Парнокопытный Ильин

ПАРНОКОПЫТНЫЙ ИЛЬИН

Шёл по набережной и задумчиво плевал через парапет. У него всегда было чрезмерно много слюни, раньше глотал, но потом вычитал, что от слишком большого количества слюни в желудке может сделаться гастрит, а то и язва. Сплёвывал, хотя это и было трудно в общественных местах, пялится начинают. Где много людей ему всегда было тяжело. Казалось, что заметят, уже заметили. Он нервно оборачивался, краснел, злился на себя и остальных. Если ещё и увидит чей-то взгляд. Скорей всего случайный, просто взгляд, но он начинал бояться, что увидели. Хотя как увидишь, ноги, как ноги, в ботинках, всегда начищенных и тщательно зашнурованных. Но он боялся, что некоторые могут видеть насквозь или задерётся штанина и кто-то выхватит там случайным взглядом щетину. Даже если предположить, что так случиться, хотя это маловероятно, но пусть увидят. Всё равно ведь человек не поверит своим глазам. Если бы люди верили своим глазам, то они бы увидели, что мир совсем другой, чем их учат в школе. Но люди, как страусы, если только видят то, чего не может быть, сразу же прячут голову в песок, отворачиваются и говорят, что показалось. Чаще даже не говорят, а стараются поскорее забыть. И случайно увидев щетину, они тоже отвернуться и быстро забудут. Нечего боятся, но он всё равно не любил людских скоплений.
Любил раннее утро, когда почти никого и можно спокойно идти. Или вечер, когда уже стемнело и ничего не видно. Только вечером неспокойно. На его однажды напали, какая-то толпа пьяных малолеток, он побежал, сзади их маты. Попал ногой в рытвину, туфель на левой ноге сбился, они догоняли, туфель был крепко привязан, не скинуть, наверное убили бы, но он ухитрился шмыгнуть в подворотню, там какая-то дверь, открывавшая вовнутрь. Заскочил туда, привалил дверь плечом, так бы его снесли, но нащупал сзади стену, уперся туда спиной, а в дверь ногами. Погоня материлась, стучала, пробовала навалиться, открыли бы, но жители дома вызвали милицию. Сирены, толпа разбежалась, их ловили, он успел поправить туфлю и встретил милицию с паспортом. Ему было 26 лет,  в таком возрасте на сходки не ходят, даже не обыскивали, только посоветовали так поздно не ходить. Он это усвоил навсегда. Стал выходить только утром. В пять часов утра практически нет риска наткнуться на идиотов, они спят. Только люди, торопящиеся на работу, немного бегунов и собачников. Эти не смотрят на ноги, заняты своими. Он может быть спокоен. Спокойствие очень редкое для него состояние, поэтому ценил его.
Сзади послышались голоса. Чуть свернул к парапету и замедлил шаги, чтоб люди быстрей пробежали. Не любил, когда кто-то был за спиной. Его обогнали две девицы в маечках и шортах. Красивые, стройные, звонко засмеявшиеся. Он знал, что с него. С кого же ещё. С него все смеялись, даже ничего не видя. А как же, ходит странно, одевается тоже, нелюдим. Смотрел им вслед. Хороши. Чувствовал слабость растекающуюся по телу и тут же стало до слёз обидно. Он даже не мог окликнуть их, заговорить. Все могут, он нет. Он не может одеть шорты или сандалии, не может днём пойти на пляж, много ещё чего не может.
