Подлинное имя

…Сорви с меня это лицо;
заставь выкрикнуть подлинное имя.
Х. Кортасар. Заклинаю

Он остановился на перекрестке Купалы и Губернаторской, там, где кажется, что по гладкой, вытертой временем брусчатке можно дойти до неба. Моросил дождь, долгий апрельский дождь с запахом земли, дождь, не радующий никого, кроме пробивающейся травы и набирающих силу почек на голых ветвях кленов и ясеней. Нахлобучив поглубже шляпу и опустив руки в карманы длинного серого пальто, он стоял и глядел никуда, прислушиваясь к ударам палки по водосточной трубе и словно пытаясь разглядеть что-то, исчезающее в сумерках.
Странное ощущение неприкаянности, несвоевременности преследовало Андрея, как в детстве, когда он сбегал с уроков и бродил по улицам в поисках неведомо чего. Казалось, его место не здесь, но в ином мире, в иное время, а он никак не может найти способ вернуться.
- Не лучшее время для прогулок, не правда ли? – промолвил, проходя мимо, помятый человек в длинном плаще и розовых больничных брюках. Из-под клетчатой кепки незнакомца чудилось легкое, почти невесомое сияние.
Андрей кивнул и вдруг улыбнулся: «Как тогда, в Париже, проездом…» Он вздохнул и направился в сторону Троицкого предместья; мысли вели лихорадочный хоровод, то убегая в аргентинскую пампу, что раз за разом возвращалась в его сны, то возвращаясь к маленькому парижскому кафе на рю Риволи, где он проторчал полдня, не желая ни с кем общаться, пока незнакомец не угостил его чашечкой кофе, чуточку горчащим, с привкусом корицы и мускатного орешка.

Громко играла музыка, в сигаретном дыму плавали лица посетителей. Затерявшись за столиками, как овцы среди кустов, шоколадя и помадя губы, ошампанивая рассудок, маленькими группками сидели девушки. Сидели и словно ожидали чего-то, но чего?
На освещенном пятачке у барной стойки девица в черном трикотажном платье и сапогах до колен разговаривала с барменом. Андрей встал, было, в очередь, но бармен тотчас же повернулся в его сторону, обращая на девушку внимания не больше, чем на перегоревшую лампочку.
- Что будете пить?
- Кофе. Американо с сахаром, без молока.
- Ок, – кивнул бармен, на лице которого словно застыла приветливая улыбка. – Идите в зал, я принесу.
- Спасибо, – ответил Андрей, оставляя деньги на тарелочке возле котика из папье-маше с золотыми иероглифами по красному животу.
Прошел в полутемный, прокуренный зал с пятнами света от светильников на стенах. На грубых деревянных столах лежали небольшие салфетки, в полумраке казавшиеся несвежими. Положив пальто и шляпу на свободный стул, присел за столик. Ожидая заказ, покрутил головой по сторонам – просто так, – даже не надеясь встретить знакомых.
Бармен принес кофе и кусочек сахара на блюдечке. Андрей кивнул, положил сахар в чашку и, взяв ложечку, стал тихонько размешивать: слева направо и справа налево.
- Привет! – кто-то стукнул его по плечу и сел напротив.
- О, Дима, привет, – он пожал протянутую руку. – Ты один?
- Пока один, – улыбнулся Дима и неопределенно помахал ладонью с двумя оторванными фалангами. – Но ты же знаешь, это ненадолго…
Андрей кивнул.
- А ты какими судьбами?
- Сам не знаю. Наверное, чтобы не оставаться дома одному.
- Точно! Думаешь, почему я здесь? Все то же самое: чтобы не сидеть со своими мыслями. После того, что видел в Чечне, начинаю верить рассказы о зверствах Красной армии в Восточной Пруссии…
Дима замолчал, глядя куда-то вглубь себя, словно высматривая собственную смерть. Андрей тоже молчал. Он вдруг подумал, что они еще ни разу так не молчали. В наступившей тишине стали слышны голоса девушек за соседним столиком.
- Представляешь, – щебетала девушка в красном джемпере, чашечка кофе в ее руках казалось погибшей, – себя они называют портеньо, что значит «жители порта». Мой друг водил меня в Ла-Бока, а потом в Баррио Парке мы встретили его друзей…
- А что, портеньо страстные? Можно сказать, что они – мачо?
- Да что ты! Мы были…
Тут Дима обернулся и посмотрел на девушку в красном, вернее сказать, уставился, словно пытаясь разглядеть следы знакомства с портеньо.
- Только ими и держусь… –  промолвил Дима. – Вот он, мой теперешний смысл жизни…
- В девушках?
- Ну да. Скорее даже в их количестве… – он поднялся и, прихрамывая, пошел к соседнему столику.
Пригубливая кофе, Андрей смотрел на много раз виденный спектакль. На инвалида войны, нашедшего свой смысл жизни, причем не самый худший. На девушек, что поначалу улыбаются, словно насмехаясь над ним, позволяют ухаживать за собой и сами не замечают, как оказываются в Диминой постели.
Смотрел на бармена, такого же невозмутимого, как его стаканы и бутылки с разноцветными наклейками, на соседей, потихоньку растворяющихся в табачном дыму. Смотрел, все больше ощущая нереальность, сказочность происходящего. Он словно был вечным гостем и не имел друзей, с которыми мог бы разделить свое сердце. Андрей допил кофе и теперь просто помешивал нерастворившийся сахар на дне: слева направо и справа налево, как учил его Жан, когда дождь хлестал в окна кафе на рю Риволи.

Он нырнул в дождь, как разливательная ложка ныряет в кувшин с гаспачо. Собственно, идти никуда не хотелось, ведь куда бы он ни пошел, вокруг был все тот же северо-восток, без малейшего признака юга. Того самого юга, что ночь за ночью стучался в его сны: бескрайняя, всех оттенков зелени пампа, горы, протыкающие небо, темно-синее море, жаркие влажные ночи с незнакомыми созвездиями, Байрес с его площадями, шумными улицами, домами в колониальном стиле, борделями, пальмами, цветами. Сны, где он оставался наедине с самим собой и таинственным, необъяснимым зовом…
Пряный гаспачо тоски, ожиданья и нежности переполнял его, придя на смену тому, что еще недавно казалось значительным: ни успех, ни девушки, ни поиск просветления – уже ничто не вызывало прежнего интереса, ничто не могло перебить горьковатый привкус изгнания. Андрей казался себе персонажем еще не написанной книги, героем неведомого романа с непредсказуемым концом, героем, который не знает, как жить, но точно знает, что не будет делать что-то только потому, что это делают другие.
Он шел опустевшими улицами, и казалось, пространство все больше сжимается вокруг него; все шел и шел, постепенно растворяясь в темном безмолвии апрельской ночи…

P.S. Пройдет много лет, долгих лет, наполненных ожиданием. Даже перед смертью Андрей все будет ждать чего-то и верить в чудо. И чудо свершится: его душа возродится в 1914 году в туманном Брюсселе, в семье торгового представителя аргентинской фирмы. Вскоре их семья возвратится домой, в Буэнос-Айрес, где он сделает татуировку на плече и станет известным аргентинским писателем по имени Хулио Кортасар. И снова увидит те самые звезды…