Записки рыболова-любителя Гл. 294-296

Качественно глубоко отличен от европейского и от индийского мира мир Восточной Азии, мир жёлтых людей, здесь люди смотрят на бытие с позиций самости, личности. Подлинно реально только личное бытие, называемое здесь Дао или Оно. Эта великая, неописуемая, неосязаемая и непостижимая стихия свободной спонтанности. Но она, будучи неосязаемой, осязается абсолютно во всём. Будучи непостижимой, постигается во всём. Ибо она есть всё. Она, эта Личность - подлинный творец всего. Личность - Абсолют. Она самодифференцируется, порождая из себя массу самостей, личностей. Эти индивидуальные существования взаимодействуют по законам, предписываемым им их пра-пра-пра-родителем Дао. Все действуют по пути Дао. Дао - это путь бытия. Как для европейца - неизменны законы действительности (природы), как для индуса неизменны и независимы от него законы духа, так же и здесь, для китайца неизменны законы, управляющие личными отношениями, что и выражает конфуцианство - самое показательное учение Дальнего Востока. Что же с такой точки зрения действительность и духовность? Это просто порождения, проявления Оно. Это образы, модусы выявления личного начала. Как, например, в физике можно сказать, что всякая масса обнаруживается в пространстве и во времени, являет себя как пространственная форма и поток причинных сцеплений во времени, так и всякая личность являет себя в действительно-духовном образе. Ни действительности, ни духу творчество, активность не принадлежат. Творит лишь личность в действительности и в духе, которые суть явления самости.

Личным определяется вся культура восточно-азиатского региона. Где основная реальность - Я, порождённое другими Я, которые порождены другими Я и т.д. до всеобщего прародителя Оно, - там на первый план выступают именно личные отношения, определяемые вечными и неизменными конфуцианскими законами. Где Я, там и Ты. Никакие другие страны не знали столь развитого культа родителей, старших братьев, наставников, начальников, императоров и их родителей, общих родителей, предков, рода, прародителей Инь и Янь, прапрародителя Дао, как в Китае и Японии. Нет таких жертв, на какие не пошли бы жёлтые люди ради демонстрации своей преданности, скажем, императору или государству. Это - конфуцианство, религия почитания иерархической личностной структуры, религия, которая нам кажется совершенно безрелигиозной. И правильно кажется, ибо это не религия, не мистика, а сама жизнь китайца или японца. Харакири - это не нелепость. Это показатель высшей и бесстрашной самоотверженности, на которую только может быть способна личность. Точнее говоря, для этого бытийственного пространства религия, мистика совпадают, собственно, с жизнью, с культурой. Здесь нет различия между религиозным и обыденным. Здесь даосизм, конфуцианство, шаманство, дзен-буддизм и синкретизированный католицизм с лёгкостью сосуществуют, не вступая в антагонизм. Это понятно из рассмотрения сущности мистики и экстаза. В экстазе я, отталкиваясь от действительности, вхожу в дух (Европа), либо я, отталкиваясь от духа, вхожу в действительность (Индия). Но для меня, не считающего ни действительность, ни дух самостоятельными сферами бытия, выходить просто неоткуда и некуда. Поэтому ни у японцев, ни у китайцев нет отдельно светской и отдельно религиозной культуры, а есть лишь одна Культура=Религия, основанная на динамике личного. Составить букетик цветов и правильно подать чай, - столь же художественно-бытовое, сколь и высоко-религиозное действие.
Взять, к примеру, их художества, живопись. Это, разумеется, не копия действительности и не духовно-созерцательное сосредоточение. То и другое присутствуют, но не как самоцель, а как подсобные средства, неизбежная среда личного самовыражения. Несколько непроизвольных мазков тушью - и шедевр готов. Но это должно быть именно непроизвольно. Это - импрессия от личной встречи со столь же личным объектом изображения, будь то пейзаж, ветка, птичка, сверчок, цветок или человек.