Всё из-за чертовых ног. Сколько он из-за них страдал, сколько плакал и мучался. Сначала, когда понял, что он другой. Родители не отдали его в школу, учился сам, на улицу выходил редко, днями читал книги и смотрел телевизор, тогда было мало каналов и передач, смотрел всё подряд. Какой-то фильм про пионерлагерь, толпа ребятишек на берегу реки и у всех другие ноги. Руки, голова, туловище, всё такое же, а ноги нет. Странные, тонкие, расплющенные внизу, без копыт. Он испугался, дождался, когда мать придёт с работы, рассказал ей, что видел целую толпу уродов. Мать расплакалась, но ничего не сказала. Этого и не надо было, он почувствовал неладное. Потом днями сидел у телевизора и ждал пока снова покажут ноги людей. Раньше и внимания не обращал, а теперь жадно ловил любой вид ноги. Он надеялся, что хотя бы некоторые будут такие же как он. Но все были другие, и по телевизору и в книгах. Он ничего не говорил родителям, плакал днями, смотря на свои шерстистые конечности с венчиками копыт. Однажды пришла женщина проверять электроэнергию. Он не открыл дверь, так сказали родители, не открывать никому. Подождал, пока уйдёт и вышел в туалет. Ему уже стыдно было оправляться в горшок, будто маленькому. Вышел и наткнулся на женщину. Она увидела его и закричала, бросилась бежать. Потом он слышал на улице крик "Урод!". Его называли уродом, он тогда возмутился. Потом  привык, часто шептал себе это слово сам и бил по ногам. Им хоть бы что. Сильные, мускулистые, поросшие рыже-серой шерстью, с острыми копытцами ноги. Отец сделал ему деревянные насадки, чтоб не портил ковры и пол. Со временем насадки разбивались или становились малы, их меняли. Приспособились надевать на ноги обычные туфли, крепко и незаметно привязывать их. Но чаще носил сапоги с высокими голенищами, которые можно крепко пришнуровывать к ноге. Он смог выходить на улицу и бродить по улицам. Уже другого города, из того они сразу уехали. Жили обязательно в частном доме, отец ставил высокий забор, цеплял замки, чтоб никто не смог залезть или подсмотреть. Жили.
Второй удар был, когда ему случайно попала книга по биологии. Отец принёс с работы вязанку книг и журналов, чтоб читал ребенок. Биологию не заметил. Он прочитал книжку от корки до корки и узнал, что парнокопытный. Как свинья. Если бы хоть непарнокопытный, как лошадь или корова, другие приятные животные. А то свинья. У него ноги свиньи. Он сам свинья, грязное животное. С той пор он не смог есть свинину, чувствовал её везде. Мать, бывало, делала жаркое и стоило ей положить одни маленький кусочек, как его уже тошнило. Свинья, он свинья. Мучался примерно год, пока не привык. Потом уже прочитал, что свиньи очень умны, по строению действительно чрезвычайно похожи на людей, даже органы от них пересаживают, но детская нелюбовь осталась. Даже когда повзрослел, мечтал, чтобы копыта были другими. То ли дело у лошадей.
Следующий удар был для него, когда он задумался почему. Почему у него такие ноги. Родители ничего не отвечали, только плакали. Он не мог их обвинять, они и так пострадали не меньше его. Всю жизнь прятали сына, переживали за него, переезжали из города в город, чтобы не дать подозрениям накопиться. Тогда было внимательное время, не то что сейчас. Тогда если бы узнали, что есть ребёнок, сразу бы стали задавать вопросы. Почему не ходит в школу, почему нет документов, прочее. Вполне могли бы и отнять, отправить в какой-нибудь институт, где его разрезали бы на части в экспериментах, а потом засолили в банке и выставили в музее. Гляньте, какой урод.
Родители его спасли от этой участи, ценой больших трудов и хлопот, но спасли. Даже документы смогли выправить. Чтоб заплатить за паспорт, они продали свои обручальные кольца. Теперь он был человек как все. Но до сих пор не решил для себя, почему он такой. Ладно бы родители пьяницы, дурная наследственность, жили около ядерного полигона. Ничего подобного. Родители не пили вообще, говорили, что в роду все были здоровые, жили в небольших городках, с чистым воздухом. Откуда взялись ноги, свиные ноги? Уже когда родители умерли, он купил на базаре свиное плечко и мог сравнить. Почти тоже самое, только у него чуть длинней, хотя всё равно короче, чем обычные человеческие ноги. Поэтому трудно ему было найти себе брюки по размеру и сидели на нём смешно. Казался он в них толстый и нескладный, хотя на самом деле был лишь коренаст. И бегал хорошо. Это удивительно было, что всё детство в доме провёл, а бегун хоть куда. Подозревал, что и внутренности у него отличные от человеческих, даже траву ел, вдруг лошадиные, но получил только жестокий понос. Чьи у него внутренности так и осталось непонятным. Зато прочитал о чертях. Маленькая брошюрка и там их краткое описание. Чёрным по белому написано про копыта. Именно такие, как у него. А что нет хвоста и рогов (внимательнейшим образом ощупал соответственные места), так может он переходная стадия между чертом и человеком. Запрещал себе думать, что мать изменила отцу с чертом, но другого ответа не было. Значит в нём течёт часть сатанинской крови. И стало очень страшно. Ведь эта кровь может проснуться, толкнуть на страшные преступления, и он пойдёт на них, потому что часть его ужасна.
