КРУГ

**** 1 ****


Тихое здесь место, спокойное. Кажется, что время остановилось и никуда не бежит, не торопится само и не торопит людей. Впрочем, людей, живых людей, здесь мало. Памятники, кресты, ограды... Поодаль - церквушка, и оттуда доносится плач колокола.  У могильного памятника - мужчина и женщина, видно, супруги. Женщина, присев у столика, вытирает слезы платком и расставляет выпивку и скромную закуску. Мужчина стоит у памятника - скошенной мраморной плиты - и не может отвести взгляда от фотографии на ней. С фотографии глядит светлолицый парень в военной форме, в синем десантном берете. Он смотрит прямо, не отводя своих васильковых глаз от таких же, но изрядно выцветших глаз отца. Ветерок играет лепестками цветов, лежащих у памятника. Под фотографией, будто какая-то телеграмма, скупые строчки - время такое, не до сантиментов: "... геройски погиб... 1980... 1999..."


**** 2 ****


Иван проснулся с ощущением некоторого душевного разлада. Вчера вечером, кажется, все было нормально - выпили, посидели, чего-то там отметили. Правда, что вчера отмечали, Иван вспомнить не смог.  К тому же вчера с Марусей  малость повздорил. Ну так это не повод для волнений. За  годы семейной жизни  и не такое бывало. Маруся безмятежно спала рядом. Иван встал на пол и потянулся. Легкая головная боль тоже не могла служить причиной мучившего беспокойства. Иван подошел к двери и, приоткрыв ее, заглянул в комнату, которую занимала теща. Иван с женой и тещей жили в девятиэтажном панельном доме, построенном два десятка лет тому назад, в год московской олимпиады. Дом стоял недалеко от завода. В тещиной комнате ничто не указывало на причину беспокойства. Иван тихо прикрыл дверь и прошел на кухню. Там он залпом выпил кружку воды и сел за кухонный стол. Только тут, за покрытым клеенкой столом, он увидел то, что в одно мгновение прояснило сознание. Ошеломленный, он постучал головой о стену. Теперь-то он вспомнил,  почему вчера пили водку и что отмечали. Иван взял бумаги, стопкой лежавшие на столе. Дело было в том, что избирательная комиссия зарегистрировала инициативную группу. Эта группа состояла из председателя цехкома, двух корешей с завода, да еще жены Маруси. Инициативная группа должна была собрать подписи для регистрации Ивана кандидатом в депутаты Государственной Думы. Именно это и было написано в бумагах с кухонного стола.

От стука в стену проснулась жена. Сладко потянувшись и накинув поверх ночной сорочки халат, она вышла на кухню и от неожиданности охнула. Муж сидел с лицом бледнее выцветшей клеенки.

- Че случилось-то? - взволнованно произнесла Маруся вместо приветствия.

Иван молча показал ей бумаги. Маруся пробежала по ним глазами и уже равнодушным голосом заметила:
- Да к одиннадцати все и соберутся. Как привыкли к одиннадцати, так и сегодня. Вот тогда и будем думать. А  сейчас дай я завтрак приготовлю.

Спокойствие жены благоприятно подействовало на Ивана. Он решил, что выборы выборами, а поесть не мешает. И пошел в туалет, обдумать кое-какие мысли. В туалете он вспомнил, что  сегодня воскресенье, и окончательно успокоился. После этого Иван еще некоторое время послонялся по квартире в ожидании завтрака. Затем присел у стола в комнате и стал сочинять обращение к избирателям. Завтрак, разговоры с Марусей, полемика с тещей   и прочая бытовая ерунда заняли время до одиннадцати. В одиннадцать часов внутри Ивана будто бы сработал будильник, напомнивший о тех временах, когда водку начинали продавать лишь с этого времени. Ныне водкой торговали круглосуточно, только деньги плати...

