Серая Рябь Повесть

На протяжении всего существования нам приходиться переживать множество неприятных моментов. Это и ссадина на коленке, и первый отказ девушки, и банальная двойка за не выученный урок. Одна же из наибольших неприятностей, самая необратимая из всех, – это смерть. Где, в каких темных глубинах подсознания заложен суеверный страх перед неминуемой кончиной? И как только люди не пытались побороть его: придумывали небылицы про перевоплощение, загробные миры, сказочное королевство снов. В конце концов, они даже выдумали бога и написали толстую-претолстую книгу, которая должна была ответить на многие и многие вопросы от его имени. Однако один из них так и по сей день остается открытым: – что будет после смерти? А ничего! Одна только унылая Серая Рябь.
Хотите узнать лучше? Тогда устраивайтесь поудобнее, а я начну свой рассказ.


С Е Р А Я   Р Я Б Ь

Это беспомощность. Это мучительное ожидание конца. Это что-то сродни смерти, только смерть куда как предпочтительнее. Это болезнь, перед которой, в конце концов, не устоит даже самый крепкий и здоровый организм. Это старость, крадущаяся по стертым полам, шаркая обезображенными грибком ногтями. Это старость, слепо бредущая на изуродованных артритом ногах. Это старость, когда жизнь утрачивает цвет и мелькает перед тобой призрачной черно-белой лентой,… лентой воспоминаний.

Баба Валя испустила протяжный булькающий хрип и оттолкнулась от спинки кровати. Кривые желтушные пальцы соскользнули с поцарапанной полировки и, в какое-то мгновение ей почудилось, что она летит с невообразимо высокой пропасти на дне которой, точно солдаты на параде, выстроились бесчисленные полчища темных пузырьков и ощетинившихся полыми иглами шприцев. Баба Валя ойкнула и уцепилась за край матраца. С великим трудом ей удалось восстановить равновесие. Откинувшись на темные от въевшейся грязи подушки, Баба Валя долго переводила дух, натужно и прерывисто вдыхая спертый, пропахший лекарствами воздух комнаты.
Наконец, когда изношенное, часто напоминающее о себе сериями мучительных спазмов сердце успокоилось, Баба Валя медленно, как человек, чья реакция изрядно заторможена психотропными препаратами, поднесла руку ко лбу. Она вытерла капельки пота, - который почему-то казался мутным, но не имел характерного запаха, – и разразилась сухим, каркающим кашлем. Сначала едва не задушив старушку, кашель медленно сошел на нет. Спустя какое-то время Баба Валя забылась неглубоким беспокойным сном. 

Ее разбудила музыка. Музыка, которая, судя по всему, доносилась из квартиры под ней и отдавалась пульсирующей болью в дряхлом измученном теле. Баба Валя ненавидела музыку. Особенно теперь, когда отчетливо понимала, что музыка это бессменный спутник веселья. А веселье – это означало жизнь. Жизнь, которая для нее теперь сводилась к тому, чтобы вовремя успеть подставить под себя низкий эмалированный горшочек или вовремя принять отвратительный порошок, от которого выворачивает внутренности, но без которого грозят прекратить свою рутинную работу старые сморщенные легкие.
Да, она нашла в себе силы, для того, чтобы поднять трубку и набрать нужный номер скрюченным указательным пальцем. Она уже подготовила себя к длинной, исполненной глубокой морали, нотации. Совершенно неожиданно для нее, трубку взял юноша со звонким, полным задора и жизни голосом. Помедлив несколько мгновений, Баба Валя бросила трубку на рычаги и снова зарылась в подушки. Она ненавидела себя. Она ненавидела свою старость. Она ненавидела этот мир, который обрек ее на все это. Но больше всего она ненавидела этот голос, который заставил ее вернуться в те далекие годы, когда сухое сморщенное тело сине-желтого цвета, было молодым и полным сил. Когда расползающаяся по выпирающим ребрам грудь еще призывно топорщилась под тонким хлопчатобумажным халатиком. Когда Баба Валя еще не была Бабой Валей, а была просто Валюшей…
Массивные часы над кроватью пробили полдень. Баба Валя оторвала от сладких воспоминаний и потянулась за очередной порцией лекарств. Настало время полуденного сна, после которого должна состоятся долгожданная кормежка.

Сны, сны… сны. Это в молодости сны могут быть цветными. Это в молодости тебе могут сниться кошмары или совсем даже наоборот. Бабе Вале снилась отвратительная серая рябь. Эта рябь не покидала ее уже несколько лет. Поначалу она съедала лишь половину снов. Потом стала расти, иногда появляясь и наяву. Это стало для нее таким шоком, что Баба Валя немедленно слегла, и с тех пор больше не поднималась с кровати. Ей снилась рябь. Рябь, которая заполняла ее, растворяя изношенный организм изнутри. Рябь, которая лишила ее всего, даже снов. Ближе к двум эта рябь начала светлеть и, в конце концов, отступила. За ней не было ничего, кроме все той же, неряшливой комнатки и пыльных занавесок на большом прямоугольном окне.
Обычно кормежка начиналась в два, однако сегодня Мариша задержалась почти на двадцать минут. Баба Валя уже начинала подумывать о том, что Мариша забыла про нее. И когда та, наконец, вошла, запыхавшаяся и раскрасневшаяся от холода, Баба Валя буквально обожгла ее взглядом бесцветных ненавистно сверкающих глаз. Мариша поспешно отвернулась и засуетилась у переносной электроплиты. Пять минут спустя до старухи донесся запах подгоревшей овсянки. Она приподняла голову и увидела, как Мариша облизывает ее большую алюминиевую ложку. Баба Валя мгновенно пришла в ярость. Откуда только взялись силы, когда она подтянула к себе сменный горшок и, вложив в этот бросок всю свою ненависть, запустила его в Маришу. В следующий миг, в голове у старухи все загудело. Она обессилено отвалилась на подушки и провалилась в забытье.