Успокоился, только когда решился зайти в церковь. Ничуть его не корёжило от ладана и богослужений, наоборот понравилось. Принял от батюшки причастие и ничего не случилось. То был один из самых радостных дней в унылую эпоху полового созревания. Когда он понял, что ему не быть с женщиной. Он уже заранее представлял её ужас при виде ног. Только сумасшедшая могла вытерпеть эти ноги. Потом у него ведь испорченная кровь. Даже если найдётся согласная с ним жить, калека какая-нибудь, они не смогут иметь детей. Он не хотел для своего потомства таких же мучений. Это уродство должно прекратиться на нём. Ещё одна мука. Он очень любил детей, с завистью смотрел из окна на прогуливающихся мамаш. Он бы с удовольствием взял ребенка из детдома, но ведь для этого нужно много бумаг и проверок. Всё откроется. А даже если нет, ребенка ему всё равно не дадут. Потому что официально он безработный. Чтоб устроиться на работу нужно пройти медкомиссию. Ему не пройти.
Поэтому сидел днями дома и зарабатывал на жизнь резьбой по дереву. Научил отец, чтобы было ремесло. Не жирно, но зарабатывал. Главное никем не зависим. Дерево добывал сам, изделия отдавал бабке-реализаторше. Самому продавать было выгодней, но панически боялся рынка, его шума и многолюдства. Еду покупал в ночных магазинах, хоть это и дороже. Зато там только продавщица и заспанный охранник. Они не смотрят на покупателя, только на деньги. Под утро, когда он обычно заходил, еле смотрели и на деньги. Думали про него, что наркоман. Ходит по утрам, странно ходит, штаны висят, как чёрти что. Пусть что угодно думают, лишь бы в милицию не донесли. Больше всего боялся милиции. Если поймают, то уже не выпустят. Узнают про ноги и отправят куда-нибудь для изучения, а скорей всего на запад продадут. А нет, так история с паспортом всплывёт и посадят. В тюрьме ему тоже не жить. Опасался милиции, обходил её десятой дорогой. Только бы не попасть в милицию. Даже морду били несколько раз, так он сдачи не давал, чтоб быстрей всё закончилось и домой убежать. Никаких разбирательств.
Голоски, вода плещется - девицы купались. Он тут не случайно оказался, знал куда они бегают и изображал прогуливающегося. А сам косился. Если бы они купались метров на 50 дальше, там тоже хороший пляж, то он мог спрятаться в кустах и наблюдать за ними. Тут же и травы почти не было, поэтому вынужден был проходить, замедлял шаг, смотрел, слушал, внюхивался. Они были красивые, молодые, со звонким смехом, от которого он старел на сто лет и сутулился. Чувствовал себя старым пнём. Старым пнём с проклятыми ногами, это всё из-за них. Злился. Уже прошёл, уже не слышно было их смеха, а злость все приливала. Ударил кулаком по дереву, содрал кожу, зашипел. Он ведь был не то что красивый, но симпатичный. С добрым открытым лицом, коренастый, с мускулистыми руками и зубами, белыми, как снег. Будь у него нормальные ноги и не было бы проблем. А то выглядит безобразным мешком, кажется, что задница до пола или калека. Он вызывает только отвращение или смех. Самые уничижительные чувства. Он не надеялся. Он уже всё понял. Дальнейшая жизнь была, как на ладони. Так вот ходить и косить издалека, к сорока годам дойдя до рукоблудия в кустах. А скорей он умрёт раньше. Потому что если ноги свиные, то и возраст такой же. Сейчас он наверное уже в возрасте, поэтому и чувство старости так остро. Ещё одно его проклятие. На роже молод, а внутри уже стар и скоро сдохнет. Он уже решил, как будет умирать. Не хотел, чтоб его тело нашли и стали кромсать. После похорон родителей купил две канистры бензина, которые спрятал в подполе. Чуть только почувствует, что умирает, разольет бензин по дому и спичку туда. Если что и останется, то уже не определишь его особенностей. Кусок горелого мяса, пусть и пахнет, как свинина.
