О том, как Мика Кукуева...

О том, как Мика Кукуева
ловила рыбу

Кеша Антонов пригласил Мику на рыбалку. В последний раз Мика ловила рыбу еще в те времена, когда была прожорливым, худеньким подросточком. В детстве Мика любила рыбалку и уже в пятилетнем возрасте знала, что мормышка – это камушек с крючочком. Но Мика никогда не могла удить без ассистентов: кто-то должен был насадить на ее крючок наживку, потому что Мика боялось червей; и кто-то должен был снять с крючка пойманную рыбу, потому, как чувствительная Мика не могла ковыряться в рыбьей губе или, тем более, в глотке. И почему-то, всегда  находился человек, согласный возиться с Микиными крючками и червями. А Микина твердая рука таскала из воды лещей, окуней, пескарей и загадочных себельков.
Детская привычка укоренилась и развилась. Антонов был предупрежден и знал, на что идет. Уже заброшена в воду прикормка в шарах подсолнечного жмыха. Проткнув упитанного лоснящегося червя Микиным крючком,  один раз, ближе к хвосту,  Кеша сам плюнул на наживку и передал снасть в нежные руки Мики. Оставив сей слабонервный цветочек жизни на берегу у березового пня, Антонов присел неподалеку со своим другом Летецким. Таким образом, в безмятежных водах пруда стояли на страже три  небольших поплавка.
Первым  ожил Микин поплавок, медленно закрутился на месте. Мика терпеливо выждала и начала осторожно  сдвигать поплавок на 2-3 см в сторону. Рыба чуть заметно потянула. Мика сделала паузу в 2-3 секунды и плавно подсекла, ей ответил рывок,  и стало ясно, что  крючок впился во что-то живое и большое. Удилище изогнулось вопросительным знаком, леска застонала от натуги. Мику охватила паника, она  не умела вываживать рыбу и сообразила, что  одной да без подсачека ей не справиться.
- А-а-а! Кеша-а-а! – заорала Мика. – Я поймала и не могу вытащить!
Антонов несся на выручку. Его глаза округлились, толи напуганные воплями Мики, толи разгоряченные предчувствием добычи. Уже у цели, Кешина нога соскользнула с берега. Упав, Антонов намочил штанинину и не заметил этого. Через секунду, стоя буквой «г», Кеша кружил удилищем над водой, а, измотав рыбу, подхватил ее подсачеком.
Из пруда был извлечен карп. Это был толстый экземпляр, в длину   дотянувший до половины метра. Крупная чешуя на боках светилась золотыми монетами, темная спина отливала синевой.
-- Какой ржавенький, -- сказала Мика.
-- Солидный дядька, -- оценил Антонов.
-- Надо будет взвесить, -- подсказал Летецкий.
Карпа погрузили в алюминиевое ведро и залили водой. Мику похвалили. Для прикормки бросили в воду рубленого навозного червя, на крючок насадили новую жертву. Все расселись по своим местам. В воде снова насторожились три поплавка. В тишине прошло около получаса.
-- Кеша-а-а!
Удилище Мики вздыбилось и выгнулось. Антонов несется с подсачеком. Из воды вынут еще один карп. Он мельче первого, но хотя тот был крупнее, но он был один, а этот уже второй. И снова трое, словно  в минуту молчания, стоят с опущенными головами над алюминиевым ведром. Второй карп пошире, но площе первого, светлее и горб покруче.
-- Молоденький, -- сказал Антонов. – Двухлеток.
-- Лапыш, -- подтвердил Летецкий.
-- Место тебе, Мика, знать, хорошее досталось, --  сказал Антонов. – Здесь, должно быть ямка у берега есть.
И будто в подтверждение его слов, плеснулась вода, и с тихим кваком почти на метр торчком из пруда выпрыгнула рыба, плюхнулась обратно плашмя, ударила хвостом и пустила волну.
Еще глядя туда, куда упала рыба, Мика продолжила разговор:
-- Просто я сижу тут одна тихонько и помалкиваю, а вас там двое – трепитесь.
 Рыбалка длилась уже более двух часов. В Микином ведре лежало четыре огромных карпа. После четвертой добычи клев прекратился. Солнце разгорелось и разморило Мику. Она больше не сидела в боевой готовности, она прилегла на травку, лениво поглядывая на поплавок. Маленький пластмассовый сторож, казалось, заснул, причем крепко. Мика опустила руку в ведро: холодные, скользкие, упитанные крепкие рыбьи тела. Мике вспомнилась охота на леща.