  Мариша плакала, глядя на Бабу Валю большими глупыми глазами. Губы девушки разошлись и обнажили алые десна над желтоватым рядком маленьких верхних зубов. Если бы не слезы, то эту гримасу запросто можно было принять за оскал. Баба Валя невольно вздрогнула, когда большая некрасивая рука Мариши коснулась ее дряблой щеки. Старуха ненавидела девушку и всегда звала ее страшилой, даже тогда, когда Мариша начинала распускать нюни или царапаться.
-Бабушка…
Баба Валя демонстративно отвела взгляд. Она понимала, что играет с огнем, что однажды Мариша захочет проучить старуху и не придет… Она все слишком хорошо понимала, но старалась не думать об этом.
-Ты кто? – Однажды спросила она Маришу и заметила в глазах девушки промелькнула обида. Сука, подумала Баба Валя и повторила вопрос. – Ты кто?
-Моя мама просила смотреть… здесь… - Неуверенно начала Мариша, но старуха резко оборвала ее высоким пронзительным голосом:
-Еще одна ****ь хочет выкинуть меня из квартиры?!
Мариша сделала вид, что пропустила это мимо ушей. Она продолжала протирать полы, звонко шлепая по мокрым половицам голыми пятками. Баба Валя видела ее ступни. Она слишком хорошо их рассмотрела. Большие, такие же плоские и грубые, как и кисти. У девушки не должно быть таких уродств, подумала  старуха тогда.

Когда Баба Валя открыла глаза, солнце уже перевалило на другую сторону дома и светило в окно единственной комнаты. На табуретке рядом с изголовьем кровати стояла глубокая керамическая тарелка с холмиком подгоревшей каши посередине.
Мариша стояла у окна. Она облокотилась на подоконник и, подпирая голову руками, смотрела на улицу. Глядя на девушку, Баба Валя, вдруг, вспомнила, как сама любила наблюдать за многочисленными торговыми рядами рынка и снующими между ними людьми. Они казались совсем крошечными на фоне громоздкого прямоугольного монолита, недавно отстроенного универмага. Баба Валя вздохнула. Она чувствовала, что настало время облегчиться. Именно облегчиться, а не сходить в туалет – как это говорила дочь. Ее дочь, которая могла ходить, в отличие от ее самой. Почувствовав болезненный укол в мочевом пузыре, Баба Валя напряглась. Ей совсем не хотелось оконфузиться перед Маришей, как это уже случилось однажды.
-Горшок. – Отчетливо, даже слишком правильно для человека с единственным  зубом, потребовала Баба Валя. Мариша обернулась. На ее непривлекательном лице смешалась целая гамма чувств: брезгливость, растерянность, гнев и… что-то еще. Она медленно оторвала от подоконника и так же медленно прошла в ванную.
Нарочно, подумала Баба Валя, ей богу она нарочно.
Мариша вернулась через минуту. Она протянула старухе низкую посудину и, не скрывая отвращения, отвернулась. Перед тем, как сунуть горшок под себя, Баба Валя заметила на белой эмалированной поверхности черное шершавое пятнышко. Должно быть - откололся кусок эмали, когда старуха запустила им в девушку.
    Стараясь не смотреть на Маришу, Баба Валя быстро сделала все свои дела, и громко выдохнула шепелявое «все». Мариша, все так же медлительно, приняла емкость из ее дрожащей руки и снова скрылась в ванной.
Стерва, оправляя сползший пододеяльник, подумала Баба Валя, настоящая стерва.

Вечером в пятницу, - Баба Валя решила, что это была пятница, потому, что слышала, как в соседней квартире работал телевизор, и передавали Поле Чудес, - Баба Валя подслушала, разговор. Это был первый настоящий разговор между людьми, который она услышала за последний год. Если точнее это была ссора.
Баба Валя взбила подушки и поднесла ухо к розетке. Молодые ссорились прямо за стеной, - где должна была быть прихожая, - поэтому слышимость была превосходной.
Впервые она настолько остро ощутила свое одиночество, когда провела в постели первый месяц. Те дни тянулись бесконечно. Время как будто остановилось, да и смерть совсем не спешила. Именно тогда Баба Валя пыталась выбраться на балкон. Именно тогда она начала задумываться о смерти всерьез. Точнее не о самой смерти, а том, как бы ее ускорить. Однако со временем боль одиночества затуманилась и отошла на второй план. Боль физическая прочно заняла ее место и оставляла ее измученное тело лишь на время короткого димидролового сна.
И вот теперь, вслушиваясь в разгоравшуюся за стенкой ссору молодоженов, - а в том, что эти молодые люди женаты и женаты недавно у Бабы Вали не было никаких сомнений, - она снова, как и год назад ощутила горечь и страх. Одиночество, которое стало теперь настолько обыденно, что легко укладывалось в рамки привычного бытия и смерти, которая незримо присутствует рядом, терпеливо ожидая удобного момента, чтобы нанести последний удар.
Куда? Что это будет за конец? Сердце? Легкие? Или кровоизлияние в дряблые мозговые полушария, которым теперь одна забота: следить за распадающимися клетками органов и делать все возможное для того, чтобы они продолжали жить как можно дольше.   
Баба Валя не заметила, как по желтушной, одутловатой щеке прокатилась слеза. Она слышала:

