, – сказал Сергей, глядя сквозь коричневую жидкость на Леонида.

– И как получить, если банк…

– Правильно.

– С автозавода мы можем, в крайнем случае, получить их продукцию…

Глаза Сергея загорелись. Он сразу ухватил мысль Леонида. Получив ликвидный товар, можно его продать и вернуть своё. Но вот вопрос: по каким ценам отдадут автомобили? По тем, что были на момент получения нашей продукции, или по новым? Что необходимо сделать, чтобы иметь право продавать эти автомобили? Лицензию получить  не сложно…Вслух сказал, удовлетворенный:

– Молоток! Хорошо мыслишь. А  к торгашам я зашлю бандюганов. Получим мы свои денежки! Надеюсь, получим…

– Но с бандитами нужно  делиться! И берут они за такую работу немало!

– Немало, ; согласился Сергей. – Но лучше, чем потерять всё…

– Согласен. Только к этому средству обратимся в крайнем случае. Попытаемся сначала получить сами…

– Добро… Теперь можно и повторить. Видишь, как коньяк обостряет твою сообразительность!

– Обостряет… – согласился Леонид. – Только не коньяк, а ситуация. Хочешь жить, умей вертеться! Но, что ты там говорил,  государственные бумаги превратились в пшик? Откуда ты это взял?

– Телик нужно слушать… хотя бы последние известия. Государство объявило, что не способно рассчитываться по своим долговым обязательствам. Многие банки, крупные предприятия свои активы держали в ценных бумагах. Кто мог усомниться? Государственная гарантия! А, как оказалось, государство-то и обанкротилось! Бумаги эти превратились в пшик! Им – копейка цена! Ты представить не можешь, сколько людей на этом пострадало.

– А что, у тебя  много таких ценных бумаг? – спросил Леонид, понимая, что вторгается в запретную сферу.

Сергей взглянул на Леонида и промолчал. Потом, наполнив очередную рюмку коньяком, выпил, и тихо проговорил:

– Я уже привык к кровопусканиям. Теперь бы сохранить то, что ещё можно спасти… и ты, конечно, прав: нужно нам выработать правила этой бандитской игры. В нашей стране нельзя никому доверять! Это – первая заповедь!

По селектору секретарь извинилась, коммерческий директор настоятельно просит его принять.

В кабинет как-то боком вошел  Яков Давидович, невысокий полный человек с седыми волосами и большим толстым носом. Он взглянул на Светлова, потом на Борисова, и произнёс:

– Я так понимаю,  моя новость таки запоздала? Вы уже всё знаете? Наш банк прекратил все операции.

– Это мы уже знаем. А вы, вот что: с этой минуты прекратите отгрузку готовой продукции. Работаем пока на склад.

– Ну  и ну! И кто бы мог себе это подумать? Должен вам сказать, меня таки очень тревожат фокусы нашего банка.

– Сняли вопрос с банком. Никуда мы больше не будем перечислять деньги, а тем, кто должен нам, необходимо сообщить, чтобы на наш банк денег не перечисляли!

– Просто не верится, – продолжал Яков Давидович. – В новейшей истории такие события – явление не частое. Страну трясёт, как при землетрясении…

– Не причитайте… – Леонид достал  чистую рюмку, наполнил её коньяком и подал Якову Давидовичу. – Лучше скажите, как  вы могли зевнуть это? Где ваша хваленная еврейская изворотливость? Необходимо получить за отгруженную продукцию деньги. Посылайте гонцов к нашим должникам, постарайтесь получить деньги наличкой, или, в крайнем случае, – ликвидным товаром…

– Да, но по каким ценам?

– Нужно стараться получить по старым ценам, – вмешался в разговор Сергей. – Сейчас важно не потерять время… Если потребуется, можно заинтересовать нужных людей…

; Не опошляйте мысли словами.  Я вас понял, – сказал Яков Давидович, вставая. – Пошёл претворять идеи в жизнь. Я таки этого не мог предусмотреть. Только на взятки моей зарплаты не хватит. У меня зарплата маленькая.

– Это не зарплата у вас маленькая, это у вас глаза большие, – прервал его Сергей. – Если нужно, мы поможем.

Яков Давидович вышел, и в кабинете воцарилась тишина. Каждый погрузился в свои размышления.

«И какого черта я влез в производство?! – думал Сергей. – Прибыль мизерная. Забот – полон рот. Вложить эти деньги в торговлю – самое верное дело! Но кому теперь нужны мои акции, когда такое делается?!»

«Мы вернулись к тому, с чего начинали, – думал Леонид. – Что придумать, чтобы совсем не остановиться? Долго работать на склад мы не сможем. Интересно, как вырастут цены на металл?»

– Добро! Я, пожалуй, подъеду к Матюкову, узнаю, что возможно сделать. У меня в его банке кое-какие деньги лежали. Неужели он их  не отдаст?