В половине двенадцатого пришел председатель  цехкома, а чуть позже подошли еще двое Ивановых кореша. Все они, как и Иван, работали на металлургическом заводе "Красный Пролетарий". После приватизации завод поменял название на безликое "Металлургический комбинат",  но среди рабочих и жителей города он так и остался "Красным Пролетарием". Председатель цехкома носил фамилию Туподумов и серый пиджак с маленьким красным значком на лацкане. Он принес газету, в которой был напечатан Закон о выборах и еще какие-то брошюрки из серой, в тон пиджака, бумаги. Коллективное изучение закона завело собравшихся в тупик. Для регистрации кандидата необходимо было собрать подписи, однако, как это сделать в условиях рыночной экономики никто не знал. Туподумов заметил, что вот раньше он бы  в один миг собрал сколько хочешь подписей. Тут все загалдели, дескать "раньше" не считается, но, когда один из друзей Ивана назвал сумму, которую предлагают конкуренты за каждую подпись, все разом умолкли. Молчание продолжалось до тех пор, пока Иван не сказал, что без бутылки тут не разобраться. Бутылка вскоре заняла свое место в  центре стола, и беседа пошла оживленнее.

- Есть еще один вариант, - хрустя огурцом  и светлея глазами, произнес Туподумов, - можно залог внести.

- А какой залог-то? - с энтузиазмом поинтересовалась Маруся, будто у нее в шкафу лежали десять залогов.

Доев огурец, Туподумов стал разворачивать газету. Отыскав нужную статью закона, все вместе принялись считать сумму залога. Получилось что-то несусветное...

- Таких денег у меня нет, - мрачно пробубнил Иван.

- А ты продай что-нибудь, - хором посоветовали ему Туподумов и оба кореша.

- Да у меня нет ничего, - снова промычал Иван, а сам прикинул, что если продать десятилетний "Жигуль", то денег на залог все равно не хватит. Оставалась, правда,  дача в загородном массиве, где располагались земельные участки работников завода. Дача, несмотря на угробленные на ее постройку годы,  было так себе - скворечник с окнами. Однако славилась она, как и весь этот массив, особой плодородностью - ягоды тут вырастали величиной с помидор, а яблоки были размером с арбуз. Одним словом, дачу продавать было жалко...

Время шло, и воскресный день, как всегда издевательски короткий, сменился сумерками. Гости стали собираться по домам, тем более что бутылка была уже пуста, а разговор с выборов перекинулся на обсуждение происков Международного Валютного Фонда.

Вечером того же дня, посмотрев итоговый выпуск новостей, Иван зашел на кухню выпить воды. Он глянул  в окно, потом себе под ноги и еще раз в окно. Вдруг Иван быстро зашептал:
"господи или кто-нибудь вместо него никогда  не просил ни о чем теперь  вот прошу... помоги как-нибудь надоумь что делать... я уж не знаю к кому обратиться к черту или к богу... короче кто услышит помогите даже не знаю как сказать депутатом стать что ли..."

Иван еще постоял, ожидая, не проявит ли себя каким-нибудь образом та сила, что откликнется на его просьбу. Ничего, однако, не случилось. Не вспыхнули самопроизвольно синим пламенем горелки газовой плиты, и глубокая трещина не расколола оконное стекло на две части, и даже посуда в кухонном шкафу не издала ни звука. Еще раз взглянув на свой силуэт в темном окне, Иван безнадежно вздохнул и пошел спать.


**** 3 ****


Проворочавшись на кровати всю ночь, к утру Иван решил, что, видно, не судьба прикоснуться ему к реальному народовластию, то есть к власти над народом. Утром Иван встал злой. Его лицо перекосило, будто от зубной боли, когда он услыхал по радио о регистрации  очередных кандидатов.  Один был лидером местных коммунистов. Другой оказался заместителем главы  города  и, если верить радиосообщению, представлял право-либеральную часть электората. "Вот мешки с деньгами," - подумал Иван и что-то грубое сказал в Марусин адрес. Завтракали молча. Завтракали вдвоем, так как пенсионерка теща еще не проснулась. Когда же Иван, расшвыряв обувь в прихожей, все-таки собрался на работу, он посмотрел на жену и, махнув рукой, отрывисто произнес: "Ну и хрен с ними всеми".  Сказав это, он успокоился, и собрался обнять Марусю, как раздался звонок.

Отомкнув входную дверь, супруги увидели незнакомых субъектов. Один из них молча вошел в квартиру. Так как он был гораздо выше и шире, чем Иван и Маруся вместе взятые, то последние попятились от него из прихожей в комнату. Сразу же на кухню прошел еще один незнакомец, по габаритам не уступавший первому. Затем оба, осмотрев квартиру, вышли. Супруги без слов и без движения стояли посреди комнаты. Скрипнула дверь - это проснувшаяся теща пыталась заглянуть и выяснить, в чем же собственно дело и почему ей не дают спать? Однако, увидев  выражение лиц зятя и дочери, тут же захлопнула дверь.