-Нет времени зайти за ребенком?! – Вика сердито подбоченилась, не отдавая себе отчета в том, что точно копирует позу матери. Позу, которую сама считала проявлением тупого бабского хамства.
-Ты так похожа на свою мать! – Не удержался от комментария Денис. Он с преувеличенной силой дернул за конец шнурка и оборвал его по самую петлю. – ****ь!
-Ты это мне? – В какую-то долю секунды Вика перешла от раздражения до кипучего гнева. – Повтори козел!
Денис медленно выпрямился и посмотрел  на супругу в упор. Вика была уверена, что на этот раз не отделается звонкой пощечиной, и внутренне сжалась. Она сама испугала своей смелости.
Однако когда Денис, наконец, заговорил, его голос звучал совершенно спокойно. Даже слишком спокойно, встревожено подумала Вика и отступила.
-Какая ты сучка. – Сказал он. И, если Вике не показалось, то в его тоне  отчетливо угадывалась усталость, усталость и разочарование. – Я знал совсем не такую Вику. Тем более, совсем не такую Вику брал в жены. Ты удивляешь меня, но еще больше разочаровываешь.
-Денис…
Что Денис? Ну что тебе – Денис? Мне стыдно пригласить друзей, мне стыдно перед ними за тебя, за наши отношения и за нашу любовь, которую я, должно быть, просто выдумал. – Денис махнул рукой и развернулся к двери. – Можешь ложиться без меня.
Глаза Вики полыхнули огнем:
-Посмотрите, какой несчастный, какой замученный мальчик. Бежит к шлюхам и друзьям алкоголикам. Ты на себя обращай внимание почаще, грамотей! – Вика хотела что-то добавить, но дверь уже захлопнулась у нее перед носом.
В бешенстве от такого отношения, Вика рванулась следом и прокричала в темноту подъезда:
-Да пошел ты на хер, интеллигент. Пошел ты на хер…
Когда растаяло испуганное, почти истеричное эхо, Вика смогла расслышать частые удаляющиеся шаги. На языке вертелось еще множество обидных, да и просто матерных слов, но она заставила себя замолчать.
Вернется, обязательно вернется, успокаивала она себя. Только на этот раз эта уверенность была неглубока и призрачна.

Баба Валя удовлетворенно отвалилась от стены. На душе у нее было удивительно хорошо, даже празднично. Такого чувства она не испытывала давно. О-о-очень давно.
После того, как дважды хлопнула соседская дверь и, по подъезду разнеслись гортанные женские вопли, квартира Бабы Вали снова погрузилась в тишину. И лишь изредка, в углу, у входа на кухню, начинал прерывисто тарахтеть допотопный холодильник «Саратов».
Баба Валя без конца вспоминала тот день, когда они с мужем купили его в доме быта. Тогда холодильник казался роскошью, которую себе могли позволить лишь люди с завидной должностью или окладом никак не меньше ста пятидесяти рублей. Она вспоминала, как он смеялся, когда первые испытания по замораживанию водки в домашних условиях, закончились дружной попойкой. Она вспомнила его лицо. Такое свежее и молодое, которое она видела перед собой и тогда, когда рак превратил Володю в тощую полуживую развалину.
У нас с Володей было все по-другому, говорила старуха дочери. Ну конечно она врала – еще бы. К чему говорить молодым о том, что семейная жизнь это не один сплошной праздник. Они все узнают сами, со временем. К тому же – дочь. Ей совсем не обязательно было знать, как, однажды, напившись и, он привел домой пьяного друга. Владимир расхвастался о том, как хороша в постели его жена Валентина.
«Какой у нее там насос» - Неожиданно вспомнила Баба Валя, и сердце ее защемило. 
Они говорили о многом. О космосе, о запуске первого спутника и о… любви. Приятель Володи не в какую не соглашался поверить в «насос», и все время поддевал его. «Хорош, хорош старик; по синей лавочке - и не такое в голову лезет» - После этого он опрокидывал очередную рюмочку и громко покрякивал, заедая зеленым луком. В конце концов, дошло до того, что Володя силком приволок Валю на кухню и рывком распахнул старенький халат. Валя заплакала. Она попыталась вырваться, но получила оглушительной силы оплеуху. Тем временем гость пожирал горящими глазами ее спелую высокую грудь и продолжал пережевывать лук.
-Вот. – Когда Валя прекратила сопротивление и разрыдалась вовсю, она осталась в одних плюшевых шлепанцах. Глаза гостя вспыхнули еще ярче. Он перевел взгляд на Володю и диковато гоготнул. – Вот. – Повторил тот и толкнул Валю на руки гостю. – Если слово Марченко для тебя пустой звук, возьми и отведай сам. Если я прав – с тебя еще четверть.
-Володя… - гость мелко дрожал. Он лихорадочно соображал, однако в затуманенном алкоголем мозгу уже не осталось места для здравого смысла …
-Чего смотришь? – Ступай в зал, на тахту. – И Володя небрежно махнул рукой.
Потом были и слезы и цветы и клятвы в вечной любви. Потом был жуткий стыд и пакостное ощущение чего-то липкого и мерзкого в самой душе. Но продолжалась жизнь…
Сейчас Баба Валя уже не задавалась вопросом: почему так легко простила мужа. Может оттого, что любила, может, из-за ребенка. Именно такие оправдания обычно выбирают женщины, чтобы остаться рядом с ненавистным мужчиной. Баба Валя слишком хорошо теперь знала, что любая, самая крепкая любовь – на проверку оказывается хрупкой, подобно пустой яичной скорлупе.
Она тяжко вздохнула и пошевелилась. Похоже - ночь будет душной, успела подумать она, прежде чем соскользнула в сон, в пугающую серую рябь.