Сергей встал, грустно посмотрел на Леонида, и уже у двери вдруг спросил:

; А как ты посмотришь, если я надумаю свои акции продать?

– Продать?! Леонид был обескуражен. В такое время, когда, казалось, кризис парализовал страну, сменить инвестора?! За последние годы  привык к Сергею. Он никогда не лез в производство, умело помогал своими многочисленными знакомствами, деловыми связями… и вдруг…

– А что здесь особенного? Искусство жить слагается из умения смотреть вперед. Я пришёл к выводу, что в нашей стране заниматься производством не только трудно, но и не выгодно. Эти деньги можно получить, не рискуя, не вкалывая, как папа Карло. Какой чёрт меня потянуло в производство? Ведь – бит не единожды. Так нет, захотелось солидного бизнеса…

– Да кто сегодня купит твои акции? И по какой цене?

– Конечно,  второго такого дурака найти не просто. Но ты имей в виду, – я свои акции надумал продавать. Даже за пол цены. Если  кто  захочет  их  выкупить –  ты  мне скажи. Кстати, а почему бы тебе их  не купить? Я согласен на рассрочку…

– Ты, Сергей, не горячись. Но, если  серьёзно хочешь их продать, я поговорю с людьми. Может, какую-то часть  и приобрету. Мне отступать некуда. Я  без завода – ничто. У меня никаких других источников доходов нет.

– Ладно. Думай…

Когда Сергей ушёл, Леонид ещё некоторое время сидел за письменным столом, размышляя, что же делать? Потом набрал номер домашнего телефона.

– Даша, как там  наследница? Нормально? Хорошо. Я сегодня не приду обедать. Дома расскажу…

Вечером, взяв дочку, они пошли к Васильевым. Леонид  рассказал о последних событиях и  предложении Сергея.

– Работа – последнее прибежище тех, кто больше ничего не умеет. Мне  деваться некуда. – Леонид взглянул на друга, ища понимания.

– Мы работаем, как лошади, а тратим заработанные деньги как ослы, – Василий достал из холодильника бутылку водки. – Вера, уложи Надюшу, уже поздно, а мы здесь покалякаем немного.

Даша удобно уселась на диване и слушала беседу.

– Нужно долго думать, чтобы принять быстрое решение. Это дело серьёзное. Сколько могут стоить сегодня его акции?

– У меня таких денег нет. Но, может, часть акций выкупят начальники цехов, кто-нибудь ещё. При таком разбросе купить  хотя бы десять – пятнадцать процентов. Стоить это может сегодня тысяч пятьдесят долларов, хотя он сегодня растёт каждый день. Что будет завтра – не знаю.

– У тебя есть такие деньги?

– Половина есть. Надеюсь перезанять или…

– Или временно взять из денег, полученных за отгруженную продукцию, – подала голос Даша.

Леонид посмотрел на жену и улыбнулся.

– Если такое было бы возможно, то этой суммы хватило бы выкупить все акции Сергея, но как потом рассчитываться с заводом?

– Надо иметь в виду, что некоторое время будет спад производства, так что эти деньги не скоро потребуются.

– Может, ты и права.

– Принципиальное решение: нужно ли приобретать акции? Эти вложения не скоро  окупятся. Что будет завтра в нашем непредсказуемом государстве, не скажет никто.

Василий  настроен скептически. Но, понимая, что Леонид пришёл не просто поделиться заботами, но и надеется взять у него денег в долг, продолжал:

– Что касается денег, то у нас с Верой есть двадцать тысяч долларов. Пятнадцать я могу  занять. Когда сможете, тогда и отдадите.

– Спасибо, Куб. Я надеялся на вашу помощь. Ещё раз спасибо… Первому, кому я отдам долг, будешь ты.

– Теперь нужно хорошо подумать, что делать. В этом бардаке не просто принять решение.

– Может, искать новых партнеров, или самим реализовывать свои изделия? А что? Неплохо в городе открыть магазин, который бы продавал ваш электроинструмент, бытовые сварочные аппараты.

Даша говорила с таким энтузиазмом, что вызвала улыбку мужчин.

– При этом можно не  арендовать помещения, а организовать такой магазин прямо при заводе, – поддержал мысль дочери Василий. – Отсутствие опыта позволяет молодым совершать то, что старики считают невозможным.

Леонид  посмотрел на Дашу, а она, счастливая, улыбалась.

– Вот устроим Надю в детский садик, и я могла бы взять на себя организацию этого дела.

– Хорошо. Мы это ещё обсудим. Ты у меня молодец!

– Комплемент повышает производительность труда женщины вдвое.

В комнату вошла Вера. Она укачала внучку, и теперь  стала хлопотать, накрывая на стол. Даша помогала матери.

– Ты только не суетись, – сказал Леонид, – мы чайку попьём.

