Выигрыш

Конечно, Иван Сергеевич не случайно оказался на той улице в тот день и час. Правда, если бы  кто-нибудь взял на себя труд проследить за его обычными прогулочными маршрутами, не вдаваясь в детали, а лишь проводя на карте большого и неуютного города  пунктирные отрезки, обоими концами  упирающиеся в солидные буквы «М», он с достаточной уверенностью списал бы очередную пометку именно на случайность. «Смотрите», сказал бы он, - «вчера объект побывал на Набережной, позавчера – в парке, а на прошлой неделе вообще не сходил с проспекта. Он, черт возьми, просто любит гулять». Вывод, что и говорить, верный. И все же, Иван Сергеевич оказался на той улице, в тот день и час далеко не случайно.

Наблюдатель, за гипотетичность которого нам следует возблагодарить мироустройство, ничего не понял бы в нашей истории. Просто потому, что гипотетические наблюдатели не интересуются историями.  В механизме их деятельности подобный интерес не предусмотрен. Поэтому в дальнейшем нам придется отказаться от их услуг и самим разбираться в происходящем.

                -1-

«На этой улице совсем нет продуктовых магазинов. Ни гастрономов, ни круглосуточных, ни супермаркетов. Нет ни одной булочной, не видно ни одного ларька или торгового павильона. Здесь не торгуют ни овощами, ни колбасой, ни рыбой. Никаких прохладительных напитков, никаких горячительных. Пусто». Иван Сергеевич давно уже отвык думать о сложных вещах во время прогулок. Его мысли крутились вокруг обычных вещей, лишь иногда упархивая к забавным, но бессмысленным фантазиям. Этой ночью он плохо спал, а когда ему удалось, наконец, стряхнуть с себя кольца обрывочных, но настойчивых видений, решение отказаться от завтрака уже созрело. Сонное метро, однако, изменило его взгляды на жизнь, и он пожалел, что оставил яичницу на радость тараканам. На проспекте было предостаточно экспресс-ресторанов и бистро, готовых предложить любому, кого одолел внезапный приступ голода, парочку гамбургеров, жареную картошку, холодные сэндвичи, шаверму, куски цыпленка или пиццы, сосиски, салатики, а также неограниченное количество пепси-колы. Но Иван Сергеевич презирал быструю еду.

«Интересно, где местные жители покупают продукты? Наверно, ездят за ними в центр. И возвращаются с огромными сумками, от которых веет холодом замороженных пельменей. Сквозь холщовые бока выпирают поленья «докторской», а если посмотреть сверху, то обязательно увидишь золотой блеск консервов и серебряное свечение двух или трех бутылок «Столичной». Они не размениваются на пиво или вино. Их жизнь проходит в восьми стенах, четыре из которых обклеены обоями, а четыре других выходят во двор, и когда случается пьяная драка, с этих других четырех стен глядят на привычное зрелище бледные лица». Безотрадная картинка была очень четкой: провал арки, дряхлые скамейки под деревьями, которые большинству людей позволяют любоваться только морщинами коры: лишь те, кто еще способен задрать голову вверх,  могут увидеть их листву, такую же зеленую, как у всех деревьев, в каких бы счастливых или несчастных местах они не росли.

На самом деле жители, чья незавидная судьба только что прокрутилась в голове Ивана Сергеевича, прекрасно обходились без дальних поездок. Достаточно свернуть за угол, и наткнешься на праздник вкуса и изобилия. Но все же, что еще должен думать голодный человек об улице, на которой расположено лишь несколько агентств по торговле недвижимостью, вечно закрытое арт-кафе, парочка посольств, памятник наркому железнодорожных дел и научно-исследовательский институт с  претенциозным названием «Протей»? Что угодно, скажете вы. Ну и ладно, значит, этим Иван Сергеевич и занимался.

Кстати, конечным пунктом его утреннего путешествия был как раз «Протей». Вернее, одна из контор, приютившихся под крышей института.  Там, в конторе, Иван Сергеевич должен был получить золотые часы. «С тремя циферблатами, календарем и фирменной символикой», как было сказано в рекламном буклете. С содержанием буклета наш герой  ознакомился  на следующий день после того, как нашел в купленной сигаретной пачке  вкладыш с сообщением, что  его обладатель  является одновременно и обладателем ценного сувенира.

Хотя любимым сигаретам Иван Сергеевич всецело доверял, везению он перестал доверять уже давно, по крайней мере, той его части, которая относится к лотереям. Доверие исчезло после того, как лет десять назад он купил пачку выигрышных облигаций, и через положенный срок выяснил, что в пачке не хватает двух номеров - как раз тех, глядя на которые можно было бы воскликнуть: «Я не верю своим глазам», «ущипните меня кто-нибудь» или хотя бы «ну, бля, повезло!». Так что на этот раз он просто положил заветную бумажку в шкаф, и снова взглянуть на нее решился лишь через неделю. Скрытое от окружающих  томление и непонятная легкость в области правого полушария мозга заставили его, в конце концов, надеть свой серый костюм, избавив шкаф от призрака одинокого висельника, и вооружась оптимизмом, отправиться за сокровищами.

Сказать, что Иван Сергеевич чувствовал себя пассажиром «Испаньолы», было бы вернее всего. Если развернуть эту аналогию, Иван Сергеевич уже сидел в бочке из-под яблок и слышал голоса пиратов, собирающихся если не перерезать весь экипаж судна, то по крайней мере обвести наивных кладоискателей вокруг пальца.

Серое здание института обнадеживающим никак не выглядело. Высоко расположенные тонированные стекла создавали впечатление, что огромная глыбина смотрит поверх  головы незваного посетителя, вряд ли имеющего допуск в здание. «Жалкий клочок картона со вздорными надписями может задурить голову только очень неопытному вахтеру, но никак не охраннику солидного учреждения» - как бы говорили Ивану Сергеевичу окна института. Борьба с дверной пружиной, короткая, но выматывающая, это впечатление подкрепляла. Да и вахтерша, на первый взгляд, вполне соответствовала утвержденному канону.

- Я.. вот, собственно… мне сюда? – Иван Сергеевич робко протянул старушке «пропуск».
- Ну-ка, - стражница отвлеклась от чайной чашки. – Да-да, проходите. Третий этаж, пройдете по коридору, до конца, потом свернете и возле пожарного ящика увидите дверь. Там, наверное, сейчас обед, но все равно они до вечера никуда не уходят, так что постучите погромче, и все. Идите, идите, - добавила она, видя что Иван Сергеевич нерешительно смотрит на «вертушку». – Лестница слева.

Иван Сергеевич поблагодарил старушку, и спрятал во внутренний карман пиджака «пропуск», который после того как побывал в бдительных руках, приобрел какой-то совсем уж невзрачный и замусоленный вид.

-2-

Третий этаж на самом деле оказался шестым. Этажи в институте оказались в два раза выше обычных, и на лишних лестничных площадках не было дверей – только таблички с надписью «Место для курения», да помятые урны. Долгое восхождение скрашивали блики цветного витража, выходившего на кресты и купола бывшего храма. На витраже была изображена таблица Менделеева, символизирующая, видимо, победу науки над религией. Безупречный ряд таблицы, правда, в одном месте нарушался: там, где должен был красоваться значок «Ag», кто-то выбил толстое  стекло, и в душную, прокуренную атмосферу института врывались запахи и звуки улицы. Они на секунду захватили подсознание Ивана Сергеевича, и он подумал: «А не вернуться ли мне назад?», но мгновение унеслось, не дождавшись решения человека, слишком медлительного, чтобы распознавать знаки судьбы.

Длинный коридор на обманном третьем этаже не блистал ни живостью, ни наукообразием. Сотрудники, как это обычно и бывает, в летнее время занимались куда более интересными делами, чем бумажная работа или лабораторные исследования. Собственно, на этом этаже и не было кабинетов ученых. Была бухгалтерия ( начальник -О. М. Тальский. Вместе с женой он отдыхал в Сочи, и именно в то время, как Иван Сергеевич пытался разобрать под пыльным стеклом его фамилию, наступил на осколок бутылки из-под «Агдама»);  был отдел кадров (начальник и единственный сотрудник – Мария  Альбертовна Лепницкая,  находится в командировке, в Новом Уренгое.  В данный момент отсыпается в гостиничном номере после охоты. Охотник лежит рядом с ней и во сне пытается выковырять из зубов виноградные косточки); был отдел снабжения (все сотрудники в этот день (а  была, признаемся, наконец, суббота) готовились к посещению матча местной футбольной команды, который должен был состояться в 19.00.); несколько подсобных помещений, и, наконец, российское отделение известной табачной фирмы. Раньше, если вам интересно, в этом помещении был кабинет завхоза. Тот, кстати, был очень рад переехать на первый этаж, поближе к бюсту бородатого академика. Бюст был предметом неоднократных покушений со стороны торговцев цветными металлами.

Ничего этого, разумеется, Иван Сергеевич не знал. Но отсутствие людей его угнетало. К тому времени, как он добрался до пункта назначения, он уже забыл наставления вахтерши и поэтому чуть не прошел мимо нужной двери. Остановило его то, что она резко отличалась от всех остальных. Другие двери были обиты дешевым оранжевым кожезаменителем, из которого во многих местах торчали белесые нити. Дверь уважаемой фирмы, напротив, была обита черной кожей, имела три итальянских замка и несла на себе массу других опознавательных знаков. Иван Сергеевич остановился перед ней, собираясь с духом, и тихонько постучал. Никто не ответил. Он собрался постучать еще раз, но заметил притаившийся у косяка звонок. Тогда Иван Сергеевич протянул к нему руку и нажал на кнопку. Звонка он не услышал, зато услышал приятный женский голос, исходивший, казалось, из недр кожаной обивки.