Весь следующий день лил дождь. Небо затянуло еще вечера и это, - как, впрочем, и разболевшаяся поясница, - весьма красноречиво предупреждали перемене погоды накануне.
Баба Валя проспала почти до обеда, и остаток дня занималась своими привычными делами. В начале четвертого, она немного подкрепилась гороховым супом, который принесла в алюминиевой кастрюльке Мариша. После чего повторилась привычная процедура «облегчения». Словом баба Валя развлекалась, как могла и совсем не скучала, перебирая в худой памяти обрывки наиболее ярких воспоминаний.
А еще, в этот день она почти не вспоминала о смерти. 
    
Тревожный поверхностный сон был неожиданно прерван музыкой, загромыхавшей в квартире снизу. Баба Валя недовольно заворочалась. Она снова видела серую рябь. Но на этот раз, она почти не вызывала отвращения. Как раз наоборот, теперь Серая Рябь внушала трепет, который, должно быть, испытывает ученый стоящий на пороге великого открытия. Баба Валя была как никогда близка к разгадке страшной ускользающей тайны. Она уже приблизилась к ней. Приблизилась настолько, что стала ощущать солоноватый привкус торжества. Она уже готова была постигнуть глубинный смысл Серой Ряби, когда проклятая музыка вырвала ее из слабых объятий Морфея и грубо втиснула в короткую девичью кроватку, с засаленными простынями и наволочками.
Баба Валя открыла красные дрожащие веки и глухо прокашлялась. Было еще довольно темно, но в далеком восточном уголке неба уже загорался рассвет.
Она протянула сухую слабую руку к табуретке, на которой стоял телефон и … замерла. Музыка неожиданно стихла. В крохотной прихожей послышались легкие шаги.
-Мариша?
Ответа не последовало.
Баба Валя содрогнулась от нового приступа кашля. Ее бесцветные глаза увлажнились. Неожиданно ожили часы. Они пробили четыре и стихли. Баба Валя чувствовала, как сжалось сердце. Сжалось настолько, что она почти перестала дышать. По спине пробежал холодок, и баба Валя подалась назад, вдавливая затылок в подушки.
Вдруг, на светлый линолеум между кухней и прихожей упала зловещая бесформенная тень. Баба Валя хотела закричать, но ей не хватило легких. Поэтому вместо крика из ее впалой груди вырвался сдавленный, исполненный тоски вой. Так воют голодные псы в полнолуние.
Тень на мгновение растворилась, но потом проявилась вновь. Она уже начала приобретать очертания, когда Баба Валя, судорожно цепляясь за спинку кровати, простонала:
-Володя, прошу тебя, уходи, Володя…
Наконец тень обрела четкие контуры. Как будто просочившись сквозь стену, в комнатку вошел сутулый мужчина. Его лицо было покрыто черной тенью от сдвинутой на лоб шляпы. Истрепанные полы черного плаща развевались на невидимом сквозняке. Запахло сырой землей. Этот запах напоминал о могиле. Баба Валя съежилась и укрылась с головой. Она ждала, что ужасное видение вот-вот растворится, но призрак явно не торопился. Когда он заговорил, его голос доносился откуда-то издалека, так, словно речь простуженного актера, записанная на пленку и доносившаяся из-за кулис:
-Я скучаю, Валюша. Там где меня закопали, не очень весело, знаешь ли. Я хочу, чтобы ты присоединилась ко мне. – Дух помолчал. Он осмотрел пузырьки с лекарствами и одним неуловимым движением сгреб их с табуретки. Флаконы и колбочки со звоном посыпались на пол и еще долго катались между ножками кресел и шкафа. – Ты разлюбила меня?
Баба Валя почувствовала, как намокла простыня. Она боялась открыть глаза, но все же ответила и сама испугалась, насколько затравленно прозвучал ее голос:
-Я… люблю тебя Володя.
-А я что-то не чувствую этого. – Внезапно в воздухе запахло чем-то резким. Этот запах прочно ассоциировался с мужем, но Баба Валя не могла припомнить, что может так пахнуть.
-А ну посмотри на меня. – На какое-то мгновение ей показалось, что голос мужа стал ближе. Испуганно взвизгнув, Баба Валя свернулась в клубочек. Ее сотрясала дрожь. – Я сказал: смотреть на меня!!!
Бледнея, баба Валя распрямила немеющие конечности и приподняла пододеяльник. В нос бил крепкий запах спиртного. Она почувствовала, что ее сморщенные костлявые ступни, даже не смотря на две пары плотных вязаных носок, стали ледяными.
-Уходи Володя…- Все еще не решаясь открыть глаз, пискнула баба Валя. – Пожалуйста, уходи!
-Разве ты не скучала?
-Я … я скучала Володя, но я не хочу, чтоб ты видел меня такой…я не хочу…
-Заткнись, костлявая шлюха. – Его голос стал резким. – Я твой муж и мне решать, какой я хочу тебя видеть, а какой нет!
-Ну, пожалуйста…
-Заткни свой вонючий рот, змея. Ты всегда смеялась надо мной, когда рассказывала подружкам, как я пришел домой на рогах. – Так?
Запах спиртного усилился. Баба Вера боялась открыть глаза и увидеть прямо перед собой злобный перекошенный рот. Но, судя по голосу, призрак отдалялся.
-Так? – Вопрос повторился требовательнее.
-Да, Володя, но ты же знаешь…
-Сука… животное. Да как у тебя наглости хватило, безмозглая ****ь?!
-Володя… - Взмолилась баба Вера. Она резко откинула одеяло и открыла глаза. Призрак стоял посреди комнаты. Полы прорезиненного плаща все еще колыхались, однако тень оставалась неподвижной.
-А ты говорила им, как тебя отымели на кушетке? Ты рассказывала подругам, что отравила собственного мужа?
Баба Вера не шевелилась.
-Молчишь? Молчи, сука! Твое время еще не пришло. Можешь спокойно забираться под одеяло и гнить в своей вонючей кровати. Надеюсь, когда к тебе постучится смерть, ты обосрешь свои дырявые юбки и сдохнешь в луже собственного поноса.
Призрак качнулся в сторону стены и поплыл. Уже через несколько секунд ничто не напоминало о ночном визитере. Баба Вера, кряхтя, отвернулась к стене и закрыла лицо руками. Она плакала без слез.       

