Медицинская фантазия

     Помнится, когда я только-только устроилась на эту работу, то первые полгода всякий раз идя на дежурство молилась: «Господи, лишь бы не облажаться!». Неудивительно. На меня давил груз двойной ответственности, ибо если я «облажаюсь», кому-то может не поздоровиться в буквальном смысле слова.
     Помнится, мы с Веркой, моей напарницей, четыре раза за ночь переписывали список наших пациентов, каждый раз оттаскивая новый вариант в приемное отделение. Парк, окружавший больничные корпуса, в ту ночь облюбовала компания молодых ребяток, которые при виде нас бурно радовались и кричали вслед непристойности.
     «Знали бы они, чего мы здесь ходим», - сказала Верка.
     «Ага», - подтвердила я, и мы обе засмеялись – а чего еще делать? Я бы заплакала, если б могла. Двойная ответственность – это нехило. 
     Странная штука жизнь, она вся состоит из баррикад, и ты либо по одну сторону, либо по другую, а между – не получается. Назовите это как хотите – стадность, стайность, солидарность, - презирайте это, воспевайте это, но сути это не изменит – человек течет, как капля в реке, потому что и сам текуч. Наденешь халат – и ты медработник, а стоит занять очередь к стоматологу – и мигом превращаешься в пациента, причем, заметьте, со всем набором причитающихся каждому состоянию мироощущений. 
     Помнится, выдалось мне дежурство с одной беспечной девушкой, обладавшей весьма своеобразным чувством юмора и изрядной безбашенностью; при первом же взгляде на нее как-то сразу чувствовалось, что она не спасовала и браво перешагнула ту черту, перед которой я остановилась и тихо отползла назад. После каждого ее высказывания я хохотала до слез – нервное, наверно, - а нутро сжималось от страха перед карой небесной и от стыда за отсутствие стыда.
     «Почему у вас порядки, как в морге?», - спросил один из пациентов, ошарашенный до глубины души.
     «А что конкретно вас не устраивает?» - поинтересовались мы, и я подумала при этом: я согласна с ним, почему же я с ним не соглашусь?

     «Выпейте валерьяночки,» - говоришь механическим голосом, протягивая стакан, а потом идешь в сестринскую, достаешь тоненький журнальчик с кроссвордами и забываешь о слезах за дверью – ведь правда забываешь, не трогают они тебя нисколько. Сидя на подоконнике, выпускаешь сигаретный дым в голубое небо и думаешь: «Прости господи».

     «Идите в постель. Здесь реанимация, а не стадион», - дежурная фраза, без которой не обходится ни одно дежурство. Но иногда язык ломается об нее, хотя и редко. «Я скоро присоединюсь к своему другу. Дайте хоть походить напоследок». «Лучше уж сядьте. Имейте в виду, если упадете, я вас не смогу поднять, будете лежать на полу» - еще одна стандартная фраза. Насмешливый взгляд в ответ. Продолжать в том же духе как-то сразу отбивает охоту. Пару секунд выбираешь – то ли сразу на хрен послать, то ли… «Давайте, я с вами посижу, если вы не возражаете», - говоришь, наконец, а про себя думаешь: вежливость это, конечно, хорошо, но в меру.
     «Нет, совсем не возражаю»
     «Как вы себя чувствуете?»
     «Ну как можно себя чувствовать накануне… Завтра с другом увижусь. Завтра ведь годовщина – пять лет, как умер. Такого-то числа, в пять утра.»
     «Не надо так говорить».
     «Я чувствую».
     «Хороший был друг?»
     «Единственный».
     Оказалось – говорим о собаке…

     В один прекрасный день сказала себе: кончай материться. Хороший язык – мат, емкий, выразительный, но один недостаток есть – неприличный. Материлась я исключительно в обществе Верки, поначалу – из удовольствия, а потом – по привычке. Ну как здесь без мата? Без сигарет, без кофе, без шуток на грани фола?
     Кончай курить, говорила себе регулярно, а в результате – пачки за дежурство как не бывало.
     «Почему у меня кровь такая темная?» - дежурный вопрос во время взятия крови из вены.
     «Вы курите?»
     «Курю».
     «Вот никотином и пропитались».
     «Слушайте, а нельзя ли хоть полсигаретки?.. Уже три дня не курил, вы даже не представляете, как это мучительно».
     «В вашем состоянии?! Ни в коем случае! Курить – здоровью вредить».
     «Да от вас самой разит, как от табачной лавки!»
     «Но я не лежу в реанимации».
     …К утру, выходя на улицу: «Что за вонь? Горло саднит.» - «Свежий воздух, сэр…»

     …Голос из-за двери: «Прошу прощения! Можно ли медсестру такую-то?»
     Выхожу. «Это я».
     «Здравствуйте. Помните больного N-ского? Он лежал здесь три дня назад».
     «Честно говоря… Извините. Здесь такая текучесть.»
     «Да-да, я понимаю… Но он вас помнит. Вот, возьмите, пожалуйста, небольшой подарок. Спасибо вам за вашу доброту».
     Я брала подарки и благодарила, а на душе кошки скреблись.

