Жестокие шутки

ЖЕСТОКИЕ ШУТКИ
Ретивый троллейбус мягко шелестел по булыжной мостовой. Грациозные колеса соприкасались с булыжниками и как бы напевали милую песенку о судьбе этого железного и в то же время стеклянного красавца, о пути, вполне конкретном, но в то же время бесконечном.
Ровные рога, грамотно прикрепленные к крыше, стремительно торчали и почти касались проводов, тянущихся вдоль всего пути. И грифели отличась красотой – те, что отделяют рога от проводов. И руль, и окна, и педали, и двери, и кресла, и аварийный тормоз, и молоточек, предназначенный для того, чтобы разбивать стёкла во время пожаров и аварий, - всё это создавало какой-то сказочный колорит, дивиться которому не перестаёшь ни при каких обстоятельствах.
Мартын примостился на заднем сидении троллейбуса и, пощипывая свой жиденький соломенный усик, краешком голубого глаза следил за своей миловидной спутницей – очаровашкой лет девятнадцати. Она сидела рядом с Мартыном и точно так же, краешком глаза следила ним. И Мартын, и Даша следили друг за дружкой, стараясь не упустить ни малейшего движения тела и души.
Вот так они и сидели и смотрели краешками глаз. Внезапно их краешки встретились…
- О чём ты думаешь? – нарушила тишину Даша – кареглазая ватрушка с восточным
складом лица, с бархатными черными волосами и маленькими ямочками на нежных смуглых щёчках, которые восхищали каждого, кто бы ни смотрел на эту милашку.
- О тебе, - хрипло отозвался Мартын, накрыв ладошкой пышно
колено своей спутницы. – А ты о чём думаешь?
- О тебе.
- Хорошо-то как…
- Да. А ты меня любишь?
- Люблю. А ты любишь?
- Я тоже люблю.
Они ехали в троллейбусе и, не спеша, говорили о любви. Им было очень приятно
говорить на такую животрепещущую тему. Ведь, что может быть прекраснее любви? Прекраснее, и в то же время, ужаснее. Но об этом после. Не будем мешать нашим милым знакомым, – пусть они хоть немножко насладятся этой прекрасной психотропной квинтэссенцией, именуемой Amore…
- А что ты видишь в моих глазах? – спросила Даша, сверкая парой чёрных горошин.
- Я вижу глубину Вселенной. Я вижу красоту ночных небес и строгость гор. Я чую
аромат и прелесть диадем. Я вижу счастье и полёт любви. А ты что видишь, в свою очередь?
- В твоих глазах видны лучи хрустальных облаков. Я чувствую тепло, объемлющее с
ног до головы всю мою сущность. В твоих глазах я вижу всё, всё, всё.
- Спасибо, милая.
- За что же?
- За то, что ты такая…
- Какая?
- Хорошая.
- Ты  тоже хороший.
- Да какой я хороший, это ты – хорошая…
- Что я... Какая я хорошая… Я – так...
- Ты не так. Я люблю тебя.
- И я люблю тебя.
Ребята поцеловались и двинулись вдаль.
Стоял поздний вечер. В троллейбусе кроме целующейся пары молодых, сидело ещё
небольшое количество оглядывающихся улыбающихся пассажиров. Водитель – ласковая женщина лет сорока пяти – поглядывала в зеркало заднего вида. Всем было завидно, что это  - молодость и что у неё всё впереди. Завидно и всё-таки довольно добро: «Летите, голуби, летите!»
- Дашенька… - нашептывал Мартын
- Мартынчик… - вторила ему Даша.
- Я люблю тебя…
- И я тоже люблю тебя…
- Я так тебя люблю, что кажется мне, что никто так любить не может…
Даша  умилительно чихнула в кулачок.
- Будь здорова… - тянулся Мартын губами к мочке уха любимой красавицы.
- И ты будь здоров…
- Спасибо тебе… Но я ведь не чихал…
-      А я впрок… Ты ведь чихнёшь когда-нибудь, а меня рядом не будет…
- Спасибо тебе, любимая…
- Пожалуйста.
- Хорошо-то как! – закричал Мартын и поцеловал Дашу в бровь.
Многие, увидев эту картину, наверняка сделали бы вывод, что  эти парень и девушка,
сидящие на заднем сидении, безумно влюблены, и жить не могут друг без друга.
Однако чего греха таить, - всё складывалось гораздо проблематичнее. Мартын кривил душой. Он умел обманывать, играть на человеческих слабостях. Жизнь подарила ему  изворотливость устрицы  и гусиную хитроумность. А в подлости он давал фору нескольким хорькам. Ему было не стыдно кривить душой. Он учился этому, и, если ему удавалось хоть немного, хоть самую малость покривить душой, то он считал это большой удачей и достижением. Так вот значит, каким скверным характером отличался Мартын Мартынюк. 
Ведь ещё недавно, восемь лет назад,  Мартын Мартынюк точно такие же деферамбы пел совсем другой девушке – Мартыне.
Мартынюк любил Мартыну, а она его ненавидела. Раньше Мартынюк носил имя Каллистрат. А с отчеством звучало так: Каллистрат Каллистратович Каллистрантов. Но во время романа с Мартыной, Каллистрат решил сменить имя на Мартын. И с тех пор назывался не иначе как: Мартын Мартынович Мартынюк. Новое Ф. И. О. ему казалось более благозвучным, зычным и значимым. Однако  даже такая глобальная перемена не помогла Мартынюку завоевать сердце красавицы Мартыны. А красоты у неё хватило бы на трёх Бритни Спирс и на четырёх Алл Пугачёвых! Губительно красивой уродилась Мартына! Её отец служил стриптизёром в кафе, а мама снималась в гриме зайчика для маленьких календариков.
Что и говорить, переплюнула Мартына по красоте своих родителей, чего уж там!
  Несколько человек утопилось от этой красоты, ещё больше повесилось, - остальные отравились демедролом.
Мартын пьянел от этой удивительной красоты.… Да если бы ещё только внешняя красота Мартыны, - это полбеды. Ко всем своим внешним достоинствам Мартына обладала крайне отточенной неординарностью мышления, неортодоксальностью ума. А ведь это то, что и нужно было Мартынюку! В те годы, как, впрочем, и в последующие, он, пардон, с позволения сказать, перебирал харчами. Кроме красоты тела, Каллистратову, а потом Мартынюку требовалась и красота ума и души. Вот так.


