Поэт

Тонкий месяц блекло светил сквозь пелену облаков, озаряя своим слабым светом старый погост. В самом центре его, около замшелого, полу развалившегося склепа, сидел, скрючившись, вурдалак Гоша и мусолил во рту карандаш. На обломке могильной плиты, у ног Гоши, лежал истрепанный желтый лист бумаги.
- Алый гейзер из аорты хлещет словно изверженье. И стекает гуща крови в жадный рот вампирши падшей, - бубнил Гоша, карябая карандашом несчастный листок.
Внезапно вурдалак замолк. Сплюнул и раздраженно выругался.
- Ну что за…
Повинуясь давнишней привычке, Гоша хотел скомкать листок и запустить его в свободный полет, но вовремя опомнился, бережно зачеркнул написанное и задумался.
- Ночь. Погост. Идет Сережа, по ночной тропинке узкой. И не знает, что за древом, обнажив клыки в оскале, поджидает его шею матерущий вурдалак…
Заскрипел карандаш. Затих.
- М-мать…
Гоша не сдержался. Откинул листок, переломил карандаш и, что было сил, саданул по своему импровизированному столу, расколотив гранит в крошево.
Раньше вурдалак писал хорошие стихи. Очень хорошие. Даже звали Гошу по-другому, но как, он забыл. Помнил только, что однажды вечером он решил сократить дорогу на дачу и пройтись по старому погосту…
А “Гошей” его прозвали местные старожилы – упырь Вед и мелкотравчатый бес Тильзит. Зачем, почему – не понятно, но прозвище это к вурдалаку прилипло.
- Все графоманствуешь?
Гоше порядочно надоел этот писклявый, вечно недовольный голосок. Он даже не повернулся, что бы поприветствовать Тильзита. Да это и не требовалось.
Бес присел рядом. Пригладил крылышки и щелкнул себя указательным пальцем по рогу на лбу.
- А Вед говорит, что к нам гости скоро пожалуют, - сообщил Тильзит.
- Кто? – хрипло спросил Гоша.
- Да пацаны какие-то. Храбрость идут проверять, - бес залился в счастливом смехе. – Вот идиоты!
- Угу, - неопределенно отозвался Гоша.
- Чего “угу”? Ты вообще, жрать собираешься?!    
Тильзит вскочил с земли и возмущенно запрыгал вокруг вурдалака. Он вопил про то, что Гоша не вампир, а сестра милосердия. Про то, как приятна на вкус свежая кровь. Про то, что пацаны дебилы и жить на свете не достойны. Много чего вопил, да только Гоша его не слушал. Уткнулся носом в коленку и думал, и молчал. Наконец, бесу надоело верещать и он задал последний вопрос:
- Ты что, недокушенный? Милосердный, *ля…
А Гоша все молчал. Для себя он все решил…
“Недокушенный? Ну и пусть… В конце концов, пить кровь – не гигиенично…”
Единственно, о чем жалел вурдалак, так это о сломанном карандаше…