Возвращение к жизни Пьеса для флейты, фагота, баса и двух альтов

/с редакторским комментарием и чатом/

Яна – Флейта
Фагот
Бас
первый Альт
второй Альт
А. – Андрюша


Мериме – баба
Л.Задов
проф. Бзинский
Редактор – RA

Пробудился будто бы от толчка – выскочил из сна, как электричка выскакивает из тоннеля. Перед глазами пятно посюстороннего невзрачного утра - семь утра - а в темноте приторможенного сознания проносятся резкие вспышки нездешнего спора. Раздраженный голос Яны. Как будто встречный ударил в лицо тугой атмосферной волной. Собственная беспомощная ярость. 
Обнаружил себя на нечистой простыне - на матрасе – одетым – придавленным к стене мертвецки пьяным альтистом – кажется, вторым. Что то там было во сне – какая-то бессмыслица, но подлинное раздражение и ярость. Услыхал дальнюю электричку –  станция в стороне от поселка. 
Выкарабкался - пятясь. Не нашел очков. Нетерпеливо распахнул дверь в гостиную, надеясь... Яны здесь не было. Следы вчерашней попойки наскоро прибраны. В прихожей под вешалкой скрючился другой альтист. Стараясь не шуметь поднялся по лестнице. Оказался в узком коридорчике с тремя дверьми. Замер в нелепой позе, прислушиваясь. Ясный голосок трехлетней Верочки - за дверью. Из-за другой  - тяжелый храп Баса. Толкнул эту дверь – Бас лежал раскрыв рот, свесив тяжелый окорок с кровати. Яны здесь не было.
Оставалась последняя дверь - дернул. Толкнул. Дверь не шелохнулась, плотно запертая. Приник ухом. Услышал их голоса –  утомленный лепет раннего утра.
Долго так не простоишь. Верочкин голосок опасно приблизился. Андрюша увидел себя со стороны, как он жмется нелепой тенью у запертой двери. За которой – его жена... Времени не осталось – он негромко постучал.   
- Кто это? – прошептала Яна. Андрюша постучал еще, жадно ловя шорохи. На третий стук, ответили скрипом половиц – дверь отперли.
В дверях стоял нарочито заспанный Фагот. На нем были одеты сатиновые трусы. За его спиной Андрюша видел две узкие койки. Подушку.  По подушке рассыпались русые кудри.
- Привет – протянул Фагот и отступил на шаг.
Андрюша быстро вошел в комнату. Отдернул простыню. Подслеповато приблизившись, заглянул в лицо. Ее глаза закрыты. 
Ее глаза были закрыты. Он накрыл ее лицо так, как накрывают лицо усопшей. Вышел, и громко скатился по лестнице. Никто не пытался его удержать – ни словом, ни движением, ни теперь, ни потом. 

ЧАТ:

Л.Задов - А: Герой твой (не ты ли это) - слабак. При  таком раскладе сразу бьют в морду. Баба – сука, это понятно. Фагот – молодец, правильно сориентировался,  проявил разумную инициативу.

Проф.Бзинский - Л.Задов: Дорогой мой, стоит ли так буквально реагировать на худ. текст ?

Проф.Бзинский - А: Судить рано. Как завязка сюжета – сойдет на троечку. Посмотрим на дальнейшие ходы. Площадка на которой происходит придуманная вами история, дана на мой взгляд, слишком условно. Дача какая-то, если я правильно понял. Какая ? Деревянная, старая, дедовская, заброшенная? Лестница какая ? Двери – филенка ? Не важно? Нет, это важно.
В итоге – сыро.
ЗЫ.  вызывает сомнение сам факт размещения текста в разделе экспериментальной прозы

Редактор -  Проф.Бзинский:          ;-)

Л.Задов -  Проф.Бзинский: дерьмо ты собачье

Мериме - А:
Не стоит преувеличивать! Они могли просто разговаривать. Просто разговаривать. О музыке, например. В разных постелях. Людям надо доверять.

Редактор :
А. ушел с сайта, поэтому обращаться к нему бесполезно.
Со всеми вопросами и суждениями, прошу обращаться ко мне
(ник - Редактор)

Л.Задов : Мериме – баба.


