Эльфийский кортик

Змея, пригретая на груди
Стала осенью в сердце
...........................................................

Широкий молодой человек в коричневой кожаной куртке, в синих джинсах спрыгнул с подножек поезда. Европейские берцы лязгнули по асфальту. Не выспавшиеся, укаченные, немного ошалевшие  люди толкались приветственными лобызаниями, брали чемоданы,  кричали, окрикивали, дёргали детей за воротники, торопились кто в здание вокзала, кто на автобусные остановки. Молодой человек, что-то обдумывая, посмотрел на ослепший, замазанный известью вокзал и пошёл на автобусную остановку.  Кто-то из стоящих на остановке вскользь рассматривал его. Так было почти в каждом городе, куда он приезжал. Молодой человек закурил коричневую сигарету, остановил свой взгляд на низко зависшем над привокзальным лесом красном солнце. Те, кто с интересом или попутно рассматривал его, могли с радостью воспитанных в себе детективов отметить, что человек этот не местный. Мало того, что он курил не те сигареты и был одет и обут в не принятые в данной местности одежды, сам не местный, осваивающийся взгляд выдавал его.  Некоторым даже было стыдно за общую привычную грязь, но это, конечно, было глупостью. Молодой человек докурил сигарету, подошёл к урне. Вокруг неё, в порывах привокзального сквозняка шевелился мусор, сама же урна была пуста. Молодой человек прицелился окурком точно в урну, выстрелил, но небольшое движение сквозняка отнесло окурок в общую кучу мусора.  Подошёл автобус с ненужным номером, стал выпускать уставших на работе пассажиров. Из автобуса выпрыгнул такой же серый, такой же вечерний как все, но очень знакомый мужчина. Мужчина как всегда поисково оглядывался и зацепившись взглядом за молодого человека, тускло заулыбался и закивал. Молодой человек, быстро оценив что, отвернутся и смешаться с толпой, уже не удастся, искренне обрадовался такой негаданной встречи и в ответ тоже мягко улыбнулся.
- Володя, сколько лет, сколько зим, – влажно заговорил знакомый мужчина  – ну, здравствуй, здравствуй.
  - Здравствуй  Олег.
- Ты что ж, с поезда? – с гостеприимно спросил Олег.
- Да, вот приехал.
- Давно мы не виделись, давно, – и в глазах его мелькнуло что-то  заговорческое, хорошее, от чего у Владимира стало кисло под языком.
Олег как на соседа посмотрел на солнце, низко зависшее над привокзальным парком.
- Как тебе вечер? – тем же соседским, но немного романтическим голосом спросил он.
- Замечательный.
Олег решительно (даже как-то по мальчишески) заглянул Владимиру в глаза и как-то совсем просто сказал, – пойдём пива выпьем, нам о многом надо поговорить. Тут «Дикого Роджера» недавно отремонтировали.
Не хотелось. Было ли хоть что-нибудь общего между ним и этим редеющим человеком. Этот бедный ёжик никогда не выберется из тумана. Седая пелена настолько, настолько застелила его слабое зрение что теперь во Владимире он видел  силуэт  такого же заблудшего ежа. Однако, очень подкупала заговорческая нотка. Чувствовалась какая-то засада.
- Пиво там хорошее?
- Вполне.
- Ну, тогда пошли.

Да, не виделись они действительно долго. Последний раз это было полгода назад, на пару минут, так случайная встреча. Владимир пообещал приехать на день рождения Олега, но тут же  стёр это обещание из памяти.

До этого они встречались три года назад. Владимир собирался убить Олега. Он подточи кортик, осмотрел его. Это был тонкий военно-морской кортик, 1976 года рождения, с чуть жёлтой от лака берёзовой ручкой. Была всё та же  тянущаяся в своём бесконечном бархате осень. Из этой осени уже ушли все, и в этом огромном и тесном пространстве остались только трое – Владимир, Олег и Вероника. Эта осень сжала своей бархатностью, обдумываемостью, бессонностью. Она уже смахивала на мелодраматичный сценарий, просоленной морскими кристаллами кармы.

