*** Моей любимице Полинке посвящается

Взял я её девчонкой… И, мы с ней, конечно, любили друг друга. Впрочем, это итак ясно. Царствие ей небесное, пару лет назад она ушла (девочкой, разумеется). Классная была крынька. Голубая. Цвет так называется, а на вид она – серенькая, с голубоватым отливом. Когда купил я её, в именах манеха порылся, и Полинкой назвал.
Было это в те задушевные времена, когда Птичий рынок стоял недалече от Пролетарской (метро такое в Москови есть), да я и сам там жил.
Надо сказать, Полинку мою можно было любовно за носик схватить – у яё при этом аж кровинка брызгала. Но, она не обижалась – кто ж на любовь обидится? (Вааще, я всех своих животных приучал чуть ли не в узлы завязываться; знакомые тока глаза расширяли, а животные – в экстазе).
Крыня оказалась не простой, а диагностической. Ежели, пробегая по чьему-то телу – руке там, или шее, или плечу (а сажал я её на всех приходящих), она его мочевыми брызгами метила – сие говорило о том, что у человека там болезненный участок. А, если у неё вдруг какашка вылазила, то сие означало, что человек этот – плохой. Я так уверенно заявляю, потому как сразу заметил таки совпадения, и Полинка никогда не ошибалась (уж в болезненных-то участках, и в людЯх я чегой-то, выроде смыслю).
Меня она любила покусывать за мочку уха и за усы, а, также, старалась с плеча достать до губ или носа, и лизнуть (да, и искала что-то у меня во рту – тока дай волю). С ней за печатной машинкой сидеть было невозможно – вечно отвлекала поцелуями. Приятно было совместно с нею трапезничать (такого я ни котам, ни змеям не позволял, а тем паче, другим братьям меньшим). Беспрестанно подрагивая нюхающим носом вперёд, она бродила по столу, и брала всё, что ей нравилось. СтоИт себе на полных ножках, держит в лапках чего-нибудь и грызёт. Потом подойдёт к тарелке, облокотится на кромку, и поест оттель, чего нравится. А, как она мыла свою пиписку, так это вообще загляденье – проявляя чудеса гибкости, она её проворно и долго вылизывала. Я пробовал и сам так подмываться – не получалось. Но, ухо чесать по её методу я быстро научился. Мне и сейчас это нравится. Быстро-быстро так машешь лапкой над ухом, и чувствуешь себя истинной крынькой. Ещё она счильно хотела по полу бродить, и, коли я не пускал, то резко кричала. Но, и прыгать она была мастерица с одного человека на другого.

Так вот, жила она у меня в пластмассовой фирменной крупной клеточке, кояя по фирменному и закрывалась – на пластмассовую задвижечку. Ночью я её туда клал, и на все её уговоры отвечал, что хватит, мол, шастать и апчаться, коли спать пора. Она, понятное дело, со мной ночи проводить хотела, но я ж не изверг какой – придавить могу ненароком, да и понимаю к тому ж, что мою мочку она за ночь непременно сгрызёт. И куды я буду серьги вешать, ежели приспичит?.. (я, если и любил кого ютить с собой на ночь, то, в осмновном, кошачьих; но, с крыней это в разное время было, точнее, почти).
Однажды вечером распрощались мы с Полинкой, посадил я её в клеточку, проверил запорчик, и лёг себе спатки – как обычно, один – в свою просторную кроватку. А стол, значит, с клеткой её в метре от меня стоял. Ну, вот, сплю я, и вижу такой вот сон: крыня моя ко мне в постель лезет. Я думкаю: что это за сны такие, ёлы-палы? Отворяю глаза (то бишь, проснулся я сразу): нА тебе, моя красавица Полинка над лицом моим стоит (на гребне одеяла), и радостью со мной делится: вот, мол, вишь, как я смогла к тебе прийти, и все преграды мне нипочём. И довольная такая, аж глаза светятся. Ну, у меня слеза и брызнула. Думкаю: ах ты, животинка, девочка, ах ты милая, соскучилась, прелесть моя…
До сиг пор её вспоминаю, и горжусь её сердечной добротой и ясным умом. Так и хочется сказать: вся в меня.
*-)