С приветом из сумасшедшего дома

С приветом из сумасшедшего дома.



Помни, что в Искаженном Мире все правила ложны,
 в том числе и правило, перечисляющее исключения,
 в том числе и наше определение,
 подтверждающее правило.
 Но помни также, что не всякое правило обязательно ложно,
 что любое правило может быть истинным,
 в том числе данное правило
 и исключения из него.
Роберт Шекли «Обмен разумов».



1. День открытых дверей.


Его звали Том. Том Брайдер. У него были едкие зеленые глаза и стеклянная улыбка.
Он был учредителем Бюро Открытых Дверей. Во всяком случае, так оно называлось в белых квадратных афишках, то там, то здесь расклеенных по центральной части города. Под названием стояло примечание: принимаем заказы на дому. А ниже находился номер ближайшего сумасшедшего дома с кодом Мадагаскара. Том не знал, звонил ли кто-нибудь когда-нибудь по этому номеру, но ему было приятно осознавать, что он при деле...
У него была любимая девушка. Только он ее не любил. Зато он был в ней уверен. Уверен, что она ему не изменяла. Ни с кем. Разве что со своим парнем. Это было неприятно, но терпимо.
Он любил сидеть один в барах дорогих отелей. Во-первых, там всегда есть уверенность, что тебе подадут хороший кофе. А во-вторых, там практически отсутствовала вероятность того, что он пересечется с кем-нибудь из своих близких друзей, которых он не хотел видеть.
А еще он не расставался со своим плеером. И всегда слушал его на максимуме. Том придерживался идеи, что музыку нужно слушать на такой громкости, чтобы можно было почувствовать, будто купаешься в ней...
А еще... Да, ладно, хватит.

