Свидание
В этот раз он подчинился. Да и самому возраст уже не позволял жить бобылем. Все друзья шумно влюблялись, женились, разводились и опять влюблялись. А он жил себе и жил. Один. Позавчера Вероника притащила пухлые тома своих фотоальбомов, кинула их на диван, сама с размаху приземлилась на него и щедро сказала : «Выбирай». Он то уже знал, что кого бы ни выбрал, на свидание он пойдет (конечно, если пойдет) с сестриным выбором. В душе он подозревал, что Вероника уже договорилась за него о предстоящей встрече. Но молчал, чтобы не вызвать бурю негодования и сотни повторений одной и той же, но в разных вариациях фразы. « Для тебя же стараюсь», «стараюсь-стараюсь», «между прочим для тебя». И раз, еще раз, еще много, много раз.
Фотографиям он не доверял: на них люди выходили или лучше, или хуже чем они есть на самом деле. В смысле внешности. Но вот характер человека по фотографии можно было определить. На этот счет у него была целая теория. Когда мы видим человека, он постоянно находится в движении, ежесекундно играет выражением глаз, приводит в движение тысячи пружинок, спрятанных под кожей. Мы не успеваем сфокусировать внимание на его истинном лице. Наше несовершенное зрение передает в мозг лишь расплывчатый образ, внушенный искусным обманщиком. На фотографии же застыло лишь одно выражение, она отмела маскировку, стерла грим и показала нам, кто на самом деле прячется за маской, которую матушка-природа одела нам, чтобы мы стали участниками грандиозного карнавала, Карнавала Жизни. Если на фотографиях миляга-приятель постоянно выходил то злобным пигмеем, то разгневанным сифилитиком, это был первый сигнал к тому, чтобы начать приглядываться к нему внимательнее. А если несимпатичная, но добрая сестра на фотографиях вместо перезрелой груши казалась аппетитной дынькой, то это в который раз подтверждало благородность и широту ее распахнутой души.
Хотя это была всего лишь бредовая теория, Он старался подтвердить ее на практике. Но с подругами сестры, которых она прочила ему то ли в жены, то ли в любовницы, этот фокус не проходил. Не потому, что теория была неверна, нет – ведь он много раз по фотографиям точно характеризовал людей – а потому, что он их видел первый раз именно на фотографии. Вероника тщательно скрывала своих подруг до того момента, когда они становились достойны предстать перед очами ее брата. И сначала только в виде фотографий.
И сейчас, когда она настойчиво совала Ему снимок «безумной конфетки» (ее описания подруг всегда чем-то смахивали на зазывания сутенера), он понимал, что мышастая блондиночка под новогодней елкой, составляющая компанию Деду Морозу, который был метра на полтора ниже ее, могла оказаться кем угодно.
И вот он вышел из метро. Вероника с пеной у рта, ее излияние не останавливала даже необходимость почистить зубы, доказывала, что встреча в парке в 15-00 – это то, что нужно. Он не поверил, но пошел. Навстречу ему шли утомленные свежим воздухом мамаши с детьми и главами семейств на поводке, пожилые пары, ненавидящие друг друга за украденную молодость, и подростки, вырвавшиеся на пивные просторы. Подростки особенно раздражали Его. Особенно девчонки. Почему то он пользовался бешеным успехом среди 15-16летних сподвижниц Лолиты. Перестарком Гумбертом он себя явно не ощущал. Ему просто приходилось, плавясь под жаркими взглядами незрелых умом, шаловливых школьниц. Вот и сейчас две девушки трудного возраста, приближающиеся все умедляющимися шагами, весело похихикивали, заглядывая в его увядшее за секунду лицо. Поравнявшись с ним одна только открыла рот, чтобы сказать волшебную фразу, с которой они начинали завязывать знакомство, как он грубо прервал «Я не курю». И пошел дальше. Что ж это не расстроило девиц, они хихикая пошли дальше, несколько раз уколов спину тающими в дали желаниями.
У входа в парк он увидел ее. Он никогда не боялся не узнать подруг своей сестры. На их лицах явственно отпечатались следы Вероникиного общества. Правда сейчас немного удивило то, что обещанная девушка вместо блондинки оказалась почти брюнеткой. И еще эта ужасная малиновая юбка и огромные розовые очки, которые делали девушку похожей на переросшую стрекозу. Но он смело подошел к ней, глядя в глаза, и сказал «Здравствуйте. Вы Вероникина подруга?». «Да,»- улыбнулась она, - «а вы ее брат?». Глубина ее мыслительного процесса поразила его: « Нет, я Аполлон Бельведерский». Но в слух он ничего не сказал, побоясь, что она осмелится попросить объяснений. Хотя вряд ли.
- На фотографии, которую мне показывала Вероника, вы были блондинкой.
Невыразительное лицо сразу встрепенулось:
- А на какой фотографии?
- Где Вы под елкой с Дедушкой Морозом.
Лицо девушки и не без того чересчур овальное вытянулось еще сантиметров на пять:
- А, так это я на Новом году.
- Странно, я думал дело явно происходило летом.
Плюс еще сантиметра три. Он подумал, что еще немного и ее подбородок опуститься на уровень асфальта. Поэтому признался, что это шутка и ласково улыбнулся. Она видимо приободрилась, подтянула челюсть и сказала:
- Так это было три года назад. Я тогда еще была светленькой. Как странно, что Вероника показала Вам эту фотографию.
Ему это странным не показалось. Три года явно пошли мышастой на пользу.
- Ну что ж, пойдемте гулять, - сказал он. Стоять непозволительно долго на одном месте, семафоря малиновой юбчонкой, казалось ему неприличным.
