C 4 Семь жизней Эдуарда Шапиро

Ему снова снились семь ангелов… Он любил ее и бросился в шахту лифта, чтобы привлечь ее внимание, а она в это время даже не видела его, не видела полета с раскинутыми руками и раздувающимся капюшоном оранжевой куртки. «Эдик упал в шахту», - сказала ей мать. Однако в этот момент громкий телевизор пообещал ей «уверенность в себе на целый день» и она не услышала. «Арина, Эдик погиб», - повторила мать. Арина подняла на нее темные маслянистые глаза, похожие на утонувших в машинном масле жуков скарабеев. «Ма, у нас есть красные нитки?» Мать вздохнула и вышла из комнаты.

За окном бушевала вода, грязные потоки несли по шершавому асфальту листья. Пенные шапки у водосточных труб напоминали отвратительный бульонный навар. На мокрой скамейке сидел Эдик, рыжий молодой человек с тяжелым семитским носом и хорошо развитыми плечами. Ему надоело умирать. Из-за Арины он бросался под поезд метро, стрелял в сердце картечью и даже душил себя электрическим проводом. Но тоненькая красавица с легкой, как воздушный шар головой упорно не замечала его любви. Родственники Эдика измучились, заказывая похоронные принадлежности, а сам Эдик вынужден был продать свой
hi-endовский комплект, чтобы оплачивать все эти траурные формальности. Кроме скопившихся у него шести свидетельств о смерти никаких других признаков его ухода из жизни не наблюдалось. Когда Эдик умер в первый раз, он хотел смерти почти искренне.

