То, что заложено...

То, что заложено...




     Кап-кап. Кап-кап-кап. Только этот звук. И больше ничего.

     ОН просыпался долго, постепенно, словно не желая расставаться с остающимися где-то позади, в неведомом прошлом, сновидениями. Но, очнулся сразу, как от толчка. И тут же, еще не понимая ничего, осознал СЕБЯ чем-то цельным, естественным и существующим. Так было надо. Так было в НЕГО заложено – не помнить прошлого и жить. Заложено неизвестно кем и неизвестно когда. Но так было всегда. И ОН знал это, как никто другой.

     ОН сразу понял, что ни в чем не нуждается. ОН ни в чем не нуждался. Во всяком случае, не в материальных благах. У НЕГО было все – все, что необходимо. У НЕГО был целый мир, а, согласитесь, это не мало.

     Он мог бы назвать этот мир теплым и уютным, но ОН ничего не знал о категориях сравнения, так как нечего и не с чем было сравнивать. ОН был лишен скользкой свободы выбора. Поэтому, возможно, был счастлив.

     ЕГО мир был достаточно просторен для того, чтобы ощущать его границы всеми точками естества и не испытывать при этом неудобства. ЕГО мир был достаточно темен для того, чтобы не сожалеть о свете, никогда его не видя. В этом мире ОН был плотной точкой, окруженной безграничными стенами непроглядного тумана темноты, которую ОН мог по любому заполнять своими беспечными детскими фантазиями. Чем может огорчить отсутствие света того, кто не имеет о нем ни малейшего представления?


          Когда мы, почти на ощупь, пытаемся включить   
          освещение в комнате, то, в первую очередь,
          представляем себе яркий свет, заливающий
          свободное пространство помещения, вовсе не думая
          ни о каких дополнительных, посторонних этому
          желанию процессах, как то: контакт с клавишей
          включателя. Все происходит автоматически, по
          схеме: идея света – кнопка – свет. Но, надавив на
          включатель и даже не осознав этого, мы, как по
          волшебству, магическим образом, получаем желаемый
          результат. Как может представление о свете
          ассоциироваться с таким банальным действием, как
          нажатие на мелкую, в обычном ритме жизни часто не
          замечаемую, единицу интерьера? Какие-то крысиные 
          рефлексы, не кажется?
   

     Шло время, чего ОН тоже не осознавал. Но, зато чувствовал, как меняется и растет. Иногда ЕМУ вдруг становилось странно жарко и тесно в этом своем бесконечно-темном мире. И тогда он пытался выпрямиться и раздаться, но НЕЧТО мягко и настойчиво усмиряло его вялые потуги. И тогда ОН снова затихал. Но ждал. Ждал непонятно чего. И верил, что, в конце концов, что-то обязательно должно произойти. Так в НЕГО было заложено – верить и ждать. И когда все началось, он почти не испугался, только…

     В какой-то момент ОН почувствовал, что задохнется в этой СВОЕЙ вселенной, если сейчас же не сможет развернуть СЕБЯ вплоть до последнего атома. Ощущение физического неуюта, сравнимое разве что только с болью, заставляло ЕГО снова и снова повторять попытки… освободиться? Но ОН не был несвободен. Не понимая, что происходит, но не в силах больше сдерживать эту мечущуюся где-то внутри НЕГО бурю неопределяемого желания, ОН бросался на невидимые преграды, завывая от невыразимых эмоций. И, казалось, что вой стоял повсюду. Приложив максимум напряжения, скопившегося в НЕМ за все это время, ОН одним дыханием выплеснул его на все стороны. И встретил легкое, но поддатливое сопротивление, больше похожее на отступление.
     И ощутил, еще не умея видеть, тонкий светлый шов на темной плоти СВОЕГО мира. Замерев, ОН сжался до прежних размеров. Волна липко-сладкого ужаса прожгла ЕГО, заставив застонать каждую клеточку.   
     ЕГО МИРОК, ЕДИНСТВЕННЫЙ, ЧТО ОН ЗНАЛ, УМИРАЕТ!
     Но что-то заставило ЕГО, дрожа от непонимаемого возбуждения, спова надавить на невидимую преграду. И тогда…

     Тогда шов размашисто зевнул беззубой ямой рта и бесконечно-острое лезвие чего-то яркого, прежде невидимиго и невиданного наотмашь полоснуло по всем клеткам его существа, заставив их заорать от глубины боли, страха и неведомого восторга, побуждающего, несмотря ни на что, тянуться ЕГО к этому источнику ощущений. Так ОН впервые познакомился со Светом. А, значит, и со временем.

     ОН увидел новый, непривычный, по своему огромный мир. Огромен он был за счет света, накладывающего определенные ограничения на окружающее пространство и вызывающего тоску по прежним, неохватываемым вселенным мрака. И лишь по ночам, при полной темноте, мир снова увеличивался до своих привычно-безграничных масштабов. Уже без стеснительных рамок.

     Постепенно ОН стал привыкать к этому новому миру, новому дому. И если не полюбил его, то примирился с его существованием. ОН увидел множество проявлений жизни, прежде чем понял, что выглядит как большинство из них. И по их росту и изменениям мог предполагать собственные трансформации.               
     Иногда они перешептывались – так, ни о чем.