В комнату вошел респектабельный мужчина средних, должно быть, лет, в дорогом костюме.

- Доброе утро, присаживайтесь, - начал разговор странный гость, назвав Ивана и Марусю по имени и по отчеству. Сам же он представился, как господин Тупырь,  и удобно устроился в кресле.

Когда супруги расположились на стульях и перестали на них ерзать, гость завел разговор о деле. Говорил все больше он, Иван и Маруся лишь беззвучно кивали.

- ... Поддержку мы вам обеспечим, но и вы должны, в случае победы, работать на нас, а точнее, вместе с нами, - подытожил свою речь господин Тупырь.

Иван не верил своим глазам, не верил своим ушам и вообще ничему не верил.

Однако гость встал и представил своего помощника - молодого парня, который и должен был  заниматься предвыборной компанией Ивана. Рядом с помощником почему-то оказался председатель цехкома Туподумов. Главный, как мысленно Иван окрестил господина Тупыря, сильно поморщился, увидав красный значок Туподумова. Правда,  чуть позже, когда перед уходом Главный давал последние советы Молодому, а Туподумов стоял рядом, вытянув шею, и каждую секунду кивал в знак согласия, значка на его пиджаке уже не было.

Пожелав успехов, Главный ушел. Молодой принялся объяснять Ивану план дальнейших действий.

- Подписи мы уже начали собирать, так что скоро  вас зарегистрируют. Тогда-то мы и развернемся. Молодой мечтательно посмотрел в окно, вероятно, представляя, как это он будет разворачиваться.

- Можно залог внести. Так быстрее получится, - проявил свою осведомленность Иван.

- С залогом мы всегда успеем. Подписи же можно собирать и одновременно рассказывать о кандидате, то есть о вас. Одним словом, есть возможность вести агитацию еще до регистрации, - почти стихами парировал Молодой.

- Вам же надо взять отпуск за свой счет, да и жене вашей тоже. Пишите заявление, а Туподумов отвезет их на завод. Жена где работает? А-а... Ну и туда тоже отвезет, - продолжал давать наставления Молодой.

- А что он то будет делать? - кивнул Иван в сторону Туподумова.

- У него будет сектор работы, связанный с заводом. Сейчас вот к директору поедет, - как-то по-комсомольски ответил Молодой.

- Да то как же, примет его директор.... - усомнился Иван.

- Ничего, после нашего звонка примет, - ответил Молодой и пододвинул к Ивану бумагу и ручку. Иван  собрался с силами и стал писать заявление.


**** 4 ****


Надо ли говорить, что жизнь Ивана сильно изменилась. Стали появляться и исчезать какие-то люди. Ивана куда-то привозили и откуда-то увозили. Пришел старичок с острой бородкой, еврей, как с первого взгляда определил Иван. Старик оказался адвокатом, и Иван подписал на его имя доверенность для защиты своей кандидатуры от нападок конкурентов, а также для ответных юридических атак. Оказалось, что Иван обладает весьма неплохой внешностью и прекрасной, в самом деле, прекрасной для мужчины, которому давно за сорок, фигурой. С молодых лет Иван  увлекался гиревым спортом и до недавнего времени все еще посещал спортивную секцию на заводском стадионе. Однако стадион у завода отобрали за долги, и секция гиревиков перестала существовать. Все же Ивана свозили на спортивную базу местного футбольного клуба, и он перед видеокамерами поиграл пудовыми гирями. Потом Иван пожал руки футболистам, которые уезжали на очередную игру чемпионата России не то в первом, не то во втором дивизионе. Все эти события вечером того же дня показали по телевизору в городских новостях, причем гири выглядели будто двухпудовые, а Иван выглядел богатырем из русских былинных сказаний.

Весьма укрепились позиции Ивана после того, как люди узнали о его трепетном отношении к чужим детям. Причиной такого отношения, возможно, было то, что Иван и Маруся собственных детей не имели. Дети  в свою очередь проникались к Ивану особым доверием и переставали капризничать. Эффектным ходом стали огромные яблоки, привезенные Иваном со своей дачи и подаренные воспитанникам детского дома. Молодой поначалу  возражал, усматривая в этом подкуп избирателей. Однако Главный в телефонном разговоре ему десятком русских слов с тюркскими корнями объяснил, что дети - не избиратели, а яблоки - не подкуп. Короче говоря, если кто-то и посмеет что-то против этого сказать, то сам себя похоронит в глазах избирателей, ибо никто в этой стране не поддержит человека, замахнувшегося на яблоки для сирот. И в самом деле, никто из конкурентов даже не заикнулся.

