Второй вопрос без слов

«Осторожно двери закрываются», и где-то вспыхнул новый цветок, надменный и самовлюбленный, но немного талантливый. Предназначение его абсурдно.

Это аквариум, полный воды и дохлых рыб. Я вошел в вагон подземки и подумал: «Их слишком много». Они толкались, ворочались, пробирались и торопились выйти. Зачем? Если решились войти, зачем уходить? Куда они спешат? Там их никто не ждет. В кустах прятался человек: «Мы не выбирали. Нас заставили». Он кричал: «Думаешь, я выбрал бы это?» Нет уж. Пусть несут свои бушлаты, и не зачем ворчать: «Одежонка-то прохудилась. С самого начала не того размера». Кому не нравится фасон, кому – цвет, кому – толщина либо легкость бытия. В испанской шляпе и плаще со строгим взглядом кто-то вырос и угрожающе сказал: «В чем смысл? Или слишком тяжело, или – легко, но все равно не стоит страданий». Я чихнул, и он исчез. Позавчера он перерезал вены.

Меня они раздражали, и я не выдержал. Встал на ступень пьедестала, возносясь над полем меховых шапок, и орал: «Вас слишком много. Ответьте, люди, подумав строго, что с вами будет? Ответьте честно и откровенно, где ваше место? В рядах вселенной? На тронах силы? Или в бездонных, пустых могилах?».

Грязная пивная на Малой Морской. Деревянный стол, залитый помоями. Напротив меня – господь. Перед ним кружка выдохшегося пива. Он никогда со мной не разговаривал. И вообще не пил пива. Он слишком занят ими, то есть собой. Это традиция. «Нет, господи, скажи, зачем тебе столько? Для статистики их ничтожно мало. И твои эксперименты – фуфло. Или они – фон для избранных. Но ты, господи, перестарался. Вода давно поглотила острова. Ты не заметил, мы живем под землей». Я был древним профессором, пенсне и бородка, а он – гениальным учеником. «Да, на миллион должен быть один гений, десять талантливых и сто одаренных…». Он недобро посмотрел на меня и ушел. Я  задумался, а потом прошептал: «Извини. Действительно, глупо».

Они пытались продавить мной дверь и выпихнуть меня. Болезненно гениальные рыбы, задохнувшиеся в воде.

Моя бедная, замерзшая роза, такая пушистая и красная. Они тебя тоже пугают?

«Осторожно двери закрываются».

Зеленый искусственный ковер поляны. Брызги солнечных лучей. Красота – в стереотипности восприятия красоты. Словом, затасканная картинка природы.

Я скажу: «Привет». Она ответит и улыбнется, мило и плюшево. И что я скажу дальше? «Как дела?» Она: «Нормально», - и разговор тонет в замешательстве. Или: «Хорошо», - и я отвечу: «Это хорошо». И буду выглядеть идиотом. Еще лучше: «Плохо», - и я опять забросаю ее вопросами. Как, что, почему… Вылезут из законсервированных нор проблемы. Кому это нужно? «Как дела?» - это так банально, глупо и пошло. Такой затасканный и смазливый вопрос. Нужно что-нибудь приятное и оригинальное, что-то живое.

«Осторожно…». А какого черта я должен… «…двери…». Ничего и никому. Идите вы! «…закрываются».

Ногам мокро – вода уже по колено.

«Если жизнь – интересная игра или сражение со скукой, тогда оригинальность – единственный способ одержать победу», - сказал я императору этой жизни на балу. Свет рампы в глаза. Но чем дальше едешь, тем труднее быть оригинальным. Вагон спешил к тупику подковообразной ветви подземки. Замкнутость кольца – это шанс, но это шанс конца света. «Нет, нет, все по-другому. Пошлость – отсутствие смысла, то есть естественного внутреннего смысла», - но он меня не слушал. Он танцевал с тупой и намазанной графиней. Если из нее извлечь квадратный корень, как ни странно результат будет отрицательным. А он все равно ноль, на что ни умножай… Я подошел к Галлеру: «Я  скажу: «Как дела?», - ритуально, как набор звуков и это будет пошлость». Я поднялся еще на одну ступеньку, но вода уже по пояс. Прекрасная ****ь смотрела на меня сверху вниз, хотя надо мной был только потолок. Из вагона мне не вылезти. «А если меня будет действительно интересовать, как прошел день: разбилось окно, порвалась страница книги, проспал будильник – это будет оригинально. Потому что я первым создам мир этого вопроса и он будет единственным». Галлер выпил водки, потом еще водки. «Это вопрос для двоих и только для двоих. Все остальное грязные инсинуации и говно», - сказал и пошел вон. А мы только познакомились. На пороге Галлер остановился, его тянуло блевать. Он обернулся ко мне и сказал: «Ты все равно мудак. Один из них». И я тогда подумал: «Действительно я люблю ее?»