Было около одиннадцати, когда они собрались уходить.

– Пусть Надюша спит у нас. Не стоит будить. Завтра Даша зайдет и заберёт малышку.

Дома Леонид и Даша ещё долго обсуждали предстоящие перемены и строили планы.

На  собрании акционеров  непривычно тихо. Все ждали, что скажет директор. Борисов на собрание не пришёл. Сообщил по телефону, что  решение не изменил, и можно предлагать его акции всем желающим по цене равной семидесяти процентам первоначальной стоимости. Когда после короткого анализа ситуации, Светлов рассказал коллективу о решении Борисова, в зале на мгновение воцарилась гробовая тишина. Слышно было, как за окнами шелестели листья  деревьев при легком дуновении ветерка. Потом вдруг все изменилось. Многие встали со своих мест, говорили все разом, и трудно было в этом хоре голосов разобрать слова. Наконец, Светлов успокоил сотрудников, говоря:

– Борисов продаёт свои акции. Прежде, чем их выбросить в открытую продажу, мы сочли возможным предложить работникам завода. Сами понимаете, что рассчитаться с Борисовым  не просто, поэтому, подумайте, и через недельку мы снова поговорим. Сегодня ситуация на заводе не лучше, чем  в девяносто втором. Банки рушатся, как карточные домики. Теперь, если и держать деньги в банке, так в трехлитровой. Да и она, как оказалось, не спасает. Деньги обесцениваются, цены растут. Когда эта вакханалия закончится, трудно даже предположить. Но кто связал свою судьбу, свои надежды с заводом – прямой резон купить акции. Я лично собираюсь это сделать. Таковы наши не самые веселые новости.

–  А по какой цене Борисов продаст акции?

– По номиналу… может, чуть дешевле. Об этом я смогу вам сказать через неделю. Деньги сейчас стоят не дорого.

– В этом кавардаке Борисов получит не малый куш. Он хочет выйти из игры с наименьшими потерями…

– Никто ещё не разбогател, считая чужие деньги.

– Откуда у меня деньги, а дивиденды такие, что не разбогатеешь…

– Чтобы заработать, нужно работать. А чтобы разбогатеть, нужно придумать что-то другое.

– Я хорошо знаю свою цену. Она выше моей зарплаты.

В этом гомоне голосов Светлов не видел резона оставаться. Он закрыл собрание, предупредив, что через неделю снова соберутся, чтобы продолжить разговор.

Мало кто мог себе позволить купить значительный пакет акций. Многие раздумывали, сомневались, боялись рисковать последними  сбережениями. Через неделю несколько человек приобрели у Борисова  небольшую часть его доли. Остальные взял Светлов, договорившись с Борисовым об отсрочке платежа.

– И что дальше? Что делать, когда не знаешь, что делать? Надо что-то предпринять, но все сегодня обанкротились. Никому не нужно то, что мы делаем.

Светлов расхаживал по кабинету и мучительно искал выход. В кабинете сидели Петр Акимович и Яков Давидович. Грузный, огромного роста Янченко в последнее время ходил, словно потерянный. Плечи  опущены, глаза выражали тоску и боль.

– Каждая проблема таки имеет решение. Только как его найти? Выход из лабиринта ведёт в тупик. Сегодня выгоднее всего торговать…

– Чем торговать? – прервал разглагольствования коммерческого директора Светлов.

– Без разницы! Воздухом, женскими трусиками…

– Ты, Яша, – недовольно проворчал Петр Акимович, – не расписывайся в собственной глупости! Не для того тебя учили писать! Для того чтобы торговать, нужны деньги. А их у нас нет. Или ты действительно хочешь торговать видом на Провал? Так я тебе скажу, что ты не Остап Бендер …

– Ладно вам… Успокойтесь. И думайте, думайте!

Светлов был настроен решительно. Отступать некуда.

– Знаете, шеф, – снова заговорил Яков Давидович, – как говорили в Одессе, капитан знает всё, но крысы знают больше. Я скажу малоприятные  слова, но что же таки делать?

Он повернулся в сторону Петра Акимовича и тихо произнес:

– Надо переждать бурю. Свернуть производство, отпустить рабочих в отпуск на пару месяцев, оставив только ремонтников. За это время попытаться получить деньги за отгруженную продукцию и решить, чем  заниматься в новых условиях.

Янченко ещё ниже склонил голову. Он ни на кого не смотрел,  всё больше хмурился.

– Херню ты говоришь! Если мы перестанем трепыхаться, – погибнем! За эти копейки, какой осел согласится  ишачить? Нужно послушать людей. Я не знаю, что делать, но ты предлагаешь фигню!

– Да, но вы, уважаемый Петр Акимович, сами говорили о том, что нужно приостановить производство, – напомнил ему Яков Давидович.