Судьбе, вероятно, было неравнодушно, чтобы Мартын и Мартына встретились однажды в музее прикладных искусств. Это произошло благодаря сестре Мартына, которую звали Будённой. Родители выбрали такое оригинальное имя в честь первого советского конника Будённого. В те годы было очень модно называть детей в честь конника Будённого. Сестра, дай Бог ей здоровья, даже чем-то внешне напоминала некогда прославленного полководца. И если не усами, то характером, это точно.
Короче, встретились Мартын и Мартына возле репродукции «Три богатыря» и принялись отчаянно дружить. Ходили в кино и на дискотеки. Дружили, что называется, по-настоящему. Дружили, дружили, пока не додружились – полюбил Мартын Мартыну. Полюбил, и говорит:
- Я люблю тебя, и всё такое прочее...
А она ему в ответ:
- Ну, вот и хорошо-то. А я всех людей на земле люблю.
Что тут началось! Ни в сказке сказать, ни пером описать!
Мартын начал бить головой вонючую цементную плиту (дело происходило возле помойки), рвать на груди одежду, дёргать  шеей и как-то странно тянуть ногу…
- Мартына! Люби меня, любовь моя!
- Я не твоя – я мамина! – выкручивала губки бантиком упрямица.
Мартын чуть было не чокнулся на почве непонимания. Спасла рассудительность и
логика.
- Де не вечно же тебе в девках ходить! Выходи-ка, халява,  за меня замуж
немедленно! Пироги пирогами, а пора бы и чаёк пить!
- Да пропади ты пропадом, педрила! – не сдавалась Мартына. – Мне от
тебя каков прок? Денег  что ли прибавится в карманах? А в девках я ходить не хожу и теперь! Давно не девки-с!
- Как так?
-      Каракатицей к верху!
- Ёлки зелёные… - протянул Мартын. – А Будённа мне говорила, что ты девственница…
- Была девкой – в классе третьем или втором…
- Да чтоб тебя! Ну ни фига ж себе! Чего ж я вожусь с тобой! Давай бегом в койку!