Однажды, путешествуя на байдарках, Мика, Лариска, Антонов и Летецкий повстречали в реке большого леща. Над самой поверхностью воды его спина маячила, как акулий плавник. Мика сразу поставила  рыбе диагноз: гельминтоз. Брюхо раздулось от солитера и не давало лещу погрузиться. Летецкий достал пневматический пистолет и принялся палить в рыбу. Лещ то прибавлял скорость, то пытался уйти в глубину, то прятался в зарослях. Иногда ему удавалось скрыться, иногда, сумев нырнуть,  он проплывал под водой и, обойдя людей, незамеченный спускался вниз по реке. Но у леща не было сил на долгую борьбу. Его снова выслеживали. Каждый по очереди более или менее удачно брал рыбу на прицел. В конце концов, леща оглушили и выловили из воды. В брюхе, действительно, нашли червя. Рыбу не стали есть и зарыли в песок.
Солнце припекало. Поплавок оставался неподвижен. Мика гладила лежащих в ведре карпов. Иногда, шевелящиеся плавники касались ее руки, словно отвечали на ласку. Иногда карпье тело напрягалось, вздрагивало, и хвост бил о стенку ведра, разбрасывая брызги.
Мика вспомнила, как однажды Антонов, наловив рыбы, собирался жарить ее на костре и чистил, сидя на бревне, обсыпаясь чешуей. Лариска попросила Кешу:
-- Пожалуйста, вынь у них глаза, а то они будут смотреть на меня со сковородки – я не смогу  есть.
Антонов выполнил ее просьбу, но с Лариской чуть не случилась истерика: Кеша, повытаскивав рыбьи глаза, выложил их на бревно, повторяя гамму  огней светофора: красные, желтые, зеленые…
Мика заглянула в ведро: лежа в тесноте, карпы медленно двигали жабрами, невесело глядя большими глазами с черными широкими зрачками…
Микина удочка, брошенная на берегу, мочила свой кончик в пруду. Леска чуть заметной нитью плавала на воде. В мертвом спокойствии поплавок стоял на своем посту. Сжавшись калачиком, подложив под голову локоть, Мика дремала, на клетчатой подкладке расстеленной на траве куртке. Антонов подошел, заглянул в ведро и увидел кружок мокрого алюминиевого дна.
-- Елки-палки! Где же рыба?
-- Уплыла, -- с тихой негой ответила Мика.


О том, как Мика Кукуева
и Соня Крысова держали оборону

Однажды, когда Мика Кукуева и Соня Крысова, никого не трогая, спали  в комнате  № 428  общежития Литинститута… А спали они там потому, как были студентками вышеупомянутого вуза. Так вот, когда они спали, легкого Морфея с прозрачными крылышками вспугнули громкие и грубые удары:  что-то билось о дверь вышеуказанной комнаты.
-- Соня! Соня, открой! – подпевал ударам хриплый, изношенный голос.
Мика проснулась и поняла, что к двери прикладываются тренированные руки Коли Удодова. Удодов – поэт-соцреалист, курсант ВЛК /Высшие литературные курсы/, сорокалетний мужик, бывший боксер и шофер. Он по-детски восторженно хвастался своей дружбой с бандитами, писал стихи о любви к родине, печатался в «Молодой гвардии» и уверял, что собственноручно убил  трех человек. И вот, это чудо, доведя себя до полного безобразия немалым количеством выпитой водки, грохотало боксерскими кулаками в дверь с номером 428 и при этом рычало:
-- Соня, открой! Соня!
Соня, кажется, не просыпалась, а Мика, решив, что благоразумней всего вообще не подавать признаков жизни, натянула на голову одеяло и отвернулась к стене.
-- Соня! Открой, слышишь?!
К звукам ударов стало примешиваться потрескивание. «Шутки в сторону, -- подумала Мика. – Этак он, пожалуй, дверь выбьет». Осада продолжалась. Удодовские стенобитные орудия работали без устали. Мика решила что-нибудь предпринять и спросила сонны невинным голосом:
-- Кто вам нужен?
За дверью на минутку все стихло, а потом прохрипело:
-- Мне Соню Крысову нужно.
-- Ее здесь нет, -- соврала Мика.
Удодов не поверил и снова заколотил в дверь. Сонино одеяло зашевелилось, и в полумраке над подушкой приподнялась длинноволосая голова. Мика сделала знак, чтобы Соня молчала и продолжала лгать Удодову. Но тот не верил.