– Умные иногда меняют свое мнение. Дураки – никогда!

– Довольно спорить! Пора и решение принимать! – Светлов достал сигарету. – Любая реорганизация неизбежно проходит стадию дезорганизации. Нужно быть к этому готовым. Наш бизнес, – что езда  на велосипеде. Если остановился – падаешь.

– Да, но позволю таки себе напомнить правило дяди Феди: чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно сначала купить что-нибудь ненужное. А денег нет! Чудес не бывает. Мы никогда не выберемся из этой ямы, если не предпримем таки радикальных мер.

– Никогда не говори «никогда». Нельзя отпускать народ в отпуск. Мы потеряем людей! – Янченко  зло взглянул на коммерческого директора. – Сегодня царствует закон джунглей: сильный разделывается со слабым, умные разделываются с сильными, а правительство разделывается со всеми. Будь всё проклято!

– Что толку от этих заклинаний? Яков Давидович, что наши должники? Есть шанс получить что-нибудь?

– На автозаводе мы договорились получить автомашины на сумму долга по ценам на день поставки нашей продукции.

– Это уже что-то. И что с ними делать?

– Я договорился с торгующей организацией. Они возьмут их на реализацию.

– По каким ценам?

– По заводским.

– Ну, что ж, это очень даже не плохо. Плохо только, что нет у нас надежных партнеров.

– Сегодня всех наших друзей можно пересчитать на мизинце одной руки! Но мне таки кажется, что электроинструмент, сварочные аппараты будут  востребованы. Нужно их производство продолжать.

– Ты же только что говорил, что необходимо свёртывать производство!

– Кто не рискует, рискует ещё больше! В этом вы, уважаемый Петр Акимович, правы. Я понял таки: чтобы плевать в потолок, нужно как минимум, иметь крышу над головой.

– Вот, чертов коммерсант, – улыбнулся Янченко.

– Не понимаю, чему вы улыбаетесь? Нужно таки срочно на заводе организовать продажу наших изделий. Мы уже об этом говорили. Тогда и будем улыбаться. Делать товар – профессия. Продать его – искусство!

– Точно. Ты способен заговорить клиента до разорения. Можешь доказать, что третий сорт ничуть не хуже первого!  Флаг тебе в руки!

– Довольно вам острить! – Светлов посмотрел на сотрудников и неожиданно тоже улыбнулся. – Раз острите, значит не всё потеряно. Кстати, у меня есть кандидатура, кто бы мог возглавить это дело.  Тут нужен смышленый человек, инициативный, с современным мышлением.  Петр Акимович,  а вы подумайте, кого ещё можно поставить на это дело. Человек должен хорошо разбираться в наших изделиях, чтобы при необходимости умел продемонстрировать работу приборов. А теперь хватит болтать! Разбежались! – Светлов  встал, давая понять, что совещание окончено.
8.

Прошли долгие мучительные месяцы, когда казалось, ещё немного, и завод станет банкротом. Полученных за реализацию автомашин денег едва хватило, чтобы рассчитаться с налогами и платежами за энергетику. Покупательная способность населения резко упала, и первые месяцы магазин, организованный на заводе, едва позволял выплачивать невысокую заработную плату. Светлов  уже несколько дней в Тольятти пытался заключить договор на поставку комплектующих. Он встречался с различными людьми, от которых зависело решение этого вопроса, приглашал их в рестораны, предлагал «личный интерес», но дело не двигалось. Наконец, он вышел на начальника планового управления завода. Тот, узнав, что Светлов из Ростова, переадресовал его своему заместителю, эффектной рыжеволосой женщине, знающей себе цену.

Любовь Ивановна Матвеева  работала в плановом управлении завода много лет. От рядового сотрудника она поднялась по служебной лестнице до заведующей отделом, и вот уже два года работала первым заместителем начальника управления. Её утвердили в этой должности, учитывая  многолетний опыт работы и покладистый характер.

В свои тридцать пять лет она  успела дважды побывать замужем и  разойтись, и теперь воспитывала дочку, которой шёл десятый год. Жила девочка больше у бабушки, так как мать часто задерживалась на работе.

Энергичная, деловая, Любовь Ивановна легко сходилась с людьми и так же легко прекращала всякое общение. Для неё основным критерием цены человека была его порядочность.

Леонида Николаевича Светлова Любовь Ивановна встретила доброжелательной улыбкой.

– Шеф сказал, что вы из Ростова. Очень рада. Я когда-то окончила там институт народного хозяйства. Очень люблю этот город. Но  вот уже много лет живу в Тольятти. Вы присаживайтесь, пожалуйста. Так какие у вас проблемы? – Светлов присел на стул у стола, взглянул на пепельницу. Хозяйка кабинета перехватила взгляд. – Можете курить. Я сама много курю. Знаю, что вы – директор механического завода. Что привело вас в наши пенаты?