Взаимодействуют личности. Здесь и своеобразный экстаз, но только не в собственном смысле. Это не выход личности из какой-то сферы бытия, а динамическое движение всё в той же личной сфере, переход из личности в личность, самопроникновение в другую самость, отказ от непроницаемости Я, чтобы дать в себе место другому Я и проникнуть в другое Я, овладев им, слившись с ним.
Перед вами цветок, - пишет последователь дзен, - прекрасный цветок. Но до тех пор, пока вы не перестанете ощущать цветок, вы не узнаете, что такое цветок. До тех пор, пока вы не перестанете думать о цветке, вы не узнаете, что такое цветок. Вот когда вы перестанете видеть цветок и перестанете думать о цветке, тогда вы станете этим цветком и узнаете, что такое цветок. Видеть не видя; думать не думая.
Часто по недоразумению путают индийскую мистику с дзеном. Их даже называют одним и тем же словом: медитация, созерцание, сосредоточение (просто за неимением адекватного термина). Это глубокая ошибка. От йоги дзен отличается столь же радикально, как и от европейской мистики. В дзене именно не сосредоточение, а рассредоточение. Примеров этому в любой книге о дзене тьма.

Отношения ученика и учителя религиозны. Это беспрекословное послушание прежде всего. Чему же учит учитель? Действительному ремеслу? Да. Но не это главное. Духовным упражнениям? Да. Но это не главное. Главное же - личным контактам, умению жертвовать Я, чтобы войти в Дао, а через него - в любое Я. Это уроки того, как делать "сердце сокрушённым и смиренным". - Подмети дорожки в саду, - говорит учитель ученику. - Но они уже выметены, - отвечает ученик. И этот ответ - признак невежества, т.к. возражать учителю нельзя. - Подмети дорожки в саду. - Ученик подметает и докладывает учителю, что всё исполнено. Учитель смотрит на дорожки сада и говорит:  - Я же тебе велел подмести дорожки, привести их в порядок, а ты этого не сделал. Ученик подметает снова, собирает всякую соринку и докладывает учителю о проделанной работе. Учитель снова недоволен, бедный ученик садится на крыльцо, грустно смотрит в сад, и вдруг, - сказываются долгие упражнения, - на него находит "просветление", он постигает Дао. И уже не он идёт в сад, а Оно, Оно подходит к дереву. Оно стряхивает на дорожку несколько увядших листьев... Учитель глядит на дорожку сада, на которой в естественном беспорядке (а это и есть истинный порядок, закон Дао) разбросаны листья, и остаётся доволен работой ученика.
А физические упражнения? Как удивительна стрельба из лука! Если ты имеешь волю к победе, - тебе нечего делать на соревнованиях. Если ты целишься и обращаешь внимание на цель, да ещё, чего доброго, думаешь о ней, - лучше уходи. Направь стрелу в небо, дыши ровно, ни о чём не думай, ничего не наблюдай, стань одно с Дао. Оно опустит лук, Оно полетит со стрелой и Оно найдёт цель, ибо цель - для стрелы и стрела - для цели, таков путь Дао.
А борьба? каратэ? дэю до? То, что вытворяют наши борцы, используя внешние приёмы этих видов борьбы, не имеет к ней никакого отношения. Главное, - на что и уходят годы тренировок, - это постичь Дао, войти с Ним в Ты партнёра так, чтобы уже всякое агрессивное действие его против тебя было агрессией его против себя. Для нас это почти непостижимо.
Примеры можно умножать до бесконечности. Скажем, их столь непрактичная, сколь и неформальная письменность! Это не набор достаточно произвольных условных значков, как у нас или индийцев, где одни и те же буквы в разных сочетаниях символизируют разные понятия. Пожалуй, наш или индийский алфавит - именно не символичен. Там же всякое содержание означает себя как оно, само оно и ничто иное. Личное и здесь на первом плане.