*      *      *

Я вошел в двери каменного светло-коричневого здания. Я был здесь не первый раз. Но всегда только как гость. И как всегда меня встретил пустынный полутемный холл с большим количеством зеркал. Несколько шагов внутрь – и вот меня окружают райские кущи. Нет, конечно же, я преувеличиваю. Но вид миниатюрного сада внутри помещения, с пальмочками, цветами, растущими, казалось, прямо из пола, скамейками и фонтаном меня всегда завораживал. Играла тихая, ненавязчивая музыка.
Я повернул направо, к лестнице, ведущей в одно из крыльев здания. Ступеньки, раз-два-три. Короткий коридорчик, отделенный он садика лишь двумя колоннами. Подошел к двери и тут услышал:
- Серый, привет! А ты что тут делаешь?
Я оглянулся на звук голоса. В саду, на скамейке сидели две женщины. Одна из них была постарше, лет сорока-сорока пяти. А второй была Настя, милая забавная девушка, с которой я был знаком уже много лет. «Не ты один ходишь в гости», - подумалось мне.
- Привет! – откликнулся я. – Я к знакомому пришел. Ты еще долго тут сидеть будешь?
- А я тут живу! – пошутила она.
- Ну, тогда еще увидимся! – в тон ей отшутился я, открыл дверь и вошел в другой коридор. Пройдя его насквозь, я оказался у другой двери с полупрозрачным стеклом. Она была закрыта, но на стене находилось переговорное устройство и звонок.
Долгое время никто не подходил. Потом дверь открылась и за ней оказалась большая светлая комната. По ее периметру стояли деревянные стулья, практически все занятые людьми разного, по большей части выше среднего, возраста, одетых в разнообразно-тусклые пижамы.  Взгляды всех присутствующих были прикованы к экрану телевизора, висевшего под потолком. Никто не разговаривал, но было легкое ощущение голосового зумма. Или это телевизор? На меня никто не обратил внимания.
Женщина в белом халате, открывшая дверь, вопросительно посмотрела на меня. Я назвал интересующую меня фамилию. Женщина задумчиво кивнула головой и знаком показала следовать за ней.
Мы прошли сквозь всю комнату и подошли к мощной железной двери. Женщина позвонила в дверной звонок. Раздался звук поворачивающихся в замке ключей, и дверь распахнулась. За ней стоял, как принято говорить, «дюжий» санитар, больше похожий на охранника банка. Он пропустил меня внутрь и тщательно запер дверь. Я еще раз назвал фамилию. Он велел мне подождать и ушел.
Я огляделся. Это был длинный узкий коридор, со множеством дверей, заканчивавшийся стеклянной стеной – помещением медперсонала. И я был здесь не один.
Человек, лет тридцати пяти, с серым лицом, длинными волосами и затравленным взглядом. Он стоял, прислонившись к стене, и слегка покачивался. Женщина, уже не молодая, с пьяной ****ской искоркой в глазах и гнилыми зубами. Так обычно выглядят бомжихи. Она вышла из одной двери, посмотрела на меня, неприятно улыбнулась и скрылась в другой. И тут ко мне подошла девушка-юла.
Даже скорее не подошла, а подплыла. Ей было не больше двадцати. Может, меньше. Она, пританцовывая, крутилась вокруг невидимой оси, шаг за шагом приближаясь ко мне. С ее губ не сходила тихая печальная улыбка.
Возле меня она сделала еще несколько оборотов, каждый раз заглядывая мне в лицо. Глубокие и совершенно пустые глаза. Я стоял, совершенно растерянный, и не знал как себя вести.
Девушка подошла ко мне вплотную, и я услышал, что она тихо что-то напевает. Она прекратила кружиться, но не стояла на месте, а переминалась с ноги на ногу. Долго смотрела на меня, потом подняла руки и стала поправлять мой шарф, аккуратно разглаживая его концы. Инстинктивно стараясь не делать резких движений, я одними пальцами придерживал шарф, не давая ей полностью им завладеть. И искал глазами санитара.
Он как раз появился в конце коридора. Подошел к девушке, ловко вытянул из ее пальчиков принадлежащую мне ткань и ласково направил хрупкую фигурку в сторону. Она тут же забыла обо мне и продолжила свой медленный танец вокруг ей одной видимой оси. Добрый, тихий, помешанный ангел...
Санитар отошел и за его внушительной фигурой я увидел Леху.
                19.05.2т2/3.41
Леха не был больным. В «местном» понимании этого слова. Он просто пытался стать здоровым. Это была еще одна ласточка, попавшая в тесную клетку бытовой наркомании.
Сумасшедший дом – единственное место, где нельзя купить героин, но где бесплатно выдают метадон. И этим пытаются пользоваться те, кто потерял надежду отломаться в домашних условиях.
Он сильно похудел с тех пор, как я видел его последний раз. В глазах блестело непонимание происходящего плюс смущение с легкой долей иронии. Еще бы – я пробыл здесь пять минут, а мне уже не по себе. А он провел здесь несколько дней, да еще и предстояло недели полторы. Есть от чего подрастеряться.
Мы прошлись по коридору до его палаты. Зашли в маленькую, квадратную комнату. Там стояло три кровати, лехина - у окна. Эту кровать я тоже видел не в первый раз – за полгода до этого здесь «лечился» еще один знакомый, с такими же проблемами. Только ему это лечение не слишком-то помогло.
Две соседние кровати пустовали – пациенты где-то бродили. В четвертом углу был постелен матрац, на котором скорчился гном.
- Это алкаш, - пояснил Леха, - он в себя даже и не приходит, спит все время.
Мы пошли в столовую. Пока я рассматривал рисунки больных – надо сказать, довольно наивные и жуткие – Леха забивал косяк. Потом перебрались в курилку.
Пока мы «пыхтели», туда зашел еще один клиент дурки – пожилой мужчина, который принялся нервно курить замусоленную «приму» и тихонько подхихикивать. Помню, я подумал: «А не повредит ли ему то, что мы здесь покурили?». Но, ему, кажется, уже ничего не могло повредить.
Я провел здесь около часа, и пришло время прощаться. Леха отнесся к этому с пониманием. Когда за мной захлопнулась железная дверь и я снова оказался в комнате с телевизором, то увидел еще одну знакомую пациентку. Она с отсутствующим видом смотрела на экран и меня не заметила. Забавно (хотя чего уж тут забавного?), но первый раз в этом здании мне пришлось побывать из-за ее сына – моего одноклассника. У него тогда были крупные проблемы, вызванные пересечением таких несовместимых вещей, как религия и милитаризм. Старообрядчество плохо сочеталось с прохождением военной службы в армии, и паренек проглотил нательный крест, после чего вышел на карниз не знаю какого этажа...
Я спустился в «ботанический» садик. Настя все еще была здесь.
- Ты в центр города не собираешься? – спросил я.
- Я же сказала, что живу здесь.
- Ты серьезно? - опешил я, пытаясь разглядеть на ее лице признаки недуга.
- Вполне, – улыбнулась она.
- А что случилось?
Она наелась таблеток. Всех, какие были дома, причем предпочтение отдавалось сильным снотворным и барбитуратам. Причем, сама она этого не помнит – была не совсем трезвая. Причин тоже не помнит, но я в это не очень верю. После реанимации ей было предложено провести здесь пару недель для релаксации и восстановления нервной системы. Что ж, не самое плохое место для отпуска.
Я вышел на улицу. Хотелось вздохнуть как можно глубже, чтобы затем, вместе с воздухом, выдохнуть из себя весь негатив последнего часа. Я достал сигарету и присел на одну из скамеек у автостоянки.
Скажи мне - кто твой друг и я скажу, кто ты... Что можно сказать о человеке, дюжина знакомых которого побывала по тем или иным причинам в доме скорби? Леха, Антон, Том – в связи с наркотиками. Маргус – сумасшедший художник девятнадцати лет, съехавший на почве злоупотребления амфетамином. Одна из его картин висит на стене у меня в комнате – суматошное наложение красок всех цветов радуги. Андрей – компьютерный гений, употреблявший все, что подлежало употреблению. И ушедший в мир нервных галлюцинаций. Другой Антон и его мать – жертвы религиозного поиска. Настя – невероятно талантливая и забавная девушка, «фотографиня». Ее мне было больше всех жалко. Не жаль, а, именно, жалко. Она была мне как родная. Разные студентики, которых напряженная учеба привела на грань нервного срыва. И другие, всех не упомнить.
Иногда задумываешься – а можно ли, при определенном самоконтроле и мощной силе воли скрывать собственное сумасшествие? А если можно, то как долго? Быть совершенно сдвинутым и при этом не нарушать правил норм приличия? Казаться эксцентричным, но, при этом, совершенно нормальным?
А может, я давно уже сошел с ума, но умело это скрываю? Даже от самого себя?
А может, и весь мир сошел с ума? И это называется Цивилизацией?
Что же там – за краем края...?
                19.05.2т2/15.04