– Хотелось бы с вашим заводом заключить договор на поставку комплектующих.

Матвеева внимательно посмотрела на собеседника, потом достала из ящика стола сигареты и закурила. Ей понравилось, что Светлов не бросился подносить ей зажженную зажигалку. Она терпеть не могла  холуйства.

– Во-первых, это совсем не простое дело. Мы должны быть уверенны в высоком качестве изделий. В конце концов, ответственность за автомашину несём мы, а не вы. Во-вторых, такие договора заключаются заранее. Мы, как правило, имеем несколько поставщиков одних и тех же деталей, чтобы не жестко зависеть от конкретного поставщика. И, наконец, это не совсем моя компетенция. Эти вопросы решает…

– Я знаю. Но сердце мне подсказывает, что вы можете мне помочь… Вы же понимаете, насколько это важно для нас. Мы крайне заинтересованы…

– Заинтересованность должна быть взаимной, как любовь.

– Я это понимаю…

– И готовы полюбить меня, едва познакомившись… – улыбнулась Любовь Ивановна, смахивая пепел в пепельницу.

– Вы – умная женщина. Но хорошо бы этот разговор перенести в неофициальную обстановку. Не будет ли большим нахальством, если я вас приглашу поужинать вместе в ресторане?

Матвеева внимательно посмотрела на гостя, и согласилась.

– Деловой ужин – это сверхурочная работа. Все мои вечера расписаны… ; Она посмотрела в блокнот. ; Ну что ж, я, пожалуй, могу позволить себе расслабиться в пятницу. Заканчиваю работу в шесть вечера.

– Спасибо. Я  в пятницу жду вас у северной проходной.

Леонид сразу увидел Матвееву в толпе выходящих через проходную людей. Яркие рыжие волосы  трудно  не заметить.

– Вот и я. Леонид Николаевич, правильно я запомнила ваше имя?

– Да. Я вам признателен за то, что вы согласились со мной поужинать…

– Я же сказала: это продолжение моей работы. Иногда необходимо обсудить какой-нибудь вопрос в неформальной обстановке. Тем более что вы из моего родного города. – К ним подъехала белая  «девятка». – Вот и  мой Коля, – произнесла  она, открывая дверцу. – Чего же вы ждёте.  Садитесь.

Светлов расположился  рядом.

– Коля, мы едем в ресторан «Жигули».

Машина сорвалась с места.

– Этот ресторан, – пояснила Любовь Ивановна, – славится хорошей кухней и расположен недалеко от моего дома, так что я могу отпустить водителя.

Светлов чувствовал какую-то скованность. Он понимал, что если ему удастся заинтересовать эту солнечно-рыжую красавицу,  можно обеспечить завод постоянным заказом, а это многого стоит.  Он не готов к банальному ухаживанию и светским разговорам, хоть и не считал себя новичком в таких делах. Но ситуация развивалась столь стремительно, что времени, равно как и возможности влиять на неё, не было. В машине он пробовал шутить, говорил, что Тольятти  похож на головастика, ; одна большая улица, и завод, где работает почти все население города. Расхваливал красоты окружающей природы. Сетовал, что во всех гостиницах множество народа, которые приехали по делам, так или иначе связанным с автогигантом. Любовь Ивановна поинтересовалась, как они пережили 18 августа, есть ли у него партнеры?

; Какие сегодня могут быть партнеры? Одни барахтаемся, в надежде, что выплывем. Сизифу никто не помогал. Он работал один, без дураков.

– Так  всё-таки, что у вас за предприятие? Что вы можете? Что  выпускали  раньше?

– Механический завод. Раньше было около трех тысяч работающих. Последние годы делали передние и задние мосты для  «уазиков», бытовые сварочные аппараты, электроинструмент. Всего номенклатура выпускаемых изделий достаточно велика.

Машина подъехала к ресторану.

– Коля, ты мне сегодня не нужен. Завтра как обычно.

Они прошли в зал. Леонид Николаевич попросил метрдотеля, чтобы она организовала им столик по возможности  в укромном уголке.

Стройная женщина в фирменном костюме проводила их к столику и пригласила официанта. Тот положил перед ними меню и стал в ожидании заказа. Леонид Николаевич отложил  красивые кожаные папки с теснением в сторону, шутливо бросив:

– Я бы что-нибудь съел. Не обязательно мало, лишь бы вкусно, – и продиктовал заказ, как будто прекрасно знал кухню этого ресторана. Любовь Ивановна с интересом наблюдала за решительными действиями земляка, впервые взглянув на него, как на мужчину.

«Нет, не лох. И фигура спортивная», – подумала она. Вслух, улыбнувшись, сказала:

– Стоит ли столько заказывать? Я вечером стараюсь не переедать.

– Переедать  не следует не только вечером.

– Все-то вы знаете! Светлая голова!