Возможно, это самая гармоничная и утончённая из всех земных культур. Но гипертрофия одного за счёт другого отрицательно сказывается и здесь. Слишком мало внимания уделялось действительности и духовности. С другой стороны, там, где личному придаётся абсолютное значение, где главное - устойчивость личных отношений в патриархальном строе общественной жизни, там появляется абсолютная нетерпимость к иным видам бытия. Как европейцы, так и индусы всегда были, есть и будут презренными варварами в глазах китайца. Там появляется большая опасность от столкновения с иным способом личного существования, прежде всего опасность от столкновения с чуждым, ненавистным, грубым, непонятным, но столь активным европейским миром. Не даром именно чувство обречённости от этой встречи заставляло правителей Китая и Японии веками закрывать свои страны для иноземцев. Китайская стена - символ обречённости и беззащитности жёлтой культуры. Лишь вторжение объединённых европейских сил и сожжение Пекина открыло Китай сто лет назад. Лишь военная угроза и навязанная революция открыли тогда же Японию. В обе страны хлынул западный хлам. В Китай - социальный, обезличивающий, а в Японию - промышленный, столь же соблазнительный.
Самые огромные народы земли лишились своего бытийственного фундамента. Точнее говоря, они его не лишились, но потеряли соответствующую этому фундаменту ориентацию. Мощные бытийственные энергии, лишившись упорядоченной ориентации, грозят вырваться в неосвоенное ими пространство действительности и духа. Перспектива - для других народов земли не сладкая.

Ленинград, 3 марта 1981 г.
Дорогой Сашок!

Всё это схематическое описание сферы человеческого бытия по формуле: "Я познаю мир", - отражает свет троичности. Всё: быт, культура, искусство, социальные устремления, заблуждения, естественно-религиозные искания, - всё - образ Троицы. Даже сверхъестественное Откровение в виде христианства, углубляясь в естественную среду человеческого бытия, принимает троякий облик в соответствии с той же тройственной формулой: Я познаю действительность.
Но об этом - следующий раз.
Целую, Дима.

Всё это очень интересно, но уже не то, здесь уже отход от главного, принципиального, слишком много деталей и слов (самих по себе интересных) для пояснения одной, в общем-то и так ясной мысли о неполноценности однобокого восприятия мира.
Кстати, я забыл написать о том, что, когда мы с Сашулей были в Ленинграде, я сводил её в Духовную Академию. В тот день вечером как раз должно было состояться публичное пострижение в монахи, а в церемонии этой должен был участвовать отец Ианнуарий. Мы с Сашулей встретили его на улице, в скверике около Академии, в которую он бежал к себе на службу, отнюдь не похожий в своём цивильном платье на попа или монаха.
Ну, конечно, объятия, поцелуи. Как когда-то меня, отец Ианнуарий провёл Сашулю по Академии, немного рассказал о ней, но времени у него в этот раз было мало. Собирался народ на службу. Наташа Чичерина появилась, попросила его благословить и поцеловала ему руку.
Сашуля нашла Диму очень привлекательным в клобуке и сутане, которая развевалась от его стремительной и лёгкой походки, - как ангел с чёрными крыльями. Димуля похудел, он болел недавно, не совсем ещё, видать, оправился, но был бодр и энергичен. Сашуля на службу не осталась, так как мы не предупредили Митю и Бургвицев, что задержимся. Я пробыл почти до самого конца, но стоял далеко и в церемонии пострижения ничего не понял, плохо слышно было, да и комментарии, конечно, требовались. С Димой мы потом вместе прошлись до метро и разъехались в разные стороны, поговорив лишь о чём-то незначительном.

295

Будучи в ИЗМИРАНе в последний раз, я обратил внимание на объявление, гласившее, что на семинаре ионосферного отдела такого-то числа состоится сообщение Н.Д.Бобарыкина о его кандидатской диссертации с пышным названием "Численное моделирование процессов переноса ионосферно-магнитосферной плазмы", которым вполне можно было бы украсить хорошую докторскую диссертацию. Научные руководители - К.С.Латышев и Н.К.Осипов.
