Мне было девятнадцать Fishka

      Мне было 19, я сидела за пишущей машинкой и думала, сумею ли я сделать карьеру писателя.

Мне было 20, я бегала по городу в поисках материала для газеты, в которой работала.

Мне было 22, у меня был свой кабинет в редакции. Я считалась молодой, удивительно талантливой и перспективной журналисткой. У меня были глобальные планы внедрения новых проектов в нашей газете, я вела успешные перего­воры насчет открытия своей передачи на телевидении, благодаря собственной внешности мне удавалось взять интервью у самых капризных звезд. Причем, эти интервью всегда были
блестящими. Моя удача не оставляла меня до тех пор, пока я не встретила его...

Ему было чуть за 40, он владел крупнейшим в городе казино, имел виллу на Адриатике и курил только гаванские сигары. Это все мне удалось выяснить в ходе журналистского расследования, в котором я участвовала.

Договориться о встрече с ним было практически невозможно, но... я же упоминала о своей удаче. Мы встретились с ним в его кабинете, если так можно назвать огромную роскошную комнату — до этого я не предполагала, что когда-нибудь окажусь в подобном месте. Это посещение мне напомнило о любимых детективах Чейза и Стаута — та же обстановка и атмосфера.

Он, одетый в безукоризненного покроя костюм кремового цвета, с волосами, уложенными с по­мощью геля, повернулся ко мне, и я, бесшабашная натура, я, веселая и нахальная, я, имеющая огромный успех у лиц противоположного пола, я, не пасовавшая перед зазнавшимися известностями, я, презиравшая своих подруг, плачущих от большой любви, я, невозмутимая и железная, я — слома­лась. Я просто растворилась в его глазах, таких уверенных и спокойных, в его все повидавших глазах стального цвета.

Я неловко покачнулась и выронила сумку с диктофоном, плейером, блокнотом и огрызком яблока, оставшимся от обеда. Он каким-то образом тут же оказался рядом и подал мне злополучную сумку. Я почувствовала, что краснею, а я-то думала, что давным-давно разучилась это делать. Стало быть, я ошиблась. Но, как говорится, ошибка в жизни — не беда, беда, когда вся жизнь — ошибка. И тут я уже начала подумывать, не будет ли вся моя жизнь без него ошибкой. Я уж было собралась сообщить ему, что с присущей мне снисходительностью я смогу одарить его быт своим присутствием, когда вдруг его изумительный ба­ритон произнес: «Недурна, хотя и смахивает на Золушку...»

Пока я сообразила, что это сказано про меня, он успел допить свой кофе и подставить стул под мой тощий зад. Я послушно села, и когда он спросил, что я буду пить — кофе или коктейль, я, заглядевшись на него и замечтавшись, машинально повторила, как попугай: «Кофе... коктейль...» -

Тут наконец-то он посмотрел на меня с интересом, как рассматривают новомодную шляпку, впервые появившуюся в городе на голове у бесстрашной модницы: вроде бы и ничего, но никто не рискнет надеть. Поморщившись, он поднес мне красивый бокал. Я отхлебнула и, выпучив глаза, выплюнула это на шикарный ковер:

— Что это за пойло? В жизни не пила ничего подобного!

— Конечно не пила! Это настоящий американский виски. Так-то, детка. А теперь я принимаю от тебя извинения за испорченный ковер.

—О, простите, я не подумала...

— Детка, в твоем возрасте думать вредно.

Он намеревался еще что-то сказать, но тут в дверь постучали, и лохматый очкарик с блокнотом в руке прошуршал в кабинет...

—Сожалею, но больше не смогу уделить тебе ни минуты, — он протянул мне свою визитку, — позвони мне завтра, вместе поужинаем.

Когда дверь казино захлопнулась за моей спиной, я поняла, что первый раз в жизни не взяла запланированное интервью. И еще я поняла, что отныне мое сердце уже не мое, а оккупировано владельцем казино целиком и полностью. Я собралась вернуться, чтобы обрадовать его этой вестью, но, сделав усилие, убедила себя, что преподнесу ему сюрприз завтра вечером, за ужином.

Я направилась в редакцию и на шестой этаж буквально взлетела на крыльях счастья. Эти крылья, правда, мне порядком обломал редактор. Не веря собственным ушам, торчавшим из-за волос в разные стороны, он сказал, что субботний выпуск нашей газеты должно было скрасить именно это интервью. Как прямая и честная девушка, я объяснила ему, что наш субботний выпуск не скрасит даже объявление о бесплатной раздаче еды.

Покраснев от возмущения, мой босс раздулся, как парашют, воскликнув, что если я так считаю, в редакции мне больше нечего делать.