Он свинья. Сатанел от такой мысли. Он видел по телевизору африканских свиней, замызганных, клыкастых животных неприятнейшего вида. Он такой же для остальных людей. Чудовище. На соседней улице жила слепая. Милая, конопатая девушка с удивительно добрым лицом и жиденькими рыжеватыми волосами. Летом от неё пахло потом, а голос был такой приятный. Ильин был чуть влюблен в неё. То есть понимал, что слепота ничего не решает, что ему даже от слепой не скрыть свои проклятые ноги, но так он мог хотя бы придумать первое время. Когда она не будет знать о его уродстве. Представлял как будут сидеть и разговаривать. Он соскучился по разговорам, почти разучился говорить, с тех пор, как умерли родители. Хотел, чтобы рядом кто-то был, чтобы было кому сказать ласковое слово и кому вырезать красивую безделушку. Ильин много придумал, как оно могло быть. Он даже собирался с храбростью, чтоб заговорить с ней. Только заговорить, что он терять, что ему бояться. Долго уговаривал себя, борол страх одиночеством.
Потом узнал, что её фамилия Резник. Пусть и с ударением на первом слоге, но он то знал, что означает это слово. Резник. Огромный нож, быстрое движение сильных рук и сердце пробито, стихающий предсмертный визг. Резник. Когда узнал, пришёл домой и выл, злясь на коварство судьбы. Это ж надо такое выдумать! Резник. Однажды ехал в автобусе и вдруг почувствовал опасность. Ильин не был трусом, а тут задрожал, стал потеть и озираться, ясно чувствуя смерть. Запах смерти исходил из толстого мужика с пунцовой лысиной и выпученными глазами, слегка прикрытыми кустами бровей. Мужик мирно дремал, держа на коленях большую сумку с кровавыми пятнами. Торчала серая рукоятка огромного ножа. Ильин увидел смерть и выскочил уже на следующей остановке. Это было ещё одним доказательством, что он свинья и с этим ничего не поделаешь.
Развернулся, когда асфальт кончился. Дальше шли заросли с тропинками, протоптанными алкашами и козоводами, нужно была оберегаться битого стекла и козьих котяшков. Обратно шёл медленно, готовясь насладиться их смехом и мимолетными видениями. Потом придёт домой и станет проклинать свои проклятые ноги. Будет так плохо, что лучше умереть. Так всегда после вида женщин. Но он всё равно шёл сюда. Знал, что после секунд радости, будут часы отчаяния, но шёл. У него было несколько журналов с голыми женщинами. Только журналы мертвы, гладкая бумага и обман. Он знал, что в городе есть продажные женщины, которые могут придти за деньги. Но ни за какие деньги их не заставишь молчать. Ильин знал, что слаб и только осторожность может спасти его. Он другой, он урод, он свинья и худший. Должен избегать и прятаться, должен держать людей на расстоянии, только так выживет. Зачем жить, никогда не задумывался. Как и о самоубийстве, хотя слышал, что такое случается. Видимо был действительно сильно животным, раз так держался за опостылевшую жизнь.
А может из-за этого смеха, этих плесков воды, этих ловких тел в реке. Впитывал их смех, уже ни о чем не думая и часто дыша. Шёл едва идя и каменел от слабости. Они дурачились около берега, катаясь на песке в своих черных купальниках. Ильин чувствовал дрожь, головокружение, кровь, прилившую к телу, какую-то легкость и желание мчаться. Чувствовал их запах, отвернулся, чтобы не дать себе сорваться. А они смеялись и золото их голосов гвоздиками впивалось в Ильинские уши. Он хотел ускорить шаг, чтобы спастись. И замер, окороченный ангельским голосочком.
-Эй!
Кроме него никого рядом не было,  это знал точно, ведь имел отличный нюх и слух. Звали его. Они звали. Цвета пшеничного хлеба тела в черных купальниках и смех. Ильин даже не подумал, что это насмешка. Он всегда так думал, хотел обидеться, разозлиться и уйти, кипя от ненависти. Но остался таять на потрескавшемся асфальте мостовой, среди засохших плевков, окурков и семечек. Он стоял и не оборачивался, всё более беспомощный от их тихого смеха. Ильин хотел стать невидимым, а стал дрожащим. Чувствовал, как дыбиться шерсть на ногах.
-Иди сюда!