- Да? – Поинтересовался голос.

Иван Сергеевич подавил желание откашляться.

- Я по объявлению… - начал было он, но тут же поправился, - я, кажется, что-то выиграл…
- Войдите. – Предложил голос, и в двери что-то громко щелкнуло.
Иван Сергеевич поискал ручку, и, не обнаружив ее, толкнул дверь. Она приветливо распахнулась.

Внутреннее убранство офиса не отличалось от общепринятых стандартов. Еле слышный шум кондиционера, жалюзи на окне, пара стульев с блестящими ножками и матерчатой обшивкой, набор мебели из давно всеми забытого каталога, бегония на подоконнике, несколько рамочек с заляпанными печатями грамотами, небольшой телевизор в углу, плохо спрятанный чайник и принесенная из дома сахарница.

Дверной голос, как оказалось, принадлежал молодой девушке. Возраст ее определить было сложно, потому что все офисные девушки выглядят достаточно свежо для своей работы, и достаточно строго, чтобы не отвлекать посетителей. Рыжие волосы, уложенные в каре и безупречный макияж, постоянно подновляемый во время отсутствия мужчин, не позволяли вынести точную оценку внешности обитательницы офиса. Мешал этому и деловой костюм с широким воротником, надетый поверх белоснежной блузки. Единственное, что придавало индивидуальность богине среднего бизнеса, была цепочка с зодиакальным кулончиком, на котором  смотрели друг на друга золотистые близнецы. Вы будете удивлены, узнав, что делает с молодыми женщинами зарплата в восемьсот долларов.

Девица поднялась с кресла, изящно взмахнула ресницами и вопрошающе посмотрела на Ивана Сергеевича.

- Вот, - он положил на стол призовой купон.

Девушка двумя пальцами подняла его, и опустила в прорезь серебристого аппарата, стоящего на краю стола. Аппарат вежливо зажужжал и из колонок, размещенных в углах комнаты, полилась тихая  музыка. Духовые были сдержанно-торжественны, флейта обещала мир и покой, и скрипка то и дело взмывала в вышину, в которой распахивалось небо, усыпанное алмазами.

- Дорогой клиент! – Неожиданно воскликнула хозяйка офиса. Мы бесконечно рады, что в вашем лице  можем воздать дань преданности и безупречному вкусу потребителей нашей продукции. Миллионы людей во всем мире выбирают наш товар за его высочайшее качество и строгое соответствие традициям. Мы готовы и дальше поддерживать их стремление к совершенству, предлагая им только самые лучшие и изысканные сорта сигарет…

В последний раз Иван Сергеевич слышал подобную речь на бракосочетании своего коллеги, где был свидетелем. Там тоже говорилось про качество и союз потребителей с производителями. Да и вела церемонию почти такая же фемина. Те же широкие, проникновенные жесты, устремленный в голубые дали взгляд, и та же манера поправлять прическу.

- Мы надеемся, - продолжала девица, - что приз, который вам достался, послужит не только вам, но и вашим потомкам.  Наша фирма гарантирует надежность. Носите на здоровье. Поздравляем от всей души.
С этими словами она протянула Ивану Сергеевичу продолговатую коробочку, раскрашенную в белый и красный цвета. Иван Сергеевич не успел заметить, когда в руках у девицы возникла коробочка, но дар принял вовремя, не позволив возникнуть неловкой паузе.

- Всего вам доброго. – Сказала девица, и на ее лице снова появилось ожидание.
- Всего доброго. – Откликнулся Иван Сергеевич. – Надеюсь, что и я в свою очередь… не премину.. обязательно воспользуюсь вашей продукцией. Только цены, черт... -  он тряхнул головой и коротко хохотнул. – Ну, всех благ.

Когда он вышел из офиса, дверь за ним автоматически закрылась. Иван Сергеевич посмотрел сначала на нее, потом на коробочку у себя в руках.  Коробочка была тяжелой. Обследовав ее со всех сторон, Иван Сергеевич нашел язычок, такой же, как бывает на запечатанных сигаретных пачках, и, привычным движением потянул за него. Под красно-белой упаковкой оказался матовый черный футляр. Иван Сергеевич смял раскрашенный целлофан и положил комок в карман пиджака. Потом взялся за застежку футляра. Осторожно, чтобы не выронить случайно его содержимое, он поднял крышку.

В футляре лежали часы. Они были золотыми, вне всяких сомнений. Хотя знакомство Ивана Сергеевича с драгоценными металлами было поверхностным (при словах "самоварное золото" ему представлялся пузатый сияющий самовар), но тут он сразу понял, что происхождение браслета и корпуса часов – самое что ни на есть благородное. По главному циферблату с приличествующей им скоростью двигались три стрелки: красная часовая, белая минутная, и золотая секундная. На трех дополнительных циферблатах секундной стрелки не было. Несмотря на обилие этих самых циферблатов, часы имели вид внушительный и деловой. Золотой ободок выдавался над  хрустальной пластиной, защищающей циферблаты от пыли и царапин, сам корпус был широк и объемист. Звенья браслета прочно переплетались, обещая при ходьбе издавать мерный полузвон-полустук. Часы были великолепны. Их блестящая новизна отдавала настоящим эксклюзивом. Владельцы поделок из телемагазина при виде этих часов могли бы ощутить, что их украшения – лишь ветхий мостик, перекинутый из мира квартир улучшенной планировки в мир солнца, яхт и рулеточных колес. Часы были инопланетным артефактом, святым Граалем и кладом Нибелунгов, сошедшимися в одном предмете. Они сверкали, как адский пламень, как подобие солнца, как зеркальная гладь моря. И вместе с тем, ход стрелок напоминал о небесной механике, кольцах Сатурна, и Млечном пути. Часы были совершенны. Надеть их сейчас? Решиться на это Иван Сергеевич так и не смог. Постояв немного, он еще раз оглянулся на дверь, спрятал футляр и отправился восвояси.
         
-3-
В вагоне метро оказалось почти пусто. Только две девчонки обсуждали свисающих с их рюкзаков тряпочных покемонов, да прислушивалась к детской болтовне суровая бабулька с тележкой. Тем не менее, Иван Сергеевич не стал садиться, а встал поодаль от пассажиров, держа руку в кармане пиджака. Это придало ему загадочный, почти гангстерский вид. Учитывая  подозрительный взгляд, которым он ощупывал входящих, можно было даже принять Ивана Сергеевича за представителя определенных структур, в чьем мозгу один за другим прокручиваются портреты бородатых чеченских террористов. На своей остановке он даже пихнул не успевшего отойти в сторону подростка. Пацан, обмотанный шарфом с цветами любимой команды, только и смог, что тихо ругнуться вслед неуклюжему лосю.

По пути домой Иван Сергеевич снова вспомнил о том, что голоден, и услужливая  вывеска супермаркета подсказала ему дальнейший ход действий. Он, правда, не поддался ласковому свечению вывески, а прошелся чуть дальше, до гастронома. Дело в том, что в супермаркете, как он помнил, была охрана. Летними вечерами покупателей встречали толстые выпускники института физкультуры в белых рубашках и черных галстуках. Не то, чтобы они выходили разведать обстановку во внешнем мире, нет, они просто освежались, подставляя ветерку потные шеи. Причиной, по которой супермаркет лишился нескольких сотен рублей, рвавшихся из кошелька Ивана Сергеевича, было то, что от скуки охранники иногда обыскивали подозрительных лиц.  Иван Сергеевич чувствовал, что уши у него призывно светятся, и не хотел, чтобы какой-нибудь "бык" нашел у него футляр с часами. Бывало, что за широкой спиной охранника исчезали и куда более крупные вещи.

Так или иначе, в этот день повезло простому гастроному, гордо хранящему на своих прилавках отпечаток советских времен. Хотя разница, на самом деле, невелика. У обоих магазинов был один хозяин. Когда-то ему объяснили, что куда выгоднее иметь на одной улице две торговых точки, охватывающих разные категории населения, чем быть подозреваемым в поджоге. Со времен этого объяснения и соседствовали протертые халаты продавщиц развесной воблы с рубашками качков.
 
Иван Сергеевич здорово погонял продавщицу. Взял две бутылки "кремлевского" коньяка, пяток лимонов, по триста грамм "особой" ветчины и голландского сыра, подумав, добавил к списку коробку конфет, два пучка зелени, баночку оливок без косточек, и, подумав еще раз, присовокупил бутылку "Смирноффа".  В трамвай он сел с трудом, и пока ехал, один пакет прижимал к груди, а второй придерживал правой ногой. Так что, заметим,  Иван Сергеевич был в этот момент куда больше похож на персонажа из своих утренних мыслей, чем реальные обитатели безмагазинной улицы.

Последняя остановка трамвая упиралась в пустырь, прорезанный глинистой дорожкой. Дорожка убегала к серой пятиэтажке, окруженной гаражами, и в десяти метрах от нее скрывалась в небольшой рощице. Иван Сергеевич оценил расстояние, убедился, что с утра оно ничуть не изменилось, повздыхал и пошел к дому, стараясь шагать как можно аккуратнее, чтобы не оборвались предательские ручки пакетов.

К его неудовольствию, двор не был пуст. Посреди него возвышался  незнакомый черный джип с открытым капотом. Под капот с сосредоточенным видом заглядывал парень, тоже весь в черном. Солнечные очки он держал в левой руке, а правую запустил вглубь мотора.