В тот июньский вечер, когда плотный воздух лежал на плечах, как ватное одеяло, Эдик решил объясниться с возлюбленной. Их отношения, мутные, как сперма нечастых совокуплений, длились второй год, и он решительно запутался. Эдику казалось, что он -- карп, который чувствует, как теплеет окружающая его вода и еще не может понять, то ли настало лето, то ли под его аквариумом развели костер. Проклятая страсть смущала рассудительного юношу из скорбной интеллигентной семьи. Она лишила его привычной уверенности в завтрашнем дне или хотя бы в сегодняшнем вечере. Эдик тер рыжие виски и задавал себе бесчисленные вопросы. Что она имела в виду, когда сказала, что не знает, куда сегодня хотела бы вечером пойти? Это значит, что она не хочет его видеть? Или она занята? А что теперь делать ему, если он собирался походить с ней вечером под пахнущими древесным соком сводами ив? Плюнуть и идти к Сверчку, взять две бутылки «Товтры» и ... нет, три, там же еще будет его телка, тоже не дура выпить. А вдруг Арина будет звонить, а его нет дома.
В расстройстве он сплюнул на тротуар и, щелкая пальцами, пошел к трассе. «Щас поймаю тачку. Сейчас без двадцати. В шесть, если будет быстро ехать, уже буду у нее под работой, подожду и поговорю. Или да, или... Или на хрен пошлю ее, сколько ж можно. Только надо взять пузырь, а то не смогу. По дороге в тачке тресну полбутылки, нет бутылку и приеду, что называется при всем параде.»
Бутылка была выпита уже к бессарабскому светофору, помогло десятиминутное стояние в пробке. Ощущений, кроме невероятного спиртового духа не было пока никаких. Старичок-водитель осуждающе, но с некоторой завистью качал головой.
Конечно, Эдик опоздал. Ее уже не было на работе. А где она? Только что ушла. Они, кажется, с Ксюхой собирались в парк, пиво пить. Иди, может там найдешь. Участливая и некрасивая то ли Наташа, то ли Таня явно сдерживала смешок. Потом она похотливым и одновременно испуганным взглядом следила за тем, как он поспешно идет к полосатому асфальту перехода. В парке сидят молодые пьяницы. Полные честолюбивых намерений и не верящие в то, что они спиваются. В руках у них пиво, в глазах – радость от встреч с прекрасным и удивительным, которое без сомнения ждет их за каждым углом и после каждой бутылки. По аллеям сгорбленно идут внимательные старые хорьки-алкаши, их жизнь предельно проста, но тоже богата ощущениями. Вот вспыхнули глаза под синей вязаной шапочкой (это в июне-то) – это под скамейкой забрезжила лишь наполовину опустошенная бутылка мутного отечественного пива с какой-то гордой и нелепой патриотической наклейкой. Сокровище найдено, и жизнь состоялась, по крайней мере, на ближайшие несколько минут. Девицы, девушки и девки влажно бредут мимо старых скамеек, ощущая себя скоропортящимся деликатесным продуктом, их дятлообразные маленькие головки переполнены мечтаниями о шторах из тюли и унитазах с никелированными набалдашниками вперемежку с планами построения блестящих карьер и завоевания жирных надушенных быков в пыльных мерседесах. Но «лишь одно из них тревожит» - и наш герой снова брезгливо сплевывает, отрывая от ****ей цепкие печальные глаза, и шарит по тенистым скамейкам в надежде увидеть знакомые красные джинсы. А может, и не красные, и не джи... Так вот же они -- смеющаяся Арина и мордатая Ксюша, к которой просится кличка «б.у.» и еще какой-то вася в тонких очках и с сигареткой в педерастически отставленных пальцах! На лице юноши вечный упрек миру в его, васи то бишь, бедности, раздавленность грузом своего бесконечного ума и интеллигентности, а также презрение к богатеньким «не тонким» жлобам вроде этого рыжего, что это он сюда смотрит? «Арина... Добрый вечер», - Эдик протянул томящемуся юноше руку и кивнул Оксане, «... можно тебя на секунду?» Арина сказала, «Ты что не знаешь, что невежливо секретничать, когда люди находятся в компании», - и с выражением затянувшейся обиды вдохнула дым и отвернулась. «Знаю, но не могу же я при них говорить, тебе: «Арина, извини, ты меня наградила триппером, что теперь нам делать.» Шутка», - без паузы тускло сказал Эдик в раскрывшиеся до предела глаза юного очконосца. «Идиот», - прошипела любимая женщина и снова судорожно затянулась сигаретой. В глазах ее показались слезы. «Эдик», - сказал Эдик, обращаясь к юноше. «Павел, - гордо кивнули очки, - а позвольте спросить, что это значит», - они хихикая показали длинным пальчиком на волосатое запястье Эдуарда. «Значит -- вторая рука. Сначала бью первой, потом показываю вторую и спрашиваю, хочешь второй?»-- грубо ответил Эдик. Следует пояснить, что тыльную сторону ладони Эдика украшала красная татуировка в черной витой рамке: «Second Hand», скромная  аккуратная надпись. Эдик понятия не имел, зачем ему такая наколка и что он этим хотел сказать. По крайней мере, она привлекала внимание и выводила из себя Арину, считавшую подобную татуировку жлобством. Вот и сейчас ее лицо застыло, с него, казалось, посыпались холодные искры бенгальских огней. «Прямо не человек, а Конек Горбунок какой-то», - с удовольствием повторил Эдик реплику любимого книжного героя. Это было уже слишком, и девушка вскочила со скамейки. «Что тебе от меня нужно?» «Я же сказал, поговорить охота. Пардон», - Эдик сделал издевательский полупоклон  в сторону друзей любимой девушки. «Пять минут». Однако разговор оказался достаточно длинным. Арина не хотела терять выгодного и временами интересного бойфренда, которым она научилась вертеть, как хотела. Но и жить вблизи циничного огня его желтых миндалевидных глаз ей было трудно. Эдик упорно не желал признавать ее интеллектуальное и духовное превосходство, кроме того, он размахивал при ходьбе руками, матерился и много пил. Все это компрометировало Арину в глазах ее манерных знакомых. Бедный Эдик и сам не мог понять, что же так влечет его стройные до недавних пор мысли к этой жестокой бабенке, что заставляет его мучаться и ревновать, стремиться стать таким, как она хочет и стараться этого не показывать, что заставляет его трусливо извиняться и ждать ее долгими вечерами у подъезда, чтобы услышать ее «сколько раз я тебя просила не приходить сюда». Но сегодня он чувствовал, что сможет, его подстегивала мутная, темная водочная волна, язык слегка заплетался, зато уверенности было хоть отбавляй. «Скажи, что ты меня не любишь», - в десятый раз бессмысленно и безуспешно просил он Арину. «Ну, скажи, что нет, и я отстану. Скажи, что нет. Слышишь? Скажи, что нет. Ариночка, ну я тебя прошу. Слышишь? Ты меня не любишь?» «Ннет», - с трудом выдавила из себя вконец измученная девушка и, отвернувшись к дереву, зарыдала. Ф-фу... почти беззвучно выдохнул Эдик и, не понимая еще случившегося, пошел прочь, подталкиваемый неестественным чувством легкости. «Ну вот, не придется теперь ни под кого подстраиваться и времени будет куча и денег побольше, на эту стерву сколько ведь у меня уходило, и махать руками можно, и телку найду нормальную, и вообще все будет клево...» Такси приближалось уже к его дому и к этому времени он твердо знал, что все хорошо, что он сейчас придет домой и вскроет себе вены. Вот, и все будет хорошо.