Такое-то число уже прошло и, значит, семинар уже состоялся, Коля Бобарыкин выступал, и я поинтересовался у Дёминова с Ситновым их впечатлением.
- Чёрт его знает, - сказал Марат, - я так посмотрел не очень внимательно, вроде бы всё нормально. Задача интересная поставлена. Во всяком случае на секцию мы его рекомендовали.
- Ну и зря, - высказал я своё мнение. - Коля известный халтурщик, и наверняка у него много липы. Ведь он свою работу делал вначале по хоздоговору с нами, и по крайней мере тогда путных результатов мы от него не добились. Сомневаюсь, чтобы они и теперь у него были. Не зря он нас миновал, не стал у нас выступать, а сразу в ИЗМИРАН сунулся.
- Ну что же, попробуем его заворотить, - пообещали мне Марат с Юрой.
И где-то через неделю-две приходит к нам в обсерваторию на имя Иванова телетайпограмма от Жулина - председателя секции Учёного Совета по солнечно-земной физике, куда Коля представил свою диссертацию: "Прошу рассмотреть диссертацию Н.Д. Бобарыкина на семинаре обсерватории на предмет возможности представления её на секцию Учёного совета ИЗМИРАН".
Значит, заворотил Жулин Колину диссертацию! Сам или с подачи Дёминова и Ситнова? Ситнов потом уверял нас, что Жулин сам удивился, как это Коля нас миновал - калининградец, а в КМИО не выступал! И не выпустил его на секцию.
А через пару дней явились ко мне Костя с Колей. Так, мол, и так. Велит Жулин у вас выступать.
- Знаем, - говорю, - есть от него телетайпограмма.
- Ну, и что для этого надо?
- Пусть Коля оставит диссертацию на недельку, я посмотрю, Клименко, Саенко, Кореньков, подготовим отзыв, тогда уж и заслушаем его у нас на семинаре.
- Ну, что ж. Так - так так, - кряхтя, согласились Костя с Колей и оставили у меня экземпляр диссертации.
Впечатление на всех нас Колина работа после её изучения произвела сильнейшее. Такого нахальства даже от Коли мы не ожидали. Проблема, которую он пытался решить, была действительно чрезвычайно актуальной и интересной - учёт инерции продольного (вдоль геомагнитного поля) движения ионов во внешней ионосфере.
Этой проблемой занимались в последнее время и мы с Клименко и Саенко, а Коля трудился на этой ниве уже несколько лет. Сложность проблемы состояла, главным образом, в том, что она требовала умения решать системы уравнений гиперболического типа, тогда как привычными в ионосферном моделировании являлись уравнения параболического типа, для которых известны устойчивые методы численного решения.
В своё время - время нашего содружества с Костей Латышевым - перед Колей была поставлена задача: разработать устойчивый численный алгоритм решения систем гиперболических уравнений для ионосферной плазмы с приемлемыми шагами интегрирования по времени, не слишком малыми, иначе требовались очень большие вычислительные затраты.
В отдельных вариантах задачи, на небольших интервалах высот, скажем, ниже 1000 км, Коле удалось получить решения, но на больших высотах его численная схема разваливалась, особенно для ночных условий. А именно для больших высот и весь огород городился, ибо именно там как раз - во внешней ионосфере, где ионы, не испытывая столкновений, разгоняются до больших скоростей, - и необходимо учитывать инерционные члены в уравнениях движения. Внизу же они малы и никакой роли не играют.
Коля мучился, мучился со внешней ионосферой, а потом плюнул и решил проблему просто: насчитал кучу суточных вариаций ионосферных без учёта инерции и подсунул это в диссертацию под видом результатов, полученных с учётом инерции, да ещё сравнение с наблюдениями провёл, выбрав те параметры и варианты, в которых результаты расчётов и наблюдений особенно не противоречили друг другу.
Элементарный подлог!