-- Соня! Я люблю тебя Соня! --  Удодов сходил с остатков своего ума. – Я потомственный казак! Я здесь всех шашкой порубаю! Соня!
Дверь задрожала в проеме. Мика отбросила одеяло, сунула ноги в шлепанцы, тихо проговорила:
-- Соня вставай, этот идиот запросто дверь высадит.
В общежитии было холодно и никто из студентов не раздевался на ночь – Мика и Соня поднялись по тревоге в считанные секунды.
-- Что тебе нужно? Проваливай отсюда! --  грозно крикнула Соня.
Удодов перестал колотить и повторил свое признание:
-- Я люблю тебя, Соня.
-- Ну и что теперь делать? Уходи: мы спим!
-- Соня, открой, -- о дверь бухнул такой удар, будто Удодов саданул в нее не кулаком, а головой.
-- Где наша соль? – спросила Мика.
У нее был газовый баллончик, но на пьяных и собак он не действовал. Не включая свет, в полумраке, Соня и Мика приготовили коробочку с солью.
Вдруг все стихло. Казалось, что Удодов ушел.
-- Вот черт! Вечно ты со всякой дрянью спутаешься! – упрекнула Мика Соню.
-- С какой же я дрянью путаюсь?
-- Ну, он же твой земляк.
Они оба, Соня и Удодов, были из Оренбурга.
-- А я чем виновата? Земляков не выбирают. И к тому же, первая с ним Ариадна познакомилась.
-- Ага, теперь она спит, а мы расхлебываем. Этот урод еще может вернуться.
-- Бантик! – вспомнила Соня: к ручке двери их комнаты был привязан большой белый бант. – Он узнал нашу комнату по бантику. Если мы его снимем, он нас не найдет: номер комнаты, он наверняка не помнит.
Соня и Мика подошли к двери. Открывать было страшно.
-- А вдруг он в коридоре?
-- И ведь никто охрану не позовет, -- возмутилась Мика.
-- Чего ее звать? Охранник ночует на нашем этаже в комнате возле лестницы, -- сообщила Соня.
-- Крепко спит охрана, выпимши, наверное. Куда бежать, в случае чего? В ту комнату или на вахту? Похоже, нашим охранникам платят зарплату за выполнение какой-то секретной миссии.
В коридоре послышалась возня – Мика и Соня отскочили от двери. Снова грохот и прежние заклинания:
-- Соня! Открой!
-- Мы могли бы спрятаться  в стенных шкафах, -- сказала Мика, указывая на две двери по обе стороны от входа. – Мы прячемся, он выламывает дверь, влетает в комнату, а пока осматривается и соображает, мы выскакиваем в коридор.
-- Не плохо, -- согласилась Соня. – Но хорошо бы найти какую-нибудь палку… А где наши ножи?
-- Нет, -- возразила Мика, -- ножи лучше спрятать подальше, а то он нашими же ножами нас и порежет.
Соня вытащила из угла две бутылки из-под шампанского.
-- Во! То, что надо! – обрадовалась Мика. – В конце концов, к кому-нибудь из нас он повернется спиной, и тогда нужно хватить его по голове. И посильнее – башка у него крепкая. Пусть хотя б даже и насмерть… -- тут  Мика уточнила у Сони, которая одновременно с литинститутом еще училась и в юридическом: --  Ведь закон на нашей стороне?
-- Абсолютно, -- заверила Соня, без пяти минут адвокат и, возможно,  что без двух минут потерпевшая.
А за дверью, между тем, грохотал и рычал потомственный казак:
-- Соня, открывай! Я пробью эту дверь. Ты знаешь, какой у меня удар? Вот смотри, я считаю до трех и мой кулак пробивает дверь! Раз, два, три!
-- Е-мое, -- Мика со страхом и восторгом уставилась на дверь.
Бабахнуло, но кулак так и не появился.
-- Убирайтесь отсюда, не то мы охрану позовем! – крикнула Мика.
-- Да! – подхватила Соня, -- Позовем охрану! Эй, кто-нибудь, вызовете охрану, -- своей бутылкой  из-под шампанского Соня стала колотить в стены соседям. – Вы что, поумирали все? Зовите охрану!
Никто, конечно, не умирал, как раз наоборот, все были люди живые и все боялись Коли Удодова.
За дверью произошло маленькое замешательство, и вдруг, растерянный голос спросил:
-- Зачем охрану? Что я сделал?
