Малая форма

Посвящается моей Маме.

Двенадцатью минутами позже – если мои сведения точны - зазвонит телефон. А двенадцатью минутами раньше - если Вадим Сергеич своим обычным маршрутом возвращался с работы -он еще сидел, скрестив руки на портфеле, в троллейбусе № 34. А как раз сейчас, в промежутке между этими двумя событиями, он поднимается по лестнице к себе домой. Точнее поднимался, потому что за время повествования он уже успел войти к себе в квартиру.
Скоро Вадим Сергеич зачиркает спичкой в полутемной кухне, кинет на плиту чайник. А пока он раздевается, вытряхивает в ванной зонтик и, оставляя на полу следы оксида водорода, ходит и ищет, куда бы пристроить поблескивающий дождевик. Наконец проблемы улажены, вещи устроены, портфель со студенческими работами под столом в кабинете и можно идти на кухню.
Вадим Сергеич пьет горячий чай. С тех пор как он поднялся по лестнице, прошло больше двенадцати минут. Теперь минуты не имеют над ним власти. Назначенный срок истек. И свободный день свесился на лоб Вадима Сергеича, который обжег язык и, хмурясь, отодвигает чашку.
Пора работать. Еще немного и щелкнут замки портфеля, зашуршит бумага, Вадим Сергеич удобнее устроится за столом. И будет ждать. А время, подобрав юбки, побежит быстро-быстро. Студенческие работы лягут справа и скоро, вместе с пометками отправятся в портфель. Приготовлен красный карандаш, он уже согрелся в руке.
...Вадим Сергеич сидит и неспешно перечитывает заглавие последней оставшейся работы. «Рождественская история». Учи их... не учи... Он смотрит в окно, потом начинает читать:

"Вселенная была пуста. Такое случалось и раньше, когда он нигде не мог отыскать собеседника. Планеты могли пустовать, но они сохраняли видимость жизни. И становилось ясно – это временно, хозяева вернуться. Но сейчас все было по-другому.
Исчезло все. И хотя моря продолжали повиноваться своим лунам,  а неспокойные ветра по-прежнему метались, ища лучшего места. Но не было того, кто бы спросил: - Почему?"

Вадим Сергеич тоже задает этот вопрос и аккуратно обводит предложение тонкой красной линией.

"И он мчался от планеты к планете, не желая верить случившемуся. Он звал, искал, раздражался и, кажется, даже несколько раз притопнул ногой, но... Каждый новый мир, ухмыляясь, поворачивался перед ним, демонстрируя свою полную наготу. И нагота эта не вдохновляла.
Он мог бы смириться. И, пожалуй, все шло именно к этому. Но должно было произойти нечто, способное убедить его в одиночестве. Но пока еще оставались силы, и он искал. Ведь чего не сделаешь ради хорошего собеседника.
Ни одна планета на его пути не оставалась без внимания. Даже если она и пустовала раньше. Он побывал во многих системах, свет множества солнц расцветил его кожу, а блеск тысячи звезд... ну, в общем, вы понимаете.
И вот на одной из планет, где он никогда не был раньше, у него появилось странное чувство. Словно пощекотало что-то очень далекое и знакомое. Откуда-то вдруг появилась радость, захотелось  пройтись колесом или постоять немножко на голове, что бы успокоиться.
Он понял, что если не здесь, то уже нигде не сможет так ясно утвердиться или наоборот разувериться в своих догадках.
Планета была хоть и не большая, но очень необычная. Земной человек сразу понял бы в чем дело. Улыбнулся бы тому, от чего наш герой пришел в такое волнение. Ведь все на этой планете..."

На этой планете должен был зазвонить телефон. Все должно было быть именно так. Никуда не глядя, Вадим Сергеич вертит в руках карандаш...
 
"Ведь все на этой планете говорило о Рождестве.
Вы знакомы с Рождеством? Не будем впутывать сюда религию. Я говорю о настроении, тональности этого праздника. Правда и то, что восприятие Рождества у жителей севера и юга может быть совершенно разное. Но различие это в одном – снег. А на той планете его было навалом. Да, еще там была ночь. Всегда-всегда. И молодой месяц вечно висел в небе, будто для того, что бы случайный путник благоговел, внимая блеску снега. А если такое благоговение отсутствовало, то делать там было нечего.
И вот нежданно-негаданно в этой рождественской ночи появился наш герой. Как щенок, впервые встретивший зиму, он  скакал по холмам, подбрасывал к звездам охапки снега, зарывался лицом в колкие снежинки и, даже, пробовал есть это белое счастье."

Через двенадцать минут Вадим Сергеич закончит работу. Не спеша поднимется, массируя спину, задвинет скрипнувший на паркете стул и  выйдет из кабинета.  В его руке будет тоненькая книжечка Экзюпери, которую он отыщет на стеллажах.

"Чувство близости к разгадке дурманило его. Еще чуть-чуть и его одиночество наполнится новым смыслом.  И забывая обо всем,  он бежал вперед, сшибая взмахами рук звезды, топча снег, задыхаясь, вглядывался в горизонт. Может там?

Наш герой бежит. Он действует, а поэтому чувствует собственную целостность. Одиночества более не существует, для него нет места, все заполнено действием.
Он нашел следы на снегу. Не удивляется, в его новой схеме это один из элементов. И он бросается по следам. Не помнящий комок счастья: догнать, прикоснуться, сказать. Он забыл, что мир столь безнадежно мал.
Следы плавно переходят в тропинку. Она становится все шире, плотнее, потом обнажаются камни и вот уже нет сомнений, что эта дорога выведет его.
На маленькой планете наступило Рождество."   

Вадим Сергеич открывает балконную дверь и путается в подхваченном ветром тюле.
Час назад он написал на работе одно единственное слово. И события того часа мне не известны. А сейчас, положив книгу рядом, он будет курить. Сломав две спички, Вадим Сергеич выпускает дым. Растворяясь, сизое облачко...

Москва, 21. 08. 2002