Мы возвращаемся с Дивана

Мы возвращаемся с Дивана. Нет-нет, не пугайтесь - Диван Авеню, это русский район Чикаго. Ну, русский, несколько неточно сказано, поскольку там есть и бульвар Голды Мейер, и поздравление с праздником Ханукка, и объявления об уроках еврейского языка. Но на весь Иллинойс это единственное место, где вывески на русском языке и где есть русские магазины. И даже настоящий букинистический, где можно по уши зарыться в книги и забыть обо всем, пока вас не выгонят.

Погода мерзостная - снег с дождем. Из-под колес соседних машин в наш только что купленный зеленый «Форд-Эскорт» летят потоки грязи. Ничего этого я не замечаю. Я слушаю музыку. Звучит классика: «Моя Марусенька», «Купите бублички», «Чубчик кучерявый».

Кассету я только что купил на Диване. Называется «Кумиры прошлых лет».

 Именно это мне нужно, чтобы забыть обо всех мелких и крупных неприятностях и ощутить на короткое время то чистое и бездумное счастье, от которого с лица не сходит глупая детская улыбка. Дело в том, что, хотя мы едем по хайвею номер 72 из Чикаго в Рокфорд, я из Америки двухтысячного года вернулся в Краснодар начала шестидесятых.

В те времена, включив радио, на средних волнах в любое время суток можно было поймать подпольных радиолюбителей. Они называли свои станции самыми неожиданными именами: «Зеленый голубь», «Привет», «Черное море» и тому подобное.

Милиция вела постоянную войну с любителями, забивавшими частоты, которые использовала «Скорая помощь» и та же милиция. Но это было неистребимое племя. Они вещали до конца шестидесятых.

Так вот, именно на любительских станциях можно было услышать все эти шедевры. Чего там только не было! «Я явился к вам во фраке, элегантный, как рояль» и «По камушкам, по кирпичикам»; «Пиковая дама» и «Мотоцикл цикал-цикал, и старушки больше нет»; «В Кейптаунском порту с пробоиной в борту «Жанетта» поправляла такелаж» и «У самовара я моя Маша», - да все разве перечислишь. От одного только перечня охватывает ностальгия.

Интересно, как бы я относился к этой музыке, будь мы в России? Или как бы я воспринимал кондовые советские песни шестидесятых и семидесятых годов? В то время, во всяком случае, никакого умиления и восторга они у меня не вызывали. Не знаю, как в России, а здесь я слушаю те же песни с упоением.

Три с половиной года тому назад мы отправились в далекий путь. Из Южной Калифорнии нужно было попасть в Иллинойс, то есть, пересечь почти всю Америку по диагонали на машине весьма сомнительной надежности.

Так вот, в пустыне Мохаве и на воняющих навозом просторах Техаса нас сопровождали «Королева красоты», «Черный кот» и «Оранжевое море».

 Особенно взбадривала эта музыка после дорожных неприятностей.
Начало пути было окрашено в зловещие тона неминуемой катастрофы. Уже на выезде из Сан-Бернардино, через пятнадцать минут после начала пробега, у нас лопнула шина, которую я за два дня до этого по дешевке купил в мастерской у отзывчивых и улыбчивых мексиканцев. Пришлось вытаскивать все барахло из забитого до отказа багажника, чтобы достать запаску. Потом, как я и ожидал, на жаре стал греться мотор.

Места шли самые что ни на есть развеселые: вначале безжизненные раскаленные горы, потом пустыня - как раз для нашего хворого «Форда-Темпо». Каждый раз, когда на очередном подъеме загоралась лампочка перегрева двигателя, я сворачивал на обочину, открывал капот и ждал ровно полчаса, пока в радиаторе не переставало булькать и шипеть. Потом доливал туда воды и мы тащились дальше.

По пустыне Мохаве я ехал по фривею со скоростью сорок пять в миль в час - минимально допустимой на скоростной автостраде. Мне было все равно. В тупой и безнадежной решимости я намеревался ехать вперед, пока машина не развалится.

Возвращаться все равно некуда. Общая ситуация указывала на то, что где-то в этих гнусных песках «Форд» накроется, и нам придется ставить вигвам прямо среди саксаулов (или как там эта колючая мерзость называется) и питаться пойманными гремучими змеями, закусывая их ящерицами. Никаких запасных вариантов не было. Никто и нигде нас не ждал. Поэтому я мечтал хотя бы перевалить за границы Калифорнии, чтобы получить моральное удовлетворение от до конца исполненного долга.

И вот граница Калифорнии с Аризоной. Трудно представить себе место более гнусное. Серо-черные голые безжизненные скалы, а между ними течет мутная коричневая речка. В этой речке даже топиться не хочется - такая она убогая.

Дело шло к вечеру. Дорога постепенно поднималась все выше и выше. Спала изнуряющая жара, которая преследовала нас полгода в Калифорнии.

 Стало даже прохладно. И я почувствовал, что машина ожила.

Стемнело. «Фордик» бодро катил по шоссе. Впервые появилась робкая надежда, что, может быть, наш пробег и не завершится на обочине дороги.

Заваленные всякой всячиной, смирно сидели сзади Яшка с Алиской. В машине тихо звучали песни 60-х. И мне вдруг стало уютно. Забылось, что я грязный, как собака после возни с машиной на жаре и целого дня пути через пустыню. Я мог бы ехать всю ночь, слушая про неугасимый свет московских окон и королеву красоты, которая теперь уже давно, наверное, стала достопочтенной бабушкой.


Февраль 2000 г.