Золотой шар

ЗОЛОТОЙ  ШАР

Сперва мы долго шли по лестнице огромного и гулкого здания, – я никогда не езжу в лифтах, – потом мама открыла большую стеклянную дверь, затем еще одну, и мы вошли в комнату.
– Здесь ты будешь заниматься с другими ребятами до обеда, – сказала мама. – Я буду заезжать за тобой после занятий.
  – А как ты узнаешь, что я уже хочу пообедать? – спросила я.
  Мама посмотрела на меня одним из своих странных взглядов, и я замолчала.
  Вдруг я увидела парня – он стоял между столов и раскачивался из стороны в сторону, помахивая в такт синей папкой. „Не забыть сказать маме, что я хочу такую же папку. Не забыть, не забыть…» Но все-равно забыла, потому что он мне вдруг улыбнулся. Я стояла и тоже улыбалась, глядя куда-то в стену. Многие сидели за столами, некоторые на полу, а я и парень уселись на подоконник.
Открылась дверь, и возникла женщина с большим красным ртом.
– Доброе утро, я ваша учительница, и меня зовут…
– … Клоун! – громко угадала я.
Поднялся шум, ребята стали смеяться и хлопать в ладоши: «Клоун! Клоун!»
– Почему же ты решила, что я клоун?
– Рыжие волосы – раз! Большие глаза – два! Красный рот – три! – пояснила я.
– Раз! Два! Три! – стал вопить мальчик в красной кепке, который до этого спокойно сидел под партой на полу.
– Нет, я не клоун. Меня зовут Кристина, я буду проводить с вами занятия.
И мне вдруг стало очень грустно, ведь я так давно не видела клоунов. Однажды мы с мамой были в цирке, и на арену выпрыгнул яркий человек, который смеялся и плакал, прыгал и падал, и тогда я спросила маму, как его зовут, и узнала слово – клоун. Может быть, он брат этой рыжей Кристины? Я хотела спросить: «Тот клоун – твой брат?» Но забыла, потому что парень с улыбкой сказал:
– Смотри туда, там Золотой шар!
– Это не шар! Это солнце!
– Золотой шар… – тихо повторил он, и улыбка погасла.
Я обиделась и ушла от него на другой подоконник.
Дальше плохо помню, что происходило. Сестра клоуна долго-долго говорила, иногда мы все смеялись, но мне было паршиво. Потом вдруг тот парень подошел и сел рядом со мной. Я отвернулась. Тогда он взял лист желтой бумаги и начал рисовать.
  Я старательно делала вид, что мне неинтересно, но пыталась скосить глаза, чтобы увидеть. Наконец он закончил и вручил мне лист.
– Это тебе.
И улыбнулся.
  На рисунке был клоун.


Потом как-то скоро и вдруг началась зима. Я все время мерзла и одевала на себя много-много теплых вязаных свитеров, кофт и была похожа на капусту. Как-то к нам в гости пришла тетя Эмма. От нее у меня всегда мурашки по телу, поэтому я натянула свой любимый шарф и варежки, когда спускалась с ней поздороваться.
Мне казалось, что так мурашки не проникнут в меня.
– Ты что, болеешь? – воскликнула тетя.
Я сперва замялась, а потом ответила:
– Нет, просто,  когда ты приходишь, я замерзаю.
Тетя Эмма стала звонко смеяться, так звонко, что у меня вдруг разболелась голова. Я поднялась в свою комнату, надела шапку до самых глаз, чтобы снять боль, и принялась думать.
  Почему мама никогда не смеется? Она только улыбается, от этого иногда делается спокойно, а иногда нападает тоска.
  От улыбки Анны, нашей помощницы по дому, становится тепло, по ее лицу пробегают лучи.
  Филлип, сын тети Эммы, похож на лошадь. Он вроде нормальный с виду, пока не ржет. Раньше он приносил мне всяческие дурацкие книжки, которые я прятала под мамину кровать. Когда он смотрит на меня, мне кажется, что я превращаюсь в стеклянную витрину.
  Кристина – словно клоунская сестра, и от этого мне не по себе.
  А когда я вижу улыбку Ника, то всегда улыбаюсь в ответ, и кажется, будто на небе взрывается золотой шар, даже тогда, когда идет дождь.
  Голова перестала болеть. Я прыгала по лестнице вниз и вдруг услышала, как мама разговаривает с тетей, голос которой был визгливым и громким. Я остановилась. Тетя почти кричала, когда говорила о моей одежде, и почти шептала, произнося имя моего брата. Маму совсем не было слышно. Еще я запомнила, что моя группа принесет мне только вред, что я никогда не выйду из этого круга, что меня искусственно ограждают от мира. Дальше началась страшная ругань, тетин возглас “Аутизм“ врезал мне по ушам, которые у меня и так никогда не работают, если я слышу вопли. Я сильно устала. Мне вдруг вспомнился фильм, где героиня высоко задирает подбородок и говорит таким тихим и металлическим голосом: „Попрошу вас покинуть этот дом и никогда больше не переступать его порога“.
  Я решила это сказать тете, медленно остановилась на входе в гостиную, но произнесла по-другому:
– Тетя Эмма, вы – идиотка!
После этого я улеглась на диван и добавила:
– Я устала и буду здесь спать. Попрошу вас выйти отсюда.
 