— А я и так не собираюсь ничего больше делать, — беззаботно ответила я, подразумевая под этой фразой обеспеченную жизнь с моим возлюбленным.

Пританцовывая, я направилась к себе собирать вещи. Ночью я не могла заснуть, представляя нашу совместную жизнь. Я прикидывала, какое свадебное платье я себе закажу и как он будет выглядеть во фраке. На следующее утро я первым делом махнула в спортзал, потом потратила половину скудных сбережений на то, чтобы из моих чахлых волос соорудили нечто обалденное. Целый день я делала маски для лица,
накладывала макияж, стирала его и снова накладывала. К вечеру я наконец-то успокоилась, подобрав цветовую гамму, которая, как мне показалось, подходила к моему типу лица. Я надела платье, которое считала самым лучшим, и новые туфли. Затем я оседлала телефон и, с трудом дозвонившись, попросила секретаря соединить меня с владельцем. В ответ прозвучала фраза, послышавшаяся мне выстрелом по
собственному сердцу: «Его нет в городе — он был вынужден срочно выехать на неопределенное время. Оставьте свои данные».

Я, совсем упавшая духом, дала свой номер телефона. Как сопливая малолетняя дурочка, я прорыдала весь вечер, размазывая дорогостоящий макияж, которым еще так недавно гордилась. Со злости я чуть не повыщипывала остатки волос, не собранных в прическу. Я запустила туфлями в единственное украшение своей хибары — гравюру, висевшую на обшарпанной стене. Гравюра упала, а у туфель, которые я считала
импортными ввиду содрогания от их стоимости, отвалились каблуки. Я наконец-то успокоилась и, не умывшись, завалилась в кровать, предательски шаткую. Наутро я представляла собой весьма печальное, даже, скорее, душераздирающее зрелище: сквозь размытый слой косметики виднелось опухшее лицо, прическа, вчера бывшая модельной, рассыпалась, и волосы торчали аккуратными клочками. Несмотря на трагичность своего положения, я рассмеялась и попыталась придать своей особе прежний вид. Надо было найти себе работу — в редакцию мне путь был заказан. Благодаря маленьким, но все же связям, через несколько дней я уже работала подсобной рабочей в овощном магазине.
Замурзанная и измученная, я таскала ящики с фруктами, а грузчики, резавшиеся тут же в карты и выхватывающие яблоки из моих ящиков, посмеивались мне вслед. Прошло две недели. Я, в окружении гнилых овощей и пьяных рабочих, ни на минуту не забывала о мужчине своей мечты. Однажды вечером я взяла трубку резко зазвонившего телефона и, обомлев, узнала его незабываемый голос: «Привет, детка. Давай, жми в бар «Шантане», буду ждать тебя».

Еще не осознав услышанного, я подпрыгнула и стала метаться по комнате, соображая, каким образом сделать конфетку из этого вьючно-ломового животного, напоминающего меня лишь цветом глаз. Я вспомнила, что ночной «Шантане» является солидным валютным баром. Я надела длинную юбку, туфли на шпильке, а для пущей респектабельности водрузила на нос очки. За время ужасающей работы в магазине я растеряла весь свой запас остроумия, удивляясь, как я вообще не разучилась говорить. Зато теперь я ругалась отборным матом и умела плевать на 10 мет­ров вперед. Неуклюже переваливаясь в неудобных туфлях и старательно пряча намозоленные руки в карманы
элегантной юбки, я явилась перед взором моего Бога, ждавшего меня на крыльце бара. Он узнал меня, только когда я его робко окликнула. В его глазах промелькнула целая гамма чувств: непомерное удивление, брезгливость, презрение (тут я вспомнила, что забыла оросить себя духами, и от меня почти наверняка несло протухшими бананами), потом отвращение и, наконец, выражение его лица перестало меняться: теперь на нем застыла жалость. Все же он галантно подставил мне локоть, и я, опираясь на твердую мужскую руку, заковыляла по шикарному залу.

— Я провожу большую рекламную кампанию, — сказал он и поправил мне вставшую дыбом челку, — и подумал, что ты, детка, сможешь наиболее выигрышно отразить это в прессе.

— Да, но... — тут я хотела объяснить, что больше не работаю в среде информации, но он не так понял и перебил меня:

— Детка, не скромничай, ты справишься. Ирена сама просматривала твои работы, — он подвел меня к столику, за которым в изящной позе примостилась молодая ослепительная женщина. Я бухнулась на стул.

— Знакомься, детка, это моя жена.

Он влюблённо смотрел на нее своими лучистыми глазами.

— Она-то и подала мне идею насчет твоего участия в этой кампании. Она у меня умница, -- и он нежно прикоснулся своими губами к ее персиковой щечке.