И обнаружить его можно было лишь просчитав то же самое, а мы-то как раз и считали сами все эти суточные вариации (Коля пользовался Лёньки Захарова записями нейтралки на магнитную ленту, поэтому и не мог просчитать другие дни).
Так и это ещё не всё.
Даже в тех случаях, когда Коля действительно учитывал инерцию, противоречия в изложении его результатов сидели на противоречии. И связано это было с элементарной Колиной неграмотностью по части геофизики. Из одних и тех же результатов он умудрялся в разных местах диссертации делать совершенно противоположные выводы, например, о влиянии инерции на суточный ход параметров максимума F2-слоя. Паразитные колебания вычислительной схемы выдавал за естественные колебания ионосферной плазмы. Рассуждал о полярном ветре, который якобы дует сразу за плазмопаузой и тем самым её формирует (новый механизм формирования плазмопаузы!), хотя этот ветер потому и называют полярным, что он дует в полярной шапке. Использовал содранную у нас формулу для нелокального нагрева электронов в той области, где она неприменима. И т.д., и т.п.
Наукообразность его опусу Костя и Осипов, конечно, постарались придать. Одни рассуждения об "иерархии моделей" чего стоят! Но куда они смотрели по существу работы? Ну, Костя, положим, в геофизике сам не шибко разбирается и положился в этой части на Осипова. Так неужели всё остальное сам Осипов нагородил? Похоже, что так. Но зачем?
Косте, понятно, для престижа нужно хотя бы одного кандидата наук выпустить, всё-таки он завкафедрой, с него это требуют. А у Осипова уже с десяток защищённых под его руководством и неплохих диссертаций. Зачем ему об Колю мараться, авторитет свой подрывать только? Непонятно.
Напрашивалось единственное объяснение. Коля верный собутыльник и Кости, и Осипова. Не раз, небось, выручал каждого, - и сбегает, когда пошлют, и достанет, когда надо, и домой отведёт, если сам не сможешь, а уж просто компанию составить - никогда не откажется. Этим он их и повязал, судя по всему. Тут они ему должниками и оказались - не раз, небось, по пьянке обещали: - Ты, Коля, не волнуйсь, будет у тебя диссертация, мы тебя не оставим, работай, мол, только.
Ну, Коля работал, сколько мог, пока не надоело. Задача-то трудная, выходов не видно. Пристал, наверное, как репей, как ко мне ещё приставал в былое время, - сколько же, мол, можно работать? Пора и купоны стричь. А те и сдались, не зная, как от него отвязаться.
К такому нашему общему мнению мы пришли, обсуждая ситуацию. Мы - это Клименко, Кореньков, Саенко, Лёня Захаров, все, кто ознакомились с работой и разбирались в проблеме да плюс хорошо знали Колю и его научных руководителей.
Ну, что делать? Ясно было, что пропускать такую работу нельзя. И Косте нечего срамиться за своего ученичка, и нам позор будет как рецензентам, если кто другой Колю раскусит, да и просто сами себя уважать перестанем. Как я, например, тогда от других что-то требовать буду? Наконец, можно ли вообще Колю в кандидаты наук пропускать с его апломбом, наглостью и нечистоплотностью? Уж если мы его не остановим, он в свою неуязвимость навсегда уверует, и тогда - держись, другие! Нет уж, не выйдет.
Я составил проект резко отрицательного отзыва, отметив как положительное лишь актуальность темы, обсудил его с ребятами и просил их активно выступать на семинаре. Лида Нацвалян накинулась на нас с обвинениями в жестокости, в организации заговора с целью избиения бедного Коли на семинаре, надо, мол, уговорить его без семинара забрать диссертацию на переработку. Но мы - остальные - единодушно сочли, что Коля не тот человек, с которым следует деликатничать.
Семинар проходил в Ладушкине. Народу собралось много, университетские не поленились, приехали. А накануне, я прослышал, в университет к Латышеву приехал ... Марс Фаткуллин! То ли у них с Костей объявились какие-то совместные дела, то ли Марс решил просто отдохнуть, водку попить, а, может, Колю приехал поддержать, - неизвестно. Во всяком случае на семинаре в ионосферном отделе Марс Колю поддержал. Однако на семинар в Ладушкин он не приехал. И, судя по последующему, - просто перепил накануне.