После долгих бессонных ночей Мартына начала чувствовать, что её охватила
беременность.
- Каллистрат, - сказала она, сидя на кушетке в отдельной Мартынтовской комнате,
слушая через плеер запись группы “Беспонтовые” . – Каллистрат, я пузатая.
Умиротворённо ковыряющийся в носу и рассматривающий аквариумных рыбок
Мартын услыхал, свежую новость, и чуть было не вывихнул себе указательный палец. Резкими рывками, вырывая палец из ноздри, Мартын нервно кричал:
- Да что ты – с ума сошла, кобыла!? Какого чёрта?! Что тебе больше не хрен делать?!
- Да сам ты чокнутый! Что, я сама себе пузо надула? Видишь какое закруглённое, -
задрала футболку Мартына.
- Проститутка! – закрыл обеими руками лицо Мартын.
- Нет, вы только посмотрите на него! Праведник! На себя посмотри, клоп коридорный! Что я сама себе велосипедным насосом пузо надула?! Козла кусок! Натворил делов - теперь расхлёбывай, Каллистрата кусок!
Мартына не очень успокоили эти слова, и он принялся усиленно почёсывать затылок,
бормоча под нос какую-то бессмыслицу:
- Вот же – ёлки-палки... Нужно аборт делать... Куды нам ребятёнок.…Сами почти
дети ишшо…
- Какой аборт! Одумайся! Нам всего ничего по одиннадцать с половиной! Нас и в
абортарий-то не пустят!
- А что, если я себе усы фломастером намалюю? – неуверенно предложил Мартын.
- А я что себе намалюю, дурында!
- Ну и дела... Это ежели ты родишь ребятёнка, то через десять одиннадцать лет мы
можем стать дедушкой и бабушкой? Хороши дела – двадцатилетний дед! Ничего не скажешь... А в тридцать три года – уже прадед! Хуже Киркорова! Весело.… На фига такая жизнь?!
Тут в комнату ворвалась Будённа, которая про обыкновению стояла за дверью с
приставленным к ней ухом.
- Что, ребятки! - загалдела сестра. – Допрыгались?! А я ведь предупреждала: не
ложитесь в постель, прежде чем пробьют часы! Дураки, вы дураки... Мне вот  –  уже тринадцать, а я вот, ничего, держусь, не беременею… и проблем не имею! Эх, вы – простофили! Ну да что с вами говорить… Вы ж только себя умными считаете! Ну что ж так уж и быть – поведу вас в абортарий! У меня знакомые в Минздраве… Один депутат, а второй космонавт.
- А, по-моему, сейчас и Минздрава –то никакого нет… - промямлил Мартын.
- Молчал бы уж, предурок, - выпалила раскрасневшаяся Мартына.


Вместо обещанного Минздрава Будёна повела ребят к знакомому гинекологу-
надомнику Агапону.
Они зашли в тридцатиэтажный панельный дом, принадлежащий какому-то ведомству.
Часть квартир, правда, была уже приватизирована, но некоторые остались неприватизированными и сейчас их хотят при помощи ваучеров приватизировать…
- Заткнись, пожалуйста... А то сейчас получишь в зубы, - попросил Мартын сестру.
Пока они поднимались на агапоновский тридцатый этаж, у Мартына дрожали поджилки, вихлял подбородок, – он ездил вправо-влево-вверх-вниз-вперёд-назад… Мартыне тоже было не по себе. Мартын старался принять непринуждённый вид, и вернуть свойственную ему лёгкость поведения. Но ровным счётом ничего не получалось. Это было на уровне того, что это ему предстояло делать аборт. Он еле выговорил:
- Бу-убу-будёна…. А-ха-ха-ско-хо-холько  аха-лет а-ха-гинекологу?
- Да не боись! – хлопнула сестрица перепуганного брата по спине свинцовой
ладонью. Так что Мартын поскользнулся и упал на зашмыганный пол лифта. – Не боись! Вася Агапону учится в нашем классе! Он уже всем аборты делал! Даже географичке!
- Фу-у-у-х… - выдохнула Мартына. – Хоть не так страшно…
А Мартын уже ничего не слышал. Земля постоянно уходила из-под ног, а в глазах
плясали солнечные зайчики...  - Да-а-а-а…. – протянул Агапону, рассматривая пришедшую тройку. Он почёсывал подбородок, поправлял очки и приглашал Мартыну в комнату.
Осмотрев её, как положено, и, сделав соответствующие выводы, Агапону вышел к
ожидающим и, незаметно застёгивая ширинку, объявил:
- Дело серьёзное... Я за это и браться не буду.… Слишком поздновато… Ждите
полгода, а потом я могу вам посоветовать одну замечательную акушерку из 8-го - Б…