- Растолкать Фагота? – спрашивали Альты, - Чего он дрыхнет? Вот, гитара. Пускай песни поет.
- Разбудите. Будем петь. – обрадовалась Яна.
- Выпьем и разбудим. – пообещал Бас – Я за вас хочу выпить.
- За нас уже пили. – скромно отвечал Андрюша – Давайте, за встречу.
- За встречу! – согласились Альты.
Выпили уже порядочно – были по-хорошему возбуждены, хотели петь под гитару. Растолкали Фагота. Поднявшись с постели, он тер кулаками глаза, вывалив из мотни несвежих трусов порядочную залупу. Андрюша обнял Яну за плечи и развернул к двери. «Эка, невидаль» - шумели Альты.
Фагот отказался петь пока ему не нальют, поэтому снова разлили. Когда прикончили водку, Бас добыл где-то самогон в бутылке из-под портвейна. «Тут бабушка одна для меня специально гонит. Ты попробуй только. Пить не надо, только попробовать.» Плеснул в стаканы: «Давай, за тебя, дорогой.» Андрюша смело глотнул: «Ничего, пить можно.» Бас похлопал его по плечу. Альты ввалились с улицы, обмениваясь тычками и гогоча. Бас аккуратно поставил свой пустой стакан: «Пойдем, я тебе мостки покажу – этим летом построил.» Они спустились по кривым ступенькам врытым в берег, прошли по свежеструганным доскам мостков.
- Купаться будешь?
- Не.
«Совсем речка обмелела.» – пожаловался Бас, спустил брюки вместе с трусами, грузным телом ухнул в теплую ночную реку.
Когда вернулись в дом, - Бас голый по пояс с полотенцем перекинутым через плечо и Андрюша, которого начало развозить, - компания, сбившись вокруг стола, тихо стонала под гитару. Фагот задавал тон. Флейта подпевала. Альты, обнявшись как сиамские братья и сдвинув головы, гудели на одной ноте.   
- Я спать пошел. – сказал Бас - укачало меня. Молодых наверху положите. Там постелено.
- Положим. – смеялись в ответ Альты, – Тоже мне, молодые!
В духоте Андрюше совсем стало плохо. Он присел около Яны на продавленный диван. Веки то и дело  падали и он сразу опрокидывался в невыносимо вращающийся водоворот. С трудом раскрывая глаза, выскакивал из темной воронки, как бешенная электричка из тоннеля. «Не сопи» – зло бросила Яна.
Фагот перебирал гитарные струны. «Он убил меня самогонкой.» – подумал Андрюша. «Я пойду проветрюсь». В прихожей ему, должно быть, стало полегче – он лег под вешалкой и понесся дальше по темным тоннелям внутрь глаз.
Сквозь сон слышал насмешливые голоса. Его понесли и бросили – воткнули, поленом в узкую щель.
Пробудился Андрюша как от удара, как от звонкой пощечины. Обнаружил себя втиснутым между стеной и телом мертвецки пьяного альтиста. Семь часов утра.

ЧАТ:

Л.Задов -  Мериме:        Во-во, о музыке разговаривали. Детка, если кто всю ночь с бабой о музыке разговаривает, так у того точно - дудка не в порядке. Так ты и знай.   


«Станция, как после бомбежки» - отметил Андрюша, проводив взглядом уходящую в неизвестность электричку. Они с женой, оказались единственными пожелавшими здесь сойти. «Мне нравится эта разруха» - мечтательно отвечала Яна.
Андрюша припомнил, что поселок, расположен в стороне от станции, по шоссе. Шли они молча. Андрюша прикидывал, соберутся ли все. Фагот... Наибольшие опасения вызывал – Фагот. «Вечно у него халтуры. Он кажется в Малом Оперном числится. Вот, тоже, тоска. А ведь от бога музыкант. Все они от бога...  Фагот нужен. Сказано – пьеса для флейты,  фагота...» И от того, что это им самим было сказано, и придумано, и выстрадано, и теперь вероятно будет исполнено... в душе его нетерпеливо распускались экзотические цветы.  «Покарауль меня» - попросила Яна, и присела за кустиком. «Неужели не дотерпеть.»