По городу были расклеены плакаты, на которых Иван, закинув за плечо рабочую спецовку, целеустремленно смотрел вдаль. Фотохудожник, конечно, немного подработал взгляд Ивана, добавив глубину и силу. Прохожие, останавливаясь возле  плакатного Ивана, уносились в мыслях туда, куда взглядом указывал кандидат. Живой же Иван ездил по городу и встречался со своими потенциальными избирателями. Родной завод дружно поддержал кандидата. В предвыборных роликах то и дело появлялись работники завода и говорили хорошие слова в его адрес. В других коллективах Ивана встречали прохладнее , однако, и там он находил поддержку. Труднее всего ему было общаться с учителями школ. Людей задерживали после работы, и они злобно смотрели на трибуну, с которой выступал кандидат, и ждали, когда все это закончится. Так или иначе, но Иван стал весьма известной личностью в городе. Футбольная команда после его рукопожатий неожиданно выиграла, забив в ворота противника целых три мяча. На заводах, а их, кроме "Красного Пролетария", в городе было еще пять, стали появляться секции гиревого спорта.

К всеобщему удивлению суд снял с предвыборной гонки кандидата от коммунистов. Видно не зря старался старичок адвокат. Теперь главным соперником Ивана стал заместитель главы города, но общественное мнение было уже не на его стороне. В общем, Иван выиграл выборы и стал депутатом Государственной Думы.  Пора было ему собираться в дорогу, как и остальным четырем  с половиной сотням  народных избранников ...


**** 5 ****


Колонна боевых машин десанта спешила к месту уже завязавшегося боя. Машины шли быстро, мелькая в клубах  дорожной пыли, поднявшейся чуть ли не до самых облаков. Внезапно колонна стала замедлять ход, а затем и вовсе остановилась. Сквозь оседавшую пыль  показался вертолет.  Он приземлился неподалеку и еще продолжал махать своими лопастями, когда из него выбрался генерал Тупорылов. Вслед за генералом из вертолета,  точно черти из табакерки, выпрыгнули офицеры штаба. У  неподвижных бронемашин уже выстраивались десантники.  Генерал Тупорылов быстрым шагом пошел вдоль  строя. Он остановился напротив рядового - светлолицего парня - и,  глядя в его васильковые глаза, спросил:
- Как фамилия, гвардеец?

Трых, трых, трых - внезапно затарахтел движок стоявший рядом БМД, и генерал не расслышал ответа.

- Ты, случаем, не эстонец? - дождавшись, когда прекратиться шум, спросил генерал. Он снял фуражку, оттер пот со лба и добавил: - Лицо у тебя какое-то... М-м-м... Заметное слишком, что ли...

- Никак нет, не эстонец, - произнес солдат без заминки.

- Ну ладно. Давайте с богом... - поворотившись к командиру подразделения, негромко сказал генерал.

Офицер заорал командным голосом, и, спустя некоторое время, колонна двинулась дальше по   пыльной дороге.

Генерал   вернулся к вертолету. Он закурил и посмотрел вслед удалявшимся машинам. Тупорылов почему-то вспомнил Прагу конца шестидесятых. В  братскую Чехословакию он попал, будучи еще  солдатом срочной службы, таким же,  как этот...  Фамилия светлолицего парня выскочила из генеральской головы. Тупорылов поморщился. Он поймал себя на мысли, что с большим облегчением вернул бы этого светлолицего. "Смерть таких первыми цепляет... Нет, чтобы гниль какую-нибудь,..." , так хватает самых-самых..." - генерал отбросил окурок и полез в вертолет.


**** 6 ****


Москва встретила Ивана грудой вокзалов и несусветной суматохой. Выйдя, наконец, на привокзальную площадь, Иван увидел идущего навстречу Главного. На фоне суматошного  столичного пространства, вмещавшего так много всяческих объектов,  этот человек уже не казался таким могучим и состоятельным, как  прежде. Иван обрадовался знакомому лицу. Вдвоем они подошли к шикарной по провинциальным меркам автомашине, которая и отвезла их куда-то. Куда точно, Иван не знал, так как  даже представления не имел о столице. Главный пояснил, что сейчас Ивана представят новому начальству, которое и будет заниматься его дальнейшей судьбой.