Утро вторника выдалось пасмурным. Все говорило о том, что вот-вот должен начаться дождь. Баба Вера посмотрела на Маришу, которая вытирала пыль с провисшей книжной полки и широко зевнула. Она чувствовала сонливость после очередного приема лекарств, но еще больше ее тянуло на разговор, поскольку гнетущая тишина, раз за разом, возвращала ее к мыслям о муже.
-Мариша. – Прокашлявшись, позвала баба Валя.
-Угу.
-Мариша, у тебя уже был мужчина?
Девушка вскинула голову и пристально посмотрела на старуху из-под густой пшеничной челки. Баба Валя выдержала этот взгляд и отдала должное тупой девичьей гордости.
-Можешь не стесняться. Я все равно никуда не выхожу, и сплетничать не с кем не стану.
Мариша снова уперлась взглядом в дряблое одутловатое лицо. Ее сразу насторожил приветливый тон старухи и теперь, она никак не могла взять в толк, с какой стати баба Вера начала расспрашивать ее о мужчинах. Немного помедлив, Мариша слезла с табуретки и вытерла потный лоб рукавом простенького синего платьица.
-А вам-то зачем? – Недружелюбно пробасила она.
-Интересно. Просто интересно. Может посоветовать смогу?! Может еще чего?!
-Куда вам. – С улыбкой отмахнулась Мариша.
-Ты так не говори, девчонка. – Взгляд старухи сделался колючим. – В бывалое время с меня глаз оторвать не могли. Я то уж повидала и сивых, и чубатых, поверь!
-В смысле? – Мариша насторожилась. Она не поняла смысла слов «чубатый» и «сивый», однако нашла их оскорбительными.
-В таком! Вот - например: если у парня писюн на правую сторону – верный муж будет; если на левую…
-А смотреть-то с какой стороны? – Неожиданно для себя перебила Мариша. Но тут же, густо покраснев, бросилась продолжать уборку.
-Постой, не интересно тебе?
-Хорош, бабка! Совсем меня застесняла.
-Ну, уж… была бы наука! – И баба Валя отвернулась к стене. Глаза слипались. Одолевала зевота. Засыпая, она успела подумать о том, какая, в сущности, дура, эта Мариша. И какие у нее дурацкие волосы…

Серая Рябь приобрела несколько новых оттенков. Она уже не казалась однородной и гармоничной. Что-то, или кто-то, нарушил эту гармонию, пустив поперек Ряби круговые волны. Без всяких видимых причин, это очень обеспокоило бабу Веру. Всю ночь на пролет она беспрестанно ворочалась с боку на бок, проникая в глубины Ряби, в надежде открыть ее непонятную природу и, возможно, восстановить былую целостность.
Уже под утро, когда сон стал чуть менее поверхностным, ей удалось-таки окунуться в серые глубины Ряби, однако из этого не вышло ровным счетом ничего. Серая Рябь просто пропустила ее через себя, и выбросила с противоположной стороны, которая, как оказалось, ничем не отличается от другой.

Баба Валя попыталась дотянуться до кончика носа, который терзал невыносимый зуд и, неожиданно поняла, что не может пошевелить рукой. Она чувствовала онемевшие пальцы и даже могла сжать их в кулак, но не более.
Смерть. Смерть….
Баба Валя раздраженно прогнала эту мысль. Она приподняла голову и посмотрела на бугорки укутанных в одеяло ног. Она пошевелила пальцами и не заметила никакого движения.
Паралич – это частичная или полная утеря двигательных функций. – Неожиданно всплывшие в памяти слова, заставили бабу Валю прикусить губу. Она сделала новую попытку оторвать руку от постели, но все пустую.
Прошло полчаса. За это время баба Валя не двинулась с места. Она продолжала лежать с открытыми глазами и беспомощно смотреть в потолок. Оставалось только ждать. Ждать, когда явится Мариша и просить помощи у нее.
Только не у этой скотины.
Баба Валя закрыла глаза  и сглотнула застрявший в горле сухой комок. После некоторых раздумий она все же решила принять помощь от Мариши, но при одном условии.
У тебя, что – черви в голове завелись? Какое условие?
Мое условие. Одно маленькое условие – вот и все. Она хотела сжать кулаки, но только зря напрягала дряблые мышцы, - руки по-прежнему не слушались. В то же время в голове поднялся невообразимый шум, в висках застучало.
Это от напряжения – успокоила себя баба Валя. Как раз в этот момент щелкнул замок, и  заскрипела входная дверь.
-Мариша, быстрее… - Простонала баба валя. Ее лицо перекосило судорогой, шум в голове все нарастал. Казалось еще мгновение, и он разорвет череп старухи, как сгнившую изнутри дыню.