- Дядь Вань, здравствуйте. – Он  рассеянно кивнул в сторону Ивана Сергеевича и снова принялся копаться в моторе, оскалив зубы и прижмурив глаза..

Но добраться до подъезда незамеченным Ивану Сергеевичу все же не удалось. Из-под днища джипа выбежала встрепанная дворовая собака Курва и завертелась вокруг него, восторженно подпрыгивая и поскуливая от невнятного предвкушения. Когда дверь подъезда за Иваном Сергеевичем закрылась,  Курва опустилась на передние лапы и тоненько затявкала. Хвост ее при этом так елозил по пыли, что парень у джипа закашлялся и кинул в тварюшку грязной тряпкой. Курва с деловым видом поднялась, отряхнулась и снова полезла под джип – прятаться от тени и наблюдать, как топчутся на месте остроносые ботинки.    

Продемонстрировать свое приобретение Иван Сергеевич смог только вечером. Гостьей презентации была избрана  соседка по стояку – первоэтажница Наталья. Наталья, как и большинство жителей дома, работала на текстильной фабрике, располагавшейся за чертой города. Текстильщице было двадцать восемь лет, и ее судьба складывалась довольно удачно для одинокой женщины. Ни один из кавалеров не отличался жадностью. Наталью не удивило приглашение на ужин, но сияющее лицо Ивана Сергеевича пробудило в ней давно забытое чувство надежды на лучшее. И когда он, загадочный и полувменяемый, обхватил ее запястье, глаза Натальи сделались большими-большими, как, извините, сливы.

- Ванечка, откуда? – Зачарованно прошептала она.
- Удача, Наташенька, чистое везение, - Иван Сергеевич погрозил ей пальцем.
- Ты, Игнатьев, всегда поражал меня. – Наташа побарабанила тонкими пальчиками по костяшкам кулака Ива.. да хрен с ним, Ванечки.

Не будем описывать, как счастливая парочка отдалась страсти, чувствуя кожей свою причастность к чему-то необычному  и чуточку сверхъестественному. Главное, что они были готовы к этой встрече, и недоеденная колбаса, вкупе с недопитым коньяком   ничуть не волновали их сердца и желудки. Фигура Натальи была безупречной, хоть она и не верила в сбалансированные диеты, а ее пыл, кроме прочего, объяснялся последующим выходным.  Иван Сергеевич чувствовал себя Мистером-Твистером (да, а вы думали, играть можно только в лошадок?). Часы подогревали его страсть, все движения были подтверждены четкими тик-таками, и факел его желания горел ровно полтора часа. Пооснулся он откровенно счастливым, под зуд комаров, посапывание Наташеньки и мерное тиканье, раздающееся с прикроватной тумбочки.

-4-

Сберечь в тайне свою удачу Иван Сергеевич не мог. Я не стану утверждать, что вина за это лежит на его гостье. Все старые дома обладают совершенной системой передачи информации. Причем,  виновники торжеств и вакханалий не всегда входят в эту систему. Ивану Сергеевичу, к счастью, не довелось выдержать испытания неведением. Ровно через три дня после знаменательного события, к нему зашел занять очередной полтинник Семен Бакатин, всеми во дворе знаемый как Дядя Синий. Прозвище его не было связано с пристрастием к алкоголю, хотя мало кто видел Бакатина трезвым. Звали его так за татуировки, покрывавшие торс Семена от шеи до почти неприличных областей столь густо, что купола и кресты просто терялись на фоне орнаментов, русалок и, зловещего вида, финок. Прошлое синего дяди ни  для кого не представляло загадки, хотя подробности терялись где-то в 60-х годах. В Дом, где жил Иван Сергеевич, Бакатин переселился  пять лет назад, найдя своих, как будто бы пропащих, жену и дочь. Семен прижился сразу, завоевав уважение соседей и домочадцев крепким, бескомпромиссным и несколько философским образом мышления. После его воцарения Дом перестал испытывать обычные житейские неурядицы и стал соответствовать статусу высокой культуры быта. Любой подросток, осмелившийся осквернить чистоту подъезда беспардонными граффити и отходами жизнедеятельности, рисковал поплатиться спокойной жизнью и парой передних зубов. Семейные скандалы в присутствии Синего Дяди быстро теряли свою остроту, а подтянутые молодые люди, любители автомобилей, после наведения справок перестали в пределах двора материться и пользоваться мобильными телефонами. Присутствие Бакатина было незримым, но ощутимым.

К Ивану Сергеевичу Бакатин явился с инспекцией. Принес с собой, и, подперев подбородок кулаком, подождал, пока хозяин разольет водку по стаканам. На кулаке набегали друг на друга синие волны, и росла одинокая пальма.

После уважительной первой под нож пошли остатки ветчины, хлеб и открытая банка оливок.

- Ну, хвастайся… - разрешил Синий Дядя после второй.

Иван Сергеевич ушел в комнату, и, через несколько секунд, вернулся, баюкая свое сокровище. Бакатин бережно принял часы из его рук, осмотрел их, приложил к уху, покачал на ладони и царапнул стекло.

- Хорошие бочата, - одобрил он, возвращая заметно потеплевшие часы владельцу. Тысяч на двадцать потянут, если знать, кому сдавать.
- Да я, вообще-то, не собираюсь… - растерянно возразил Иван Сергеевич.
- А я что? Я ничего. – Синий Дядя развел руками, и у ангела на его плече дрогнули крылья. – Вещь хорошая, поздравляю – он налил сам. – Ну, с приобретением.

Они чокнулись, и Иван Сергеевич спросил, как дела у жены и дочери. «А, коровы», отмахнулся Синий Дядя. Он поднялся, ответил отказом на предложение сбегать еще за одной, сгреб приготовленный Иваном Сергеевичем полтинник и направился к дверям. В прихожей он задержался, посмотрел в зеркало, поправил лямку на майке и сказал:

- Ты, Иван, смотри. Народ сейчас жадный стал. И хуже – завистливый. Такая в людях чернота, не продохнуть. Тебе повезло, так носи. Но смотри, осторожно. Зря не свети. – он помолчал. – Ну все, не буду каркать, пойду. –

И он зашаркал вниз по лестнице.    

-5-

Иван Сергеевич был осторожен. Теперь он чаще носил пиджак, перестал держаться за поручни в вагоне метро и на эскалаторе, и почти всегда на вопрос «который час», пожимал плечами. Потом ему это надоело. Часы придали ему уверенности. Раньше, при взгляде на пьяную компанию, взгромоздившуюся с ногами на лавке в каком-нибудь скверике, он отводил глаза, и старался как можно быстрее мимо нее проскользнуть. Не то, чтобы он боялся, просто не хотел лишних проблем. Говорить ему с потенциальными грабителями было не о чем, да и им на особенный барыш  рассчитывать не приходилось. Так что, дело запросто могло кончиться нелепой дракой с применением холодного, а то и огнестрельного оружия. Такой вариант Ивана Сергеевича совсем не устраивал.

Теперь ситуация изменилась. Ему было что терять, и он был готов драться за свое имущество, подобно льву. Или единорогу. Мужчина он был довольно крепкий, и в прежние дни ему уже случалось постоять за себя. С переменным успехом, насколько он помнил, но у каждой неудачи были свои причины.

Стоя в вагоне метро Иван Сергеевич, как и в первый раз, ощущал себя на посту. Но на этот раз часы были на страже вместе с ним. «Тик-так», говорили они: «Подозрительный бомжара слева». «Тик-так, что нужно этому козлу? Куда он уставился»? И Иван Сергеевич отвечал незнакомцу твердым, изучающим взглядом.

Только не думайте, что его просто так захлестнули волны паранойи. Город, в котором он жил, действительно нельзя было назвать спокойным: частенько постреливали, обворовывали на ходу, грабили прямо на центральном проспекте. Иван Сергеевич, как и всякий коренной горожанин, знал меру в своих страхах, и напрягался только по делу. И то сказать, вы же перекладываете кошелек во внутренний карман, когда идете на шумный вещевой рынок, славный несколькими трудовыми династиями карманников?

Но, если быть до конца честным, появилась в поведении Ивана Сергеевича и доля некоторого самолюбования. Не отказывал он себе в удовольствии, сидя на работе за скособоченным столом, оторвать взгляд от знакомого узла подъемника  и взглянуть лишний раз на свои великолепные часы,
сверить их показания с часами, висящими на противоположной стене, у входа в отдел: старыми, запыленными, через силу передвигающими стрелки по беговой дорожке циферблата. А у Ивана Сергеевича стрелки описывали четкие, стремительные орбиты вокруг своих центров, и благодаря этому весь циферблат напоминал маленькую планетную систему.

Обитатели Дома, в котором он жил, стали относиться к Ивану Сергеевичу немножко не так, как раньше. Многие из них воспринимали везение как единственное качество, которое может изменить жизнь человека. Электрик Тарасов, например, получил десять лет назад квартиру в доме только благодаря тому, что сделал медную проводку в квартире начальника текстильной фабрики. До этого он ютился с женой и десятилетним сыном в заводском общежитии. Новоселье семьи Тарасовых было последним, дальше
Система распределения дала сбой, а желающих поселиться на окраине города, рядом с фабрикой, так и не нашлось.