Новым начальством оказался Начальник фракции, именно так в мыслях назвал его Иван. Начальник фракции поражал своим великолепием, солидностью, толщиной, здоровьем и фамилией. Фамилия у него была Тупцов. Тупцов долго наедине говорил с господином Тупырем, а потом пригласил в кабинет и Ивана. В этом кабинете Иван и узнал о своей дальнейшей судьбе. Спустя сорок минут он  ехал в гостиницу, где должен был проживать до поры. В руках Иван сжимал папку с бумагами, которые необходимо было прочитать и заполнить, и  средство мобильной связи - сотовый телефон. В ближайшие планы Ивана входили отдых, распаковка вещей,  а вечером - банкет и знакомство с другими членами фракции.

На банкете Ивану понравилось. Все жали друг другу руки и хлопали по плечам. Хотя Ивану представили практически всех присутствующих, он запомнил по фамилии и имени с отчеством лишь генерала Пар-Тупеева.  Генерал, как более опытный коллега, уже второй раз избираемый депутатом, должен был помогать Ивану при голосовании, ну и в других щекотливых и не очень вопросах. Генерал с большой охотой  взялся за это дело, да так, что Иван иногда уставал от обилия новых впечатлений.

Собственно депутатская работа была не так уж и интересна. Ивана записали в какой-то комитет по весьма важным, как сказал Начальник фракции, вопросам. На пленарные заседания Иван ходил дисциплинированно, чем и снискал одобрение Пар-Тупеева, очень любившего дисциплину. Голосовал Иван тоже дисциплинированно.

Гораздо больший интерес представляла внепарламентская жизнь. Не секрет, что жизнь в столице сама по себе разнообразнее, чем в любой другой местности, а ночная жизнь - тем более. Здесь уместно заметить, что по прошествии некоторого времени, Иван  стал скучать по Марусе. Ни депутатский буфет, ни московские рестораны не могли заменить привычного Марусиного борща и домашнего уюта. В телеграммах Иван просил, требовал, приказывал, умолял, чтобы жена приехала в Москву. Маруся в свою очередь, боялась оставить мать одну и отказывалась ехать. Результатом этой переписки стало согласие Ивана на переезд к нему и жены, и тещи.


**** 7 ****


В день приезда Маруси Иван находился в зале пленарных заседаний, где уже собралось достаточное количество депутатов, чтобы  больше не затягивать с началом прений. Иван расположился на своем месте, предварительно поздоровавшись с генералом Пар-Тупеевом и другими знакомыми депутатами. Народу было больше обычного. В этот день обсуждался закон о захоронении ядерных отходов на территории страны или, так называемый, "закон о могильниках".  Вокруг этой темы разгорелась нешуточная борьба, и по этой причине слушания вызывали особый интерес не только у общественности, но и у самих депутатов Думы.

Наконец заседание началось, и началось оно с процедурных вопросов. Иван этими вопросами себя не утруждал и лишь при голосовании смотрел, как голосует Пар-Тупеев, и сам голосовал таким же образом. Одновременно Иван представлял, как встретит Марусю на вокзале и отвезет ее в новую квартиру, которую получил лишь два дня назад. Маруся   собиралась в этот раз приехать одна, без матери. На следующей неделе депутаты разъезжались для работы в регионах, так почему-то они называли отдельно взятые просторы Российской Федерации. Именно в это время Иван с женой и планировали забрать тещу в Москву. Иван хотел  еще поразмышлять о том, как они будут жить с Марусей в столице, но оживившийся зал отвлек его от этих мечтаний.

Депутаты заволновались в связи с переходом к главному вопросу заседания. Основных докладчиков было двое - старейший эколог, доктор наук Туполь и директор секретного до недавнего времени института,  академик Тупица. Секретный институт и был разработчиком проектов, по которым строились "могильники". Первым выступал эколог. Он говорил очень громко, постоянно делая страшные глаза, и активно жестикулируя. Туполь говорил о жутких, как  выражение его глаз, экологических катастрофах, которые должны были начаться сразу, как только Дума одобрит предлагаемый законопроект. С его громких слов выходило, что "могильники" для радиоактивных отходов станут могилой для России.