Ещё раньше, несколько шагов назад, осень неимоверно долго дышала игрой морских бликов, бокалами наполненных стихов и весёлого чуть ревностного их декламированния среди мягких приморских лесов, срезами палаточных колышков и её, эльфийской, Бог знает как забредшей на огонёк красотой. Её красота была самым важным цветком хрустального узора крепнущего, средиземного мира.
Средиземье есть Средиземье и добрые, доморощенные гоблины и орки, и серые, адреналиновые метели  - всё это било по зубам, сплёвывалось и закусывалось на пустырях, школьных разборках по гоблиновским понятиям. Владимир в то самое замечательное время не очень понимал по оркски, а тем более по гоблиновски, после общения с Вероникой даже человеческий язык резал слух. Так вот, как-то после одной из разборок в разговоре один на один, Олег очень логично и доходчиво объяснил, что Владимир его подставил, и так вышло, что по гоблиновским понятиям крепко подставил, замарав тем самым себя вонью  орка.
Поздно Владимир вернулся домой и уставился в пол. Что-то надо было решать. Безусловно, Олег был эльфом - он слишком любил раннего Есенина и музыкальные инструменты. В загорелом, светлом его лице, голубых глазах, стройной фигуре угадывалось скорее даже не арийское, а именно эльфийское, родное; и как она временами смотрела на него. Наверняка она узнает о подставе, и если не из первых губ, то из вторых или третьих, а это даже и того хуже. Утром Владимир спустился вниз по лестнице в гостиную и объявил родителям, что всё тщательно взвесил и согласен ехать в институт в столицу провинции. 
Совсем скоро его провожали на поезд. Провожала семья, и за компанию мать Вероники. Среди суеты Владимир заметил, что тётя Наташа обычная советская женщина и эльфийское в ней, только тень дочери. По какой-то, то ли  старой русской традиции, то ли просто так тётя Наташа подарила Владимиру вязанные своими руками шерстяные носки. Связала она их своему мужу, но оказались немного не в пору.
Зима встретили сразу. Примерно через два года борьбы с ней с перерывами на оркские и эльфийские попойки, в дверь позвонили. Завалился бывший одноклассник, Семён Зуев и кроме всего прочего сообщил, что Дашков Лёша работает сейчас в магазине, что сам Семён и Котов Дима вкалывают на приисках, что Олег покрылся чешуёй, поступил в архитектурный техникум и подрабатывает там сторожем, а Вероника вышла замуж и уехала в Петербург. Тогда Владимир и решил убить Олега.

Чем хорош военно-морской кортик, это обоюдоостростью,  легкостью и тем еще, что рука прикрыта гардой. Идеально подходит для ведения боя «на ножах», однако если один человек казнит другого все совсем по другому.
Монолитный средиземный лес, холодное море, серо-оранжевый блюз городской архитектуры, жидкий ворох осенних листьев, покусанная подъездная дверь, лестница вверх, знакомая обтянутая дерматином дверь квартиры № 24.
Открыла сестра Олега, обрадовалась встречи и повела пить чай. Приятная девушка. Она только что спекла печенье с тмином и заварила чай с чагой. Русые пропахшие свежим тмином волосы выбились из причёски.
- Олегу сейчас очень плохо, – говорила она, – представляешь, ходил молчал, а у самого туберкулёз.… На "скорой" увезли. Потом басни рассказывал, что в море простудился, а знаешь, я считаю - всё из-за нервов. Он же после того как Вероника уехала, не живой не мёртвый, совсем вяленый стал.
- В какой он больнице?
- В пятой. Кстати, я сейчас к нему собираюсь. Если хочешь поехали вместе.
- Поехали.
По дороге Владимир купил яблок и минеральной воды. Несмотря на чудесную погоду, Олег лежал в палате, так как ему нельзя было много ходить. Туберкулёз это не шутка. Он лежал в непонятной, фиолетово-цветочной больничной пижаме, под тонким, верблюжьим одеялом в голубую клетку. При встрече Олег вёл себя, очень живо, хотя было видно, что он расклеился. Эльфийские черты разрыхлились, поблекли.
- Представляешь себе, – говорил Олег – я даже сабачатину стал есть. Врачи говорят, что при туберкулёзе помогает. Её вон спрашиваю, – он кивнул на сестру – «где ты сабачатину берёшь?». Молчит.
Ещё он рассказывал, что у него от уколов жутко болят ягодицы, что мышцы совсем одряхлели от  лёжки и кашля, что в больничной столовой кормят пшёнкой с мукой вместо молока. Рассказал ходовой в этом отделении анекдот. «А Вероника, ну что Вероника, правильно сделала… Я  даже ей выйти за меня замуж предлагал, а тут как некстати  у неё кофе сбежало, а я с тряпкой полез плиту вытирать. Вышло всё совершенно нелепо».
После этого Владимир ещё два месяца ездил в больницу. Было много задушевных бесед, выяснялись какие-то обстоятельства, что-то припоминалось. Владимира изумляло, что Олег искренне полагал, что они очень похожи, «одинаково нежно относятся к Веронике», к их «совместному прошлому», что приморский лес, застывший в своём тлении их родной город, родная школа, одноклассники, походы втроём с  Вероникой, вечерние разговоры у костра – создали единый костяк для формирования их личностей.