«Осторожно двери закрываются».

Вагон трясся. Меня толкала их масса. Я стиснул зубы молчал. Я мочал. Я…

В небольшой комнате, куда я войду, будет довольно темно, и я не тотчас увижу ее.

- Привет!
- Привет!

Это даже не начало и не вступление. Это лишь обложка книги. Второй вопрос – это название, он – смысл беседы. Или даже отношений. А любовь по принципу «Как дела?» - это современная стилизованная похабщина.

И потом я спрошу: «Что хорошего?», - а в кармане уставшая роза, красная, заметьте, красная – влюбленная и задумчивая. Не странно ли! Любить и думать – убийственные материи. Этот вопрос добрый, но эгоистичный. Я не хочу знать ее проблем (допустим, действительно не хочу). Я вижу только одну сторону – положительную, и – я идеалист и эгоист. Можно было бы сказать: «Понимаешь…» или «Это очень сложно…». Но реально все еще хуже. Вопрос мягкий и не такой заезженный, но... Нет. Опять глупо.

Или пролепетать какую-нибудь чушь: «Прекрасно выглядишь». Да, а потом швырнуть в нее розой, обозвать истеричкой и расстрелять всю почтенную публику. Я кланяюсь, все аплодируют. Режиссер в восторге. Несусветный бред.

А если сменить обложку. «Салют» или «Здравствуй». Еще лучше «Рад тебя видеть», а потом? «Привет» и ничего.

Вода сдавливала грудь.

Я подойду и скажу: «Здравствуй, я тебя люблю»

«Осторожно двери закрываются».

Когда-то один человек мне сказал: «Любовь – когда на этой земле живет любимый человек. А счастье – это любить этого человека». Мне не хотелось его огорчать, но я ответил: «Любовь – чувство собственническое. Это жажда обладания любимым человеком». А он прикурил сигарету и растаял. Недавно я встретил его у «Спаса на крови», веселого, но задумчивого. И тогда он добавил: «Любовь – это солнце, которое согревает душу и сушит ее, как землю. И любовь – это слезы, которые питают землю и превращают ее в грязь, и тогда на душе скользко и слякотно». Он помолчал. «Если ты любил, ты прожил жизнь не зря, в ней был смысл, но умирать мучительно и тяжело. Если же ни на мгновение ты не любил, ты умрешь быстро». Я ему сказал, что он фантазер и неудачник. Говорят, он и сейчас там сидит.

«Осторожно двери закрываются».

И все-таки круг, ведь я вернулся домой. Утонувшее одиночество прочитало в книге:

- Привет!
- Привет!

Незнакомец протянул ей красную розу, подаренную случайным влюбленным. Она удивилась, но мило улыбнулась и сказала: «Идем?»

«Осторожно двери закрываются».

На карнизе я написал любимое стихотворение:

Я, желавший смотреть гордо,
Разговаривать с Ним на равных,
В одиночестве создал город
На руинах раздумий кровавых.

Я пошел и взял бутылку вина. И последняя капля объяснила мне истину, запоздалую и уже бесполезную.

Был господь, и первыми он создал ангелов, что были плодом дум его. И он говорил с ними, предлагая им музыкальные темы; и они пели перед ним, и он радовался. Но каждый из них пел отдельно, ибо каждый понимал ту часть разума, из коей вышел. И пришло время, когда господь задал им мощную тему, открыв им вещи огромней и удивительней всего, что являл прежде. И темой этой было сотворение небесных светил. А господь сидел и внимал, и долгое время все нравилось ему, ибо в музыке не было фальши. Но тема развивалась – и в душу люцифера запало искушение вплести мелодии собственных дум, что были противны теме господа; ибо более всех ангелов был люцифер одарен мудростью и силой. И тема его была – любовь. Оставаясь один, люцифер обрел думы, непохожие на думы собратьев, и однажды не возвратился он, ибо противна ему стала тема господа, и был люцифер единственным, кто вышел не из разума господа, но из сердца.

И был печален господь; и создал он тогда землю, и поселил там человека, и наделил его душой, той, что могла преобразиться в ангела, ибо только так мог появиться тот, кто заменит люцифера и продолжит его партию, а после чего мир исчезнет. Но люцифер так полюбил землю, что во сохранение ее разделил души на две половинки, и только найдя друг друга они могли слиться в одну душу ангела. И также мешал он обрести друг друга, ибо любил людей и любил любовь их.