Мариша не особенно торопилась к старухе. Она все еще возвращалась в мыслях к ее словам о мужчинах, но, почему-то, очень не хотела вновь касаться этой темы. И чем больше она продолжала об этом думать, тем возрастала ее уверенность, что стоит лишь шагнуть на порог, как бабка обязательно вернется к старому разговору. И тогда Мариша не сможет соврать…
Девушка быстро взбежала по лестнице и, остановившись у самой двери, прислушалась. Ничего особенного, обычное кряхтение и шуршание постели. Мариша сунула руку в рваную прямоугольную сумку из кожзаменителя и отыскала ключи. 
Скрипучая дверь качнулась в сторону и застыла. Мариша заметила на стене какую-то новую надпись и задержалась на входе. Задержалась ровно на столько, чтобы большой серый кот успел прошмыгнуть в узкую щель, прежде чем, подхваченная сквозняком, дверь с грохотом захлопнулась.

Шум возрос до такой степени, что буквально поглотил сознание. Даже Серая Рябь, подернулась туманом и начала таять под все нарастающий гром. Баба Валя вдруг подумала, что это волны. И, стоило ей только подумать, как шум стих. Точнее не стих, а отдалился. И на смену растворяющейся в самой себе Серой Ряби пришел долгожданный сон.

Пустынный пляж казался бесконечным. Она извивался по всей видимой линии побережья и убегал далеко за горизонт.
Песок был горячим, и ступать приходилось быстро, чтобы не обжечься.
Валюша брела  вдоль линии прибоя, рассматривая ракушки и мусор. В основном это были пустые пачки от сигарет. Здесь можно было встретить и «Столичные» и «Шипку» и даже диковинные для того времени «Лаки Страйк».  Валюша собирала ракушки и рассовывала их по неглубоким кармашкам коротеньких желтых шортиков. Кроме шортов, на ней была еще широкополая соломенная шляпка украшенная гирляндой искусственных цветов и веточкой винограда. Но вот она поравнялась с нагромождением разбитых штормами волнорезов и, сразу позабыв о ракушках, побежала туда.
Среди округлых оснований конических железобетонных конструкции кипела жизнь. Здесь можно было найти кого угодно, начиная от обычной медузы и заканчивая трепангом. Один мальчишка даже хвастался, что видел в расщелине мечехвоста. Но кто такой мечехвост и как он должен выглядеть, врунишка рассказать так и не смог. 
Валюша легко перепрыгнула через длинный гранитный уступ и стала забираться на первый волнорез. Подъем не занял много времени. Нагретый под палящим солнцем бетон приятно обжигал голые пятки девочки. Наконец она вскарабкалась на первую округлую ступень и огляделась. Дальше, между другими волнорезами, которые теперь очень напоминали безмолвный железобетонный лес, виднелись лужи воды. Воды, которая осталась с последнего прилива.
Валюша взялась рукой за ржавый железный прут, торчавший из раскрошившегося основания, и аккуратно переступила на следующий волнорез. Для того чтобы добраться до самих луж, ей пришлось еще некоторое время скакать по покатым бетонным тумбам, ежесекундно рискуя поскользнуться и сломать себе шею. Но разве желание увидеть медуз или даже мечехвоста, сравнимо с такой  ничтожной опасностью, как застрять между свай или разбить голову? Ну, разумеется, нет. Любая здравомыслящая девочка семи с половиной лет от роду, ответит вам так же.
Валюша продолжала пробираться к заветным лужам, когда расслышала легкий шорох за спиной. Она быстро обернулась и едва успела схватиться за острый выступ на гладком бетонном торсе волнореза, иначе бы, наверняка, рухнула вниз. Девочка приникла к нагретому солнцем бетону и судорожно хватала воздух широко раскрытым розовым ротиком. Она почти пришла в себя, когда шорох, напоминающий звук трепещущего на ветру паруса, повторился. Валюша задержала дыхание и не смела пошевелиться. Она, вдруг, почувствовала, что к привычной смеси запахов, моря, гниющих водорослей и рыбы, теперь добавился чуть уловимый, но куда более зловещий, дух.
Прошло какое-то время, прежде чем Валюша успокоилась и нашла в себе силы отцепиться от выступа и оглядеться вокруг. Никого. Все тот же заунывный шум прибоя, да редкие вскрики далеких чаек. Однако запах, такой тревожный и такой… узнаваемый, никуда не исчез. Он продолжал пронизывать воздух, все больше наполняя его отчаянием.
Широко раскрытые глазки девочки смотрели в пустоту. Ее светлые детские черты исказились в безмолвном ужасе перед неведомой опасностью. Валюша попятилась. С превеликим трудом ей удалось подчинить себе одеревеневшие от страха конечности. Та легкость, с которой она пробиралась по опасным откосам бетонного леса исчезла без следа. Теперь, каждый шаг, каждое движение, требовало безупречного расчета и выдержки. А еще Валюшу поразила по-настоящему взрослая мысль, которая неожиданно завладела ее сознанием. Она стала настолько важной сейчас, что девочка, незаметно для себя повторяла ее вслух:
«беспечность заканчивается там, где начинается ужас»
Было что-то магическое в беспрерывном цикле этого леденящего монолога. Монолога из одной единственной фразы, которая, подобно заклинанию, каждый раз звучала на отличный от предыдущего манер.
Неожиданно набежавшие серые тучки скрыли пылающий солнечный диск, рассеяв свет и омрачив краски. Море почернело. Ласковый солоноватый ветерок набрался сил и беспощадно трепал податливые верхушки прибрежных деревьев. Зашумев и вспенившись, волны с все нарастающей яростью стали обрушиваться на горячий песок…
«беспечность заканчивается там, где начинается ужас» 
…Одна из особенно свирепых волн ударила в нагромождение волнорезов и разлетелась мириадами мерцающих брызг. Валюша закричала, но ее крик утонул в беспрерывно нарастающем гуле. Черная застоялая вода между многотонными тумбами бетонных исполинов заколыхалась. Теперь, когда очередной рокочущий вал разбивался о передовые волнорезы, вода поднималась настолько, что почти доставала до ног девочки.
Валюша заплакала. Она хотела ускорить движение, но тут же представила, как, сорвавшись с мокрого ската, падает в черную пенистую жижу, и как та, шипя и клокоча, уносит ее в страшную ревущую бездну. Мысль об этом заставила девочку еще осторожнее ступать по скользким от воды тумбам и еще крепче цепляться за редкие выступы. Она не оборачивалась и поэтому не могла видеть, как темные морские воды обволакивает тягучая серая рябь.