«Дикий Роджер» был довольно не плохой для этого города бар. У обочины было припаркованно несколько тонированных джипов. Вход в цокольное помещение бара, его частично утопленные в асфальт иллюминаторы были выдержаны в стиле подводной лодки, хотя, как показалось Владимиру догадаться об этом мог только тот, кто в детстве играл в песочнице ведя калию обрезанным кирпичом, считая, что это танк. Внутри был обычный, карейско-спартанский «евродизайн», выдержанный в коричнево-голубых тонах. По стенам весели старые фотографии «Седова», «Авроры», «Титаника» несколько групповых фотографий курсантов военно-морского училища. К семи вечера в баре было накурено и людно. Парни сели за пустующий столик, официантка, переодетая в морячку узнала о заказе. Заказали  два пива, две кулебяки. За столиком позади Владимира, молодёжь что-то бурно отмечала, за ближним к Олегу столом сидело трое здоровых, хмурых парней в тяжёлых косухах. Молча, они пили пиво, один из них закурил, но сигарету держал неправильно.
- Рассказывай Олег, как ты, где ты.
- Да как, техникум окончил… сейчас на лесопилке работаю.
- Ты ведь на архитектора учился.
- Да кому эта архитектура сейчас нужна, сам знаешь, что со страной делается.
- Владимир достал сигареты, вспомнив про перенесённый Олегом туберкулёз, спросил  – ничего, я при тебе?
- Кури, здесь всё равно дышать нечем…Володя, - Олег со странной искренностью посмотрел на Владимира, – ты очень изменился.
- Не может быть.
Принесли пиво и кулебяки.
- Поздоровел. Неслабая мышечная масса. Сколько ты сейчас весишь?
- Девяносто восемь, – нехотя ответил Владимир.
- Неслабо.
Кулебяка была совсем плохая, тесто её как будто напряглось,  покрылось холодным потам и мурашками, её никчемная внутренность на выдохе сжалась, выделила огромную дозу адреналина.
Кулебяка – дерьмо, – проглатывая кусок, заявил Владимир.
- Нормально, у нас ещё и не такое стряпают.
Зазвучала приятная музыка. Угадывалась «Enigma», сквозь музыку слышалось entreaty низких, женских голосов. Такую музыку нельзя было убить щелчком кнопки. На маленькую, доселе не заметную сценку вышла белокурая девушка в матроске и стала раздеваться под музыку. Владимир отметил, что у девушки хореографическое образование.
- Я не знал, что город так изменится, – заметил он.
- В каждом воровском баре, сейчас токая тема, – голосом знатока поведал Олег.
Владимир сделал глоток, поморщился.
- Разве «Дикий Роджер» воровской? – задал он ненужный вопрос.
Девушка от американской похабщины на шесте перешла к умопомрачительному танцу живота, в музыке чудились сквознячки восточных мелодий.
«Интересно» – подумал Владимир – «как же милы эти психологические игры – просто домашняя заготовка. Этот гуахо всегда просчитывает на два хода, зачем же ему сейчас эти гостеприимные интриги. Возможно, что это уловка, возможно, что это повадка… Лучший вариант – дать ему сейчас по морде, нокаутировать. Девушка завизжит, закроет руками груди» - от этой мысли он улыбнулся – «Почему я не убил его три года назад?», - специально для Олега, Владимир вырыл широкую могилу под самым высоким и старым дубом в лесу, под «тем самым дубом» как говорил Олег. - «Конечно, рыть могилу, было актом кармического милосердия, но уж лучше бы кончилось этим. Почему же я не вырублю его серую голову сейчас, почему этого не сделал тогда? Гипертрофированное чувство милосердия? Лень?… Привязанность к собственному зверинцу? …  Похоже».
- И какая сейчас расстановка сил в городе? – толково осведомился он, когда Олег развернул шею от сцены, для глотка пива (последний вопрос Олег не услышал).
- Ну, тебе так сразу всё не объяснишь, да я и сам знаю только общеизвестную информацию, из газет, – корректно заметил Олег, спиной слишком чувствуя парней в косухах.
