Заезжая Знаменитость миниатюра

Заезжая Знаменитость



Она была не броско красива. Была приветлива с друзьями, обходительна, и в целом  весьма и весьма достойна. Она умела расположить к себе человека, добиться его симпатии, но никогда, насколько мне известно, не использовала это во вред. Довольно же многочисленные отзывы тех, кому посчастливилось пасть перед ее обаянием, все как один сводились к следующему: О, да! –  Вы правы! Она удивительный человек. Она так внимательна и так сопереживает. Наверное, она любит балет. Какая тонкая натура,  какие манеры… нет, она положительно не может жить без балета. Ах, если бы вы видели ее руки. – И все эти милые люди, без тени сомнения влюбленные в нашу прелестницу героиню, что бы они ни говорили о ней, как бы не превозносили ее таланты и блистательный ум, были правы, по крайней мере, в одном. – Она и дня не могла прожить без балета.

-Ты слышала, Изольда? – Звали нашу героиню Изольда, а окликнула ее соседка по улице - восторженная барышня неопределенных лет и весьма сомнительной репутации. –  Нынче большой праздник. Как никак сама Майя будет танцевать для нас «Лебединое Озеро».
Изольда побледнела. Она почувствовала, как ее пылкое отзывчивое сердце вдруг провалилось куда-то глубоко вниз. Она пошатнулась, но успела задержаться рукой за бревенчатый сруб сарая.
-Боже. Что ты говоришь?
Барышня сомнительной репутации нахально подмигнула Изольде.
-Ага, - будто пропела она и бесстыдно оголила тощее колено. – Интересно: какую длину ног имеют знаменитые балерины? – но это был не вопрос. Скорее вызов целомудрию и такту нашей сдержанной героине.
-Убирайся. Прочь, гнусная девка. – Прокричала Изольда и, задыхаясь, толи от возмущения, толи от быстрой ходьбы поспешила к дому.

Ей не нужно было обзванивать всех своих знакомых, чтобы установить истину и убедиться в том, что «гнусная девка» была всего лишь «гнусной девкой», но не в коем случае не лгуньей. Для этого следовало набрать один единственный номер, и Изольда и не замедлила этим воспользоваться:
-Алло, - сказала она. – Алло! Бонжур Мария Иннокентьевна? Как поживают ваши гортензии? Ах, все погибли? Какая трагедия. Какой ужас. Я так полагаю что это не иначе как ваш бестолковый зятек… Вы правы…. Вы, несомненно, попали в самую точку! Навоз, - извините за жуткое слово, - необходимо было сперва запарить на грядках…. Ох. Как я вас понимаю, ангел мой, Мария Иннокентьевна. Но вот знаете, что удалось мне узнать неприятного о цветах такого рода…. Вы не поверите. Вы будете очень рады это услышать. Я так полагаю, вы будете просто счастливы! – И не теряя драгоценного времени, Изольда Филипповна отправилась прямиком к своей давней подруге Марии Иннокентьевне Спасской. У нее совершенной вылетел из головы предстоящий визит Великой Майи, впрочем, как и отвратительные выходки барышни сомнительной репутации.

Когда Изольда Филипповна отпустила кучера и приблизилась к парадному крыльцу дома Спасских, ее вдруг охватило странное чувство. Ей показалось, что нечто очень важное ускользнуло от нее, пропало по дороге из дома. Какая-то особая мысль, быть может.
Так или иначе, нашей героине не оставалось ничего другого, как подняться по роскошным мраморным ступеням и позвонить Спасским. Дверь отворила сама Мария Иннокентьевна. Она вежливо раскланялась с гостьей и пригласила пройти в сумрачную из-за опущенных портьер гостиную.
-Позвольте, - растерянно огляделась Изольда Филипповна. – Ваша роскошная гостиная… что с ней.
-Ах, - взмахнула турецким веером хозяйка дома и на ее лице отразилась подлинная скорбь, на какую только может быть способна любящая кормилица мать, страшной волею небесных сил потерявшая своего первенца. – Мои гортензии… - И повалившись в объятия гостьи, Мария Иннокентьевна горько разрыдалась.
Прошло, должно быть, не менее получаса, прежде чем растроганной подобной искренней привязанностью к растениям Изольде Филипповне, удалось успокоить скорбящую о невозвратимой потере Марию Иннокентьевну.
-Ну, полно же. Полно горевать. - Причитала гостья, поглаживая шелковые плечи безутешной страдалицы. Давайте я принесу вам воды.
-Что вы. – Смахнув слезы, запротестовала Мария Иннокентьевна. -  Вы гостья. Как же я могу позволить вам так расстилаться перед нерадивой огородницей. Вы и так проявили ко мне достаточно внимания и заботы, позволив выплакаться у вас на груди. – Договорив это, Мария Иннокентьевна выскользнула из мягких рук Изольды Филипповны. Она пообещала гостье, что впредь будет стараться держать себя в руках, после чего скрылась в летней кухне и предоставив Изольду Филипповну заботам своего старшего сына Кирилла.