Иван сначала слушал эколога внимательно, но потом ему стало скучно. Непосредственно с радиацией Иван не сталкивался. Когда-то, еще в армии, изучал радиацию как фактор поражения, да и то вследствие атомного взрыва. Однако же рядом с Иваном атомные заряды никогда еще не взрывались.  Ужасы, о которых вещал эколог, Ивану казались нелепыми и ерундовыми - дескать, сам не видел, а словам - не верю.

Эколог закончил выступление и под не очень бурные аплодисменты скатился с трибуны в зал. На трибуну поднялся академик и спокойным,  даже в некоторой степени безразличным голосом, принялся рассказывать о надежности, вечности и выгодности своих "могильников". Он сыпал цифрами, делал сравнения и давал оценки. Одним словом, выходило, что лучше его "могильников" нет и в целом свете. Академик так успокоительно подействовал на Ивана, что тот даже задремал.

Сквозь дремоту Иван услыхал название своего города и встрепенулся. На трибуне все еще стоял академик и вел речь об уже созданных лет двадцать тому назад экспериментальных захоронениях. Одно из таких захоронений, как теперь понял Иван, и располагалось недалеко от его родного города. Иван внутренне напрягся, будто от не очень сильного, но чувствительного удара в грудь. Академик продолжал доклад и уточнил, что "могильник" находится, конечно, не в центре города, а вынесен далеко за городскую черту. Еще больше конкретизируя месторасположение "могильника", Тупица назвал дачный массив завода "Красный Пролетарий". После слов  "красный" и "пролетарий" зашумела фракция левых, но вскоре шум затих. Академик, выдержав паузу, продолжил читать доклад, особо подчеркивая исключительную безопасность даже этих вышеназванных "могильников".

Иван сидел бледен и сжат, как пружина. В его голове одна за другой проносились цветные, очень яркие картины. Он видел огромные яблоки, раскрашенные в ядовитые цвета, видел Марусю, плачущую после визита к врачу. Тогда врач сказал ей, что детей у нее не будет. Иван вспомнил детей-инвалидов, виденных им в детдоме во время предвыборной кампании. Он еще вспомнил, что сам угощал их яблоками-мутантами, и мурашки побежали по его спине. " Значит они у тебя безопасные? Ах, ты - сволочь академическая..." - скрипнув зубами, подумал Иван, - "Ах, ты  ..."

Трудно сказать из каких глубин подсознания, из каких душевных тайников и заначек вырвалось это первое слово. Но оно вырвалось и перекрыло все - и гул зала, и речь выступавшего, и прочие звуки. Это слово тяжелым стопудовым шаром прокатилось по залу и придавило всех разом. Затем и другие слова, отборнейшие слова, упругие слова, поскакали, а точнее, пушечными ядрами полетели по залу. Слова били каждого в душу и сердце. Главный во фракции левых так расчувствовался, что пустил слезу. Правый же либерал сидел ошарашенный, и каждое из   этих слов выбивало из его головы десяток  другой  англицизмов.

Премьер, кстати сказать, весьма заинтересованный в этом законе, привстал от удивления в ложе правительства. В другой ложе - ложе президентской администрации - вмиг никого не осталось. Растерялась даже охрана, позабыв выдворить с балкона прессу и телевидение. И все, что в этот момент происходило в зале, увидела вся страна, услышала вся страна. И потеплело у людей на душе, и стала власть ближе к народу, на минуту, на десяток слов, но ближе...

Председатель палаты Тупейкин, также дремавший во время доклада академика, подскочил, как разбуженная курица. Он потребовал отключить микрофон и выгнать журналистов с балкона. Журналистов выгнали. Микрофон отключили. В результате голос Ивана стал еще отчетливее и громче, так как микрофон отключили у академика. Иван, вкладывавший в разносившуюся по залу матерщину всю свою душу, говорил и вовсе без микрофона.

Первым сообразил, в чем суть дела,  Тупцов. Он дал знак, и несколько депутатов, покинув свои места, бросились к Ивану. Но тот уже выдохся, замолчал и откинулся на спинку кресла. По лицу Ивана катились крупные капли пота, ведь, как известно, порой сказать пару слов труднее, чем в одиночку разгрузить вагон с цементом.

Наступившую тишину прервал Тупейкин, обратившись к академику.

- Да что вы, в самом деле, так долго... Товарищ, вот,  устал уже вас слушать. Давайте заканчивайте метать бисер... - Тупейкин поймал себя на том, что говорит совсем не те слова. Он задумался на пару секунд, и почувствовал острую головную боль. "Да, нет сомнения, это она. Да она - неизлечимая болезнь гемикрания, при которой болит полголовы. Попробую обойтись без резких движений..." - гулким эхом пронеслось в голове у Тупейкина.