     Но главной их общей страстью был источник света, источник жизни. Ему одному они поклонялись, ради него каждое утро обращали вверх липкие ладони лиц, поникнув всем телом по вечерам, когда свет исчезал где-то вдали. Каждый раз при виде его они, заливаясь восторгом, трогательно-напряженно застывали в предвкушении…чего?

          Как-то раз один мой знакомый долго и настойчиво
          распрашивал меня о содержании значения   
          слова “приход”. В драгеровском смысле,    
          естественно.
          Находясь в тот момент под благотворным 
          воздействием препарата hero-in, я сделал      
          несколько безуспешных попыток объяснения,
          приводя неудачные параллели и
          бессмысленные сравнения. Пришлось отделаться
          фразой в духе “Пока сам не попробуешь – не
          узнаешь”, что сильно обескуражило моего
          собеседника.


     Время текло вместе с дождями. ОН рос, раздавался вширь, как и мечтал когда-то. Нежась на ветру, под лучами жидкого огня, ОН, с замиранием, впитывал в СЕБЯ все, что этот, уже успевший стать основным, мир пытался ЕМУ приподнести – густой мед света, тонкие объятия ветра, ласковые пощечины дождевых капель, желтизну наряда, сменившего сочно-зеленый, а затем и мутно-бардовый облик ЕГО соседей, а, значит, и ЕГО самого.

     Однажды, предаваясь одному ЕМУ видимым мечтам, ОН оказался вырван из этого состояния тонкой иглой сигнала боли – ощущением, которое  он хорошо запомнил после первого свидания со светом. Но это была не ЕГО боль, а чужая, со стороны. ОН попытался проследить за этим затухающим сигналом, но вдруг почувствовал во всем СВОЕМ теле непривычную тяжесть и неуверенность, не позволяющими с прежней легкостью реагировать на внешние раздражители. Пытаясь разобраться в собственных ощущениях, ОН был почти распят по всей своей площади новым жалом сигнала. Новой болью. Еще ничего не понимая, но уже содрогаясь от ненасытной глубины ужаса (так в НЕГО было заложено – ничего не понимать и бояться), ОН увидел/почувствовал отвесное падение навстречу границе этого мира плоти своего отражения, своего собрата. Тот летел вниз, беспомощно распластав конечности, не в состоянии сдержать или приостановить этот полет. И только прощальные сигналы боли пронизывали и беззвучно сотрясали притихшее пространство.

     До конца вечера ОН принял столько этих сигналов, что захотел сойти с ума. Казалось невозможным вынести такое количество чужой боли и страха. Так продолжалось всю ночь. К утру этот поток перерос в один бесконечный крик. Кричали уже не только те, кого тянуло вниз, но и те, кто еще оставался, пытаясь своим криком заглушить воспоминания о чужих страданиях.


          В детстве я читал или слышал анти-утопию о
          некоемом городе, все жители которого, без
          исключения, обладали странным даром –
          предвидеть свое будущее на пять минут вперед.
          Это был добрый и мирный народ, живший в плотном
          контакте друг с другом. И когда их противники
          сбросили на город ядерную бомбу, то горожане,
          заранее переживая всю богатую палитру предстоящей
          боли, мысленно умирали в течении всех пяти минут,
          что им были отпущены их ЧУДОвищным даром. Стоит
          ли иметь такой дар, если ужас секунды смерти
          затягивается на бесконечные пять минут страданий?
          Боюсь, у них никто не спрашивал...


     К концу третьего вечера ЕГО окружение вместе с НИМ сменило яркий окрас на траурный кроваво-грязный. Никто уже не кричал, все затаились в ожидании – кто следующий? ЕГО трясла густая мелкая дрожжь, поддерживаемая всеобшим напряжением. Их стало меньше, гораздо меньше. Кому выпадал случай, тот летел теперь обреченно и молча, стараясь не тревожить оставшихся в живых напарников болью новой потери. Но те и так все чувствовали и жадно впитывали роящиеся в эфире флюиды страха, который передавался всем без исключения.

     Этой ночью ОН услышал снизу странный шум и невнятное бормотание. А потом там родилась, вспыхнула звезда. Там, где ОН их никогда не видел. Она становилась все больше и ярче, посылая вверх потоки тепла и света, о существовании которых ОН не вспоминал уже некоторое время. Громкое потрескивание и сырое всхлипывание умирающей древесины сопровождало это событие.

     Яркое пятно завораживало, почему-то заставляя позабыть обо всех острых потерях последних дней. Свет и тепло голодно тянули к себе, лишая ЕГО страха падения. И услышав тихий хруст, знаменуюший добровольное отсоединение ЕГО от старого мира, ОН не испугался, а только судорожно задохнулся.

     Легко кружась на теплых потоках воздуха, ОН стал медленно опускаться вниз, все ближе и ближе к горящей звезде. Чтобы раствориться в ее пламени. Чтобы в ее огне найти неведомый доселе покой и свой новый мир. Так в НЕГО было заложено – сгорая, искать пути к новой жизни. Он ничего не почувствовал…

     Кап. Кап. Кап. Только этот звук. И больше ничего…
                26.02.2т1-05.03.2т1