Мика и Соня обалдели от такой наглой невинности. Почувствовав слабину неприятеля, они перешли в контратаку.
-- Мы на вас коменданту пожалуемся!
-- Мы ректору напишем!
-- За что? Я же ничего не сделал!
-- Еще не хватало, чтобы сделал!
-- Вы нам спать мешаете!
-- Спать мешаю? – тихий удивленный голос.
-- Да, спать! Сейчас третий час ночи, нам завтра на лекции идти.
-- Ну, хорошо.. Я ухожу…
И ушел.
Соня и Мика стояли с булками и не могли поверить мощи своего нового психологического оружия.
-- Ты гляди, как он испугался, -- Мика присела на кровать и аккуратно поставила бутылку возле изголовья.
Свою бутылку Соня швырнула в угол и вдруг начала кричать:
-- Все! Все! Достали! Завтра же пойду к коменданту! К самому Есину пойду! Достали, сволочи!
-- Хорошо-хорошо. Давай спать, Соня. Что ты, в самом деле.
Продолжая ругаться и проклинать, Соня забралась под одеяло и через минуту затихла. Мика смирно лежала, обхватив подушку. На этаже и в комнате все угомонилось. Но легкокрылый Морфей не спешил возвращаться. Вдруг на одной из кроватей под одеялом захихикало. В ответ на второй прыснуло и захохотало:
-- Представляешь! Шашкой. Говорит. Порубаю!
-- Потомственный казак!



О том, как Мика Кукуева
любила генерала Рушайло

Мика Кукуева влюбилась в генерала Рушайло… конечно, Мика незнакома с Владимиром Борисовичем и не имеет внятного понятия, что сей человек из себя представляет. Роковая страсть тихо подкралась и завладела Микой у телевизора, когда она решила узнать, что делается в стране и за рубежом (дело было в 2000 году, тогда В. Рушайло был  главой МВД, и еще велись активные военные действия в  Чечне) Влюбиться в человека по телевизору, это все равно, что влюбиться в кролика Бакс Банни. Но Мике все равно: она сумасшедшая. Она учится в Литературном институте, а туда нормальных не принимают. Вообще то, Мике всегда нравились  молодые статные ребята типа Киану Ривза и Дарена Хейза. А тут… Ну что поделаешь – угораздило, бывает.
Теперь Мика смотрит новостные программы, словно на свидание ходит. Она вырезает из журналов и газет портрет Владимира Борисовича, клеит их над своей кроватью в общежитии, пачкает их напомаженными губами и называет доблестного генерала Мурзилкой. В Микиной речи появились новые выражения. Если ее жизнь спокойно течет своим чередом, на вопрос «Как дела?» Мика отвечает: «Все идет по плану». Возражение из ее розовых губок теперь звучит так: «Выбор сделан, и обсуждать тут нечего». Сдавая последний экзамен или зачет, Мика приговаривает: «Войсковая составляющая вступила в свою завершающую стадию». Отправляясь на семинарское обсуждение, она спокойно обещает: «Сначала мы им головы поотрываем».
Хинштейн стал личным врагом Мики. А все милиционеры – все без исключения – превратились в очень симпатичных ребят. Правда, Мика смотрит на них только издали.
Когда Мике говорят, что предмет ее обожания не красавец и в летах, она твердит только одно: «Он такой милый и такой секси!» Когда Мике говорят, что Рушайло человек Березовского и коррупционер, она произносит примерно следующее: «Это не правда: коррупционер не станет  ходить по полгода в одном и том же галстуке. Но даже если и коррупционер, мне наплевать: может я его за то и люблю, что он бестия». Ну, это она только так говорит, насчет бестии. На самом деле в нечистоплотность его превосходительства Мика не верит, не верит, не верит… Пусть хоть он сам ей в том поклянется – не поверит.
Иногда, собираясь утром в институт, поправляя колготки или одергивая юбку, или застегивая часики на запястье, Мака дает наставления своему Мурзилке: «Не сутулься, следи за галстуком, чтоб не съезжал. Не груби президенту. Не носи пистолет в кармане пиджака, костюм испортишь…»
-- Мика, неужели, ты думаешь, что он пистолет в кармане носит, -- удивляется Соня этой глупой болтовне.
-- Нет, не думаю. Я бы удивилась, узнав о такой распущенности. Но что-то тяжелое он в кармане носит: у него  карман пиджак оттягивает.