С другой стороны, все помнили исчезновение в 95 году удачливого отпрыска семейной пары Зинчуков, который держал на мелкооптовом рынке три продуктовых палатки. Его исчезновение совпало с появлением на рынке вьетнамцев, и по количеству порожденных догадок переплевывало даже исчезновение Джими Хоффа. Никто, конечно, не снял об этом событии фильм, но сами Зинчуки держались с тех пор обособленно, стараясь не плодить  у соседей дальнейшие версии. Тем не менее, все знали, что Зинчук-старший периодически ездит на вокзал, и что после этого мусоропровод заполняется шкурками от колбасы, бутылками из-под «Каберне» и прочими элитными отходами, а один раз возле мусоропровода нашли даже коробку от телевизора «Фунаи». Приплюсовав к этому окончание ремонта в трехкомнатной квартире Зинчуков (а ведь ремонт нельзя закончить, его можно только прекратить), жители Дома пришли к окончательной версии, по которой Сашка Зинчук жил в солнечном Вьетнаме, владел рисовыми плантациями и время от времени посылал родителям корзинку взращенных трудолюбивыми азиатами плодов. «Продал родину узкоглазым», говорил по этому поводу Синий Дядя и шел пить с кожаными куртками, загнавшими во двор очередное четырехколесное чудовище.

Дом жил спокойно, невзирая на перемены в стране и за рубежом. Рождались дети, умерла старуха Дарья, помнившая еще строительство текстильного завода и революцию 1905 года, бывший комсорг Владлен Симохин сколотил из друзей детства крепкую команду, крутившую автомобильную карусель, пацанка Наташка так и не вышла замуж, и теперь в доме было аж две свободных невесты, если считать дочку Синего Дяди,  которую уж и Катериной никто не называл, а величали почтительно «гостьей из дурки».

Драматические события, последовавшие за появлением в Доме часов, были связаны исключительно с единственным обстоятельством. Напротив квартиры Ивана Сергеевича Игнатьева с 1984 года проживал, как и полагается, сосед. Иван Сергеевич Игнатьев.

Никто не знает, как так получилось. Бывают полные тезки в школе, в армии, в тюрьме, на работе, словом, там, где сводят людей не зависящие от них обстоятельства. В одном ночном клубе, помнится, работали танцовщиками первой категории аж два Соломона Нуриева, и об этом даже писали в прессе.  Но чтобы в одном подъезде, на одной лестничной площадке – эта штука будет посильнее горячо любимой жильцами Дома комедии «Ирония Судьбы, или С легким паром». Скорее всего, в распределяющей инстанции произошла ошибка. Документы на обоих Иванов Сергеевичей пришли одновременно, и были по недосмотру оформлены на одну и ту же жилплощадь. Когда же дошло дело до ордеров, выяснилось, что один Иван Сергеевич работает на текстильном заводе итээровцем, имеет множество почетных грамот и целиком удовлетворенную характеристику руководства, а другой -  напротив, работает то ли грузчиком, то ли связистом при коммунальном хозяйстве, и, хотя  не имеет грамот, тоже пользуется большим благорасположением начальства.

Почесав утомленное чело, ответственное за распределение лицо приняло решение, как это принято называть, древнееврейское. Ввиду наличия свободной жилплощади в Доме, обоим Иваном Сергеевичам было выделено по квартире. Первому досталась двухкомнатная (да, бывают и такие чудеса), а второму – однокомнатная хрущевка. На одной лестничной площадке, как мы прежде отметили. Если вам интересно, кроме Иванов Сергеевичей на этой же площадке жила учетчица Клавдия Анатольевна Бревнова с мужем-инвалидом и семья Клушиных, Матвея и Ольги – в прошлом молодых специалистов и убежденных стройотрядовцев. Но они к нашей истории отношения все равно не имеют.

Иваны Сергеевичи не были особыми друзьями, хотя регулярно здоровались, а в летнее время курили одни и те же сигареты у раскрытого окна, используя вместо пепельницы  исчерпанную банку кофе «Нескафе». Сигареты были, пожалуй, единственным, что их объединяло. Кто знает, если бы блок кончился у одного из них раньше, чем у другого (отоваривались-то они в одном магазине), наша история приняла бы совсем другой оборот. Но счастливая пачка оказалась в руках первого Ивана Сергеевича, тут уж ничего не поделаешь.

Внешне соседи не были похожи, но и различались не слишком, - ровно настолько, чтобы можно было сказать, что с этим человеком вы вчера играли в бильярд, а с этим позавчера сидели в пивной.  В Доме не было принято различать людей по имени-отчеству: не станете же вы называть Гунаром Робертовичем соседа, с которым каждую зиму  бок о бок боретесь со свищами в прогнившей трубе отопления, чья жена носит точно такие же колготки, как и ваша, и над чьими сдохшими в очередной раз «жигулями» было совместно выпито  столько водки, что хватило бы вусмерть напоить целое стойбище оленеводов. Не станете же? Так вот, Иванов Сергеевичей обозначали по расположению квартир: «левый» и «правый». Так и говорили: «слышь, надо бы на обмывку Ивана-левого позвать», или «Сходи к правому Ивану, спроси у него хомут, мы аварийку до морковкина заговения ждать будем». И всех это устраивало. Соседи были как бы зеркальными отражениями друг друга, но не теми оптико-механическими, бездушными явлениями, которые кривляются в ответ друг другу, а вполне себе самостоятельными членами общества. Один сидел в управлении завода,  намечая план расширения второго цеха или размышляя над последними отчетами менеджера по экономике, а второй обустраивал свою жизнь посредством предоставления сервиса в области коммунникационных услуг. У них были разные цели и задачи, если не зацикливаться на смысле жизни.

И вот, все сломалось. Зеркала соприкоснулись, и разбились на тысячу осколков, в которых отражались уже не два человека, а золотые часы,  отмеряющие жизнь каждого из них.

-6-

Началось со старушек. В один из первых по-настоящему весенних дней, второго или первого апреля, две старых сплетницы, чьи имена не стоят упоминания (древняя Клавдия их чуралась),  сидели на своей лавочке возле подъезда. Там, на уровне первого этажа подросток Владилен изобразил когда-то в лучших традициях кубизма свою валютную одноклассницу Ленуську и подписал многообещающий портрет словами «Л.Б.М. – шалава». Портрет был третьим, но ни разу не последним, кто слышал их разговор.

- Скоро черемуха зацветет, - начала издалека первая старушенция. – Я этот запах с детства помню. Как услышу, так и сердце замирает.

- Не то, что у нынешних, - подхватила генеральную линию  вторая. – У них этого нет, что ты. Им лишь бы из дому улизнуть. Где шляются, неизвестно.

- Так хоть бы шлялись, - всплеснула руками первая. – А то ведь от них и дома покою нет.

- Ну? – Вторая старуха приготовилась слушать про то, как Антон с третьего этажа каждый вечер на всю громкость ставит «Земфиру». Ее наклонности уже много месяцев являлись предметом обсуждения в кругах, близких к лавке. Последним выводом, к которому пришли эти круги, был тот, что пусть все эти шалавы вымрут от своего СПИДа, никто плакать не будет. Только в очереди на Страшный суд дольше стоять придется.

- Ну! – Первая поправила узел платка. – Наташка эта, с первого этажа, опять учудила. Всю ночь, всю ноченьку спать не давала.

- А что так?

- А то.  С десяти часов пили, а потом до трех скрипели, стонали, прости Господи, чуть кровать не развалили.

- А с кем это она?

- С кем! С Иваном, понятно.

- С которым?

- Тьфу ты, старая. Ну, с которым она теперь?

- С которым?

Первая старуха начала терять терпение.

- У нас что, Иванов сто штук? С которым она может быть? Их двое всего.

- Ну, с этим, со связистом который.

Первая старуха утратила веру в человечество.

- Да чего она у него забыла? У него и квартиры нормальной нету!

- Зато работает человек. - у второй старухи работа ассоциировалась исключительно с серпом и молотом. Этот символ она запомнила накрепко, еще с заставки художественных фильмов, юбилейного рубля и поездки в Москву.

- Работает, и толку? Мы тоже работали, и что теперь? Хорошо хоть бутылки не собираем, дал Бог внучков в помощники. А у твоего Ивана, небось, часов золотых не водится. Ему вообще часы ни к чему, по потолкам лазить. С инженером она кувыркается, пропащая.

Тут и вторую старуху взяло за живое.

- Так почему пропащая, раз, ты говоришь, хорошего мужика выбрала?  Спид-инфу- то вспомни: сейчас молодые что хотят, то и делают. Ничего, может, поженятся они. Одна дуриха у нас незамужняя бегать будет.

- Поженятся, как же… - старуха осеклась. – Ну, может и так. Но ты тоже хороша: будет Натаха с Иваном без часов куролесить! Нет, к кому удача, к тому и бабы, дура  старая.

Хотя вторая старуха была на три года моложе, спорить с подругой она не стала. А вот прозвище «Иван без часов» так и пошло гулять по Дому, сменив старое, и вполне уважительное прозвище «Правый».

Иван без часов приходил домой с работы, откупоривал бутылку «Невского классического» и садился у телевизора смотреть «Сам себе режиссер». Когда бутылка и передача заканчивалась, он готовил себе яичницу, и съедал ее, запивая второй бутылкой. После этого он ложился на диван и засыпал. Просыпался он аккурат к концу программы «Время», когда по всем каналам начинали показывать комедийные сериалы и художественные фильмы. Телевизор «Фунаи» (да, насчет  коробки вы правы, но объедки действительно принадлежало Зинчукам) лениво переключался с оскала Лу Даймонда Филипса на задницу Ким Бессинджер, потом на оттопыренную ногу «техасского рейнджера», затем на проникновенные глаза Николаса Кейджа или Фокса Малдера. Иногда попадался футбол, и тогда жизнь на три часа обретала яркость и контрастность, с последующим, увы, разочарованием. Единственная команда, за которую  он по-настоящему болел, стала чемпионом страны всего один раз, много лет назад.  Потом Иван без часов засыпал. К этому моменту у его кровати стояло пять бутылок «Невского», которое всегда кстати. С каждым днем его жизнь становилась все более одинокой. Ему было тридцать четыре года.