Если бы они прыснули, издеваясь над его убожеством, если бы расхохотались, указывая на него своими розовыми пальчиками, то Ильин ещё смог бы остановиться, но они только доброжелательно улыбались. Пошел к ним, как лягушка идет на взгляд удава. Думал, что свинья, а оказался жабой. Или кроликом, точно не помнил, кто там подчиняется удавьим глазам. Перелез через парапет, осторожно, чтобы не сдвинуть туфли, спускался по наклонным бетонным плитам. Смотрел куда-то в бок, дрожь переходила в судороги, которые вертели им, как женщина вертит стираемую вещь. Кажется, так действует стрихнин. Он в детстве читал книжки про охотников в тайге, плакал над теми местами, где стая волков настигала кабанов. Те хоть сопротивлялись, а он шёл, понурив голову, будто на плаху. Остановился. Дышал ртом, чтобы не слышать как они пахнут. Но взгляды их чувствовал, кожа горела, капельки пота шипели на ней, как на сковороде. Уже близко, он остановился. Глаза в песок, в белый песок с их аккуратными следами. Пяточки, изгиб ступни,  пальчики, почти обморок.
-Почему ты всегда здесь ходишь?
Ильин имел давно заготовленную отговорку, которую приготовил на случай всяких расспросов, но от волнения не смог о ней вспомнить. Его как парализовало, из всех движений доступной осталась только дрожь. Даже языком пошевелить не мог, своим большим и сильным языком, вдвое превышающим обычный человеческий. Шершавым, как тёрка.
-Ты немой? Я же говорила, что он странный, а не онанист. Ты, наверное, ждешь прилёта инопланетян?
Он молчал, скукоженный судорогой. Инопланетян. Он раньше думал, что сам инопланетян. Но сколько ни смотрел фантастических фильмов, а инопланетяне там были всегда другие. Ужасные, смешные, но дело как-то обходилось без свиных ног. В книгах тоже. Инопланетяне, зачем ему инопланетяне, они тоже его разрежут на куски, будут изучать, а потом в банку. Ильин думал абы о чём, только не о том, что происходит.
-Тебе холодно? Ты дрожишь. Ну не бойся же, ответь!
Она тронула Ильина за плечо. И судорога вышла из парнокопытного человека внешним, резким, неожиданным для его самого движением. Он вдруг схватил её, как пушинку вскинул на руки и побежал прочь, оставив на пляже кричащую подругу и опадающий песок. Он мчал, несся, как гоночный автомобиль, летел вперёд. Страшась остановки. Так быстро он никогда ещё не бегал. Перепрыгивал через преграды, ломился на пролом сквозь кусты, по возможности оберегая свою удивительно спокойную ношу. Она не кричала и не вырывалась, обхватив шею, прижалась к нему. У Ильина не было места в голове, чтобы понять почему так. Он весь был в беге. Сначала аллея, потом тропинки, пустынные улочки дачного посёлка, небольшой лесок, поле, полуразворошенная скирда сена, где Ильин, задыхаясь, упал. Чуть отдышавшись, почувствовал страх. Она лежала рядом, тоже наверно испуганная. И красивая, полуголая, пахнущая жизнью девушка рядом, сколько он мечтал об этом, сколько раз, зверея от одиночества, мечтал как изнасилует её, будет смеяться в её полные ужаса глаза, потом уйдёт. Но сейчас он боялся даже взглянуть на неё, всё хрипел, хотя уже отдышался. Она тронула Ильина, опять за плечо.
-Ты меня боишься?
Его опять стала бить дрожь. Отвык говорить с людьми. Сонные продавщицы в ночниках не в счет. Почему он должен боятся, его должны бояться, он ведь урод! У него ведь свинско-сатанинские ноги, лапы, копыта, гадкие клешни, которые лучше отрубать. Он на полном серьёзе хотел их отрубать и стать нормальным человеческим инвалидом, но побоялся умереть от потери крови. В больницу ведь не обратишься. Ильин почувствовал злость и обрадовался, надеясь черпать оттуда силы.
-Как тебя зовут?
Его звали Паша. Павел. Пашутка, как звала его мать. Пашутка. Он никому не говорил своё имя, скрывал от всех, потому что оно было ему очень дорого. Никому не скажет!
-Дурачок, не бойся меня и не дрожи, я не страшная!