Иногда, после очень тяжелого дня, или после большой неудачи, Мика  забивается в угол у своего газетно-журнального «иконостаса» и жалуется картинкам на своих обидчиков, на жизнь вообще и на себя самое. Но эти акции случаются редко: Мика не большая любительница скулить и хныкать – она противница декаданса во всех его проявлениях.
Близкие подруги Мики, Соня Крысова и Ариадна Беспалова, искренне сочувствуют несчастной любви Мики, хотя и понимают, что не любовь это вовсе, а дурь одна. Соня и Ариадна, хотя такие же сумасшедшие, как Мика (они тоже учатся в доме Герцена),  но они еще и очень умные: у них уже есть по одному высшему образованию: у Сони юридическое, а у Ариадны медицинское. Но вот до чего однажды эта милая компания договорилась.
Однажды, помешивая ложечкой в кружке остывший чай, перекатывая во рту языком фруктовую карамельку и печально глядя на цитату из Бродского, написанную на засаленных общажных обоях, Мика услышала от Ариадны совет:
-- Тебе надо совершить преступление, циничное, зверское, кровавое – громкое, одним словом.
Добрая и законопослушная Мика удивилась такому предложению.
-- Нет, как хочешь, -- с деловым спокойствием пояснила Ариадна, -- но тебе нужно сделать что-нибудь такое, чтобы сам министр внутренних дел заинтересовался тобой.
Фруктовая карамелька замерла у Мики во рту. Ариадна, запустив свои длинные пальцы в каскад белокурых волос, задумчиво говорила:
-- Может тебе инсценировать попытку покушения на какое-нибудь важное лицо? На Путина, к примеру.
-- Нет, -- возразила Соня, жуя кусок булки, -- тогда ею заинтересуется директор ФСБ, и она попадет в лапы Патрушева, а не Рушайло.
Мике не хотелось в лапы Патрушева.
-- Ну, тогда, надо кого-нибудь попроще. Скажем…на …. Патанина, -- развивала свой проект Ариадна.
-- А чего мелочится, Мик, покушайся прямо на самого Рушайло, -- подкинула идею Соня,  все еще жуя  булку. – Тут он тебя не пропустит. Купи в «Детском мире» автомат или пистолет…
У Мики профессиональное воображение, она живенько представила себе картину такого покушения и проглотила еще не растворившуюся карамельку:
-- Вы что… Когда его охрана увидит меня с пистолетом, из меня в секунду решето сделают. Это уже потом разберутся, где он куплен и чем стреляет.
-- Тогда кинься на генерала с ножом.  Так даже романтичней выйдет. Нож у тебя отнимут, на асфальте тебя расстелят мордашкой вниз, руки скрутят… -- рассуждала Ариадна, поигрывая ложечкой, с которой только что слизала варенье.
-- Э, нет, -- возразила Соня. – С пластмассовым пистолетом, если ее сразу не пристрелят, она может попасть под статью о злостном хулиганстве, а это всего лишь два-три года. Иное дело нож – это серьезно.
--  Кто такую лапу всерьез судить буде? --  разъясняла Ариадна. -- У нее найдется масса отмазок: несчастная любовь, состояние аффекта, минутная невменяемость…
-- И закончу я свои дни непосредственно в дур доме, -- печально добавила Мика.
Спите спокойно, генерал Рушайло – Мика Кукуева вас не тронет. Она, конечно, сумасшедшая, но лавры Шарлотты Корде, даже со скидкой на любовную горячку, ее не прельщают. К тому же на большие глупости у Мики не хватает ни сил, ни времени. А главное – никогда, никогда, никогда Мика не позволит себе доставить Вам лишних хлопот. Да и кто знает, глаза кого мужчины коснуться завтра ее трепетного сердца.



О том,  как Мика Кукуева
ходила в церковь и читала «Ветхий завет»

Мика Кукуева крестилась, будучи уже взрослой девицей и потому, отдавала себе отчет в том, зачем она это делает.
Зная, что у новообращенных прежние грехи не в счет, Мика решила начать с чистого листа, грешить по меньше, и жить согласно православным традициям (в меру своих слабых кукуевских сил).