В теплой ванне кипела и пузырилась розовая кровь, а Эдик, вернее, его бестелесный двойник уже стоял у красивых хромированных решетчатых ворот. Из будки охранника вышел высокий святой в мотоциклетной истертой куртке и с MD плеером на поясе. В его наушниках разрывался Аксель Роуз: «Knock-knock-knockin’ on heavinz do-o-uwa», завывал его резкий, как наждак голос. Святой выудил из ушей таблетки наушников и подмигнул Эдику. «Закрыто, гражданин, переучет», - с выражением крайней серьезности сказал он, явно кому-то подражая. «Пацан, иди отсюда, ты еще ничего не понял, а тоже суешься», - со злостью добавил покрытый шрамами святой уже своим обычным, видимо, голосом. «Да ведь, куда же мне идти?» - удивился Эдик. «Сейчас узнаешь», - зловеще сказал святой и в ту же секунду на голову Эдика обрушился длинный ржавый лом. Падая, он успел увидеть плачущих родственников и темный гроб, небрежно уходящий под землю.

Объяснения с «родными и близкими», а также с властями были долгими и мучительными. Многие расстроились, ведь похороны обошлись недешево. Но большинство было радо. Ближайший друг, Сема Костюк по прозвищу Пузырь радовался более всех, ведь его скромный бюджет не позволял пить с размахом, а хотелось, и Эдик всегда угощал, не жалея.
Арина отказалась с ним увидеться. Четыре дня он беспрестанно звонил ей и караулил у подъезда, но безрезультатно. Он пил не переставая, с ним рядом был верный Пузырь, который охотно бегал в гастроном, пока Эдик караулил у подъезда любимую. На пятый день грязный и дошедший до смутных видений Эдик сдался. Он вошел в метро и ударил милиционера длинным финским ножом (он всегда мечтал это сделать), а потом бросился на рельсы перед непреклонной громадой визжащего поезда.

В этот раз святой Петр даже пригласил его выпить пива и они вместе послушали несколько песен энергичного старика Игги Попа. Но закончилось все так же, как и в прошлый раз – длинный холодный лом обрушился на непутевую голову Эдика и он рухнул в свою аккуратно застеленную в его отсутствие постель. «Сын, нам нужно поговорить», -грустно сказал отец Эдика, старый человек с глазами сенбернара. «Па, я ... Это ...», Эдику нечего было сказать. «Возмести нам хотя бы за эти дурацкие похороны», - вздохнул отец. «Да, конечно, на», - Эдик подписал несколько чеков.

Что же было дальше? Пьянство, скандал в дорогом кабаке, разбитый нос и отчаянная лихость, с которой Эдик вырвал у омоновца «макаров» и стрельнул себе между шальных глаз.

Эдик и святой Петр стали почти друзьями, они пили «корону» и иногда Эдик досматривал прибывших в рай, пока Петр бегал в небесный супермаркет. «Тебе не продадут», - пояснил он Эдику, когда тот как-то раз предложил свои услуги в покупке спиртного. Их отношения омрачало только то, что мирные посиделки всегда заканчивались мощным ударом по голове,  коварным и неожиданным. Однако Эдик не обижался.

Как мы уже знаем, шел дождь, и по лужам прыгали сочные пузыри, а рыжий бедняга Эдуард сидел на скамейке возле дома Арины и думал. Она безусловно не простит его и уж точно не полюбит. Петр очень мил, но на небо пускать не собирается. На похороны уходит куча денег. Что же делать? Пить уже сил нету. Скучно. Жить невозможно, а умереть вообще нельзя. Эдик встал и побрел по щиколотку в воде. «Че ты по лужам ходишь, вон у тебя уже в ботинках хлюпает», - сказал  Пузырь. «А то что, заболею и умру?» - зло отозвался Эдик. Им овладело совершенное отчаянье, холодное и окончательное, как могила... впрочем, в окончательности могилы у него были уже кое-какие сомнения. «Придется переквалифицироваться в управдомы”,  -мрачно пробормотал Эдик и пошел домой. Им владело безразличие и полная апатия. «Буду трахать тупеньких, пить чуть меньше, куплю Марк Левинсон или Грифон или еще что-нибудь, или перееду в какой-нибудь Севастополь, или уеду в Англию, к Полетаеву. Только как-то плохо это все.»
Перед глазами плыли мутные круги и в воздухе витало напряженное в улыбке лицо Арины, ненавистное, но желанное, как, наверное, героин для наркомана, который очень хочет завязать.

(10497/12450 зн.)