Коля же и Костя, может, и были с похмелья, но не с тяжёлого. Костю я ещё в дизеле, когда в Ладушкин утром ехали, предупредил, что буду выступать против, и объяснил почему. Костя пожал плечами - как знаешь, мол.
В подлоге Коля сознался. Там бесполезно было упираться, хотя он пытался представить дело так, что просто из-за неудачных формулировок сложилось впечатление, будто результаты расчётов суточных вариаций в плазмосфере выполнены с учётом инерции, а он, действительно, проводил их без учёта инерции, так как на больших высотах численная схема разваливалась.
По остальным пунктам он пытался защищаться, временами даже не без гонора, но убедить никого, конечно, не смог. Выступил Костя и сказал, что за геофизику он не отвечает, по этой части Осипов - руководитель, а что касается численных методов, то тут он считает, что Бобарыкин выполнил работу на кандидатском уровне.
- Чего же он тогда представляет диссертацию по специальности "геофизика", а не "прикладная математика"? - спросил кто-то из наших. Костя на это ничего вразумительного не ответил. А вот, что касается выдачи результатов, полученных без учёта инерции, за результаты с учётом инерции, то здесь он, Костя, просто проглядел и приносит извинения, и считает, что Бобарыкин это место должен переделать.
Я зачитал свой отзыв и предложил семинару его одобрить. Но Иванов (он председательствовал на семинаре) предложил другой вариант. С таким отзывом Жулин скорее всего Бобарыкина вообще на секцию не выпустит, либо секция его заворотит. Так зачем Коле туда и соваться? Он имеет право в любой момент снять работу с рассмотрения и забрать на переделку, пока она к защите не принята. В том числе и сейчас.
Вот это ему и надо предложить. Ну, а если уж он откажется, тогда посылать этот отзыв Жулину. Аудитория предложение Иванова поддержала. Я тоже не возражал. Коля, было, заколебался. Кажется, он был согласен на любой отзыв, лишь бы выйти на секцию, - ну, точь в точь как у меня с Фаткуллиным, - надеясь, что там удастся проскочить, может, с помощью Марса или Осипова.
 Но тут категорически вмешался Костя и, понимая, что с таким отзывом далеко не уедешь, стал настаивать, чтобы Коля соглашался на первый вариант. Пришлось Коле согласиться, скрипя зубами.
Иванов телетайпировал Жулину за своей подписью, что Бобарыкин забрал диссертацию на переработку и вопрос о её представлении на секцию может быть решен лишь после повторного рассмотрения на семинаре обсерватории. Мой отзыв мы оставили у себя, подарив один экземпляр Коле.

А после обеда, когда я вернулся уже в кирху, меня позвали к телефону.
- Здорово, Саша. Это Марс говорит.
- Здорово, - опешил я, - с приездом.
- Спасибо. Тут вот у меня Бобарыкин здесь слёзы льёт после вашего семинара... Но я отзыв твой прочитал. Всё нормально. Мы там у себя проморгали в отделе...
Я почувствовал, что Марс еле ворочает языком, то ли ещё не отошёл от вчерашнего, то ли уже сегодня добавил. Тем не менее... Как понимать этот его звонок? Чёрт его знает. Дальше он вообще понёс муть всякую, извинялся, что не может меня навестить: - ... Сам понимаешь, не в состоянии..., - хотя мы вовсе и не собирались встречаться. Ну, да ладно. Шут с ним. Теперь они, наверное, с Колей и Костей долго стресс снимать будут.