2. Просто рассказ.

- Я тут текст маленький написал. Хочешь почитать?
- Давай. Как называется?
- Просто рассказ.
- Странное название.
- Да? А мне так не кажется.

*      *      *

Не дожидаясь, пока на светофоре загорится зеленый свет, она легко перебежала через дорогу. Надо было торопиться. Если в кассе не осталось билетов она не сможет уехать. А она должна была уехать.
Лестница. Ступеньки, раз-два-три. Тяжелая деревянная дверь с большим стеклом. Она впорхнула в помещение автобусного вокзала, огибая пассажиров и разнообразный багаж. Вместо ожидаемой очереди перед окошком кассы она увидела лишь невысокого паренька, который лениво обернулся на цоканье ее туфелек.
- Нет билетов, да? – с обреченной надеждой в голосе спросила она.
- Да, есть, - полуобернувшись, через плече ответил тот.
- Есть, да? – уже с радостным недоверием переспросила она.
- Да, есть. – молодой человек, казалось, был сыт по горло пережевыванием этой темы. Он наклонился к окошку и попросил один билет.
Кассир медленно отсчитал сдачу. Парень, не глядя, взял деньги и билет, безразлично засунул все в карман куртки и вышел на улицу. До прибытия автобуса  оставалось несколько минут.
Он достал сигарету и закурил. Солнце было закрыто тучами, ехать будет не жарко.
Отдуваясь тормозами, подъехал автобус. Парень затянулся еще раз, бросил недокуренную сигарету под колеса и залез в автобус.
Водитель без интереса проверил билет и перевел взгляд на следующего пассажира.
Молодой человек прошелся по салону, выбирая место. Сел у окна, сумку опустил под ноги. Бросил взгляд на город, где было не так уж и плохо.
- Извини, - услышал он. – Это мое место.
Рядом стояла девушка, та, которую он видел у кассы. Она держала в руке билет и во взгляде ее застыло ожидание.
- Так вот же свободное место, -  показал он на соседнее кресло.
- А я хочу у окна. Я специально попросила дать мне у окна. – девушка явно не собиралась сдаваться.
- Пожалуйста, - протянул он. Достал сумку, поднялся и вышел в проход, пропуская девушку. Потом сел рядом. Колени упирались в переднее сидение, и он вытянул правую ногу в  свободное пространство прохода.
Закрылись двери, и автобус поехал.
Когда ты сидишь не у окна, то смотреть особо некуда. Он откинулся на сиденье, рассматривая потолок. Две пары пустых глаз – два светильника и две трубки кондиционера – вот и все. Он никогда не видел, чтобы эти предметы функционировали.
Закрыв глаза, молодой человек стал прислушиваться к разговору сидящих сзади. Там две девушки вслух учили английский язык. Одна исполняла роль учительницы, тоном профессионала артикулируя правильность произношения.
- Available! - гремела она.
- Жжжжжжж, - невнятно отзывалась ученица.
  - Available! – еще более яростно повторила первая.
- Жжжжжжж, - звучало в ответ.
- Panther!
То же самое.
- Не «с», а «th»!
Никакой разницы.
- Agriculture! – (перед ее произношением раскланялся бы и сам Шекспир.)
- Жжжжжжж, - тихо прошуршала соседка и добавила погромче. - А что это?
- Сельское хозяйство, - уже с меньшей выразительностью прозвучал ответ.
- Погоди, сейчас ручку достану, запишу. – Ученица перегнулась через рукоятку сиденья к рюкзачку, стоявшему в проходе салона. Она достала кожаный цилиндрический пенал, но задела им за лямку рюкзака и выпустила из рук.
Пенал хрустко упал на пол, прокатился по салону и остановился, уперевшись в ботинок впередисидящего молодого человека.
Почувствовав легкий удар, а может, просто отреагировав на звук, тот посмотрел вниз, поднял пенал и обернулся.
- There you are! - улыбнулся он и протянул пенал девушке.
- Thanks! - покраснела она. – Ой, спасибо!
Отдав пенал, парень, все еще улыбаясь, принял прежнее расслабленное положение. Потом повернул голову налево, чтобы посмотреть, как отреагировала на происходящее его соседка – девушка из кассы.
Он увидел, что она сидит с закрытыми глазами, откинувшись на подушку подголовника. Никакой заинтересованности на ее бледном лице не было. Сперва он подумал, что она спит. А потом понял, что она мертва...