Они осторожно растворили, повисшую на единственной петле калитку. Одичавший сад приступал к самому дому. Коренастые яблони сыпали под себя перезрелым яблоком.
Дом, когда-то на славу сработанный, давно уже требовал ремонта. Крыльцо накренилось и оттолкнулось от клети так, будто собралось в свободное плавание. От нижних венцов, утонувших в зарослях крапивы (фундамент осел под многолетней тяжестью строения) потянулись вверх причудливые метастазы грибниц. Источенные короедом стропила прогнулись под прохудившейся крышей, украшенной  склеротическими заплатами рубероида....
«Бас не меняется и ничего не меняет» - улыбнулся Андрюша.
«Мне нравится эта разруха» - мечтательно отвечала Яна.
Андрюша помедлил, прежде чем толкнуть дверь в дом, он смаковал последний момент тишины, как истинный гурман. Сейчас он толкнет дверь... и все закрутится, понесется, как в кино, как в пьесе... как в пьесе для флейты, фагота, баса...

- Послушай Бас, а где у вас инструменты?
- Да там, под кроватью.
- Что под кроватью?
- Гитара у Фагота под кроватью. Выпьем сейчас и он нам споет.
- Бас, но я же просил – с инструментами! – взвизгнул Андрюша.
- Не переживай ты так. Раз в сто лет собрались, неужели пиликать будем. У меня пиликанье это знаешь где? На вот, выпей лучше...
В духоте Андрюше совсем стало плохо. Он присел около Яны на продавленный диван. «Надо, наконец, сказать про пьесу. А то ведь я так и усну. Теперь и момент подходящий.»
«Возвращайся к себе,  космонавт опаленный астралом ...» – пел Фагот, нет не пел, а будто проговаривал низким грудным голосом, неестественно растягивая некоторые гласные звуки, тогда Флейта вторила ему на высокой ноте  – «гусь обжегший крыла о пылающий спи-и-и-и-ртом Тибет» «Это он обо мне» - пьяно подумалось Андрюше. «Обознавшись, ты примешь подругу уста-а-а-а-а-лу-ю за спасенья экзи-стенциальный ответ. Обознавшись, ты примешь  подругу уста-лу-ю, машинально включившую  в ко-о-о-о-мнате свет, за бессмертную душу,  которая где-то шаталась, а теперь возвратилась к тебе,  возвратилась к се-ебе-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е...» «Душевно, душевно» - шептала Флейта одними губами. «Безучастный свидетель твоих невеликих побед, не пойму, от чего вдруг, такая усталость. Мне обидно за эту поспешную ста-рость, за беспечную душу, которая где-то скита-лась, и теперь возвратилась к тебе, возвратилась к себе.»
«Теперь, теперь пора» - твердо решил Андрюша – «вот только выйду проветрюсь.»
«Не сопи» – зло бросила Яна.
День, который начинался на высокой ноте, оказался убит, отравлен водкой, и дурацкой нерешительностью. «Пьеса для флейты, фагота... фагота...» – бормотал Андрюша.

ЧАТ:

Проф.Бзинский - Редактор:    «Коренастые яблони сыпали под себя перезрелым яблоком» - скажите еще «ходили под себя» и картина романтической усадьбы будет закончена. Пейзаж – определенно не ваш козырь.

Мериме – Редактор:     Хочется Вам сказать что-то хорошее. Какие-то теплые слова. Я Вас так ясно представляю, будто мы с Вами сто лет знакомы. Вы такой милый.  Ой, не подумайте только, что мне сто лет. Я значительно моложе )))
А вот героев этих ваших - не вижу. Зачем-то Вы им клички дали вместо имен. Фагот , Бас, Флейта... Нет, не вижу...
ЗЫ:     А зачем вашей героине два имени? То она Яна, то Флейта.

Л.Задов -  Редактор:
Надоело. ((( Плотнее писать надо. Плоти побольше. Здоровой  плоти. Плоть давай!