Полгода казались вечностью. Мартын ходил, словно под наркозом. Мартына мучила
его. Плела верёвки, капала на мозги, пилила нервы. Мартын постоянно находился в паническом ужасе. Ему всё время казалось, что Мартына в любой момент может сознаться в своей беременности каждому встречному-поперечному. К тому же у Будёны язык был хуже помела.… А если все узнают, то тогда примерному ученику Каллистрантову не поздоровится. Это и нагоняй от родителей, и двойка по поведению в четверти, и детская комната милиции, и анализы в кожвендиспансере! Ужас!!! Но всему, как известно, приходит конец. Пришёл конец  и в этом случае...
В назначенный час злополучные любовники стояли возле шершавой двери
доморощенной акушерки Крысы-Ларисы, адрес которой любезно подсказал Вася Агапону. Вдавливая, что было сил, кнопку звонка. Каллистрантов-Мартынюк  резонно отмечал, что основная мерзость положения уже позади, что глумление над его  ранимой душой завершилось, что всё было только лишь нелепым абсурдистским сном... Но как ошибался юный Мартын-Каллистрат! Всё ещё только начиналось! И не думало заканчиваться!
Звонок, как водится, не работал, но Мартын продолжал давить на него посиневшим
пальцем, не обращая внимания на издевательский взгляд самодовольной малолетней потаскухи. Она вдруг затряслась, исказила лицо и завопила:
- Аа-а-а! Рожаю!!!
Мартын то зажимал её рот, то колотил дверь окровавленными кулаками. Футбольными
пинками он стучал по неприступному кордону. Потом начал бросать своё хрупкое тельце на проклятую бронированную дверью. Мартына в это время каталась по лестничной клетке и орала благим матом. Соседи проглядывали в глазки и закрывали свои двери на все замки и цепочки, и прятались за косяки, чтобы внезапные пули не прострелили  их головы.
Наконец дверь распахнулась. На пороге стола разукрашенная малиновой помадой,
пьяная в стельку, с гранёным стаканом водки в руке двенадцатилетняя Лорка Крысина. Она предлагала пройти, хотя сама еле держалась на ногах. Из кухни доносился пьяный рёв голодных мужиков.
- Выпей, курва, легче станет, - предложила Лорка стакан водки воющей Мартыне.
- Ей нельзя, она пузатая, - отодвинул стакан Мартын.
- Бегом, шлёндрики! – крикнула юная акушерка. - Акушировать пора!
Мартын подхватил под мышку, периодически падающую в обморок Мартыну  и начал
бережно заносить её в квартиру. Когда они проходили мимо кухни, какой-то пьяный мужик бросил в них пустой бутылкой из-под портвейна.
- Пригнитесь! – приструнила Лорка школьников. – Нет ума – считай калека! Аккуратнее  нужно передвигаться по квартире!
Короткими перебежками они почти без приключений, если не считать   тумаков по
почкам, добрались до Лоркиной комнаты.
В комнате кроме десятка тараканов, облепленной мухами лампочки и железной кровати
ничего и никого не было.
- Куда класть будущую роженицу? – спросил перепуганный насмерть мальчик.
- Сюда и клади, - указа на ржавые пружины Крыса-Лариса.
«И на фига мне такое наказание…» – думал Мартын, вытирая со лба холодный пот. «Но зато буду папой... Одноклассники умрут от зависти… "
Мартына распирало от гордости, и он уже почти с благоговением ждал беспомощного
детского крика. Он представлял, как будет ходит с коляской по парку, курить престижный окурок «Примы» с фильтром и читать при этом утреннюю газету.
Всё прошло благополучно, ещё быстрее, чем предполагал Мартын. Лёгким движением
руки начинающая акушерка выудила что-то пушистое из-под мартыниной блузки.
- Хороший парень, - килограмма три, не меньше, - прихлопывала Лариса по заднему
месту плюшевого  медвежонка.
Мартына лежала на кровати, дрыгала ногами и ржала, икая от истерики:
- Ну, прикол! Ну, вот, Каллистратушка, у нас и ребёночек есть! А-ха-ха-ха! Он думал, что детишки рождаются от поцелуев в щечку... Ой, не могу! Ой, держите меня…
В комнату заглянула красная мужицкая морда с напряжённым фиолетовым носом:
- Лорка, хорош бухать, пора уроки делать!


На улице Мартына продолжала  издеваться над Мартыном:
- Ну, что стал героем сезона, дебил!
- Да пошла ты! – плюнул на асфальт Мартын и побрёл куда глаза глядят. Он только
теперь понял, что Мартына девять месяцев носила за пазухой всего лишь пыльного  плюшевого медвежонка.
«Вот, оказывается, они какие женщины.… А ведь всё равно люблю, проститутку!»
думал Мартын, вытирая набегающие слёзы.
Так рухнула иллюзия о красоте ума.

«А, собственно, зачем мне внутренняя красота... – думал Мартын, нежно целуя в
троллейбусе пампушку Дашу. – Всё это и есть Любовь... Это и есть Жизнь…»
Мартынюк ещё разок поцеловал черноглазку и начал метаться по салону троллейбуса. Он бегал от пассажира к пассажиру и чмокал каждого в щечку.
- Люди! Люди! Я люблю вас!
Пассажиры держались за поручни и плакали от умиления. Даше казалось, что по троллейбусу летают ангелы.
1988 г.