  Зима уже почти закончилась, когда я и мама поехали в гости к Нику. Его отец улыбается так же. Но я и Ник не разговаривали с родителями, потому что он отвел меня в свой дом. В полутемной комнате лежал матрац с пушистыми одеялами и толстенными подушками. Я узнала, что дом был построен прошлым летом Ником и его отцом, который никогда не приходит сюда, если Ник хочет быть один. На полу возле стены стояло множество баночек и банок с красками. Ник показывал мне свои рисунки, и больше всех мне понравился тот, на котором был мертвый котенок. А потом я попросила:
– Нарисуй золотой шар!
Ник посмотрел на меня, окунул руку в банку с красной краской и пальцами нарисовал на стене круг.
– Но солнце не бывает красным! – воскликнула я.
– Нет. Бывает. Это закатное солнце. Это красное солнце. Это одинокое солнце. Ты смотришь закат? – его голос был необычно замедленным и жестким.
  И я вспомнила красное солнце. Тогда оно отражалось в красных пятнах на дороге, на асфальте, сливалось с ним. В нос ударил запах скошенной лужайки перед домом, в уши врезался крик, солнце смеялось. Это было, когда исчез мой брат, он пропал прямо под лучами на дороге возле дома.
  Мне захотелось все забыть, я уселась на матрац, завернулась в одеяло, но холод не ушел. Ник сел рядом, и вдруг стал гладить меня по лицу. Мы смотрели друг на друга, он дотронулся губами до моих щек и сказал:
– Твои слезы как яблочный сок.
  Я прижалась к нему и не знаю, сколько прошло времени, пока мама не зашла и не сказала, что пора ехать домой. Дома она долго отмывала мое лицо от краски, от отпечатков Ника, а я все плакала и плакала. Мама пыталась меня каким-то образом успокоить, но я не могла ей объяснить про красное солнце и про то, как мне жаль, что мой брат этого не видит.

  Меня уже не отвозят по утрам в группу, вместо этого я сижу почти все время на террасе и смотрю на горы. Иногда со мной разговаривает доктор, иногда я вижу маму, но чаще всего перед глазами – ели и снег. Ника я тоже давно не видела. Последний раз это было весной. Кристина что-то писала на доске, а мы сидели на подоконнике и смотрели небо. Недавно прошел дождь, мы видели, как солнце по кускам пробивает ватные тучи, и глаза Ника были как два облака.
– Я хочу подержать солнце на ладонях, – прошептала я.
  Ник просиял улыбкой, открыл окно и встал на подоконник.
  Я посмотрела на Кристину – у нее были громадные глаза, а губы силились что-то сказать.
– Раз! Два! Три! – завопил мальчик в своей красной вечной кепке, когда Ник вышел в окно с протянутыми к небу руками, пытаясь дотянуться до Золотого Шара.