Лоскутное одеяло

Слова лились непрерывным потоком. Злые, жесткие, с невероятно острыми краями. Как ему не больно произносить их? Или больно, но он терпит? Но зачем? Наверное, сигаретный дым как-то смягчал эту боль, потому что он все говорил и говорил. Я улыбалась и соглашалась со всеми обвинениями в мой адрес. Какой смысл спорить и что-то объяснять, пусть говорит, наверное, нужно все это ему сказать. Думала, что смогу это вынести. Не в первый раз, раньше получалось. Пара бессонных ночей, немножко слез – и вместо неуклюжей горы неосторожных слов – песок, пыль, какой-то незначительный мусор, который можно загнать по углам и спокойно ходить по нему босиком, не боясь пораниться. Но тут что-то хрустнуло внутри. Какая-то фраза оказалась слишком громоздкой. Ее острый край зацепился за небольшую прореху, оставшуюся после первого брака. Я как-то совсем про нее забыла! Ткань, казавшаяся такой прочной, вдруг поползла безобразной трещиной. Я испуганно пыталась удержать расползающийся край. Но из него уже сыпались накопленные за семь лет обиды и упреки. Веселыми горошинами рассыпались невыплаканные слезы, выползла, шурша черными юбками и кося желтым глазом, ревность. Я  уж и забыла, как она выглядит, оказывается, ничего интересного. Поздние ожидания, забытые поздравления, неподаренные цветы, ненужная грубость, пропущенная нежность – их оказалось слишком много. Он с отвращением смотрел на все это. «Ну, знаешь…» - только и смог он сказать. И ушел. Я бы тоже ушла. Но все это копошилось и пищало, а далеко ли уйдешь с таким грузом?  Нужно было хоть немного любви и терпения. Или хотя бы просто щепотку жалости. Всего только капельку. Но их не было. Вообще ничего не было, никаких чувств, пустота. Все куда-то просыпалось, растерялось. Ни крупиночки. День, другой, третий, неделя – угол дивана, теплый плед и странный узор на обоях. Все мысли, желания, мечты, сны – все, рождаясь, тут же пропадало в бездонной дыре. Душа была похожа на сушеный листик, забытый в книге – хрустящая и ломкая, прозрачная от своей ненаполненности. Можно было пинком оторвать себя от дивана, решительно взять большую иголку и суровую нитку и заштопать ненавистную дыру. Но одна только мысль «а зачем?» сводила «на нет» все попытки хоть как-то изменить это положение.
А ночью – сон. Темная зловещая пропасть, а в нее, как в воронку засасывает ярко-зеленый луг, мнутся, как бумажные фантики огромные белые ромашки и лиловые васильки, кобальтовая полоска неба тоже скручивается в узкий жгут и пропадает в черной бездне. И я чувствую, как меня затягивает в эту дыру… И кто-то зовет меня по имени. Просыпаюсь. С трудом набираю знакомый номер. «Умираю, он меня бросил». Знаю, что приехать она все равно не сможет – визы, границы и прочая ерунда. Но голос так близко, такой живой и теплый. И несколько слов, как пластырь на рану. Стянуты края, остановлена кровь, дан апельсин для поддержания сил. Можно попытаться выжить. Нужно попытаться. Из зеркала смотрит кто-то зареванный и лохматый. Испуганно шарахаюсь, не узнав. Билет в другой город. Два часа до поезда. Маленькая уютная квартирка, подружка со своим женихом. Греюсь около чужой любви. Смотрю, как на мою душу ровненько и аккуратно ложится новенькая ярко-оранжевая заплатка из чужого предночного времени. Подружка с улыбкой рассматривает свою работу: «Теперь можешь ехать». Подруги, друзья. Каждый взял ножницы и щедро отрезал от своего времени разноцветный лоскуток. Вот этот темно-серый с искринкой - из его рабочего времени, а этот, играющий всеми цветами радуги – из ее свободного вечернего. А этот бархатисто-вишневый – это кусочек чужого сердца, тихо прижимаюсь к нему щекой, чтобы почувствовать пульсирующее тепло. Разные люди, близкие и не очень, знакомые и совершенно случайные с радостью латали мою израненную душу – из своих писем, стихов, рассказов, звонков, добрых слов, просто взглядов и улыбок. Я с удивлением рассматривала узор, который складывался из этих разных по цвету и фактуре кусочков. Узор был цельный, самостоятельный, но в каждом кусочке было тепло того, кто эту заплатку поставил.  А это было самое чудесное.
Вернулся он. «Держи» - сказал великодушно, - «я принес тебе свои проблемы, накопившиеся за это время, я принес тебе свои слова, которые кроме тебя, оказывается, никто принимать не хочет, я принес свои сомнения и страхи. Куда все это можно сбросить?» «Никуда» - просто ответила я, - «у меня больше нет мешка для всего этого богатства. Есть только большое лоскутное одеяло. Я могу укрыть и согреть, утешить и успокоить, но я не смогу взять все это». Он обиделся и ушел искать того, на кого можно все это спокойно оставить. А я смотрела на свое пестрое чудо и тихо радовалась. Потому что знала, что теперь мне не страшна ни холодная зима одиночества, ни осенняя сырость тоски, ни пронзительный ветер неверия. У меня есть замечательное лоскутное одеяло, которым я могу спасти любого озябшего и могу спастись сама. А что может быть важнее этого…