Разговор явно не клеился. Причем из-за него. Он представлял себе, как прохожие с интересом смотрят на малиновое пятно, мелькающее за деревьями. Потом они рассмотрят, что это за пятно, и увидят счастливого обладателя этого пятна. Он подозревал, что ответственность за юбку спутницы ляжет на него. Он уже давно заметил, что если девушка, с которой что-то не в порядке, идет одна, то все внимание проходящих мимо людей естественно сконцентрируется на ней. Но если эта же девушка идет с молодым человеком, то интерес вызывает уже он. Всем интересно, как это он отважился (или как это он сглупил) связаться с такоооой девушкой.
И он решил бороться. Следующие десять минут он смотрел только на юбку. Сначала она жгла ему глаза, они дико болели и слезились. Но он стерпел. Потом юбка переменила тактику. Она уже не казалась такой ядовито яркой, даже, наоборот, на ней глаз успокаивался и отдыхал. Зато вокруг все стало резко малиновым. Боковым зрением он ощущал, что мир как будто утонул в густом сиропе. Стало очень любопытно посмотреть по сторонам, но взгляда от юбки не он отвел. Она поняла, что сражение проиграно, и стала линять, сменив свой первоначальный цвет на вполне приличный, разбавленный.
Он перевел дыхание, оттер остатки слез и, наконец, взглянул на мышастую. В первую секунду он подумал, что она тоже воевала с юбкой: все лицо девушки было ярко пунцовым. Потом он решил, что все-таки она была заодно со своей одеждой, и поэтому цвет с юбки перетек прямо на ее физиономию. Более пристальный осмотр показал, что мышастой просто обидно.
- Извините, что я так уставился на вашу юбку, но, честное слово, не надо дуться. Я поэт, - он решил импровизировать.
Мышастая насторожилась.
- Ваша юбка, точнее ее цвет. И конечно, форма….Так гармонично, черт возьми. Так фильтрует мое восприятие, что на донышке – лишь поэзия. Понимаете. Вы одна из нас.- он даже не думал, чего говорит. В голове крутилось одно: «не смейся это ее убьет только не смейся она скончается на месте НЕ СМЕЙСЯ».
Мышастая не поняла, конечно, ни слова, но успокаивающие интонации в моем голосе возымели свое действие.
- Ой, а я думала моя юбка вам не понравилась. Вы так на нее смотрели, хи-хи. А Вероника, мне не говорила, что вы пишете.
- Да, я пишу. Моя последняя картина называлась «Незнакомка». Понимаете, я предчувствовал, что встреча с ней скоро произойдет. Мне снились ее руки, - он взял мышастую за лапку.
Она, дурочка так обрадовалась, что не заметила, как он приписал себя и к художникам. Наверное, думала, что он разносторонне развитая личность. Они еще немножко погуляли по парку. Лапка мышастой от волнения ужасно взмокла и все время выскальзывала из его руки. Чему он был ужасно рад. Но она, милашка, так осмелела, что тут же запихивала ее в его ладонь вновь. Наконец, он не смог сдержаться.
- Вытри руки.
- Что?
Мышастая вновь начала наливаться цветом.
- Вытри руки. – он опять пожалел ее. - Пойдем перекусим. Не будешь же ты кушать с грязными ручками.
Есть ему совсем не хотелось, особенно в этом дешевом уличном кафе. Он ненавидел нелепые пластиковые стулья, грязные исцарапанные столы и запах шашлыка, который лишь подчеркивал убогость заведения. Вкус шашлыка посреди асфальта, посреди проходящих людей, которые или завидуют или презирают тебя, рвущего зубами жилистое мясо, казался гротескным.
Но мышастая хотела именно шашлык. Это было написано на ее личике, ставшем вдруг голодным и хищным. Он вдруг разозлился на всех и вся: на Веронику, бесцеремонно лезущую в его жизнь, на мышастую, надеющуюся если не на продолжение отношений, то хотя бы на шашлык, и на себя, слабовольного идиота, убившего зазря столько времени.
- Что будешь пить?
- Кока-колу. Я совсем не пью спиртного, - как будто ей кто-нибудь его предлагал.
Он заказал три порции шашлыка, взял два литра колы и бутылку водки.
- Зачем все это?- недоуменно спросила мышастая.
- Одну порцию, девочка, съешь за Веронику. Вторую – за меня. Третью – за маму, папу или бабушку. Выбирай, кого знаешь. Ешь, не стесняйся. Надеюсь два литра колы тебе хватит? Смотри, я не жадный, если надо куплю еще. Не надо? Ну тогда, пока.
Он зашагал прочь от снова отвесившей челюсть мышастой. Когда он отошел на несколько метров, то обернулся и крикнул во весь голос.
- Если совсем невмоготу от такого хамства станет, выпей водки. В твоем возрасте пора ломать детские предрассудки. Да, и не волнуйся – за все уплачено.
«Вероника будет в бешенстве», - думал он, сидя в метро. От этого на лицо наползала довольная улыбка.
А Оля сидела в уличном кафе, роняя слезы на остывающий шашлык. Однажды она была в гостях у Вероники и увидела там Сергея. Он и не заметил ее. А она потом долго упрашивала Веронику устроить им эту встречу. Она купила эту дурацкую юбку специально для него. Вероника сказала, что ему нравятся темненькие, и она стала почти брюнеткой. Ольга понимала, что это не просто влюбленность, а самая настоящая любовь.
А он даже не спросил ее имени.
Свидетельство о публикации №202100700118