– Светлая  голова хорошо, но своя рука – лучше.

– Вы хотите, чтобы я стала для вас своей рукой на заводе? – спросила Любовь Ивановна, внимательно взглянув на Светлова.

– Не буду таиться. Очень  хочу. Погоду делает тот, кто знает, откуда дует ветер. Мне  нужен лоцман… и партнёр.

Официант  сервировал стол, разлил  вино в фужеры.

– Но давайте сначала выпьем за вас, – продолжал Леонид Николаевич. – Видимо, всё-таки есть Бог, раз мне повезло встретить вас, и вы не отказались со мной поужинать.

; Вы переоцениваете мои возможности. Да, собственно, я так и не поняла, чем могу помочь? – Она  отпила несколько глотков и поставила фужер на стол. – Вино, надо отметить, прекрасное.

– Для начала я хотел бы с вами подружиться…

– Как вы это себе представляете?

– Хорошо понимая, что заключение  договора на поставку изделий нашего завода – дело достаточно сложное и зависит не только от вас, готов отгружать продукцию по ценам значительно меньшим, чем у тех поставщиков, с которыми вы работаете. И, кроме того, обеспечить личный интерес заинтересованной стороны…

«Нет, он определенно не лох. Но что стоят его обещания? И  сколько это может быть в денежном выражении?» – подумала Матвеева. Вслух заметила:

– Так говорят все, но очень скоро забывают о своих договоренностях. Да и у нас  сегодня всё больше рублей и всё меньше денег.

– Напрасно вы так. Я говорю об обеспечении личного интереса в твердой валюте.

– Понятно. Цена – стоимость плюс вознаграждение за угрызения совести при назначении цены. – Любовь Ивановна отставила фужер и грустно посмотрела на Светлова. – За кого вы меня принимаете?

– За доброго хорошего человека, который может попытаться помочь земляку. Но ведь вы сами сказали, что не всё зависит от вас.

– Всё зависит от отдела комплектации. Можно узнать, в чём у них сегодня нужда.

Она достала из сумочки мобильный телефон и набрала номер.

; Сашок? Добрый вечер. Матвеева. Здесь у меня мой приятель из Ростова, директор  механического завода. Он бы хотел делать для нас что-нибудь. В чём у нас сегодня проблемы? Я слышала, с коробками передач. – Некоторое время она слушала, потом продолжала.  – Я всё это знаю. Тебя просят помочь, а ты мне лекцию читаешь, как это делается. Да, да. Он к тебе в понедельник зайдёт. Так ты, пожалуйста, прими его и помоги… Нет, нет, помоги. Об этом я тебя прошу. Хорошо. Ты же знаешь, я в долгу не останусь. Будь здоров.

Любовь Ивановна отключила телефон, и взглянула на Светлова.

– Вы всё поняли? Я разговаривала с начальником отдела комплектации Горским Александром Павловичем, к которому предстоит вам наведаться в понедельник.

; Спасибо.

; А теперь расскажите немного о себе, о своём заводе…

Как там  наш Ростов?

– Рассказывать-то особенно нечего. В той жизни всё было налажено, нас не волновали вопросы, что делать, куда отправлять  продукцию.  Но, с началом перестройки  исчезли  заказы,  возникли  трудности. Завод стало лихорадить. Только начали приспосабливаться, –  грянул дефолт. Банальная история.

– Да… И у нас много проблем… – задумчиво откликнулась Любовь Ивановна.  Она с аппетитом съела салат и закурила. – У вас большая семья?

– Родителей уже давно нет. Жена и дочь – вся моя семья. А у вас?

– Я мало приспособлена к семейной жизни. Дважды была замужем. Один бросил меня, другого я сама прогнала. Дочери моей уже десятый год. Живёт с матерью. Так что меня никто дома не ждёт. Вам часто приходится бывать в командировках?

– Не часто.

– Я привыкла и к этой жизни без правил,  и к командировкам, и к одиночеству. Не люблю домашних работ…

Леонид Николаевич разлил вино и предложил:

– Давайте выпьем за вас, за взаимовыгодное сотрудничество. Вы – мой  благодетель!

–  В благодетеле  есть что-то от кредитора. Не хочу пить за это. Речь может идти о деловом сотрудничестве, о добрых приятельских отношениях на деловой основе. Это и есть правила игры без правил. Жизнь сегодня сволочная, и  только такие отношения помогут нам выжить.

; Я это понимаю, и вы можете не сомневаться, что я нормальный, порядочный партнёр.

– Нет, вы меня не поняли. Партнером вы будете Горскому. У него может быть и свой личный интерес.  Я мало что могу изменить в этом мире. Но мне приятно, если помогу вам. Беда только в том, что у нас не всегда бывают деньги, чтобы расплатиться с поставщиками, и мы нередко расплачиваемся своей продукцией.