     Он не сразу узнал о своем новом прозвище. Но то, что его статус в Доме понизился, он понял почти сразу. Конечно, в иерархии Дома ему было далеко до собаки Курвы и пропойцы Гандоныча, который уже давно не считался за всеобщего соседа, но падение было ощутимым. Во-первых, Наташа, к которой он иногда заходил проверить глубину ее привязанности, стала слишком часто отнекиваться, ссылаясь на занятость, головную боль и множество других глупостей, на которые способна женщина, потерявшая интерес к мужчине. Во-вторых, дверь напротив слишком часто гремела в районе третьей бутылки пива, и тихие шаги  спешили все вниз и вниз по лестнице, но пружина входной двери ни разу не подавала признаков жизни. Такие вещи всегда чувствуются, особенно если человек склонен их замечать.

Иван без часов той весной не поехал к родителям в деревню. Он стал больше времени проводить во дворе и возле нескафе-пепельницы. При встрече с Иваном Сергеевичем пожимал соседу руку, и блеск часов, схожий с блеском солнца, казался ему умноженным стократно. Этот блеск жег его  своей абсолютной недоступностью. Его нельзя было купить, его немыслимо было выменять, в нем не было ни капли сочувствия. Иногда, по ночам, Иван без часов слышал тиканье, и он знал, что оно это тикает не его будильник фирмы «Кассио», что это тиканье пробивается к нему сквозь стену, напоминая о том, что время уходит безвозвратно. Иногда он, не в силах уснуть, считал овец. Но овцы неуклонно превращались в баранов, бараны отращивали оленьи рога и кудрявились золотым руном, они наклоняли к нему глупые морды и издевательски блеяли. Только ягнята молчали.

Он стал задумываться о смысле жизни. Человек не злой, он до поры до времени не втягивал в свои проблемы соседа. Он пытался познакомиться с девушками – кто-кто, а уж они-то способны придать жизни смысл, в этом нет никаких сомнений. Ходил на дискотеки или в ночные клубы, сидел возле массивного собора, гулял по набережной, бывал на концертах популярных групп. Но все девушки, которые казались ему подходящей компанией,  при ближайшем знакомстве оказывались или слишком молоды, или слишком утонченны, или слишком вульгарны, или слишком требовательны, или слишком напыщенны, или слишком жеманны, или слишком глупы, или слишком опасны, или слишком непонятны, или слишком холодны, или слишком хитры, или слишком смешливы, или слишком замечательны, или слишком красивы, или слишком прогрессивны, или слишком правильны, или слишком жестоки, или слишком противны, или слишком усталы, или слишком перезрелы, или слишком вялы, или слишком активны, или слишком неадекватны. И если он находил в них массу недостатков, то и они находили массу недостатков в нем.

Один раз, в шумном, нелепом, с дурацким северным названием, клубе, где на ринге выбивали друг из друга сопли два мускулистых мужичка, Иван без часов после получасового наблюдения подсел к компании девушек. Они восприняли его появление с энтузиазмом, хохотали над анекдотами, с удовольствием опорожняли кровавую, с тобаско, Мэри и размазывали по его щекам разноцветную помаду. Но потом появились сумрачные парни, которые, судя по форме носов, тоже не брезговали вылезать на ринг, и ему пришлось распрощаться. Не то чтобы его слишком смущали тяжелые взгляды парней, после выпитого ему было все равно, оттолкнуло его другое: самая смешливая и привлекательная девушка, в голубой блузке и коротких джинсах забралась на колени одному из детин, и начала вылизывать его ухо. Она  обхватила руками его голову, а он смотрел в стол, крутил в одной руке стакан с водкой, а второй рукой крутил  через блузку ее сосок. Иван был здесь лишним.

Это повторялось с пугающей регулярностью. Девушек смешила его одежда, в чем бы он не появился на концерте или танцплощадке, они морщились от его шуток, и в досаде дергали плечиком,  если он пытался их обнять. Они говорили на незнакомом языке, и обсуждали невероятные вещи, частью глупые, частью непристойные. Они говорили «супер» и «отпад», они хвалились отдыхом на Ибице и Казантипе, он говорили о том, как поедут со своими парнями в Альпы или на Кипр, они обсуждали машины, закатывая глаза, и прикрывая рот длинными пальцами. Они демонстрировали ему татуировки, сделанные хной, причем эти татуировки находились много ниже пупка, и им приходилось расстегивать пуговицы и молнии, приспускать белые, красные, черные и фиолетовые трусики, чтобы он смог полюбоваться их приобретениями. Но дальше этого дело не шло. Как только он протягивал руку к татуировке, они сжимали ее своими когтистыми лапками и перегибались пополам от хохота.

Как-то раз он подстерег у выхода козла, который слишком надменно смотрел на него, обнимая сразу двух девиц, и рассуждал о Кастанеде, каком-то Курицине (да, и это: «О, Ван Зайчик, не говорите мне о нем»), Томе Уэйтсе и недавнем концерте «Тигровых лилий». Подстерег, дал ему в ухо, схватил за длинные волосы, легонько стукнул по подбородку, отбросил к стене. И  только тут понял, что имеет дело с таким же неудачником, как он сам. «Неудачник» - это слово Иван без часов примерил на себя, и оно ему подошло. В его снах ягнята смеялись девичьими голосами. Его жизнь разделилась на два мира. Мир, где была работа, Дом, телевизор, диван и пиво, и Мир, где в темноте мелькали неоновые огни, рулили FM-диджеи, продавались модные книги, и трахались в чилл-аутах мутанты. Он не принадлежал ни к одному  из них. Старый Мир надоел ему. Ему нужен был пропуск в новый.

-7-
Тик-так.

Часы.

Иван Сергеевич Игнатьев.

Эй, кто там шагает правый? Левый, левый, левый.

У вас есть план, мистер Фикс?

Наступило лето.

-8-

Возле Дома, по небольшому овражку, протекала речушка. На особо секретных картах она обозначалась как «Дарьин ручей», а в простонародье звалась так же, как и множество других речушек, по которым в водные артерии страны лились отходы производства – говнотечка. Да и хрен с ней, с этимологией,  для нашей истории важно, что на берегу этого «водоема» стояло несколько ржавых гаражей. На каждом стояло клеймо «убрать до…», но всем было на это клеймо глубоко наплевать. Один, наиболее вместительный гараж, регулярно изрыгал из себя преображенные жертвы автокарусели. Высшим шиком было наклеить на задний бампер бывшей легальной тачки этикетку с трахающимися ежиками. Если вы не знаете этот анекдот, я вам расскажу:

Решили как-то раз  ректора двух ВУЗов выяснить, кто из их студентов лучше в математике шарить. Предложили им тест. Один целый час над ним корпел, пять листов исписал и успокоился. А второй все это время сидел, и руками какие-то скребущие движения выписывал. Только за пять минут до окончания схватил ручку, и накидал пять строк. Проверили – у обоих правильно. Дали им второй тест, посложнее. Та же история. Ну, напрягли всех доцентов, докторов наук и академиков, составили самый изощренный тест, где задачи – вырви Эйнштейн волосы на жопе, и то не решит. Первый студент вмыкал, вмыкал, всю тетрадь исписал - неправильно. А второй все так же сидел, пальцами шевелил. Потом вывел на листке формулу – и как угадал. Все поразились: может, человек новый математический метод открыл, спрашивают: как это вам, товарищ, удалось столь сложные задачи решить?   Да, отвечает тот, это ерунда. Я вот все понять не могу: как ежики трахаются?

Когда я был вот таким  маленьким, этот анекдот был уже с во-о-о-т такой бородой. Но наклейка все равно была хороша.

Один из гаражей принадлежал Ивану Сергеевичу. Тому, что с часами. Хотя он и не имел своей машины, но тень розового кадиллака иногда пробегала по горизонту его надежд.  А пока Иван Сергеевич занимался тем, что собирал и разбирал детали от старых машин, изучал автокаталоги, и пытался выпрямлять бампера. Инструментов у него хватало, деталей тоже. И раз в неделю, обычно по средам, Иван Сергеевич спускался к речушке, отпирал гремучий замок, вдыхал пыль, пропитанную машинным маслом, и в очередной раз перебирал разномастные железки, примеривался к вмятинам на хромированном бампере, вспоминал, что пару назад принес сюда очень станную фару, принимался ее искать, находил, откладывал в сторону, раскладывал на столе чертежи основных автомобильных узлов, и надолго погружался в их созерцание.  Когда наступал вечер и бледный фонарь уставал отгонять языки тьмы от стола, Иван Сергеевич выходил из транса. Запереть гараж и найти путь к дому он мог и в полном мраке, но читать в темноте не умел, и в этом завидовал никталопам.

Роковая среда ходом событий не отличалась от всех предыдущих. Но ровно через 15 минут после того, как солнце укатилось куда-то за город, она обрела свой исключительный статус.