Она притянула Ильина к себе и дальше произошло то, что случается на безлюдных сеновалах между двумя молодыми людьми. Порыв страсти был так велик, что Ильин ничуть не замешкался, даже когда девушка, стала снимать с него штаны. Проклятые ноги ушли на второй план, уступив место телесному напору необычайной силы. В половых делах он был новичок, но отнюдь не осрамился. Когда утробно захрипев, утих, она ошарашено смотрела на небо, хотя была девушка продвинутая и опыт, хоть и немногочисленный, но качественный, имела.
Лежали обессиленные и будто пьяные, не обращали внимания даже на кусачих слепней, слетавшихся отведать горячей кровушки. Первым забеспокоился Ильин. Потихоньку отойдя от половых перипетий, он вспомнил про свои ноги и почувствовал себя ужасно неловко. Старался незаметно зарыться в солому.
-Что ты делаешь?
Он густо покраснел и хотел убежать, но две руки, сильные загорелые руки схватили его за шею и остался на месте.
-Что такое? Почему ты отворачиваешься?
Она улыбалась и это успокаивало. Это дало смелость и силу. Всё равно ведь не спрячешь.
-Ноги. У меня ноги свиньи.
Он сцепил зубы и отвернулся. Кулаки сжаты, лоб сморщен, Ильин был готов к крику ужаса.
-Подумаешь, у меня сердце с правой стороны.
-Где?
-С правой стороны. С левой тоже есть. У меня два сердца. Таких, как я, один человек на миллион.
-Таких, как я нет совсем.
-И чего ты хмуришься? Подумаешь, проблема! Красивые ноги, мне нравятся.
Он зыркнул ей в глаза. Хотел проверить, но, кажется, она говорила правду.
-Да успокойся! Какая разница, какие ноги, главное, что есть! Бегаешь ты хорошо, это мы уже проверили, мужик тоже нормальный. Расслабься, чего ты надулся, как сыч! Ну, иди ко мне.
На идиотку она не походила, тут ещё страсть возобновилась и ему нечего не оставалось, как поверить в свое счастье. Как наполовину представитель животного мира, показывал Ильин чудеса и волна шла за волной, накрывая парочку удовольствиями. Отдыхали, снова приступали, когда он вдруг вскочил во время самого процесса и начал тревожно оглядываться.
-Чего?
-Собаки! Собаки идут!
-Какие собаки?
-Собаки!
Он распаниковался, чудились острые клыки, клацающие возле горла. Собаки сами не бегают, за ними идут охотники с ружьями. Ильин очень страдал на Новый год, когда мальчишки неустанно поджигали фейерверки, заставляя его душу периодически прятаться в пятки. Так это ж безобидные хлопушки и то боялся. У охотников ружья, огромные, с черными дырами стволов, оттуда выпрыгивает смерть и терзает настигнутого. Бежать!
-Это Алина, дура, папе позвонила!
-Какому папе?
-Моему. Он с перепуга милицию и поднял. Милиция с собаками.
-Мне нельзя в милицию!
-Беги, а я пойду навстречу, постараюсь задержать.
Он сорвался, резво пробежал метров триста, а потом стал задыхаться, чего с ним отродясь не бывало. Правда и нагрузок таких ещё не было. Сбился на быстрый шаг, подстёгивал себе страхом и валился от усталости. По причине сугубого скотства сны про то, как убегает, а убежать не может, Ильину не снились, однако и без того прочувствовал всё сполна. Слабость, страх, неотвратимую опасность, обиду, что не может спастись. Тем более, что лес виднелся вдалеке, на открытом поле он был хорошо виден. И не было воды. Инстинкт показывал, что нужно пройти воду, чтобы собаки потеряли след, а впереди только поле. Снова перешёл на бег, из последних сил передвигая отяжелевшие ноги. Едва добежал до зарослей вокруг опоры линии электропередач и там упал на землю, стараясь отдышаться. Сил убегать дальше решительно не было, собаки тут непременно найдут, поэтому надежда только то, что погоня сюда не дойдет. Когда через полчаса ничего тревожного не заметил, то успокоился и стал вспоминать нежданно свалившееся счастье. Случилось то, о чём он даже не мечтал, случился великий праздник. Щупал засос на шее и грубой своей кожей заново ощущал её нежные прикосновения. По причине ощущения несомненного счастья, вопроса почему не задавал, а ответ на что дальше был ясен и приятен. Снова и снова. Это снова и снова уже не волновало, а только убаюкивало, Ильин задремал.