– У нас уже есть такой опыт. Машины – ликвидный товар. Их всегда продать можно. При этом важны цены.

– Обычно, – по ценам на день поставки вашей продукции. Но транспортные расходы – ваша головная боль. И вот ещё что: у вас могут появиться серьезные конкуренты. Нам поставляют комплектующие многие заводы страны. Может, имеет смысл объединиться?

– Нет! Пока мы попробуем сами.

– Ну что ж, вам и карты в руки. Спасибо за ужин. Очень приятно с вами беседовать.

Любовь Ивановна встала. Светлов расплатился за ужин и вышел проводить Матвееву. Они шли по вечернему городу и говорили о Ростове. Чёрные лужи отражали свет уличных фонарей.

– А у вас в Ростове наверно уже тепло, – сказала Любовь Ивановна.

– Тепло… – Светлов шел и думал, что хорошо бы как-то закрепить это знакомство. – Вы в Ростов не собираетесь?

– Пока нет… Хотя там назревают серьёзные изменения. Надеемся организовать оптовый склад, так что, может, и приеду.

– Вот моя визитка. Обязательно позвоните, когда будете. Я буду рад показать вам наш город.

– Вы, видно, забыли, что это и мой город. Правда, я там давно не была.

– Теперь вы Ростов не узнаете. Он меняется не по дням, а по часам.

– А мы что, с вами больше не увидимся? Мне было бы интересно узнать результат вашего разговора с Горским. И запомните: контракт – соглашение, обязательное для более слабой стороны. Так что внимательно читайте условия.

– Спасибо за предупреждение. Но, что хорошо для завода – хорошо для меня. И, если позволите, я обязательно к вам зайду. Мне бы очень хотелось продолжить наше знакомство. Надеюсь на то, что  смогу быть вам полезным. Вы мне очень помогли…

– Не говорите гоп…

; Я понимаю. Но то, что вы отрекомендовали меня своим приятелем дорогого стоит. Да и ситуацию прояснили.

– Я сработала, как ваша сверхштатная сотрудница! – улыбнулась Любовь Ивановна. – А вот и мой дом. Ещё раз спасибо за чудесный ужин…

Матвеева пожала руку Светлову и скрылась в подъезде.

Леонид Николаевич  прошёл к обочине, остановил проезжающую машину и поехал в гостиницу.

Через несколько дней Светлов заключил договор на производство задних мостов для автомобиля «Нива» и механических коробок передач. «Вот я и научился давать взятки. Это оказалось не сложным делом. Теперь бы научиться их брать», – подумал Леонид Николаевич. Предстояло получить техническую документацию, уточнить особенности технологии и условия сдачи продукции. Наконец, когда всё было оговорено и подписано, он зашёл в плановое управление поблагодарить Любовь Ивановну и попрощаться.

– Спасибо вам за помощь, – сказал Леонид Николаевич, протягивая  цветы и пакет. – Если бы не ваше доброе ко мне отношение, я бы в этом муравейнике потерялся среди просителей, так ничего и не добившись.

– Так Горский подписал? Ну, слава Богу. Скользкий он человек. Знаете, у него принцип никогда ни о чём не думать, ничего определенного не говорить, не писать и не подписывать. Но, если подписал, то своего не упустит. И всё же я рада за вас.

– Да Бог с ним. Важно, что мы обо всём договорились, и условия вполне приемлемы. Теперь я застрахован от краха. Есть что делать, значит, жить будем!

– Не обольщайтесь. Спасибо вам за то, что пришли, за цветы… Я давно здесь работаю. Видела всяких. И знаете, что мне понравилось? Что вы не стали за мной ухаживать. Мне приятно, что вы оказались на уровне. Рада, что хоть чем-то могла помочь земляку. Передавайте привет Ростову. Если буду в ваших краях, обязательно дам знать.

Леонид Николаевич  попрощался и поехал в Самару в аэропорт, размышляя по дороге, что хороших людей всё-таки немало. «Надо будет с Галкиным передать  вяленых рыбцов, лещей. Пусть вспомнит родные края», – подумал он, сидя в самолёте.

На следующий день Светлов собрал совещание, куда пригласил главного инженера, начальника производственного отдела и  коммерческого директора.

Рассказав о договоре с «Автовазом», он обратился к начальнику техотдела Галкину Вадиму Игоревичу:

– Вам нужно срочно лететь в Тольятти, получить документацию, уточнить технологию… Имейте в виду, что требования к качеству достаточно жёсткие.

– Я готов. Кстати,  надеюсь, что у них всё это будет на магнитных носителях?

