Nosferatu - 33 шага в бессмертие 01 - Знали

Знали

Душеядная весна накрыла город… Бледно-зеленая сыпь, разбросанная карагачами, бесшумно шелушила пыльно-асфальтовую уличную кожу, и пешеходы-горожане, словно тысячи и тысячи пальцев, елозили по всем покровам: начиная с позвоночника-Советской и заканчивая подмышками и пахом – граничащими с дачными массивами окраинами.
Жизнь горожан стала теперь потливой и сумбурной. Течение дел, бывшее ранее неторопливым и по-зимнему предсказуемым, отныне стремилось убежать в неожиданно обнаруживаемые щели на доселе безупречной поверхности бытия, непреклонного в своей обязательной объективности. Жарко, душно. И зло, по-хорошему агрессивно.

… И песнь Земли еще не спета,
Но видишь ты под склизкой пеной:
На кляпе, вбитом в рот планеты,
Начертано: «Урод Вселенной».

Хаос города. Город хаоса. Год хаоса. Chaos A. D. – ОтказОтпор. Весна расклеивала город, раздирала плотно притертые части его порядка. Теперь он понял: запах весны на улицах – это обыкновенный канцелярский клей, которым осень обильно смазывала швы устоев. Ему стало дурно. Весна рвала его разум; он отказывался и отпирался. Отказывался понимать текущее положение вещей. И отпирался от всего, от всех своих мыслей. Они витали в его голове, стучались в твердую мозговую оболочку, цеплялись за шпорную борозду, в мясо разбивались об затылочную долю. Они сталкивались одна с другой, во все стороны разбрызгивая ржавеющие на глазах куски слов и отдельные фрагменты букв, теряя неуловимую субстанцию сути, которая слякотными пятнами повисала под сводом черепа, в буквальном смысле капала на мозги, сливалась, подобно некоему зловещему Т-1000, в хмурые, с матовым отблеском лужи, в которых суть опять становилась родственной мыслям. Ему хотелось схватить уверенный холод стальной спицы и этим уверенным холодом пронзить себе голову от уха до уха, чтобы острый конец спицы разодрал тугие мембраны барабанных перепонок и выпустил этот кошмарный re-mix наружу и, запачкавшись кровью, победно сиял бы, как кусочек нимба, около правого виска… При медленном, нарочито медленном повороте головы кровь капала бы на пыльную кожу города и бледно-зеленую сыпь… а острие царапало бы эту жару… царапало ее… царапало бы…
Он не знал – как это. Он не знал – почему. С этого момента нужно было сказать, что он ничего не знал, не знал вовсе, и если можно знать меньше, чем ничего, то так и происходило с ним: он не знал…
Он не знал и не понимал, отчего же так вышло, что они ничего не сказали ему – плюнули ему в душу, плюнули густой весенней слюной с зеленоватыми прожилками слизи и чувствами его протерли мыски своих тупоносых ботинок. Они знали это… Да. Они знали…
Они знали… Знали.