*      *      *

- Ну, как тебе?
- Ничего.
- Ничего?
- Нет, прикольно! Мне понравилось. Это что, что-то автобиографичное?
- Ты помнишь название?
- Да.
- Какое?
- Просто рассказ.
- Видишь, просто рассказ. Поэтому и назвал так, для таких как ты, чтобы не задавали глупых вопросов. А ты говоришь – странное название!
                18.05.2т2/21.36


3. За краем края.


Действительность все больше напоминает матрицу. Переезды из города в город, смены сезонов и погоды, сон, явь – все как-то бессмысленно меняется, лишь ты остаешься прежним. «Если ты сегодняшний не противоречишь себе вчерашнему, то значит, ты мертв». Но ты же не мертв...  Matrix has you, матрица имеет тебя... Как хочет... Перешел через дорогу – всего лишь изменил местоположение. Как в игре – ноги семенят на месте, а картинка сама наплывает. Повернулся направо, налево – сменил обои экрана. Закрыл глаза – погрузился в собственный «interface». Загрузился. Перезагрузился. Открыл глаза – все то же самое. Не жизнь, а вирус.

Всегда хотелось побывать за краем края. Заглянуть вниз. Хотя, почему я решил, что вниз? Как будто других направлений не существует. Подбирался как можно ближе, но каждый раз ветер уносил меня прочь как прошлогоднюю листву... И бросал одного, искалеченного даром Жизни.
Пространство – удавка Мебиуса. Время – лакуны памяти и лагуны воспоминаний. Жизнь отдельно взятого человека – пустыня Вчера. А Завтра – гремучая смесь надежды и «авось». Как нитроглицерин – не выдерживает встряски.
Все время пытаешься быть кем-то, быть кем угодно, только не собой. Потому что такие как ты никому не нужны.
И вот ты лежишь. Беззащитный, как рубль на асфальте.

Вся наша жизнь – как белый лист:
Пожил, поставил кляксу – хватит!
Вот только не хотелось бы свою
Увидеть кляксу на асфальте...

Опасные мысли. Опасные для шестого этажа, когда стоишь на балконе, в мозгу алкоголь, в руках никотин. Но это же шутка. Шутка... Не стоит принимать осложнения за сложности.
Множество людей задумываются над смыслом жизни. А многие ли задумываются над смыслом смерти. Или об этом предпочитают не думать? Нам далеко до японцев и их философии.
«Смерть – лучшее доказательство искренности» – писал Грэм Грин.
«Доказательство истинно только для самого себя: оно не свидетельствует ни о чем, кроме наличия доказательств, а это ничего не доказывает» - возражал Шекли. – «Все догмы одинаково произвольны, включая и догму о произвольности догм».
Все мы живем в Искаженном Мире.
Смерти боятся как Неизвестности. Как житель деревни боится огней большого города. Но, тогда получается, что смерть – это клинический случай агорафобии?! Но ведь мы же не боимся нашей бескрайней Вселенной. Мы ее просто не замечаем. Потому что она не входит в нашу повседневную жизнь. А смерть входит. И остается хозяином положения. А мы не любим хозяев, хотя в душе рабы.
Отсчитываем секунды по дорогущим «Rolex». С легкостью бросаемся веками истории, годами прогнозов, пятилетками планов. Время для нас – это деньги. Которых у нас нет...
И нам кажется неразумным жалеть деньги. Жалеть на мелочи. Потому что позднее можно пожалеть о том, что пожалел... Маленькие радости маленькой жизни.
- Это оправдание.
- Да, но мы все  живем оправданиями.
Будущее начинается прямо сейчас. А «сейчас» - это уже Прошлое. Дальнейшее увидится потом, как сказал бы Шекспир.
                19.05.2т2/0.57