Мариша стояла перед запертой дверью и тупо смотрела на черную дермонтиновую обивку. Ее правая рука по-прежнему сжимала скользкую ручку  рваной сумочки. Другая, нервно теребила застежку вытертой кофты.
Она стояла и видела, как минуту назад отомкнула замок и, по привычке, швырнула увесистую связку медных ключей на низенький детский стульчик. А потом она заметила ту надпись над дверью лифта и помедлила лишь секунду, когда пыталась разобрать последнее, наполовину затертое слово. Потом хлопнула дверь…
Мариша потрясла головой и, словно во сне, взялась за низкую выпачканную давно засохшей краской ручку. Вопреки ее ожиданиям отполированный металл оказался чуть прохладным, а не ледяным, как это обычно случалось. Без всякой надежды она подтолкнула дверь, а в следующее мгновение навалилась на нее всем своим весом.   

Валюша оттолкнулась изо всех сил, - а их оставалось совсем не много, - и рухнула на остывший песок. Мощный порыв ветра сорвал намокшую от брызг соломенную шляпку и унес ее в прибрежные заросли эвкалипта. Светлые волосы разметались по заплаканному лицу. Наполнявшие карманы шортов ракушки порезали ткань и больно впивались в ягодицы.
-Иди ко мне…
Валюша вздрогнула. Тихий шелестящий голос донесся со стороны моря. Голос был отчетлив, и различим даже не смотря на разыгравшийся ураган. Он был повсюду, и это не казалось чем-то удивительным. Напротив, девочка как будто бы знала, что этот голос не может принадлежать чему-то нехорошему. У нее появилось такое чувство, что именно его она и искала там, между бетонными исполинами, в темных расщелинах, в черной, блестящей воде.
Откинув волосы и освободив карманы от впивающихся в кожу раковин, Валюша зашагала к воде. Темный сырой песок, вдруг, обернулся гладким ворсистым ковром. Он чуть поблескивал от оседающих брызг и переливался всеми мыслимыми цветами и оттенками. По обеим сторонам дорожки расположились глубокие плетеные кресла, в которых темнели призрачные силуэты. Медленно приближаясь к набегающей на берег серой массе, Валюша заглядывала в их лица. Сначала они казались совсем не знакомыми. Их призрачные размытые черты не обнаруживали ничего общего с реальными людьми. Однако, по мере того, как девочка приближалась к воде (или тому, что когда-то давно, очень давно было водой), она начинала узнавать их: Вот этот чуть сгорбившийся, застывший над пожелтевшими страницами книги старик – был ее отцом. Даже сейчас, спустя многие и многие годы с его худого загорелого лица не сходило выражение глубокой печали, а его темные болезненные глаза выражали все ту же тоску и усталость. Усталость человека всю свою долгую жизнь таившего от других какую-то страшную, одному ему ведомую тайну, от тяжкого бремени которой он не смог освободиться даже после смерти. 
Валюша на мгновение замерла напротив отца. Ее переполняло желание сказать ему что-нибудь очень хорошее, поделиться своим теплом, своей уверенностью в том, что и в серой ряби есть место радости. Но она не смогла. Она просто не нашла подходящих слов. Да и много ли теперь стоили эти самые подходящие слова. Отведя взгляд, девочка двинулась дальше.

Дверь скрипнула, но не поддалась. Не поддалась даже не смотря на то, что была заперта всего лишь на старую дрянную защелку. Мариша отступила на шаг и стряхнула со лба капельки пота. Тело сотрясала противная мелкая дрожь. Она понимала, что напрасно оставила старуху накануне. Понимала, что если баба Валя умрет за время ее отсутствия, она себе этого никогда не простит. Она должна была попытаться еще раз. Должна была убедиться в том, что старуха жива. По крайней мере, пока. И эта странная уверенность добавила девушке сил.
Отбросив сумку, уже почти отчаявшись, Мариша обрушилась на дверь. Скрипнули ветхие доски, захрустели гнилые косяки. Какое-то время Мариша еще не могла осознать, что сорвала замок, а когда, наконец, она поняла, что дверь уже не заперта, то, очертя голову, бросилась внутрь.