- У-У-У!!! – взвыл кто-то из зала, видимо по отношению к сцене. Олег резко развернул туда голову. Вообще в зале было довольно шумно, но этот вой шёл из нутра, из половых органов, от этого он был невероятно жутким и одиноким.
Девушка только что сняла плавки и крутила их на среднем пальце. Владимир ещё раз про себя отметил, что славянские гены все еще могут выдать иногда, что-то совершенно невероятное, вылепить, например такую венеру.
Олег развернулся. Глаза у него были пьяные, как у нищего римского гражданина поглощенного зрелищем. Двумя большими глотками он допил своё пиво, зажевал неповоротливой кулебякой. Кажется, пришёл в норму.
Официантка принесла ещё пива. Новые бокалы были потно-холодные, приятные на ощупь. Олег решительно (даже по мальчишески), как-то совсем просто это уже где-то было, посмотрел в глаза Владимира.
- Пойми, я работаю сейчас на этой лесопилке, смешно подумать – снабженцем. Зарплата сам понимаешь – крохи. Сестре ещё помогаю. Я живу и чувствую – что это неуловимо всё вычеркнуто, жизнь точнее все её события стали похожи на февральский силос, кормящий совсем не меня, а слепое безрогое животное. Когда думаешь, об этом становится не то, что тоскливо - до ломки, нет, не перебивай меня… Я смотрю на сестру смотрю на других женщин...
Владимир отпил пива и, не чаяно посмотрев на Олега, увидел, как он надвигается. Дело было не шуточное. Олег говорил, и всё расширялся, превращаясь в серую поглощающую сущность.
Владимир вдруг  увидел ситуацию со стороны: вот серая масса Олега, продолжая, что-то внушать, двигается всё ближе и ближе по столу с огромным пытливым до ответов и сострадания лицом. Оно получалось как бы в развертке, плоское,  с искренними и простыми глазами;  вот сам Владимир всё отодвигающийся и вжатый в стул придавил в своём спасение сидящего сзади тинэйджера. Тот не понимая ситуации но, видя что, происходит что-то серьёзное и из уважения к богатырскому сложению Владимира жмётся к своему столику и с грустным видом пьёт водку с апельсиновым соком. Он видит как его (Володина), огромная шея наливается напряженьем, а конечности занемели и уже с трудом поддаются приказам из центра.
- …иногда, – продолжал Олег, – я возвращаюсь на наше место, под тот самый дуб. Я совсем один, лес шумит редко. Я ложусь под дерево и смотрю сквозь листья на небо, на солнце или звезды и знаешь, мне не хватает нас, нас троих, тех самых романтиков с Есениным. Я часами могу так лежать, представляя, что это вечность.
Олег вдруг резко замолчал, ушел в себя. Напряжение спало. Владимир поправил стул. Тинэйджер выскользнул и пошёл в туалет.
- Знаешь, нет, ты не знаешь.… Вот что я хотел сказать тебе, – еле слышно, с настораживающей хрипцой говорил Олег, – Она развелась и скоро приезжает назад.
Это был удар. Осень, осень. Владимир ясно смотрел на Олега.
- Меня это не интересует.
-  Я понимаю, – понимающе и  твёрдо ответил Олег.

После бара шли молча. Олег на пару шагов отстал. Возвращались по проторенной лет десять назад дороге. Дорога лежала через дом Вероники. Когда Владимир раскусил ход своих ног, сворачивать было поздно. Владимир шёл и чувствовал, как Олег смотрит на её наверняка горящие окна на четвёртом этаже, как сверлит его затылок, думая: «неужели, неужели не посмотрит». Это и бесило больше всего. Не понятно было, почему Олегу можно туда смотреть, можно хоть выть под окнами и умереть на пороге, а ему нет. По каким правилам он даже не может развернуть голову на 15о. Это было таким мальчишеством, что начинала ныть скула. Дом прошли. Олег повернул назад во двор. Владимиру  стало легче дышать. «Я ведь даже лица её не помню…» - подумал он.