Иван Сергеевич так толком и не обратил внимания на своего гостя. В гараж часто заходили: здесь по общему согласию был устроен склад всякой мелочевки: со стен свисали шланги и тросы, под ними стояли два ведра с болтами и гайками, возле ворот набросана была ветошь. Тут можно было найти масло, краску, позаимствовать гаечный ключ, а то и просто посидеть, отдохнуть от ремонта, пожаловаться на произвол ГИБДДшников и совсем уже разбитую дорогу к Дому. Иван Сергеевич почти не отрывал головы от чертежей,  он только неопределенно хмыкал и пожимал плечами в ответ на вопрос: «Ну не суки, Сергеич?». Присутствие хозяина было необременительным и необязательным.  Всегда можно было взять у него ключ и самому пошуровать в гараже. За безотказность посетители приносили Ивану Сергеевичу детали «для коллекции». Если хорошо поискать, тут можно было обнаружить немало разномастных, но вполне рабочих карбюраторов и свечей. Кое-что Иван Сергеевич чинил сам. Звезд с небес не хватал, но к тяготам автомобилистской жизни был готов как пионер.

Не довелось. В тот самый момент, как он в очередной раз потерял нить размышлений, посвященных старому двигателю, изображенному в одном из его любимых автоальбомов, бедная голова Ивана Сергеевича была приплюснута к столу резким, тяжелым ударом (бом!). В одно мгновение Иван Сергеевич успел ощутить щекой шероховатость бумаги,   увидеть  заметавшийся в панике круг света, бьющийся о стены, подумать «грабят», и услышать это «бом!». Ничего больше. Жизнь его оборвалась, как только матовый автомобильный аккумулятор опустился на его череп второй раз (бом!).

Давайте, до того, как будет нанесен третий удар (бом!) и голова Ивана Сергеевича превратиться в разбитую тарелку каши, приготовленной сумасшедшим кулинаром, задумаемся над этой нелепой смертью. Задумаемся над понятием безопасности. Почему мы бываем так беспечны? Почему в глазах ближних не можем прочесть смертельную угрозу? Наши квартиры и кухни ежедневно превращаются в поле боя. Количество павших за кухонным столом и утопленных в ванне не поддается подсчету. До каких пор мы можем считать окружающее пространство своим? Достаточно ли возвести четыре стены и зажечь в них свет, чтобы жить без страха и сомнений? Куда девается наша осторожность, когда мы ложимся спать, заперев дверь только на защелку? Почему образы лиходеев и грабителей, тихо подступающих к нашей кровати, не тревожат сонный ум?  Почему паранойя прощается с нами у порога квартиры, и почти никогда не переступает ее порог? Вспомните Марата, говорю я вам! Запомните печальную судьбу Ивана Сергеевича! Не повторяйте его ошибки.

БОММММ!


-9-

Сердце убийцы успокаивалось ровно столько, сколько стихала возня теней, вспугнутых потревоженной лампой. Он  стоял рядом со столом, держа аккумулятор на вытянутых руках. Было тяжело. Убийца вышел из гаража, склонился над  мутной, тягучей жижей и аккуратно опустил аккумулятор  в центр потока. Разжал пальцы и  услышал, как  орудие убийства прощально булькнуло.

Затем он вернулся к трупу, вытащил из кармана носовой платок, обернул им левое запястье своей жертвы, нажал на защелку и снял с мертвой руки часы. Вместе с платком запихнул их обратно в карман брюк. Огляделся по сторонам, и тихо покинул сцену преступления.

В этот вечер во дворе никого не было. Многие жильцы, несмотря на постоянные финансовые проблемы, займы и перезаймы, разъехались по гостеприимным курортам нашей родины и даже зарубежья. Ребята в кожаных куртках колесили по городу в поисках очередного «стального коня», которого можно было бы безболезненно отбить от табуна. Как раз сейчас они присматривались к серебристой «ауди», стоящей возле ночного клуба «Рыбалка». Бакатин сидел на кухне своей квартиры, пил, и одной рукой обдирал последние чешуйки лака со стула. Наталья спала у себя.

Убийца спокойно добрался до своей квартиры, хотя вначале его  план предусматривал спуск и подъем по пожарной лестнице. Однако, подумав, он решил, что если кто-нибудь увидит его во дворе или в подъезде, это будет все же менее подозрительно, чем если его застигнут карабкающимся по перекладинам лестницы, подобно герой американских комиксов спайдермэну.

Тщательно закрыв дверь на все замки, он включил свет и растянулся на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Так он лежал минут десять, и в голове его было пусто, как в московском метро после двух часов ночи.    
 
-10-

Кем был найден труп Ивана Сергеевича, точно неизвестно. Известно только, что звонок в дежурной части милиции прозвенел в девять часов утра следующего дня. Первым приехал милицейский «уазик», за ним «скорая»,  потом к гаражу стали подтягиваться  пенсионерки.  Они, впрочем, с приездом белого следовательского «форда»  перебазировались во двор.

- Да неужто убили? – Всклокоченная старушка в ужасе прикрыла сморщенные губы платком.

- Убили, убили, я слышала, как милиционер говорил: головы напрочь нет, как оторвали – Ее подруга кивнула головой, подтверждая собственные слова. 

- Ой, ужас. Да за что же его так? – вступила в разговор еще одна сердобольная пенсионерка.

- А кто знает? – Сейчас так и есть: жил человек, никого не трогал, тихий, мирный, а потом только, когда его без головы находят, выясняется: или наркотиками торговал, или крал не у того, у кого надо – авторитетная пенсионерка вспомнила виденную недавно «Дежурную часть» и добавила:

- Или, может, металл с завода в Эстонию гнал.

- Да какой там металл? – перебила ее старушка с платочком. – Это ж не тот завод!

 - У нас все заводы – те, когда надо. – Заключила авторитетная               пенсионерка.
- Ой, что ж теперь будет?

- Допрашивать нас будут, бабоньки. Но я все про Наташку скажу. Может, у ней хахаль ревнивый объявился. А из ревности именно так и убивают: с особой жестокостью.

- Жалко-то как парня, - свернула на привычную тему третья старушенция. – Совсем еще молодой был…

     - О чем шумите, бабы? – На крыльце подъезда возник Синий дядя.

Старушки притихли было, но авторитетная не могла утерпеть:

- Соседа нашего убили. Милиция приехала.

- Какого соседа?

- Ивана с часами.

- Ну, - развел татуированными руками Семен,- говорил я ему: берегись. Не уберегся, значит.

- Да с чего ему беречься, - завелась тут пенсионерка, забыв, что только что обвиняла покойного во всех смертных грехах, -  он же не бандит, не вор… - Под тяжелым взглядом бывшего рецидивиста она резко оборвала поток своего красноречия.

Бакатин потер подбородок и исчез в Доме.

Расследовать убийство довелось капитану милиции Оспанову. Николаю Николаевичу, если вас это интересует. Капитан служил в доблестных рядах пятнадцать лет, и до майора ему оставалось всего два шага. Третий шаг он сделал пару месяцев назад, когда доказал связь между убийствами пяти известных антикваров и пациентом психиатрической клиники Алексеем Блиновым. Все убийства были совершены в разных частях города, с небольшими промежутками времени. В четырех случаях были похищены ценные предметы. В пятом случае возле трупа антиквара (как и остальным жертвам, ему в лоб забили десятисантиметровый гвоздь) нашли все четыре предмета, зато обнаружили пропажу пятого – как следовало из записок скрупулезного антиквара, это была старинная книга, настоящего названия которой он не приводил, а называл ее Opus Magnum. Из выкладок, которые сделал Оспанов, следовало, что книга, бывшая, по-видимому, главной целью жестокого убийцы, представляла собой некий оккультный труд. Этот вывод с энтузиазмом поддержали столичные антиквары, с трепетом следившие за не столь уж далекими от них событиями,  и выдвинули несколько версий относительно ее содержания. Интересна же эта книга, вывел  Оспанов, могла быть для секты сатанистов «Сыны Каина», уже давно замеченной в актах вандализма и связях с организованной преступностью. К тому же известно, что правая рука руководителя секты, Алексей Блинов, через два дня после последнего убийства был доставлен в приемный покой психиатрической клиники в состоянии навязчивого бреда, чередующегося вспышками агрессивности. Более тщательный обыск здания, где жил последний убитый антиквар привел к обнаружению под лестницей  молотка, на котором удалось четко зафиксировать отпечатки пальцев Блинова. Капитан уже видел путеводный свет майорской звезды, когда группа, выехавшая на задержание, доложила, что Блинов задохнулся во сне, а в его личных вещах книга не просматривается, хотя по описи получалось, что в момент поступления она была при нем. Звезда погасла, «Сыны Каина» растворились среди пяти десятков других сект всех мастей и направлений, оккупировавших город, и с ними исчез таинственный Opus Magnum.       
    
Но вернемся на место нынешнего преступления. Из гаража Оспанов вышел с почти готовой версией. Он закурил, и в промежутках между затяжками довел ее до совершенства. Мотив убийства был ясен – ограбление. Он уже успел выслушать историю участкового о знаменитых часах и убедиться в их отсутствии  на руке покойного. Метод совершения убийства говорил о том, что оно было спланировано заранее, и совершивший его человек знал, что не встретит ни подозрений, ни сопротивления со стороны своей жертвы. «Самым правильным было бы обыскать все квартиры в доме», подумал Оспанов, глядя на притихшую рощицу. «Но это, к сожалению, невозможно». Он бросил окурок себе под ноги и втоптал его в пыль. Надо было поговорить с жильцами.

Через два часа он опросил всех, кого сумел застать дома и еще раз убедился, что шестьдесят процентов гражданского населения являются невменяемыми, а еще двадцать процентов страдают развитой формой склероза. «Некоторым, впрочем», отметил он в дополнение «удается совмещать и то и другое».

