Трясина

"…И сему провидению препоручаю я вас, дети мои, и заклинаю: остерегайтесь выходить на болото ночью, когда силы зла властвуют безраздельно."
А.Конан Дойл, "Собака Баскервилей"


Нефедов прыгал по кочкам, ругаясь в голос. Винить, кроме себя, было некого, и это злило его особенно.
Никто его сюда не гнал. Сам поехал, решив, что скучную жизнь кандидата наук надо разнообразить, подбавить в нее остроты. Перчику, так сказать. Кретин. Экстрима, видите ли, захотелось… И мог ведь, раз уж так приспичило, поехать куда-нибудь в места более-менее обжитые — на Байкал, например, или тот же Селигер. Так нет, угораздило забраться сюда, на север Красноярского края…
Месяц назад он вдруг решил испытать себя, почувствовать мужчиной. Мысль пришла вдруг, ни с того ни с сего, и показалась заманчивой. Три недели Нефедов обдумывал ее, а потом решился. Взял отпуск, уложил в рюкзак снаряжение — самое необходимое, господа, только самое необходимое… — влез в камуфляжный костюм, ботинки на высокой шнуровке, прихватил чехол с ружьем, сел на поезд и теперь вот уже пятые сутки бродил по дикой тайге.
Знакомым Нефедов сказал, что едет поохотиться, но на самом деле он поставил себе задачу забраться как можно дальше в необжитые места с минимумом снаряжения и потом выбираться обратно, демонстрируя самому себе чудеса выживания и мужественности.
Получилось все не совсем так, как он планировал. На свежем воздухе разыгрался аппетит и взятых с собой продуктов хватило только на три дня вместо недели, как он рассчитывал. Нефедов растягивал запасы продовольствия, съедал по запланированной норме, но скоро не выдержал и в один присест оприходовал суточный паек. Перед взбунтовавшимся внутренним голосом он оправдывался тем, что в холод калорий требуется больше. Был июнь, но погода была по-осеннему мерзкая — дождь лил почти постоянно, земля промокла насквозь, к тому же было довольно холодно — температура, как прикидывал Нефедов, не поднималась выше пятнадцати градусов.
В первую ночь заснуть он не смог — продрожал до утра на сырой земле, так и не сомкнув глаз. Потом отдохнуть тоже толком не получалось. А вскоре вышли продукты. Подножного корма, против ожиданий, найти не удалось и настроение, естественно, было препаршивое. Нефедов уже не думал о дальнейших испытаниях, теперь ему хотелось только набить брюхо, выспаться и вернуться домой.
А с этим как раз было туго. Мало того, что до ближайшего жилья было никак не меньше полутораста километров, так его еще угораздило сбиться с курса, угодив в какое-то обширное болото. Обходить было долго, поэтому решил двинуться через него, благо это было не так уж сложно: главное было — соблюдать осторожность, прыгая по кочкам. Они торчали относительно часто, вода между ними была не очень глубокая, но очень уж были они неверные — рыхлые какие-то, пружинящие под ногой. Если ошибиться и оступиться, то ногу запросто можно или вывихнуть, или сломать, а это — верная смерть. На десятки километров вокруг ни одной живой души, помочь будет некому, и в этом случае останется только гадать, от чего загнешься раньше — от гангрены или от голода…
За шесть часов, пока Нефедов передвигался по болоту, он немного приспособился и прыгал, войдя в ритм — так было легче. Правда, кочки становились реже, но еще не настолько, чтобы сбить с установившегося темпа.
Вдруг он остановился и, покопавшись в рюкзаке, достал бинокль. Да, ему не показалось, впереди действительно виднелась земля — небольшой островок, судя по всему, но на этом островке росли какие-то кусты, а значит, это была именно земля. Место, где можно было разжечь костер, прилечь, отдохнуть. До островка было километра два.
Нефедов посмотрел на часы. Оказывается, уже перевалило за полночь. Он все никак не мог привыкнуть, что почти всю ночь светло, хоть газету читай. Хотя привыкнуть за это время пора было бы — все таки не такое уж это сверхъестественное явление — белые ночи. Обычное дело для этих широт и времени года.
Соблазнительная перспектива скорого привала, костра и возможности принять горизонтальное положение спровоцировали ускорить темп. Это его и подвело. Он преодолел больше трети расстояния, отделявшего его от островка, когда правая нога соскользнула с поросшей высокой травой кочки и погрузилась глубоко в воду.
Нефедов с чувством выругался. Равновесие он удержал, но лужа оказалась неожиданно глубокой, это была скорее заполненная водой яма — он погрузился в нее до середины бедра, безнадежно промочив ботинок и штаны. Другим ботинком он уперся в склон этой ямы, в него тоже вот-вот должна была попасть вода.