И вот Мика, не подрисовываясь, надела юбку подлиннее (ниже колен), повязала голову платочком, глянула в зеркало, сама себя не узнала и пошла на церковную службу. Стоять было тяжело. Мика подумала о том, что хорошо бы присесть и позавидовала католикам, а за одно и протестантам. Потом Мика стала думать о том, какая скверная болезнь варикозное расширение вен, потом о религиозных самоистязаниях, потом о «хлыстах», о романе «Жизнь Клима Самгина», об острове Капри, о Ходасевиче, о Арцыбашиве, о том, чем порнография отличается от эротики… Тут Мика поняла, что думает не о том, о чем следует и попыталась сосредоточится на молитве. Но вскоре к ней вернулась прежняя мысль: «Хорошо бы присесть», и ее снова увело на посторонние предметы. Кроме того, усталые ноги, заунывное пение, скорбные лица, смотревшие с икон, привели Мику в уныние, а уныние – грех, это Мика точно знала. Из Микиных походов в церковь ничего путного все как-то не получалось.
Однажды, Мика решила, что пришло время исповедаться и причаститься. Но с первой же исповедью возникли проблемы. Мику смутила длинная очередь из желающих облегчить душу. Оказалось, признаваться в своих грехах, придется под взглядами десятков пар глаз прихожан, которые в нетерпении чуть ли не дышат в затылок исповедующемуся. И представила Мика, что будет она рассказывать о сокровенном вот этому мужчине в рясе, он будет стоять и смотреть на нее… Что же, он так и будет на нее смотреть? Нет, Мика не сможет произнести не слова. И еще раз Мика позавидовала католикам. Конечно, завидовать католикам, как-то непатриотично, но все-таки, католическая исповедальня – великое изобретение.
Зато католики причащаются водой. Вино – это куда романтичней, символичней и вкусней. Но какое дело Мики до церковного вина, если она все равно не может причаститься, потому, что не в силах исповедаться? Бедная маленькая Мика, православная ноша слишком тяжела для нее.
Бедная глупенькая Мика, она не могла понять, как церковь может судиться из-за недвижимости, и как патриарх может противиться приезду папы римского в Москву. Разве это по-христиански? И зачем патриарху нужно, чтоб ему целовали руку, будто он светская дама или нетленные мощи…
Бедная глупенькая Мика никак не могла разобраться в Библии. Нет, с Евангелиями все было в порядке, но Ветхий завет…
Раскрыв массивный том Библии в кроваво-красном переплете, Мика начала читать Ветхий завет и уже на четвертой странице пришла в совершенное недоумение: « Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу, и Авель также принес от первородных стада своего и тука их. И призрел Господь на Авеля и дары его, а на Каина и дары его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лицо его». «Ой, -- сказала Мика, -- как же так? За что Господь обидел Каина? Он же не сделал ничего плохого. Это называется провокация». Мика перекрестилась и стала читать дальше.
И прочла Мика про сына Фарры Аврама, которого Господь очень сильно любил, правда, неизвестно за что. И дабы спастись от голода, решил Авраам вместе с женой своей Сарой  уйти в Египет. И вот, что сказал этот избранник божий своей жене: «Вот, я знаю, что ты женщина прекрасная видом; и когда Египтяне увидят тебя, то скажут: это жена его; и убьют меня, а тебя оставят в живых; скажи же, что ты мне сестра, дабы мне хорошо было ради тебя, и дабы жива была душа моя через тебя». «Каков мерзавец!» -- возмутилась Мика и стала читать дальше. «И было, когда пришел Аврам в Египет, Египтяне увидели, что она женщина весьма красивая; увидели ее и вельможи фараоновы и похвалили ее фараону; и взята она была в дом фараонов. И Авраму хорошо было ради нее; и был у него мелкий и крупный скот и ослы, и рабы, рабыни, и лошади, и верблюды…» «Ну ты подумай!» – негодовала Мика и продолжала читать, желая узнать, как накажет Господь грешника Абрама. Но ни чуть не бывало! Господь поразил тяжким ударом ни в чем не повинного фараона. Бедняга фараон справедливо упрекнул Абрама: « Для чего ты не сказал мне, что она жена твоя?» и отпустил негодяя вместе с Сарой и богатством, что подарил ему. « Вот это по-христиански!» – восхитилась Мика. А Аврам даже глазом не моргнул, даже не извинился. Пошел с фараоновскими дарами в Вефилл и там призвал имя Господа. «Как же так? – растерялась Мика. – Получается, что Аврам и Господь просто какая-то шайка вымогателей». И задумалась Мика, должен ли христианин поступать так же, как Аврам. И должен ли христианин чтить такого бога… И стала Мика читать дальше и все больше и больше впадала в ересь.
Мика Кукуева так и не дочитала Ветхий завет, и в церкви давно уже не была, и не помышляет больше об исповеди.