Проблема обращения России в синтоизм

Ехал цыган по селу верхом
видит, девушка идет с ведром...
(песня)


Часто меня посещают неподобающие мысли - допустим, в нашем монументальном сортире я бываю не прочь задаться трогательным вопросом - сколько рулонов бумаги израсходовали здесь со дня смерти, например, Гете? А изучая себя в зеркале, терзаюсь - добрались ли уже парикмахерские ножницы до той части прически, что еще застала великие времена моей молодости?
Отрекся б я от тебя, время, да ты прошло.
Прошло со всеми своими мелочами – с глубокой холодной лужей перед моим домом, с покрасневшей от ранних холодов сентябрьской травой, с одногрупницей Иринкой - маленькой, толстой и скандальной брюнеткой, мечтающей всех построить и под своим знаменем послать к светлому будущему. Увлечение ли Востоком, мой изначальный мазохизм, или темные инстинкты толкали меня в этот ее строй? Я с удовольствием выслушивал ее задорные и сварливые истерики, ел ее невкусные котлеты, и рисовал для нее на стенах восковыми мелками стражей перевала, скелеты предков и образцы старинного оружия, натыкал на швабру грязный сапог и оставлял у них со Светкой на потолке следы любовников-инопланетян.
Развлечения наши были взаимными и друг об друга - она вламывалась в нашу комнату утром, не спрашивая разрешения, с веником в руках.
- Каждый, - ворчала она, - срет под своей кроватью, как может! Убери костыли, убогий... а то комендантша сегодня вопила, что сортир мыть некому, я обещала ей мужика подыскать.
- Хоть бы соблазнил ее кто для порядку, - ворчал Ванька. - Спиваков, ты не хочешь?
Спиваков, лучший художник на всем химическом факультете, не хотел.
Как-то раз, после одной из дискотек, обычных на практике, и чреватых визитами местных ребят, я неоправдано смело выстоял против троих местных, и кто-то из них ушиб кулак о бой адистокдатический дос. На следующий день Ирка заметила, что мой выговор стал гораздо эротичнее, а женщины принципе любят калек, поэтому она срочно должна мне найти такую мне такую, пока нос не зажил. Ищи, сказал я. Найдешь - твоя будет. А она заявила, что может, в отличие от нас, спокойно обходиться и без баб.
- Эх, не родился еще Мефистофель  на… (или под?) нашего Фауста! – резюмировал как-то Ванька, за что получил по голове своими же штанами. - Спиваков, - обернулся он к вышеназванному, - а может, все-таки родился, а?
Герой нашего комнатного фольклора молчаливый Спиваков, похоже, и не родился бы, будь он властелином времени.
А тем вечером я сидел на общей кухне (там было светлее всего) и стряхивал пепел в чей-то труд по тантрическому синтоизму. Строчки напозали одна на другую, совсем меня не стесняясь - видимо, не считали за человека того, кто за двое суток ни разу не прилег. И почти не ел. И, чем дольше это продолжалось, тем призрачнее становилась в моем мозгу идея милосердия по отношению к нынешнему ванькиному роману со Светкой. 
Мечты о том, как я сегодня выгоню всех из комнаты и рано лягу уже оскомину набили, но другие в моем состоянии в голове не приживались. Вплоть до того самого момента, когда из-за синей, изувеченной поколениями двери показался наш одинокий Фауст. В черном, с литровой кружкой, до краев полной спирта. Девушка, как говорится, с полным ведром. Я начал ждать счастья.
- О, - обрадовалась она, пихая сей кубок мне под нос, - пойдем на крышу пить. - А то к нашей Маринке сегодня Вовка пришел, это надолго.
- Нет, - огорчил я товарища по несчастью, - Ирина-сан, ибо я возымел сегодня намерение почить в человеческое время.
- Я, - упрашивал Фауст,- тебе на ночь косички заплету. Не такой же у меня депресняк, чтоб одной все это выжрать, правда?
- Знаешь, - застенчиво информирую, - есть такая пытка: спать не давать?