Надо было выбираться. Он утешал себя мыслью о том, что могло быть и хуже — по крайней мере, ногу себе не сломал. Впрочем, перспектива сломать ногу была абстрактной, а промокший ботинок — вот он, реальней некуда. На острове Нефедов, конечно, собирался высушить его у костра, но до конца тот все равно не просохнет и завтра опять придется идти дальше в мокрой обуви. Черт, носки уже сопрели от этой сырости… Ладно хоть куртка не намокла, а то ночевка опять превратилась бы в испытание на холодостойкость…
Он примерился, получше упершись в склон ямы ботинком и взявшись за траву на кочке, как за гриву лошади. Склон был крутым и скользким, а дно — илистым и вязким. Задача была такая: оттолкнувшись от дна правой ногой, помогая левой, вскочить, навалившись пузом на кочку, а затем оседлать ее и, наконец, встать.
Получилось все совсем не так.
Правый ботинок, увязший в иле, даже не шелохнулся и Нефедов, вместо того чтобы навалиться на кочку, ткнулся в нее носом, плюхнувшись всем телом в воду и взвыв от досады. Теперь мокрым было все — и оба ботинка, и брюки, и куртка.
Выпрямился, раздраженно отбросил в сторону выдранную с корнем траву и, сложив руки на груди, сердито посмотрел на кочку. Собственно, теперь беречь было уже нечего, но все равно, прошлые ошибки следует учитывать. Прежде всего надо было высвободить ботинок.
Он попытался поднять правую ногу и с удивлением обнаружил, что вместо этого только левая еще глубже погрузилась в ил. Этого он не ожидал.
Озадаченно почесал в затылке, сдвинув на лоб камуфляжную кепку. Выбираться надо было, но Нефедов не мог сообразить — как. В идеале хорошо было бы иметь длинную жердь, чтобы было на что опереться. Вместо жерди было под рукой ружье, но оно было слишком коротко, да и мочить его все-таки не следовало.
У Нефедова вдруг неприятно захолонуло сердце и он пристально посмотрел вниз, на воду, подступавшую к поясу. Спустя несколько секунд он убедился, что уровень воды действительно поднимается. Нефедов обмер.
Нерешительно потоптался, тщетно пытаясь высвободить сначала одну ногу, потом другую, и вдруг бешено забился, дергаясь изо всех сил. Уровень воды поднялся выше пояса.
Тяжело дыша, он лихорадочно искал выход, и не мог его найти. Неподвижно стоять на месте было нельзя — он медленно, но верно погружался в вязкое илистое дно, но и шевелиться тоже было нельзя — это ускоряло погружение.
— О господи ж ты боже мой, ну сделай что ни будь! — взмолился Нефедов разом осипшим голосом. Он еще не мог поверить в то, что увяз капитально, хотя умом уже понимал это прекрасно. Обе щиколотки были намертво схвачены полужидкой грязью, медленно расступавшейся под подошвами и утягивавшей его вниз.
Он вдруг вспомнил про ружье и сдернул его с плеча. Взвел курок, поднял дула вертикалки к небу и выстрелил. Прислушался. В ответ никаких звуков не последовало, что было вполне естественно, если учесть, что на многие километры вокруг не было ни одного человека.
Нефедов положил ружье на кочку и стащил с плеч рюкзак. Попытался положить его на ружье, но он не удержался и, перевалившись через кочку, свалился в воду. Нефедов не отреагировал на это — ему было уже не до рюкзака.
Снова схватил ружье и попытался выбраться, упираясь прикладом то в дно, то в основание кочки, то пытаясь зацепиться им за нее. Потом бросил ружье прямо в воду и судорожно вцепился пальцами в кочку, пытаясь подтянуться к ней, но только разворошил ее, повыдергав всю траву. Вода поднялась до груди.
Нефедов замер, обхватив руками кочку, навалившись на нее и пытаясь сосредоточиться. Паника металась в голове, он сходил с ума от ужаса, не находя выхода. "Спокойно, спокойно, — повторял он про себя, но кроме этого слова ничего в голову не приходило, — спокойно, спокойно…" Нефедов всегда считал, что выход можно найти в любой ситуации, поэтому сейчас, когда у самого его выбраться не получалось, а помощи извне быть не могло, это положение не укладывалось в голове и он не мог в это поверить. Тем не менее, выхода действительно не было: он медленно, по миллиметру, погружался в ил.
Он вдруг вскинул голову и пристально посмотрел на островок, краем глаза заметив небольшое шевеление в той стороне.
Там был человек. Он, приложив ладонь козырьком ко лбу, смотрел в сторону Нефедова. Тот замахал руками, заорал во все горло и человек запрыгал по кочкам к нему.
Нефедов счастливо заулыбался. Он прикинул, с какой скоростью поднимался уровень воды и с какой скоростью приближался человек. Выходило, что тот успеет добраться вовремя, даже если будет устраивать перекур через каждые десять метров. Нефедов перевел дух. "Есть все-таки бог на свете, — думал он, лаская взглядом приближающуюся фигуру, — это ж надо же, как повезло! Но все, хватит, больше никаких приключений, никакого экстрима. Как в том анекдоте говорится, о доме надо думать…"
Прыгавший по кочкам человек лет сорока был одет в старую, выцветшую от времени энцефалитку. На голове у него была такая же старая кепка, а на ногах — высокие, до паха, резиновые болотные сапоги. За спиной болтался небольшой рюкзак. Он остановился метрах в пяти от сидящего в воде по самые подмышки Нефедова и принялся рассматривать его, явно прикидывая его положение.