Особенно его озадачил разговор с молодым человеком, которого он встретил, направляясь к своей машине. Здоровый бугай вылез из джипа, и стоял возле него, держась за дверцу и рассматривая белый «форд». Услышав шаги, он развернулся, и  мигом определив профессиональную принадлежность капитана, попытался заскочить обратно в джип. На вежливую просьбу выйти из машины он отреагировал, но с видимым усилием воли. В течение недолгой беседы его взгляд не оставляло выражение беспредельной тоски и грусти. На вопросы он отвечал кратко и неопределенно. Да, он здесь живет. То есть, жил здесь. А сейчас приехал навестить родителей. Нет, дома их нет. И обычно в это время не бывает. Но мало ли, просто захотелось заехать. Да, Ивана Сергеевича он знал. То есть видел, то есть, они здоровались. Да, часы видел, классные часы, он себе уже присмотрел почти такие же… как убили?! Где?! Да вы что, да вы что, да я ни сном не духом (руки прижаты к груди, плечи подняты), да и не думал никогда, у нас такого не бывает, это вообще беспредел какой-то. Да, да, надо успокоиться… Нет, вчера здесь не был… Был в городе… нет, подтвердить никто не может… нет, если надо, то подтвердят, только зачем это все нужно, я такими вещами не занимаюсь, так что, может, удастся все уладить…

Результаты беседы были двоякими. С одной стороны, Оспанов убедился в невиновности этого несомненного бандита. С другой стороны, в нагрудном кармане у него теперь лежало сто долларов, что было совсем неплохо. Временами Оспанов жалел о том, что в стране так не развит институт частной детективной практики, хотя методы, которыми приходилось пользоваться слугам закона, временами в самых мелких деталях совпадали с теми, которыми пользовался Сэм Спейд (это, конечно, у тех, кто не воображал себя Шерлоком Холмсом).

Садясь за руль машины, Оспанов уже знал, что наведается к Дому ночью.
Лицо со стодолларовой банкноты нашептало ему, что этот день для убийцы будет очень беспокойным. Новое приобретение будет тяготить его. Убийце  захочется на время отдалить часы от себя, спрятать их. И для этого он обязательно спустится в подвал. Может быть, он и не станет устраивать тайник именно там, но посетит современное подземелье обязательно. 

11

Идея ночного рейда многим может показаться странной. Но Оспанов не видел в новом деле ничего такого, чего он не мог бы сделать, обойдясь без услуг коллег из уголовного розыска. Он доверял им  чуть меньше, чем собственному опыту и интуиции. Поэтому ровно в девять часов вечера «форд» стоял в роще за Домом, а его владелец занял позицию в подвале, в глубине коридора между клетушками, в которых с незапамятных времен хранилась картошка и личные вещи жильцов, с которым им было жаль расставаться, но которые им были совершенно не нужны. В клетушках можно было найти старые велосипеды, настольные лампы, изъеденные молью шубы и свитера, ящики с гвоздями и электрическими розетками, доски, листы плексигласа, мятые самовары, связки каких-то шнуров, неисправные пылесосы, на крышках которых скопилось больше пыли, чем они могли в себя вместить, кружки и тарелки с отколотыми краями, россыпи столовых ложек, покрытых темным налетом, рассохшиеся стулья, полуразбитое пианино, способное еще издавать жалобные звуки, несколько дверей и оконных рам, мешок с цементом, превратившимся в камень, вороха газет и журналов, старые пластинки с голосами Льва Лещенко и Аллы Пугачевой, открытую флягу с ацетоном, лопаты, кирки, ломы, лейки, сантехнические тросики, и пустые щелястые аквариумы. Но  Оспанов знал, что вещь, нужную ему, здесь пока искать не следует. Поэтому он стоял, прижавшись спиной к холодной стене, и все больше сливался с темнотой и безмолвием. Время от времени он позволял себе закурить: запах табачного дыма быстро растворялся во множестве других, более сильных и застарелых – плесени, крыс, мокрой земли и ацетона.

Убийца появился рано – в одиннадцать часов. Он просочился в подвал так тихо, что в первую минуту Оспанов не заметил его присутствия. Даже шорох, который убийца производил, он принял за шорох крыс. Только когда тот стал трясти одну из тонких труб, скрывавших за собой небольшую нишу, Оспанов понял, что пришло время действовать. Он стряхнул оцепенение, и медленно потянул из кармана «макаров».

- Стоять! – Он произнес это негромко, но в тишине подвала слово просто взорвалось. – Стоять!!!

Вслед за ним взорвалось и пространство. Убийца дернул за трубу куда сильнее, чем раньше, и Оспанов понял, что ни она, ни другие трубы, мирно лежащие на одноярусном стеллаже, не являются частью каких-либо коммуникаций. Они начали валиться перед ним, грохоча и подпрыгивая, и через секунду он был отрезан от своей цели настоящей решеткой, стрелять через которую было бессмысленно. Черный силуэт метнулся к выходу и исчез. Оспанов выругался.

Разбирать завал было все равно, что играть в бирюльки. То есть, на самом деле, очень сложно. Трубы не были слишком тяжелыми, зато постоянно норовили упереться в потолок и стены, зацепиться за какой-нибудь выступ или друг за друга. Через пять минут Оспанов потерял терпение и ругался в полный голос,  колотя ботинком по бесчувственным  железным макаронинам. Наконец, ему удалось пробить в них брешь, достаточно большую, чтобы выбраться на волю. Он вылетел из подвала, злой на себя, Сэма Спейда и Шерлока Холмса. Преступника, загнавшего его в ловушку для дураков, он был готов убить на месте. Но тот, естественно, не ждал его у входа в подвал, потирая руки и прислушиваясь к звукам борьбы живой материи с неживой. Он просто скрылся. Зато теперь Оспанов был уверен в своей догадке на все сто процентов: убийца жил в Доме. Он совсем уже собрался еще раз пройтись по всем этажам, и ходить до тех пор, пока чутье не укажет ему на виновного, но представил как будет выглядеть – весь измазанный в грязи, покрытый известкой и ржавчиной, пахнущий как навозный жук. Он не мог допустить, чтобы здешние жители видели его таким. Честь мундира, знаете ли.. Поэтому он оглядел двор, убедился, что никто его не видит (на самом деле за его появлением с неослабным интересом следила  Курва, но кому она могла рассказать о бедственном положении стража порядка? Забудьте об этом, как сказал бы Роберт де Ниро) и быстро пошел по направлению к роще. Бросил безнадежно испачканный пиджак на заднее сиденье, отправил туда же галстук, опустил стекла и дал по газам. «Я вернусь», пригрозил он Дому, уплывающему через зеркало заднего вида. «Вот увидишь, я вернусь».

И он вернулся на следующий день, еще более злой. В прокуратуре его вызвал к себе главный, подполковник Петухов. После вступительной речи о пути, который они все выбрали и которому нужно неукоснительно следовать, прокурор напомнил, что у Оспанова есть и другие дела, и что скоро наступает пора готовить отчеты, поэтому неплохо было бы поторопиться .  Оспанов не  стал напоминать подполковнику, в каких делах особо потребна спешка, ответил только, что всегда готов и не извольте волноваться. Петухов, неодобрительно повертев в руках свой «паркер», пробурчал, что в свое время  мог расколоть бытовуху за сутки.

За сутки! Конечно, если ты видишь, что в квартире разразилось настоящее побоище, и кровавый след ведет на чердак, где лежит обезображенное тело женщины, а участковый говорит, что сын женщины – известный наркоман, тут и суток не нужно. Или, когда алкаш ткнул своему собутыльнику нож под ребро – тут соображаловка отдыхает. Но если преступник хоть немного думает головой, пытается скрыть следы –  нужно время, и чтобы найти его, и чтобы заставить признаться.

Сначала Оспанов решил обойти тех, кого вчера не застал на месте. Ему не повезло: он натолкнулся на Наташу. Вялая, с кругами под глазами, уставшая от наскоков «домового комитета», готовящего похороны, она тут же расплакалась, и из ее всхлипов было понятно лишь то, что Игнатьев был хорошим парнем. Потратив на убитую горем женщину двадцать минут, следователь ушел, оставив ее в печали и слезах. Второй визит он нанес Синему дяде. В прошлый раз Бакатин запретил открывать дверь «гражданину начальнику», несмотря на испуганные восклицания жены и дочери. Теперь он открыл ее сам.

С первого взгляда Оспанов понял, с кем имеет дело, но стойку решил не делать, проявить корректность. За спиной Синего дяди суетилась занятая стиркой жена. Увидев Оспанова, она замерла с ворохом одежды, и прикрыла им лицо. На скрип двери выглянула из комнаты дочь.

- Коровы, в стойло! – цыкнул на обеих Синий дядя. – Проходи, начальник, гостем будешь.

Мужчины прошли в кухню. Синий дядя сел, налил себе, и с усмешкой посмотрел на следователя. – За здоровье!

Оспанов сел напротив него.

- Может быть, за упокой? – Спросил он.
- Можно и за упокой. – Согласился   Семен.

- Вы знаете о том, что произошло позавчера?

- Об убийстве? Очень мало. Из-за часов убили, зверье.

- Почему вы решили, что из-за часов?

- Больше не из-за чего. – Бакатин поставил стакан на стол. - Многие на них заглядывались, только не все на себя примеряли.

- То есть?
 
- Носит их кто-то. Радуется. Глаз оторвать не может.

- Кто-то из знакомых Игнатьева?

- Из знакомых… - Бакатин хмыкнул. – Из знакомых, а как же.

- И вы знаете, кто? – Оспанов не любил, когда бывшие уголовники строили из себя сыщиков.

- Доказательной базы у меня нет, товарищ следователь. – Синий дядя налил себе еще. – Это ваше дело, шить да пороть.

- А вы-то сами часики не примеряли? – не удержался Оспанов.