- Еще надрыхнешься, - начала было привычно заводиться она, но поняв, что на слова я уже "не втыкаю" попросту отобрала синтоизм. Ну, разве такой решимости третий раз воспротивишься? Я встал и мы отправились на крышу. Вперед, говорю, плешивые стада, пойдем пить твою кружку, только буянить, как порожняя станет, не проси - категорически не стану. Намерен за остаток ночи выспаться - пусть даже совсем один в комнате, пусть  остальные пьют или едят пожаренную, по обыкновению, на открытом обогревателе картошку с медом, пусть меня шнурками к кровати привяжут, или дают волю своей пиротехнической фантазии вблизи моих ушей, пусть устраивают пытку кочергой - не проснусь. Я уже три дня самурай по имени Штир-риц...
- А что такое пытка кочергой? - перебила она.
- Не то, что ты подумала, - предупредил я на всякий случай, хотя и сам знал только название; секунды две как знал.
Яркие звезды плескались в спирту, не уставая ушибать свои хрупкие лучи об аллюминиевые края, а Фауст с депрессивным упорством поглощал их, жалуясь на личные невзгоды. Я молчал, не понимая, что я делаю на этой грязной крыше, но понимая, вместо чего. Грустно употребил свою дозу, понимая, что не впрок. Настала мигрень.
- Знаешь, - говорю, -  Ирка, я б пожрал. Это у демона твоего, небось, больше выпить получилось бы, но даже в этой темноте видно, как мы с ним по-человечески непохожи.
- Воистину, - согласилась дама, обнимая меня за талию. А потом вдруг сообщила, что превысила дозу, и надо бы часть возвратить Вселенной. Но к краю крыши я должен ее подвести, а то она упадет.
Чтобы не упустить нежную свою собутыльницу, я бережно определил ее на бордюр так, чтобы возврат выпитого происходил на грешную землю. Последней, надо заметить, в ту ночь пришлось нелегко – я, вдохновленный фаустовским примером, тоже ее не щадил.
Тем временем под стенами, аккурат под эпицентром нашего экстаза, один романтически настроенный господин выбрался полюбоваться звездами, еще не умоченными в нашем питье. Возможно, романтике поспособстовал факт наступления моей очереди мыть сортир, что в корне противоречило моим религиозным убеждениям (в частности, заповеди: "не царское это дело"). Возможно также, что господин этот отличался некоторой брезгливостью и, вплоть до той ночи, даже некоторой чистоплотностью.
Из долетевших снизу посылов и проклятий следовало, что манна небесная настигла его в крайне ответственный момент - то есть, оперативно среагировать и отодвинуться он так сразу и не смог.
Я начал оттаскивать покинутую каким-то извергом женщину от края под доносящиеся снизу прелюбопытные комбинации из незатейливых элементов самой пластичной и многограной части русского языка.
- Нет, - тщетно пытался я успокоить даму, цитируя всплывший в  памяти анекдот, - Фауст... только не договор... да хер ли тебе твой Спиваков сдался, пойдем-ка лучше на улицу, я тебе цветочков нарву... пукетик подарю, ну?
Ирка в ответ несвязно, но очень подробно изложила мне способ наилучшего применения букетика, обнаружив по ходу детальные познания в анатомии моего бренного тела. До лишенного опрятности господина, кажется, хоть заключительная часть тирады, но донеслась. На протяжении следующих пяти минут он держал ответную речь, очень похожую на предвыборную - так много в ней было интригующих обещаний. Даже сонного меня заинтриговало - иные его пожелания были осуществимы лишь в мире многомерных объектов.
Акустика меж крышей и плодородной июньской почвой радовала уши благозвучным эхом. Некоторое время мы с оппонентом спекулировали на разные экзотические темы, развлекая Фаустиху, чью честь и мораль я продолжал доблестно защищать.
Убедившись, что нарвалась на человека, к женской чести настолько неравнодушного, что с ним так просто не сладить, наша легкая мишень взяла тайм-аут.