- Приступаем к голосованию, - завершил он прерванную фразу,  не удержавшись от болезненной гримасы.

В зале, очевидно, в силу случившегося, никто не напомнил председателю о прениях, и все дружно стали голосовать. Иван, лишенный чувств, не разбирая, что делает, нажал на какую-то кнопку. Последнее, что он запомнил в этот день, был Пар-Тупеев, багровый и кричащий прямо в ухо: "Не так голосуешь... Отставить!.. Не так голосуешь".

Все дальнейшие события происходили, будто в тумане, и в последствии совершенно стерлись из памяти Ивана. Ни тот разнос, что устроил ему Тупцов в фойе после заседания, ни дорогу в свою новую квартиру, ни то, как он забрался на диван и  буквально провалился в забытье - ничего этого Иван потом не мог вспомнить.

Очнулся он лишь поздно вечером  от странного чувства, будто он о чем-то  важном забыл или что-то важное не сделал.

Иван помотал головой, пытаясь привести мысли в порядок, но безуспешно. Он еще посидел, потом встал и пошел к холодильнику. Взял водку и вернулся в комнату. Выпил первую рюмку. Затем еще и еще...  Где-то на половине бутылки он вспомнил, что сегодня приезжает Маруся. Попытался отыскать телефон, не нашел. С досады он выпил и тут же забыл о телефоне и о приезде жены.

В себя Иван пришел от долгого и пронзительного звонка в дверь. Шатаясь и держась за стену, он подошел к двери и, повозившись с замком, отворил ее. На пороге стояла Маруся. С ее свежего от уличной прохлады лица медленно сходила улыбка.  За спиной у Маруси стоял консьерж из охраны и держал чемодан. Покачнувшись, Иван собрался обнять жену, но не устоял на ногах и как-то боком сел на пол. Такое бессилие окончательно расстроило Ивана, и он, обхватив Марусины колени, вдруг заплакал...


**** 8 ****


Иван проснулся оттого, что его теребила за плечо Маруся. Она была взволнована и с удивлением смотрела на мужа.

- Что стряслось, что ли? - спросил Иван, приподнимаясь.

- Да это с тобой что стряслось? Ты вон весь в поту и еще кричал что-то... Ругался так, я даже перепугалась...  - взволнованно сказала Маруся. - Я от твоего крика и проснулась...

- Кошмар какой-то приснился, - ответил Иван и сел на кровать.

Маруся села рядом и, положив голову Ивану на плечо, обвила мужа руками. Они - некоторое время сидели так, обнявшись, и молчали. Потом Иван повернулся к жене:

- Марусь, какая же ты у меня красавица...

- Задумал что-нибудь, что ли? Улыбаясь, спросила Маруся.

- Нет, ничего не задумал, - ответил Иван.

- Ну я же вижу, что задумал, - настаивала Маруся. - Говори...

- Иван, немного помедлив, быстро произнес:

- Зачем нам этот участок в дачном массиве? Давай откажемся...

- Как так откажемся? - встрепенулась Маруся. - Всем дают, а мы откажемся!

- Подожди, не волнуйся только... - попытался успокоить ее Иван. - Там от электрички три часа пешком и до воды далеко... мучение сплошное, а на машину денег все равно нет...

Маруся  хотела еще что-то возразить, но Иван обнял ее и сказал:

-  Марусь, знаешь чего нам не хватает?

-  Знаю, - быстро ответила Маруся. - Квартиры нам не хватает...

-  Да квартиру дадут. Тут у нас в профкоме новый деятель, как его там... А! Туподумов  - он за молодых рабочих горой. Так и сказал, леший его ешь, план досрочно даем к московской олимпиаде и на городской спартакиаде призовое место, тогда квартиру без очереди, в порядке поощрения.... Вот дом достраивают, видела? Там и дадут, двухкомнатную, все чин чинарем, Тупадумов предварительные списки показывал... Но я не про это хотел сказать...

-  А про чё? - Маруся чуть отстранилась и внимательно посмотрела на мужа.

-  Нам сына не хватает...

- Ты же говорил, что еще подождем, что еще успеем, что еще...

- Ну говорил, а теперь передумал...