-А, что, любезная моя Изольда Филипповна, - расположившись на мягких диванных подушках, щебетал молодой человек, и манеры и голос которого были гораздо более подходящие для девицы, нежели для юноши. – Не слыхаливали вы о заезжей знаменитости, что намеревается посетить наш городишко в самые ближайшие дни?
Гостья нахмурилась: о какой такой знаменитости идет речь? Ну конечно, внезапно спохватилась она, конечно неподражаемая Майя. Смущенная присутствием неприятного ей молодого человека, Изольда Филипповна аккуратно подобрала юбки и пустилась оповестить о приезде великой балерины хозяйку дома.

-Неужто? Неужто это правда, матушка? – Потягивая из блюдца душистый индийский чай, закатывала глаза Мария Иннокентьевна. – Неужто сама Майя?
Разрумянившаяся от горячего напитка Изольда Филипповна только и делала, что вздыхала при каждом упоминании знаменитой балерины. Ей так и хотелось воскликнуть: О, милая душа, Мария Иннокентьевна, только продолжайте говорить. Продолжайте. Мой слух никогда не насытится этим именем и исходящей от него теплом. Я счастлива слышать одно только это имя. Одно имя... не говоря уж о том, чтобы лично присутствовать на свершении таинства, коим по праву считаю балет. – Однако гостья так и не осмелилась открыться, продолжая тайно повторять про себя, точно молитву: Божественная… Божественная Майя.

На следующий день, ровно без четверти минут одиннадцатого, блистательная Майя миновала главную улицу М…, в сопровождении кавалькады разряженных в пух и перья кирасир. Все без исключения барышни города, имеющие как самое непосредственное представление о балете, так и весьма отдаленное, прилипли к оконным проемам, завистливо тараща глаза вслед королеве танца. В свою очередь кавалеры, взбудораженные возможностью побыть рядом со звездой балета, а возможно даже удостоиться ее мимолетного взгляда, совершали достойные поклонников вещи. Они скупили все цветы в городе. Они скупили все самые дорогие шелка и спорили, горячо и самозабвенно, о том, кому именно достанется тот самый единственный взгляд способный, - по выражению одного очень известного в узких кругах отставного гвардейского офицера, - прожечь дыру в самом сердце мужчины. Доходило даже до дуэлей, что было неслыханным в подобном захолустье прогрессом, и на почве чего городничий Артем Гаврилович Гаврилов, даже направил бумагу в Санкт-Петербург, с подробным описанием происходящих в городе перемен и нижайшей просьбой придать его городишке чин уездного.
В общем в городе М… бурлила светская жизнь. Кое-кто даже сравнивал настоящие события с такой великой вехой в истории городка, как проезд за сорок верст от него самого государя императора, что несомненно являлось легендарным событием, в ознаменование которого на центрально площади, как раз напротив фонтана, был и воздвигнут монумент:  внушительная бронзовая карета неслась запряженная шестеркой сказочно красивых скакунов. На задней же багажной стенке экипажа имелась памятная табличка, изготовленная неизвестным мастером на средства анонимного мецената.

Император всероссийский
Его Величество А………….
Был здесь проездом 16 июля 18……г


Но не только этот, в высшей степени благородный пример покорности и любви, напоминал о далеких, но таких теплых сердцу событиях. Двое девок с окраинного села принесли потомство аккурат спустя девять месяцев, после того как Его Величество проследовал мимо города направляясь из Новгорода в Суздаль. Все в один голос твердили о том, - вернее сказать вполголоса, - что не иначе как сам монарх посеял в их забытых богом краях свое королевское семя. А, буквально за год до посещения города знаменитой танцовщицей, случилось то, о том так долго судачили старожилы. – Одна из девок внезапно исчезла. И, сей загадочный факт, мгновенно связали с ее таинственной беременностью.
Однако мы отвлеклись.