296

Очередной мой выезд в Москву-Ленинград - с 15-го по 28-е марта (я проводил теперь в командировках чуть ли не каждую вторую половину месяца). Приехал в ИЗМИРАН - с Цедилиной никаких изменений. Она, правда, теперь не в больнице, а где-то в санатории, но тревожить её нельзя. Тем не менее Лобачевский решил, что с меня уже мытарств достаточно и выпустил на секцию - повторно! - с тем, что есть.
На секции был Осипов, сидел рядом с Марсом. Лобачевский предоставил мне слово, чтобы я рассказал, где выступал, какие отзывы заполучил, что в диссертации переделал. Я и рассказал коротко, что собираюсь защищаться в Ленинграде по просьбе Пудовкина, что выступал в ФИАНе у Гуревича, в ЛГУ - в лаборатории Пудовкина и на кафедре физики Земли, в ПГИ - в Апатитах и Мурманске. Отзывы есть из ЛГУ и ПГИ за подписями Молочнова, Брюнелли и Мизуна. Гуревич обещал отзыв от них дать через Цедилину, но она больна до сих пор. В диссертации я переделал введение и заключение в соответствии с рекомендациями Беньковой, Фаткуллина и Лобачевского.
Осипов попросил меня сформулировать ещё раз основные положения, выносимые на защиту. Я ответил ему. Других вопросов не было. Наконец Марс не выдержал:
- А где внутренний измирановский отзыв?
За меня ответил Лобачевский:
- Мы вполне можем довериться мнению уважаемых и компетентных специалистов из других учреждений.
- Это нарушение процедуры, - завопил Марс. - Брюнелли и Намгаладзе имели совместные работы, это несерьёзно!
Лобачевский хладнокровно пресёк его выпады.
- Товарищи! Мне кажется, мы уже достаточно разбирались с этой работой. Пора голосовать. Я предлагаю рекомендовать диссертацию к защите в специализированном Учёном Совете ЛГУ. Кто за это предложение? Кто против? Один. Воздержавшихся? Нет. Принято большинством голосов.
Марс вскочил.
- Что же, придётся обращаться в Совет ЛГУ и в ВАК!
- И зря, Марс Нургалиевич, - как можно внушительнее сказал Лобачевский. - Не советую Вам этого делать.

В тот же день вечером в измирановской гостинице я встретился с Осиповым и остановил его, чтобы поговорить о Бобарыкине, но Осипов отмахнулся:
- Да хрен с ним, так ему и надо, пусть переделывает. Я ему говорил: - не спеши, Коля, ты не готов ещё. Он не послушался и нарвался. Покажи-ка мне лучше свою диссертацию.
- Пойдём.
Я привёл его к себе в номер, дал диссертацию. Осипов первым делом полез в список литературы.
- Ага, Кнудсен есть, Воткинса нету, Можаев есть, - бормотал он. - Ну, ладно, - захлопнул он мой труд. - Ты скажи, что вы с Марсом не поделили?
- Это ты у него спроси.
- Пижон ты, Намгаладзе. Выпендриваешься. За что тебя Валерий Михайлович поддерживает? Я вот никак не могу решить - поддержать тебя или против выступить?
- Как знаешь.
- Ну, ладно, пойдём выпьем, а потом поговорим.
В этот раз Осипова сопровождали Юра Березин - алкоголик из ИЗМИРАНа, из отдела Фаткуллина, и Надя Максимова, из Красноярска, с которой мы так хорошо пели в Тбилиси. Они уже стол накрыли и в стаканы разлили. Я понял, что разговора никакого путного теперь уже не получится. Так оно и вышло. Осипов пьянел быстро и вскоре лыка уже не вязал.
- Смотри, Сашка, - грозил он мне на прощание пальцем. - Не выпендривайся. Убью!

Весь следующий день я составлял по стандартным образцам развёрнутое решение секции, так называемое представление организации, в которой выполнена работа. Подписали его Лобачевский и Всехсвятская, а утвердил сверху Мигулин. Собрал подписи на характеристику - Мигулина, секретаря парткома и председателя месткома. Заверил у Коломийцева список научных трудов, подписал у Мигулина ходатайство от ИЗМИРАН в спецсовет ЛГУ. С этими документами ИЗМИРАН отпускал меня защищаться в Ленинград.