Тело Флейты давно уже увядало. От низа живота, где заканчивается тщательно подбритый волос, потянулись вверх нежные лепестки целюлита. Отвисли на слабеющей коже перезревшие груди с блеклыми сосками. В попытке оправдать худобу плеч и острых ключиц, низ раздался в ширь и осел под тяжестью ягодиц. Под мелкими складками склеротической кожи, бедра расцвели голубыми цветами причудливых гематом.  Увядающее тело вызывало бешенную похоть.  Полупрозрачная кожа на шее... Андрюша целовал шею, возбуждаясь зрелищем увядания, осторожно входил в ее сад.
Флейта постанывала или даже вскрикивала невпопад, подчинялась не его ласкам, а каким-то своим внутренним движениям. Требовательно направляла его руку, или сама принималась мастурбировать безымянным пальцем. На шее ее напрягались жилы, шея и лицо краснели и становились некрасивы. Андрюша продолжал ходить в ней, одновременно массируя. Старался  себя отвлечь, чтобы дольше удерживать эякуляцию перебирал в памяти свой не слишком обширный сексуальный опыт. Вспоминал, например, розовевшее и свежевшее в аналогичной ситуации, личико Ваточки, забранное в каре выкрашенных золотисто-рыжим волос, или представлял искаженное жестоким оргазмом лицо Альсы – с приоткрытым ртом, косящими расширенными зрачками.
Яна всегда закрывала глаза, плотно отгораживаясь от него тяжелыми веками. Оглядывая увядающий сад ее тела, он ощущал себя одиноким странником отбившимся от экскурсионной группы. Андрюша трогал руками экспонаты, уродливо кривил рот и кончал непроизвольно, со смешанным чувством вины и раскаяния.

«Он убил меня самогонкой. Он убил меня!» - воскликнул кто-то в Андрюше, да так громко, что тому пришлось крепко сжать зубы, чтобы другие пассажиры не услыхали. Кажется, ему это удалось, однако, старуха сидевшая рядом с Андрюшей, поднялась и пересела на другую скамью почти сплошь занятую.

Фагот вошел в нее сильным толчком, властно раздвинув влажные губы – Флейта вскрикнула от боли и радости , когда заходил эбонитовым поршнем в ее теле – увядающем теле сорокалетней изголодавшейся женщины. Он дотрагивался до смуглых бугорков вокруг ануса, Флейта в ответ музыкально стонала, переполняемая счастьем. Счастье поднималось снизу живота, растекалось половодьем затопляя глаза. Темно багровели губы, наполнялись живой тяжестью соски. Смазанный поршень прокачивал по ее трубам живую смолу бешенной целительной силы. Уже разгладились следы родов на животе, подтянулись ягодицы – Флейта широко раскрыла глаза от счастья и ужаса дыхание ее перехватило: «Я теперь только живу» - свистнула она, ритмично напрягая и расслабляя мышцы таза. «Подмахивай, подмахивай солнышко.» - отвечал Фагот ласково.
Часов около семи Фагот виновато отстранился от нее: «Я что-то устал, ласточка, не спали почти». «Милый, что ты?» - засмеялась Флейта, оглядывая свое обновленное тело, - «Спи, мой хороший. Спи Кашперовский мой.»
Но они не уснули, а стали ворковать и лепетать, как лепечут и воркуют малые дети и влюбленные.
«Мне мой фагот надоел» - жаловался Фагот. «Так и брось его» - лепетала Флейта. «Серьезным чем заняться – крыша нужна» - отвечал Фагот. Тут в дверь постучали.
- Кто это? – тихо спросила Яна.
Фагот пожал плечами. Стук между тем повторился. Яна натянула свитерок, пряча под ним роскошные перемены. Она отвернулась к стене, накрывшись простыней.
Фагот отворил дверь.
- Здорово... – протянул, отступая на шаг.
«Должно быть он вошел в комнату» – подумала Флейта про Андрюшу,  именно так – в третьем лице, ненависть и презрение сдавили ей грудь. Ненависть и презрение. Она почувствовала себя так, как чувствовал бы себя надувной шарик проткнутый булавкой, если бы у него были чувства.
Андрюша отдернул простыню и подслеповато заглянул в лицо – на него пахнуло осенью. Он зачехлил ее, таким движением, каким задергивают  занавес после представления. Быстро вышел из комнаты. Громко скатился по лестнице. Никто не преследовал его. Андрюша выскочил из дома, прошел спящим поселком и вдоль шоссе по направлению к станции. Обрывки мыслей колотились в его сознании – разматывались и раскручивали стальной барабан насаженный на ось боли – острой боли слева.
Он дошел до полуразрушенной станции – погони за ним так и не было. Вскочил в удачно подошедшую электричку. Утро случилось холодное, и Андрюша сильно мерз в одной своей футболке – раскачивался, обняв себя обеими руками, пока на следующей станции не вошли пассажиры. Тогда Андрюша прекратил раскачиваться, но по лицу его то и дело пробегала судорога.
Вот и теперь... «Он убил меня самогонкой. Он убил меня!» - воскликнул кто-то в Андрюше, да так громко, что тому пришлось крепко сжать зубы, чтобы другие пассажиры не услыхали. Кажется, ему это удалось, однако, старуха сидевшая рядом с Андрюшей, поднялась и пересела на другую скамью почти сплошь занятую. Вокруг Андрюши образовалась некая зона отчуждения, как вокруг инвалида в человеческой толпе, или нездорового животного в стаде. Охотников сидеть с ним рядом не находилось,  случайные попутчики то и дело покидали вагон пока электричка, следовавшая в противоположном городу направлении, не встала на конечной станции. Андрюша вышел из поезда и пошел по незнакомой ему местности. Мысли колотились в сознании, как оборвавшийся привод – по кругу, по кругу, по одному и тому же кругу. Андрюшу можно было бы принять за торопящегося к реке дачника, если бы не судорожные движения, которыми он вдруг хватал себя за голову, стараясь удержать сознание, когда оно обрывалось вниз в колодец, опасно раскручивая барабан. Между тем Андрюша миновал здание лесничества, по аккуратному бревенчатому мосту прошел над речкой и углубился в лес.