... Потом они еще  лежали. Иван смотрел в потолок, а Маруся, прильнув к нему, спросила:

-  А ты на спартакиаде по гирям будешь, а?

-  Угу, - ответил Иван.

-  Жаль, что гирь в олимпийских играх нет, а то ты бы в Москву поехал, - не то шутя, не то серьезно сказала Маруся. - Представляешь, Москва, олимпийские игры и мы с тобой...  Я так хочу в Москву поехать...

-  Да ладно, чего в этой Москве делать... - равнодушно заметил Иван.

За  окнами заводского семейного общежития уже стоял  воскресный день. По радио диктор бодрым голосом рассказывал об успехах социалистической экономики, о борьбе за мир во всем мире, а после новостей стали передавать утренний концерт  по заявкам радиослушателей.

На следующий год у Ивана и Маруси родился мальчик.  Еще через два месяца они получили квартиру в новом панельном доме. Молодых семей в том доме было немало, и поначалу Маруся с коляской не особенно выделялась среди других мам с такими же колясками. Но позже, когда мальчик подрос, и они втроем - Иван, Маруся и сынишка - выходили на прогулку, то прохожие провожали их умиленными, а иногда и завистливыми взглядами, про себя отмечая, как своими пронзительно васильковыми глазами  этот светлолицый мальчуган похож на отца. Маруся иногда пыталась заговорить с мужем о дачном участке, от которого они, на ее взгляд, опрометчиво отказались. Вот, мол, и ребенку фрукты были бы кстати. Иван хмурился и ничего не отвечал.


**** 9 ****


Бой был скоротечным. Когда перестрелка стихла, солдаты и офицеры стали собираться у разрушенного дома. Десантник шел по склону холма, держа в руке каску и расстегивая на ходу бронежилет. Было жарко, и солдат искал взглядом место, где можно было бы спрятаться от палящего солнца. И еще ему очень хотелось испить воды.

Генерал Тупорылов пришел в прекрасное расположение духа, увидев светлолицего парня живым и невредимым. Генерал окликнул десантника, и даже сам, вопреки всем уставам, поспешил к нему. Парень вздохнул, нахлобучил каску и стал поправлять бронежилет.

- Да брось ты это, сынок, - сказал генерал и похлопал десантника по плечу, прерывая тем самым попытку солдата отдать честь и доложиться по форме.

Тупорылов всмотрелся в испачканное грязью и копотью лицо десантника, а потом повернулся к застывшим поодаль офицерам штаба и крикнул в их сторону:

- Орел, а не солдат! Орел, говорю я вам!

Офицеры дружно закивали, а генерал вновь   повернулся к  рядовому и открыл было рот. Произнести Тупорылов ничего не успел, потому что  землю у ног генерала и рядового вспенила дура-граната. В следующее  мгновение генеральская фуражка закружилась в воздухе, а солдатская каска просто отлетела в сторону. Штабные офицеры скатились в небольшую балку, но больше выстрелов не последовало. Наступившая после взрыва тишина была расстреляна звуками автоматных и пулеметных очередей, направленных туда, откуда, по всем признакам, и был произведен этот злополучный выстрел.

В самом деле, под градом падающих веток с этого места уползали в глубь леса два арабских наемника. Они очень спешили. Впереди полз тот, кто собственно, и стрелял из гранатомета. Это был мужчина лет, эдак, под сорок с большим опытом террориста-наемника. Он полз, перекатывался, иногда, сильно пригнувшись, перебегал, пытаясь уйти от ураганного огня.  За старшим арабом полз араб помоложе. Он маялся животом и значительно отстал от товарища. Молодой наемник мысленно ругал  русского солдата, охранявшего склад с продовольствием и продавшего им накануне за сто фальшивых долларов мешок с консервами. Неожиданно стрельба стихла, а чуть позже послышался свист летящей мины. Начался артиллерийский обстрел. Молодой совсем струсил и, застряв в овраге,  пролежал там до окончания стрельбы.

Когда же он, прижимаясь к земле, выбрался из оврага, то нигде не нашел старшего напарника.  Помотавшись по лесу, он наткнулся на воронку, разбросанные обрывки одежды и кровавую кашу.  Оглядев место гибели товарища, наемник развернулся и, старательно прячась под кустами и небольшими деревьями, уполз куда-то в направлении горного перевала.

В небе еще долго стрекотали две "вертушки", не позволяя ангелам спуститься к месту боя и забрать души убитых.