Здесь было много людей. Даже, пожалуй, слишком много. Однако Валюша успела выделить один основной критерий, по которому они отбирались для этого сумрачного шествия в небытие. Все эти люди, так или иначе, были дороги ей. Пусть совсем не значительно, но тем не менее. И еще, все они были мертвы.
В пугающей последовательности она миновала друзей и подруг, первого возлюбленного – высокого лысеющего учителя истории, который всем казался смешным, и только Валюша смогла разглядеть в нем нечто особенное, за что и полюбила. Полюбила всем своим девичьим сердцем.
Потом были коллеги и целая вереница друзей мужа. Они тоже были по-своему дороги. Она любила, всегда любила  Володю. Любила, не смотря ни на что.
Здесь, у самой кромки серой ряби, ковер неожиданно обрывался. Единственное кресло, венчавшее странную галерею призраков, оказалось пустым.
«Для меня. Это кресло для меня» – решила Валюша, но грубый пропитый голос раздавшийся за спиной, заставил девочку остановиться. Она в нерешительности замерла, боясь обернуться и разглядеть надвигающийся на нее темный силуэт.
-Это место не для тебя, Валюша. – Просипел голос. Такой знакомый и ненавистный. – Это мое место. Здесь у кромки место для тех, кому дорога в серую рябь заказана…Мы с Володей давно ждем тебя…
Валюша медленно обернулась. Ее белые веки дрожали. Пересохший язык намертво приклеился к небу. Силуэт надвигался:
-Пропусти старика. Дай ему занять свое, чертово кресло.
Валюша посторонилась и пропустила высокого сухого старика, который, кряхтя и фыркая, опустился на плетеное сиденье. Его сморщенное лицо не выражало никаких эмоций. Однако в больших ввалившихся глазах застыла давнишняя, но от этого не менее жгучая боль.
-Это ты? – Просто спросила девочка.
Старик чуть заметно кивнул.
-А Володя? Где мой Володя?
Старик махнул высохшей рукой в сторону набегавших на потемневший берег волн.
-Он ждет тебя. Давно ждет.
-Ты хотел просить прощения? – Уже собираясь развернуться и идти дальше, неожиданно спросила девочка. Она заметила, как гладкий высокий лоб старика, вдруг, пошел темными бурыми пятнами. Глаза ввалились в глазницы, а из приоткрытого рта вывалилась вставная челюсть. Она упала на колени и скатилась на, уже, почти, занесенный пылью ковер.
Валюша поспешно отвела взгляд и зашагала к берегу. Позади слышался лишь вой ветра и далекий, очень далекий шелест листвы. Девочка откинула волосы на плечи и вытерла влажные глаза. Идти было очень легко. Пожалуй, с такой легкостью она шла впервые. Конечно, было немножечко грустно. Но то, что открывалось перед нею теперь, не шло ни в какое сравнение с тем, что было прожито и забыто.
Он был там, где и должен был быть. Да и одет он был так же, как должен был быть одет (по крайней мере, Валюша решила именно так) И даже его пугающий черный плащ из прорезиненной ткани и шляпа, все было как  всегда.
Девочка улыбнулась и прибавила шагу. Сначала ей почудилось, что он, каким-то образом, ускользает от нее. Становится недостижим. Однако вскоре она поняла, что это не более чем иллюзия. Он был здесь. Он ждал ее, и это было лучше всего на свете.
-Ну, вот и ты. – Нервно сминая шляпу и пряча взгляд, вздохнул Володя.
-Да. Вот, наконец, и я. – Задирая голову, и пытаясь рассмотреть такие близкие, такие любимые черты, проронила девочка.
-Я очень давно жду тебя, ты знаешь?
-Да… - Валюша хотела сказать что-то еще, но на глаза навернулись слезы, а горло сдавил спазм.
-Не плачь. Я же тебя люблю. – Большая грубая рука нежно коснулась ее волос. В ней было столько любви и тепла, что Валюша не выдержала, и разрыдалась по-настоящему. Она схватила эту грубую и теплую руку и прижалась щекой к ее шершавой обветренной коже.
-Теперь самое время, чтобы идти. – Дрожащим от волнения голосом вымолвил он.
 Невозмутимые свинцовые облачка миновали зенит, и солнце заполыхало с прежней силой. Море успокоилось, а ледяной ветер вновь обернулся мягким соленым бризом, вернувшись к своему излюбленному занятию – путаться в кронах эвкалиптов и нашептывать сладкую сказку живущим на полосе прибоя камням.
Валюша посмотрела на небо и заметила одинокую чайку, которая кружилась над ними.
-Почему ты не хочешь спросить, – простила ли я тебя?
-Я знаю, что мне нет - и не будет прощения. – Спокойно ответил Володя. – В тот момент, когда мы войдем в рябь, ты обретешь покой, а я потеряю его навечно.
-Как? Ты не останешься со мной? – Глотая слезы, пропищала Валюша.
-Нет. Но ты будешь счастлива!
-Но я же тебя простила,… простила,… слышишь: простила!
 Володя остановился, и некоторое время стоял, вглядываясь в спокойную серую рябь и теребя смятую шляпу.
-Тогда пошли.
И этого было достаточно.
Он подхватил девочку под руку, и они быстро зашагали к воде. А когда первая волна серой ряби коснулась его остроносого ботинка, их силуэты подернулись прозрачной колеблющейся дымкой и вскоре исчезли.
«беспечность заканчивается там, где начинается ужас» - Нет, не так, в последние секунды своей жизни думала баба Валя. – «ужас заканчивается там, где продолжается любовь»

Когда Мариша ворвалась в квартиру и, задержавшись за край стены, влетела в комнату, она сразу почувствовала, насколько легким стал воздух. Как будто кто-то отворил законопаченные окна и проветрил помещение.
Она на ходу скинула туфли и приблизилась к кровати. Большой серый кот облюбовал себе место на груди бабы Вали. Он прикрыл большие желтые глаза и блаженно мурлыкал. Мариша облегченно вздохнула и перевела взгляд на старуху. На ее, как будто, помолодевшем лице, застыла очаровательная, почти ангельская улыбка. Улыбка, которую уже никогда не потревожит пресловутая серая рябь.   

 
Зак. 15.04.2001 года.
Серая Рябь. Повесть
Максим Мезин