— Вот, провалился я! — весело объявил Нефедов. — Уж думал, что кранты мне, да вот, на мое счастье, ты объявился. Жалко, жерди у тебя нет. Ну да ладно, сообразим что-нибудь. Давай руку.
Человек в энцефалитке осмотрелся вокруг, перепрыгнул на соседнюю кочку, пошире, и присел там на корточки. Поерзал немного, устраиваясь поудобнее.
— Э, ты чего?… — не понял Нефедов. — Я же тону…
Человек с любопытством смотрел на него.
— Ты что, не понимаешь? — недоверчиво улыбнулся Нефедов. — Я на самом деле увяз! Меня засасывает. Ей-богу, я не придуриваюсь. Дай руку, а то еще минут пять — и все, каюк мне…
Человек в энцефалитке молча его слушал.
Нефедов засуетился. Он принялся торопливо уговаривать, с ужасом косясь на подступающую затхлую воду. Он убеждал, упрашивал, начинал заискивать и снова уговаривал, приводя убедительные, как ему казалось, аргументы. Соблазнял благодарностью, которой не будет границ, обещал подарить свою квартиру, пытался даже угрожать — все было бесполезно. Человек слушал внимательно, с явным интересом, даже наклонив слегка голову, чтобы было лучше слышно, но с места своего вставать и не собирался.
"О господи, да он же как в театре! — дошло вдруг до Нефедова. — Это же для него шоу!" Он замолчал, ошарашено глядя на человека в энцефалитке. Ситуация была непостижима в своей чудовищности и он не мог поверить в ее реальность. Для Нефедова это было дико — как один человек может спокойно смотреть на гибель другого человека и не пытаться помочь. Причем смотреть даже не равнодушно, а с любопытством, которое и не думает скрывать. Хуже всего было ощущение обиды от того, что его мучительная смерть станет для кого-то развлечением.
— Ну ладно, — вдруг зловеще произнес Нефедов, потянувшись за ружьем, — ладно…
Человек в энцефалитке насторожился.
Нефедов вынул из воды двустволку, приложил приклад к плечу и поднял ствол, прицеливаясь.
Человек забеспокоился. Привстал и так и замер в неестественной позе, сообразив, что деваться ему некуда, разве что сигануть в соседнюю яму.
Нефедов дернул спусковой крючок. Капсюль сработал, но подмокший в картонной гильзе порох не воспламенился и ружье только негромко хлопнуло, выплюнув пулю, булькнувшую в воду в полуметре от человека в энцефалитке. Тот сразу успокоился и уселся обратно. Нефедов заплакал.
Он монотонно выл, иногда сбиваясь на жалобное поскуливание, глядя сквозь слезы на подступавший к лицу мусор, плававший на поверхности воды и равномерно колыхавшийся от всхлипываний. Он не замечал ни слез, щекочущих небритые щеки, ни того, что его колотит от холода. Он уже осознал, что скоро умрет и смерть его неотвратима. Это осознание, кажется, немного подвинуло его рассудок.
— Будь ты проклят, гад, — вдруг трезво и отчетливо сказал он, подняв голову. В покрасневших от слез глазах появилось новое выражение отрешенности и какого-то неестественного спокойствия. — Будь ты проклят, — повторил он с ненавистью. — Не знаю, смогу ли я вернуться оттуда, но будь уверен, сделаю все, чтобы прийти за тобой. Может, что-то и забуду, но не тебя. Жди.
Потом говорить ему стало трудно. Уровень воды дошел до подбородка и, чтобы можно было дышать, Нефедову пришлось задрать лицо к небу. Какое-то время он продержался, потом вода подступила к губам и он вытянул их трубочкой, частыми неглубоким вдохами хватая воздух, ставший для него самой главной драгоценностью.
Один раз он вдохнул слишком глубоко и грязная вода заплеснулась ему в рот. Нефедов закашлялся, поперхнувшись, выплюнул ее — и снова вдохнул. Опять выплюнул, задыхаясь, но, когда после этого она в очередной раз заполнила ему рот, не сдержался и сделал глубокий вдох, чувствуя, как горло щекочут травинки и грудь холодит изнутри. Он забился, неистово колотя по воде руками, пытаясь хоть немного, на миллиметр, вытянуться, чтобы достать до воздуха, но каждый раз только вода попадала ему в горло…

Когда поверхность воды успокоилась, человек в энцефалитке поднялся с корточек и подобрался поближе, запрыгнув на развороченную Нефедовым кочку. Заглянул, вытягивая шею, в яму, но не увидел в взбаламученной воде ничего, кроме двух бледных пятен — плавающих кистей рук Нефедова. Машинально поправил рукой рюкзак на спине. С минуту еще вглядывался туда, потом развернулся, потоптавшись на месте, и запрыгал по кочкам обратно к островку.