Не глядя вокруг и не разбирая дороги, он вошел в ауру леса, которая помимо его воли проникала в  потрясенное сознание, лечила болезненные мысли, замедляла вращение барабана, разматывание цепи, падение ведра в бесконечный колодец. Как и всякий выросший в городе человек, Андрюша не знал названий всех этих изумительной красоты и разнообразия мхов и лишайников, стелящихся низом, взбирающихся вверх по античным колоннадам облитых медью сосен, несущих величественный архитрав неба. Ему захотелось, когда-нибудь, найти время и узнать имена леса. Тропинка неожиданно вывела к реке. В зеленоватой воде стояли рыбы, шевеля плавниками. Андрюша помялся нерешительно на низком травяном бережку, зеленом с черными прогарами кострищ. Испытывая легкое возбуждение, стянул трусы и нагишом шагнул в воду. Всем телом, особенно промежностью, ощутил ласку холодных потоков. Поплыл широким кругом, сильно забирая против течения. Выбрался на берег метрах в пятидесяти. Отряхнул воду радужным веером. «Оно опять меня вые.ало.» - подумал почти уже без горечи. Дернул ноздрей. Повел ухом в сторону приближающихся рожков гона, и пошел через лес, задевая нижние ветви рогами. 



 ЧАТ:

Л.Задов - Редактор:
Что это за символика у тебя тут с рогами? Не понял. И вообще, зауми много. Декадентства. Будь ты проще.

Редактор - Л.Задов:
Покажите пример, на словах-то – все мастера  ;-(

Проф.Бзинский - Редактор: Вероятно, Вы ставили какую-то сверхзадачу. Какую? Или этот неаппетитный натурализм – самоцель?

ЗЫ. Безуспешно пытаюсь представить себе Вашего героя.

Редактор – Проф.Бзинский : Представьте себе человека начисто лишенного актерского дарования.
До такой степени, что умудрился провалить роль зайчика на новогоднем утреннике, а там всего и надо было, сложить ручки и мелко подрагивать пришитым хвостиком... и вот, этому деятелю поручают главную роль – в жизни – сыграть себя...

Проф.Бзинский - Редактор:
Представил. Что дальше?

Редактор – Проф.Бзинский:
А теперь, поставьте на его место – себя.
 
Если что-то напишется (версия) – присылайте. Буду рад.
И вообще, предлагаю на ты. Будь здоров Профессор .-) 