     «Скорые»… Как же я их любила. Бывало, приедет бригада, и начинается восточный базар: «Что у вас есть?..» - «А что вы можете нам предложить?». Бартер, натуральный обмен. Чего же еще остается, если работать нечем. Иногда просто махали рукой – сами берите, чего надо, только не слишком много. Вот помнится, один доктор спросил: «Девочки, милые, у вас есть запасная груша от кардиографа? Свою посеяли – ведь затрахают». Берите, говорим, - чего ж не дать? Народное добро, не свое… хотя мы с Веркой такие дуры, что и свое бы отдали, не мучались… Часа в два ночи звонок в дверь, открываем – на пороге тот самый доктор с двумя коробками дефицитных электродов от ЭКГ – «Вот красавицы, это вам»…
     Делились последним, до рынка нас возили, звали: «А идите к нам работать? Вот вы сколько получаете?» - «На полторы ставки – три с копейками, но у нас премии, молоко…». Да уж, молоко было веским аргументом, пока его с нас не сняли.

     Утром, после смены уходить домой – хорошо, дождь идет – хорошо, снег – хорошо, по лужам шлепать – здорово! Вокруг здоровые люди, хоть и раздражительные, но оттого и раздражаются, что в силе… Но помнится, как-то раз возле самого метро вдруг вспоминаем: «Мы же сводку не исправили!». Рапорт напишут, и за меньшее писали. Что делать? Идем назад, исправляем. Ладно уж, нам простительно, ночь была не из легких.
     Опять – люди, дождь, все замечательно, а доходим до метро – и… «Кажется, мы списки пациентов в раздевалке забыли…». Нашей приходящей смене только повод дай, они его не упустят – такие уж хреновые у нас сложились отношения. Приходится вновь возвращаться, забирать списки из раздевалки и относить на пост охраны.
     Говорим друг другу: пока уж мы здесь, вспоминаем, что еще забыли? На этот раз вроде все сделали… тьфу-тьфу. Опять движемся вон из больницы, но на этот раз медленно и уже не такие расслабленные. «Верка», - вдруг спрашиваю, - «ты историю болезни умершего M отмечала в приемнике?» - «Нет» - «Я тоже нет»… «…твою мать!!!»
     Идем в администрацию, придумывая, что будем врать, чтоб получить историю. Ничего не придумали, а за правду получили нагоняй. В приемнике нас встретили еще хуже – точно говорят, что повинную голову меч не сечет, он ее медленно перепиливает. Ладно, говорим себе, надо потерпеть: в администрации ****юлей получили, в приемнике получили, сейчас еще в морге получим – и можно идти домой.
     Когда все закончилось, мы завернули к себе в отделение за вещами и заодно перекурили это дело… В итоге нам припаяли рапорт за курение в раздевалке.      

     …Когда страх перед работой наконец-то ушел, а сама работа превратилась в рутину, я научилась в разговоре с пациентами ограничиваться стандартным набором фраз, от которого отступала очень редко. Но все же иногда бывали ситуации, при которых этого набора не хватало. Приходилось выбирать – то ли умолкать, то ли, сказавши «а», говорить и «б».
     «Скажите, я умру?»
     «Нет».
     «Это правда или вы меня утешаете?»
     «Поверьте моему опыту».
     «Ну да. Не от этого помру, так от другого, не от другого, так от третьего…»
     «Ну знаете… Всей заразой не переболеешь, всеми смертями не перемрешь».
     «Вы что, фаталистка?»
     «Я пофигистка».
     «Вы верите в жизнь после смерти?»
     «А есть ли секс после инфаркта?»
     «Кстати, насчет секса… Хороший вопрос. Так есть ли секс после инфаркта?»
     «Конечно, есть. Но только с женой или с привычной партнершей, чтобы не было лишних переживаний».
     «Без переживаний? Да на фига ж тогда и секс?»
     Вот уж правда...
 
     Помнится, ночью откроешь глаза, пялишься в потолок, слушаешь писк монитора и думаешь: Господи, как же меня сюда занесло? Неужели это – на всю жизнь? А не бросить ли мне медицинский, не пойти ли на иняз? Горбатиться так же, но хоть деньги приличные буду получать. Помечтаешь так среди ночи, а потом говоришь себе: или терпи, или уходи, только не ной. 

     Я ушла. На «Скорую». Там примерно все то же самое, только по ночам тебя будят реже, и не вой аппарата ИВЛ, а диспетчер, и денег платят побольше, а когда доктор после безуспешной реанимации пытается поднять твое настроение, ты смотришь в сторону, куришь и думаешь: «Вот чудак…»
     А уж экскурсий сколько! – и в Кремль, и в Приемную правительства Москвы, и в Генштаб СНГ… «Девушка, вы всегда такая серьезная?» - «Только на работе», - «А после работы?» - «А после работы еще серьезнее», - «Если вы выгляните вон в то окно, вы увидите там мой мерседес…», - «Да? А если вы выгляните вон в то окно, вы увидите там мой мерседес», – «Это вон тот реанимобиль, что ли? Нет, я уж лучше на своей лошадке… А куда писать благодарности?» - «Подстанция такая-то, бригада такая-то…»