– Да. Они давно уже перешли на компьютерное проектирование. Летите завтра же. А сегодня зайдите на рынок и купите по паре хороших рыбцов и  лещей. Их нужно будет передать заместителю начальника планового управления Матвеевой. Если бы не она, мы вряд ли имели этот заказ…

; Будет сделано…

; Вас, Яков Давидович, ; обратился он к коммерческому директору, –  попрошу подготовиться к возможной реализации больших партий «жигулей». Может, не стоит передавать их третей фирме, а наладить реализацию у нас? Храниться они могут на территории завода. Оформлять продажу сподручнее в нашем магазине. Предпродажную подготовку наладить на нашем заводе не трудно. Подумайте об этом. Это значительно выгоднее, чем отдавать сторонней организации. Переговорите с Дарьей Васильевной.

– Будет сделано… Я таки об этом всегда говорил. Только глупец сидит на работе, сложа руки.

– Умный предпочитает положить ногу на ногу, – откликнулся главный инженер, взглянув на сигареты, лежащие на столе у директора.

– Курите… – бросил Светлов. – Рабочие ропщут. Мы не поспеваем за инфляцией.. Нужно повышать зарплату… а где брать на это деньги?

– Нужно людей ценить по работе, – подал голос  Вадим Игоревич. – А то у нас уравниловка…

– Если таки людей ценить по работе, то, как говорил пролетарский писатель Горький,  лошадь лучше всякого человека. С одного козла нельзя три шкуры содрать. Будем богаче, можно  и зарплату повысить, и дивиденды выплатить.

– Добро, – встал Леонид Николаевич. – Поговорили, и за работу. Совещания незаменимы, если мы решили ничего не делать.

– Ничего не делать – отличное таки занятие! Но какая огромная конкуренция! – улыбнулся Яков Давидович, вставая. ; Раньше таки можно было не работать, но, слава Богу, получали зарплату вовремя.

– Ностальгия?

– Нет… это я так, к слову…

– Вы, Яков Давидович, сменили себе секретаршу? Потянуло на молодых? – спросил, улыбаясь, Вадим Игоревич.

– Если директор таки не способен взять себе привлекательную секретаршу, он наверняка ни на что не способен, – отпарировал Яков Давидович и вышел из кабинета, увлекая за собой начальника производственного отдела. Главный инженер продолжал сидеть.

Николай Матвеевич, – мужчина с редкой шевелюрой и изуродованным прыщами лицом, грустно взглянул на директора и тихо произнёс:

– Ты меня извини, но я, ухожу с завода…

– Это как понимать? – опешил Светлов. – Что случилось?

– Ничего не случилось. Просто мне предложили работу в одной фирме. Оклад больше, да и работа спокойнее. А здесь я постоянно чувствую себя лишним. Все вопросы решаешь ты… Зачем я здесь. Ты долгое время работал главным, вот по инерции и продолжаешь руководить. И в самом деле, зачем тебе главный? Это лишняя фигура на доске при такой постановке дела.

Светлов задумался. «В чём дело? Чем я его обидел? Или действительно, почувствовал, что лишняя фигура? Николай  всегда был независимым, а здесь я его так плотно опекаю… С другой стороны, как не опекать, если он совершенно не проявляет инициативы, словно барщину отрабатывает. Независимым может быть только тот, от кого зависят другие. А кто от него зависит? Начальники цехов обходятся без пастуха».

Он достал сигарету, долго разминал её, неспешно закурил, продлевая мучительную паузу и, наконец, проговорил:

; Сейчас, когда мы заключили серьёзный договор с автозаводом, это похоже на предательство…

– Вот этого я боялся больше всего. Ну, какое это предательство?! У меня семья, двое детей. Получаю гроши. Любой торгаш на базаре получает на порядок больше! Ты всё время говоришь: «Научись переживать успехи других!» Мне надоело. Я вполне могу и сам быть успешным. Моё решение окончательное. Хотелось бы расстаться по-хорошему. Мы много лет работали вместе, и за эти годы у тебя не было причин на меня обижаться…

Светлов какое-то время молчал. Потом встал.

– Ну, что ж… Хотелось бы, чтобы ты не пожалел. Но ты не сможешь сказать, что я не предлагал тебе остаться.

; Не хочу упустить возможность, – пробормотал главный инженер.

; Раз решил, Бог с тобой. Не поминай лихом…

– Да что ты?! Спасибо.

Николай Матвеевич встал, и как-то пятясь, вышел из кабинета. Леонид Николаевич докурил сигарету и по селектору пригласил Вадима Игоревича к себе.

; Что случилось? Что-то ещё?

; Да. События захлестывают. Ножкин уходит с завода.

– Как уходит? – не понял начальник техотдела.

– Ножками…

; И что?

; Я пока не хотел бы никого ставить на его место. Будешь исполнять временно обязанности главного инженера.

; Техотдел и так выполнял эти обязанности.

; Вот я и говорю…

; А как с командировкой?

; Оставь за себя Сорокину, и езжай. Это очень важно. Завтра утром ты должен быть в Тольятти.