Редактор - Л.Задов:
Покажите пример, на словах-то все мастера  ;-(

Л.Задов:
Когда заснул утомленный Фагот, Яна накинула его рубашку, решив спуститься вниз. После бессонной ночи она чувствовала себя необыкновенно свежей. Ее молодое тело не нуждалось в отдыхе, надо было бы только подмыться. На лестнице Яна столкнулась с Басом.
- Что случилось? – спросил Бас. Приобнял ее за плечи.
- Дурак твой друг! – отвечала она, имея в виду Андрюшу. 
Бас укоризненно покачал головой:
- Вернуть его надо. Давай, на станцию сгоняем.
- Пусть катится! – зло отвечала Яна.
- Ничего-ничего, - успокаивал Бас, как умел, – вы помиритесь.
Он гладил ее по волосам, как маленькую, прижимая к пивной бочке своего живота. Бас был такой большой и добрый, что Яна заплакала.
- Ничего, всякое в жизни бывает. Вернется. – говорил он, ласковой рукой оглаживая Янины бедра и обнаруживая отсутствие на ней трусиков.
С улицы ввалились Альты, успевшие искупаться. Они баловались, продолжая начатую в реке игру. Струйки воды стекали с их коротко остриженных волос на плечи, сбегали вниз по атлетически сложенным телам. С концов их тоже капало. Играя, они стали по очереди совать Яне в рот, в то время как Бас приходовал ее сзади. Поначалу Яна не могла расслабиться. Ей казалось, что происходящее с ней не совсем правильно, и что кто нибудь, например решивший вернуться муж, осудил бы ее, если бы увидел. Однако чувства ее подсказывали ей, что он не вернется. Чувства говорили ей, что это хорошо. Нервная дрожь сбегала по ее коже. Яна стонала и содрогалась. «Еще! Еще!» - кричала она в те короткие моменты передышки, которые предоставляли ей веселые Альты. «Дудку ей, дудку!» – требовал Бас.

Редактор -  Л.Задов:
Прошу согласия на включение вашей версии в текст «Пьесы...»

Л.Задов -  Редактор:
Давай, включай. Мне то что.

Проф. Бзинский:

«Оно опять меня вые..ло» - думал Андрюша, - «в который уже раз.»
Самое безобразное в его положении было то, что он не мог себе ответить на простые вопросы:
Зачем он здесь оказался? Как он мог поступить столь неосторожно? Что теперь делать.
Между тем, он дошел до полуразрушенной станции. Все, что он видел кругом, вызывало в нем резкий протест. Больше всего хотелось ему скорее возвратиться в уютный мирок островерхих домиков, палисадников с гномами, редких но вежливых пешеходов – туда, куда он умыкнул Флейту когда-то. Там, пресное неопасное течение дней смывает грязь темных страстей и свобода –  настолько осознана, что ее почти невозможно отличить от необходимости. Здесь же, напротив – каждый встречный был по-своему опасен. Каждый был либо жулик либо вор. Андрюша рискнул привезти с собой Флейту – это была ошибка. Теперь он улетал без нее.
По дороге в аэропорт, Андрюшино внимание привлекли фланирующие вдоль обочины шоссе девушки. Он справился у разбитного таксиста о цене на их услуги. Так, на всякий случай.
Миновав таможню Андрюша совсем успокоился, привычные витрины «Дютифри» вселяли необыкновенную уверенность, основу которой составляли, по-видимому, конкретно пропечатанные ценники выставленных товаров.

Мериме:

«Ничего не было. Фаготик пел красивые песни под гитару. Страх люблю лирическое. Ну, дура. Да, дура. Не надо было притворяться. А зачем он напился? Я – женщина, а он – мужчина. Он должен обо мне беспокоиться, а он напился. Он заснул. Что я должна была делать? Дверь я сама заперла – страшно, дачка-то там, ой, развеселая. Фаготик он такой... жалко его – непутевый.
А даже если и было, ну и что? Что тут такого - ужасного?
Хорошо, я виновата. Я извиняюсь. Но ведь и ты виноват? Скажи, что ты виноват. Ну, хочешь, я на колени стану. Прямо здесь – вот на этот замусоренный пол, на лестничной площадке. Видишь, я стою на коленях, а ты расстегнул молнию... Значит ты простил.»   


Проф. Бзинский - Мериме:
Замечательная попытка  все разрешить, ничего не объяснив. Опускаюсь перед вами на колени!

Л.Задов - Мериме:
Было, не было. Какое имеет значение?
А ты, Меримуха, - могешь! Не ожидал.
В рот и я не откажусь. Скинь номерок на мыло.

Мериме - Проф. Бзинский :
Сударь, с какой, позвольте спросить, целью?

Мериме - Л.Задов:
Хам.