- Пойдем, - обернулся я к спасенной принцессе, нежной и кроткой, - дорогая, я тебя до комнаты провожу, а то не ровен час, явятся  сюда оскверненные тобою сегодня столь дерзко, да испоганят тебе весь твой возвышенный депресняк.
- Не, - заупрямился некстати протрезвевший Фауст, - сначала я допью.
Этого я по известным причинам допустить не мог. Забрал у нее бадью и объясняю:
- Сейчас придет мужик, а то и два, чтобы набить нам лицо. Тебе хорошо, ты… ничего не соображешь. А если набьют мне, мой только что вправленный нос потеряет остатки не только своей привлекательности, но и вообще выпуклой формы. И чем мы будем успокаивать народ во имя сохранения непорочности моего облика, если ты успокоительное выхлещешь?
- Ага, - взъелась дама, - а мне, значит, терять нечего? У меня, значит, нос плоский?
- Ну не будут же они тебя руками трогать, - утешил я, не в силах сдержать сарказм. - Если только изнасилуют на расстоянии, и то...
- И что? - подозрительно спросила она.
- И все, - невпопад ответил я. Что пожалеют очень быстро, не сказал.  - Если не покатит, депер углубится, а пить тебе, извини, больше никак нельзя. Что делать будешь?
- Курить. Есть же у них сигареты. Наверно... - неуверенно предположила Ира, умываясь остатками нашей воды.
- Курить ты и так будешь, - вздохнул я и, предвидя ее следующую просьбу, вытащил зажигалку.
Не успели мы выкурить по первой, как кто-то, гремя плохо закрепленной лестницей, начал выбираться на крышу.
- Каюк тебе, - прониклась сочувствием прекрасная дама. Ее силы, похоже, восстановились, и она с интересом ожидала дальнейшего развития событий.
- Отдай синтоизм, - угрюмо сказал я. – Или собираешься притвориться читающей?
Человек оказался один. Немного помедлив на краю люка, он неуверенно двинулся к нам.      
- Привет, ребят, - начал он издалека. - Вы давно здесь?
Я толкнул даму локтем. По мере приближения силуэта в его верхней части вырисовывалась недавно умытая голова. 
- Выручай, - цитирую шепотом, - а то засыпемся. Он запросто мог мой голос запомнить.
- Не могу, - удивленно прошептала она в ответ.
- Почему?
- Потому, что это Спиваков. Мы, кажется, на него наблевали... С крыши-то не видно было...
И тут я понял, что из-за постоянного спиваковского молчания я голос его плохо помню. Художник продолжал взывать, но у меня никак не выходило набрать потребный для ответа объем воздуха.
- А вы тут мужика не видели? – продолжал он, подходя ближе. - Большой, блевучий, в телогрейке... бухой был - все ходил по краю крыши, не знаю, как не огреб вниз. С огромным мешком в руках.
Тут уже не выдержал Фауст.
- Тут топал кто-то, - легко сказала она, сделав над собой, наверно, титаническое усилие, - но, как мы вошли, исчез... поищи, может лежит где... большой такой, да, как эта… Мефистофель… - на ее язвительность доза не действовала. - Он еще хвастался нам, что выпил литр спирта. А зачем он тебе?
- Да не, я просто спросил, -  энтузиазма у художника значительно поубавилось. - Я думал, может с крыши упал...
- Так пойди поищи, - сказал я, укладывая голову Ирке на колени. - Вдруг престарелому демону помощь нужна.
Он приблизился еще и начал подозрительно рассматривать нас обоих.
- Менжинский! - воскликнул он. - А хуль ты мою женщину соблазняешь?
- А хуль ты женщинами разбрасываешься, - зевнул я. - Теперь жди, пока она мне косички заплетет.
- Я тебе завтра заплету, - внезапно сказала она, поднялась и ушла со Спиваковым искать упавшего Мефистофеля.
А я подумал, что Гете ошибся в выборе героя. Или взял за основу не ту религию, а сейчас, решив исправиться, забрал в свое левое измерение мое пособие по синтоизму – так оно мне больше и не попадалось, оставив суеверным язычником.
© DoriaN