Я поехал сразу в Петергоф к Лариске и остановился у неё. В качестве презента я привёз с собой вяленую плотву, которая очень понравилась Лариске в Сочи. Но Анка и Антон оказались куда более заядлыми поклонниками вяленой рыбы. Я просто поражался их способности грызть её, пока вся не кончится, и безо всякого пива. Потом, конечно, водой опивались. Иринка у нас тоже любительница вяленой рыбки, но с этими не сравнится. Я был рад, что угодил гостинцем. Чем ещё мне было расплатиться за Ларискино гостеприимство? И главное - оправдывались мои рыбачьи старания!
Основной моей задачей в Ленинграде теперь было - представить диссертацию в Совет. Специализированный докторский совет по двум специальностям "геофизика" и "радиофизика" возглавлял Глеб Иванович Макаров, завкафедрой радиофизики, бывший одно время даже ректором ЛГУ, председательствовавший и на том учёном совете, когда я защищал свою кандидатскую диссертацию. Заместителем его теперь являлся зав нашей кафедрой - физики Земли - Георгий Васильевич Молочнов, которого в своё время Макаров так третировал на предзащите его докторской, и который после этого уже успел побывать директором НИФИ. А бессменным учёным секретарём совета был тощий, высокий Валентин Владимирович Новиков, давний сподвижник Макарова, сам почему-то до сих пор докторскую не защитивший.
Вот этому Новикову я и должен был сдать диссертацию и документы, а тот должен представить их Совету, который должен решить, по какой кафедре следует проходить моей диссертации, и поручить члену Совета с этой кафедры провести рассмотрение работы на кафедре на предмет возможности рекомендовать её к защите в настоящем Совете. При наличии такой рекомендации Совет и принимает диссертацию к защите. Эта рекомендация (решение кафедры) у меня уже была получена в обход начальной стадии процедуры, которую теперь и предстояло провести.
Главная трудность заключалась в том, чтобы собрать Совет, который состоял наполовину из докторов кафедры Макарова и наполовину из докторов нашей кафедры (Молочнов, Пудовкин, Линьков, Яновская - дочь покойного патриарха нашей кафедры Бориса Михайловича Яновского, Шолпо, Аида Андреевна Ковтун - кандидат наук - от парторганизации). Иногородним членом Совета был Распопов - директор ПГИ. Беда вся была в том, что у сотрудников кафедры радиофизики были свои "присутственные дни", когда они являлись в университет, не совпадавшие с присутственными днями геофизиков. К тому же у первых ещё оставались рабочие помещения в Ленинграде, в старом здании НИФИ, и они могли быть либо там, либо в Петергофе.
Вот собрать членов Совета в одно место мне и нужно было. И опять на помощь пришла Лариска со своим товарищеским энтузиазмом и знанием всех и вся в университете, тем более что она и сама теперь готовилась к защите - созрела для кандидатской наконец-то. Лариса буквально на ходу словила и затащила в кабинет к Макарову Молочнова, Пудовкина, Новикова и ещё двух-трёх членов Совета, которые и провели за пять минут официальное заседание, на котором Новиков ознакомил их с моими документами, после чего Макаров собственноручно начертал на моём заявлении: "Направить на кафедру физики Земли".
Но рассмотрение на кафедре уже было (причём ещё до секции, которая рекомендовала меня к защите в ЛГУ, что в общем-то было не по процедуре, но не противоречило здравому смыслу и праву кафедры рассматривать любые работы, какие ей заблагорассудится). Я мог, в принципе, тут же представить в Совет рекомендацию кафедры, чтобы получить окончательное решение о принятии к защите. Но по правилам это можно было сделать только на следующем Совете, заседания которого проходят раз в месяц. Нынешнее, мартовское уже состоялось, так что теперь надо было ждать апрельского.
(продолжение следует)