  К полудню у дома помещика Курятина, что служил еще при покойном государе отце и имел, по слухам, аж тысяча триста душ, собралось немыслимое количество народу. Все дело в том, что по городу прокатился слух, что в доме помещика, не позднее как нынешним вечером, состоится роскошный бал, где в качестве специально приглашенной гостьи, будет, - ах вы не поверите, - сама Майя.
Пестрая, разряженная золотистыми бантами и розовыми лентами толпа, все пребывала. Однако никто, даже жандарм Кошкин – один из самых осведомленных в городе по части торжеств и казенных мероприятий не мог сказать определенно: состоится ли бал и когда пожалует так обожаемая всеми столичная балерина.
-Давай те же не топтать по ногам, - энергично орудуя локтями, бубнила Мария Иннокентьевна. Она уже протиснулась к парадному и, завидев ростовщика Подина, истошно прокричала. – Иван Матвеевич, ну что там слышно? Когда отомкнут двери? – На что ростовщик, - солидный, уважаемый в городе человек, только важно повел облаченным в голубой ситец плечом.
Изольда Филипповна наблюдала за всем этим действом со стороны. Вот уже второй день она находилась на пороге обморока, свято пообещав себе, что непременно лишится чувств, едва завидит даже и подол платья своей обожаемой Майи.
Чуть поодаль мялся женоподобный Кирилл. Он слышал, о чем говорили маменька во время чая, и загорелся диким восторгом, вообразив себе - насколько он будет знаменит и почитаем, ежели решиться на то, чтобы этак галантно приблизиться к звезде и как бы невзначай сказать: дозвольте поцеловать ручку, мадам, я много о вас наслышан.   
-Непременно. Непременно скажу. – Бормотал он, то и дело вставая на цыпочки, и вытягиваясь в струнку. – Вот только успеть до того, как ее обступят эти стервы поклонники.
Стоявшие рядом кадеты, пылко спорили о том, какой должна предстать перед своими почитателями балерина.
-В черном. Она обязательно явится во всем черном. С эдакими вуалями и в корсете. – Твердил один.
-В черном? Да что ты. Разве положено быть в черном на балу. Она, ей богу, оденется в нечто воздушное. В нечто такое, от которого любая парижанка завистливо закусит губу, уже и, не говоря о наших городских модницах. – горячо возражал другой.
-Однако вы оба не прав господа, - ежесекундно встревал третий. – Не пить мне шампанского, если она не восхитит нас чем-то особенным. Таким что еще не видывали в самом Берлине и Глазго.

К началу первого толпа все еще продолжала пребывать. Теперь, когда все более или менее свободные места были заняты, многие облюбовали для себя крыши ближайших домов. Так, некий господин Т…, взобравшись на конек городской управы, сверзился на мостовую и ушиб кобчик, о чем имеется соответствующий документ в бумагах местного аптекаря, с прилагающейся к ней копией рецепта на два пузырька скипидарной мази.
Данное происшествие так же не ускользнуло от внимания жандарма Прохорова, который находился на своем обычном посту за столиком трактира «Милостивый Государь». Будучи уже изрядно подвыпившим, Прохоров не мог не отметить тот вопиющий факт, что подобные сборища чреваты еще куда более страшными последствиями, нежели банальный ушиб кобчика. И, выпив еще по рюмочке с господином Сидоркиным, который нагрузился до такой степени, что едва удержался за столом, когда опрокинул себе в горло очередную порцию анисовой., жандарм выбрался из-за стола, бросил на стойку два червонца и, шатаясь, направился к выходу. Миновав перекресток, который был не так запружен людьми, как непосредственно площадь, Прохоров сунув в рот свисток и, испуская перед собой протяжные булькающие трели, а так же немилосердный водочный перегар, пустился наводить порядок.
По пути к дому помещика Курятина, Прохоров не удержался и со всей злобы заехал в лицо тучного господина.
-Что за сборище. Что за сборище я, вас спрашиваю. – Продолжая пробираться к месту основного столпотворения, орал Прохоров. – Ну, разойтись. – Кто-то, по всей видимости чрезвычайно рассерженный на недостойное поведение пьяного жандарма, больно ущипнул Прохорова за зад. Кто-то отважился на оплеуху.
-Ух, я вам. – Взвыл Прохоров, и достал из блестящей кожаной кобуры фляжку с домашним сидром. Не разглядев, что именно у него в руке, он трижды пальнул в воздух из фляжки, на чем и успокоился, опрокинутый навзничь размашистым ударом по носу.

А толпа тем временем бесновалась.
-Майя, Майя. – Скандировала молодежь.
-Водки, хлеба. – Подхватывало ее клич, невесть откуда взявшееся мужичье.
-Вот я вам всем. – Бесновался, пытающийся прорваться к храпящему на мостовой Прохорову, Кошкин. Он тоже держал в руке свисток, однако, воспользоваться им не имел никакой возможности, так как рев толпы делал это совершенно бессмысленным.
К началу третьего, все стало совершенно ясно, что приезд балетной дивы откладывается на неопределенный срок. Среди собравшихся поползли слухи о том, что карета Майи попросту не смогла протиснуться к запруженной людьми площади. Кто-то ругался. Кто-то твердил о том, что все это не далее как дурацкий розыгрыш. И лишь одна Изольда Филипповна тихонько плакала, прислонившись к чугунной ограде управы. Она не могла понять да и простить. Позднее, гораздо позднее, в своих мемуарах она напишет о том, как жестоко надругалась над ее светлыми чувствами глупая заезжая попрыгунья, и какую глубокую рану оставил в ее душе, этот полный слез и разочарования день.


М.М. 28.11.01