- Мне они ни к чему, я свое отгулял. Да вы не беспокойтесь, найдете ублюдка.

- Найдем, - подтвердил Оспанов. – Но помощь нам не помешает.

- Нет здесь помощников. Не заметили еще? Сами работайте. Это ведь ваша работа, да? – Синий дядя  был почти не вменяем. – Вот и работайте. Ищите – Он хлопнул в ладоши. – Ищите и обрящете.

Такие цитаты Оспанов тоже не любил.

- До свидания, – сказал он.
            
12

В квартире Игнатьева Оспанов уже успел побывать. Ничего это ему не дало. Хозяева двух других, распложенных на этаже квартир, были в отпусках. Оставалась только одна. Он посмотрел в список, и ахнул. То, что он принял за ошибку, оказалось истинной правдой: на одной лестничной площадке действительно проживали полные тезки. Следователь протянул руку к звонку.

…

Оспанов видел лжецов и покруче. Но Игнатьев-2 превосходил их по тому, как самоуверенно изображал полную невинность.

- Я хорошо знал Ивана, - говорил он.

- Мы часто встречались, - говорил он.

- У меня не укладывается это в голове, - говорил он.

- Я сидел у себя, смотрел «Секретные материалы». Потом пошел спать.- Говорил он.

- Это действительно ужасно, - говорил он.

Оспанов сидел и думал, сейчас арестовать этого сукина сына, или дать ему попотеть.

- Завтра ведь похороны, - говорил Игнатьев-2, прихлебывая пиво. – Я обязательно отпрошусь с работы. Попрощаюсь. Знаете, у нас ведь, в Доме, таких смертей не было. Бог миловал. Уж на что эти уголовники (Оспанов моргнул), ну, вы их видели, с машинами, уж на что у них жизнь опасная, и то никто их не тронул. А тут такое. Жизнь – это зверство. Люди с ума посходили. Кругом деньги, бабы, гнусь, грязь, тваризм. И чуть что – все по углам, все. Исторический процесс.

«Отпросись. Попрощайся», думал, закипая, Оспанов. «И с белым светом попрощайся. Будет тебе исторический процесс. Кем же ты себя возомнил?»

…

День похорон выдался удачным. Простите за цинизм, но похороны в плохую погоду только заставляют живых ненавидеть покойного. Те, кто стоит у могилы с непокрытыми головами, думают больше о пневмонии, чем об усопшем. Землекопы греются проверенным способом, растравляя души собравшихся, глина расплескивается по крышке гроба, цветы и венки выглядят жалко.  Родственники припоминают, что обитатель гроба и при жизни не думал об удобстве близких,  и сейчас вот подобрал не самое удобное время для кончины. Наскоро приглашенный священник понимает, что продешевил.

В этом смысле предпочтительнее всего кремация. Чистое, светлое помещение, никто не кашляет и не чихает, всех согревает мысль о том, как хороша жизнь, урна с прахом выгладит благопристойно и многообещающе.

И все же, раз уж Ивана Сергеевича собрались хоронить, день выдался удачным. Пластмасса венков игриво блестит на солнце, споря с вытертым металлом лопат, черные повязки выглядят стильно, автобус-катафалк не застревает в грязи, мероприятие проходит на высшем уровне, хотя и без родственников. Отец и мать Игнатьева жили где-то на крайнем севере, никто не знал, где. Единственный способ оповестить их о случившемся несчастье, это было дождаться их письма. Как ни странно, сам Игнатьев родительских писем не хранил. Короток человеческий век, но еще короче его мысли об этом.

Родителей замещали члены профкома, уже чувствующие запах приготовленного на общественные деньги плова. Старушки в черных платках и  цветочно-синих платьях, делающих их фигуры похожими на медуз, составляли пластическую композицию «все там будем». Наташа плакала, ее утешал Синий дядя, руководивший доставкой гроба к месту упокоения, и успешно притворявшийся трезвым до тех пор, пока тот не был погружен в могилу. Гроб был наглухо закрыт, собрать обратно лицо Игнатьева так и не удалось. Да и прощаться с ним никто горячего желания не выразил. Он стал еще одной историей, корни которой скоро засохнут и которая не даст никому плодов для размышлений.

Оспанов стоял позади всех, и хмуро смотрел на маячущую перед ним спину в белой рубашке. Владельцем спины и рубашки был Игнатьев-второй. Очень скоро рубашка стала серой. Когда профсоюзные активисты после соответствующих моменту «хороших товарищей» и «ответственных работников» покинули почетные места, Игнатьев-второй подошел к надгробию.

- Мы были соседями, - он оглядел толпу в поисках одобрения. Многие закивали. – Мы жили бок о бок много лет. Встречались во дворе, разговаривали, иногда выпивали… - в толпе закивали снова.

- Для меня он был хорошим парнем, тем, кого привыкаешь видеть рядом с собой, тем, кто составляет часть того мира, в котором живешь день за днем. День за днем. – Игнатьев-два сглотнул и собрался с мыслями. – Думаешь, что ничто не может измениться, что всегда ты сможешь запросто прийти к нему и сказать: «Привет, как оно, как дела»… и вдруг все кончается. Внезапно, жестоко, непредвиденно, - старушки начали подвывать.
- Что-то приходит оттуда, - он показал за кладбищенскую ограду, на рекламный щит с курящими оптимистами. Все вздрогнули. – Приходит что-то страшное, и смахивает одного из нас как пылинку. А мы, как муравьи, бегаем вокруг пустого места, суетимся. Как будто что-то еще можно изменить. А ничего не изменишь! – Старушки завыли в голос. Наталья совсем наоборот, перестала плакать и впилась огромными глазами в Игнатьева.

   - Наш друг, наш сосед, наша часть… ушла навсегда. И скоро мы уже    будем не в состоянии вспомнить: где, когда, при каких обстоятельствах мы впервые встретились с ним, - он указал на гроб, - и что мы о нем знали. Это неизбежно, такова жизнь. Но я хочу, чтобы прежде, чем это произойдет, прямо сейчас, мы отдали Ивану долг памяти, вспомнили его в последний раз таким, каким он был в лучшие моменты своего и нашего существования. Пусть… - Игнатьев-второй поднял руку к небу.

И тут блеснуло. Скромно, с достоинством – блеснуло. Движение голов предмогильного общества было похоже на кошачье – так Мурка смотрит на аквариумную рыбку, внезапно промелькнувшую в водорослях. Руку Игнатьева-второго украшали часы.

Они были золотыми, вне всяких сомнений. По главному циферблату с приличествующей скоростью двигались три стрелки: красная часовая, белая минутная, и золотая секундная. На трех дополнительных циферблатах секундной стрелки не было. Несмотря на обилие циферблатов, часы имели вид внушительный и деловой. Золотой ободок выдавался над  хрустальной пластиной, защищающей циферблаты от пыли и царапин,  корпус был широк и объемист. Звенья браслета прочно переплетались, обещая при ходьбе издавать мерный полузвон-полустук. Часы были великолепны как  инопланетный артефакт, как святой Грааль и клад Нибелунгов, сошедшиеся в одном предмете. Они сверкали, как адский пламень, как подобие солнца, как зеркальная гладь моря. И вместе с тем, ход стрелок напоминал о небесной механике, кольцах Сатурна, и Млечном пути. Часы были совершенны.

Что было противопоставить их блеску? Мысли о справедливости и возмездии на один тик-так отступили перед величием момента и тяжестью приличий.

Женщинам проще. Наташа пронзительно закричала. Поднялся шум. Игнатьев-второй с недоверием смотрел на свою, все еще торчащую, как черенок лопаты, руку.  Оспанов тянул из кармана «макаров». Активисты растерялись.

И тут сверкнуло. Где-то высоко-высоко в синем небе – сверкнуло. И вроде бы, белая птица неторопливыми кругами стала прокладывать путь к земле.    Да какая там птица! Это сам Иван Сергеевич Игнатьев, в белом одеянии, с пушистыми крыльями за плечами, разве что без арфы и нимба, спускался к своей могиле, как парашютист к вожделенной отметке. Лик его был светел, чело безмятежно.

Два потрясения за столь короткое время – это уж слишком. За полетом Игнатьева следили не потрясенные соседи и сослуживцы, а группа неразличимых лиц. Даже Оспанов забыл о долге и «макарове». Игнатьев-второй вообще слабо понимал, на каком свете он находится.

Иван Сергеевич завис в полуметре от травы и лекарственных ромашек.

«Ты живой?», спросила его группа лиц?

«Живо-ой?», засмеялся он, «нет, нет. Я умер».

«И как там?»

«Хорошо. Мне нравится»

«А как же ты сюда?»

«На время. Сейчас всех пускают. Говорят, перемены грядут»

«…»

«Да вы не волнуйтесь. Все равно, всего этого как бы нет»

«А что есть?»

«Жизнь. Только вы ее почти пропустили», Игнатьев чуть загрустил.

«А что нам делать?»

«Как и всем. Верить, любить, надеяться»

«Тьфу! Мы серьезно»

«И я»

«…»

«…»

«А чего хотел-то?»

«Часы забрать. Бабушка велела. Ходишь, говорит, как дурак, без часов – перед народом стыдно».

С этими словами Иван Сергеевич обернулся к своему убийце и повторил его позу. В глазах у собравшихся принялось туманиться, двоиться, и вскоре они уже не разбирали, где и какой Игнатьев в этом двоении трепещет.

«Мне пора», сказал Игнатьев, кинув взгляд на часы.

«Ага, давай», сказала группа лиц.

И Игнатьев неторопливо вознесся.