Яна-Флейта:

Когда все напились, мы оставались с Альтом и Фаготом в гостиной. Сидели, разговаривали о музыке – серьезно разговаривали. О музыке, а не о том – у кого какой! Ты что, мне не веришь? Потом я сказала, что хочу спать. Тогда ребята перенесли напившегося Андрюшу на широкую кровать. Там, правда, лежал уже второй Альт. Его обещали переложить в гостиную. Я пошла прибрать после пьянки, а то не красиво, утром жена Баса застанет безобразие. Верочка – дочка маленькая и т. д.
Тем временем, первый альт тоже отключился, и нам было бы уже не справиться со спящим вторым. Тогда я сказала, что лягу в гостиной, но Фагот предложил ложиться наверху, а сам обещал лечь в гостиной. Я пошла и быстро легла. Я была совершенно трезвая, а про щеколду я не знала ничего. Не знала я, что щеколда там есть.
Проснулась я от того, что на меня кто-то глядит. Я испугалась, а Фагот говорит, что замерз, ведь у него нет одеяла. Тогда я вскочила и обернулась в свое одеяло. «Если ты вниз сейчас же не пойдешь, то пойду я.» – говорю. А он говорит: «Не надо.»
Вообще, он показался мне не опасным, и я снова легла. А про щеколду я не знала, что он ее закрыл.
Я говорю ему: «Ты представь, сейчас зайдет кто-нибудь. Мало того, что ты меня скомпрометируешь, ты ведь разрушишь то, что Бас и другие твои товарищи создавали. Понимаешь ты? Это, как нота фальшивая – всю игру портит, так и твой похотливый эгоизм» - так я ему говорила.
А когда стук раздался, я просто испугалась. Спрашиваю: «Кто это?», а сама вся обмираю, я ведь только тут про запертую щеколду поняла. От страха я совсем рехнулась, и глаза закрыла. А что я могла сделать, что я могла сказать.
Когда Андрюша убежал, Фагот говорит: «Извини, все вышло, как ты говорила». Я говорю: «Конечно, я женщина мудрая и пожилая»,  а на самом деле, какая я мудрая. Дура я, раз позволила себя так скомпрометировать, и хоть бы уж удовольствие получила, так ведь нет... Мудрая женщина поступила бы, как жена Баса, которая заранее спать легла, Верочку положила и сама легла, дверь заперев. А я, я даже удовольствия не получила. Мальчишка этот – Фагот, кто он ? Вот, если бы... Нет, я даже думать об этом не должна...
Я разбудила Баса, все ему рассказала - как было. Я не знала , что делать, ожидала от него, что кинется догонять. А Бас промычал что-то невразумительное.   Он такой – этот Бас. Вот, если бы... Нет, я не должна об этом думать... Но я думаю: «О, если бы ты... был на месте Фагота...»



Редактор :
Флейте слово не давали. Шутник – чей ты клон? Профессор – это твои выходки?
Не смешно !


Бас: О чем тут говорить. Я считаю, главное - чувства.  Дружба, я считаю, - главное. Я ребят люблю – родные они мне, сколько всего вместе с ними... и хорошего и разного. Андрюшка, и Фагот - хоть он помоложе, и Альты – два добряка. А, что девчонки? Им, девчонкам молодым, я так думаю, правильный нужен мужик, чтобы поддержал там, посоветовал. Есть очень правильные девчонки, но и они даже не все понимают, чего им надо.  Девчонку сначала пожалеешь, а потом уж само получается. Была у меня одна – юрист, уж такая вся на пальцах. А взял ее на заднем сиденье, так сразу и растаяла, юриспруденция вся из нее разом то и выскочила. Я умных и состоятельных девок предпочитаю. Забавно, как дуреют они. Как они дуреют! Это потому, что я их женское – чувствую. Объяснить не могу, просто чувствую. У меня с ними просто, если я какую захочу, то не уйдет. Хоть она чья жена, или там подруга. Сначала, о том о сем, лясем-трясем, услужить, сигаретку подпалить, вкусного там шампусика, «а не поехать ли нам прямо теперь на дачу» и дверцу распахнуть. Я не хвастаю – не каждая сразу соглашается. У них, девчонок - свой понт. Так ведь, на то она овца, чтобы волк не дремал.
Ну, Верочка, не мешай папке – видишь папка за жизнь говорит. Верунчик мой, никому тебя не отдам – папкина ты дочка. Волка испугалась? Ну, иди к папке, папка тебя на машинке покатает. 

Альты (хором):
 
« Ах, уе... ах, уехал мой любимый...»