Проснулся от шума. Недалеко по просёлку ехал трактор. Ильин переждал и перебежками помчал к лесу. После отдыха расстояние давалось ему легче. Наконец добежал, чуть углубился и прилёг под развесистым дубом. Снова вспоминал. За неё ничуть не беспокоился, потому что думал, что трудно жить ему одному, а остальным очень даже легко и все неприятности не для них. Настраивался думать о снова и снова, но подумал очевидное. Он не знает, где её искать. Не знает даже как её зовут! Ильин заворочался, придумывая успокоительные доводы, ничего путного придумать не смог и встревожился. Как он её найдёт? Город то большой. Он знал, что есть города и гораздо больше, но и в своём городе хорошо знал лишь прилегающие улицы. Не найдёт её. Во рту стало горько от разочарования. Сплюнул и перевернулся на другой бок, чтобы сбить поднимающуюся тоску. Найдёт. Утром, когда всё успокоиться, вернётся в город и найдёт. Запомнил её запах, будет ходить по улицам и найдёт. Снова и снова.
Захотелось пить. Не мудрено, целый день носился, как сумасшедший. Встал и пошёл бродить по лесу. Вынюхал ручей, но столь заболоченный, что пить из него было боязно. На берегу ручья убил змею. Знал из книг, что змеиный яд свиньям незаметен, поэтому без всякой боязни растоптал гадину. Бродил дальше, вдобавок к жажде прорезался и голод. Деньги в кармане были. Сходить в село да купить чего-нибудь. Но осторожность превозмогла. В самом истоке ручейка нашёл лужицу сравнительно чистой воды, а голод уж терпел, чему помогали недавние впечатления. Вот оно как вышло. Ильин прилёг в березовой рощице и смаковал собственное счастье. Достиг и потребил. Со свинными то ногами! Могло быть всё совсем иначе. Взять хотя бы эпопею с отпиливанием животных конечностей. Ведь придумал даже, чтобы избавиться от них навсегда. Лечь на колею на мосту, чтоб отчекрыжило и ошмётки в воду. Хорошая были задумка, пришёл, лёг и стал поезда ждать. Ночь была лунная, поезд должен был уже скоро идти, Ильин улёгся и стал ждать. Лежал, настраивая себя на мужество, когда звуки снизу. Он был человек неопытный, сначала и не понял, только по запаху установил. Что внизу люди развлекаются. Парень и девка. Ликуют там внизу, а ему поезда ждать. Обидно стало Ильину, очень обидно, встал и пошёл домой. Как-то смирился с тех пор, раз уж есть такое, придётся терпеть. А тут счастье. Благодать.
Снова заснул, проснулся уже затемно от вечерней росы и прохлады. Замёрз, вскочил, растирался, чтобы согреться. Шелестели верхушки, ветер ещё не спал. Ильин почувствовал себя неуютно. Всё-таки хоть и со свиными ногами, но вырос то в городе. Лес был ему чужой.
И плохие воспоминания. Однажды чуть ну погиб в лесах под Лебедином. Два года назад там необычайно уродили грибы. Ильин грибы любил, особенно трюфеля. Они хоть в лесах не росли, но взял две корзины, ножик и поехал поездом. По дороге разговорился с подслеповатым дедушкой, который происходил из тех мест и знал куда идти. Вместе шли от станции, вместе собирали, пока не разошлись. Видимо дед не хотел все секреты раскрывать. Но Ильину хватило и так. Насобирал обе корзины и пошёл к станции, когда в туалет захотел. Лес есть лес, где захотел, там и помочился, пошёл дальше. Когда минут через пять треск сзади, такой будто слоны лесом идут. Ильин ничего сообразить не успел, оглядываться не стал, корзины бросил и задал стрекача. Мчал вроде того, как с барышней, во всю силу, но треск всё ближе. Тогда вдруг на дерево полез. По причине копыт лазил слабо, считай на одних руках выжался. Вовремя, следом кабан здоровенный выскочил и стал вокруг дерева бегать. Землю роет, хрюкает злобно, видно, что добра от него не жди. Ильин не понял сначала откуда такая ненависть, потом уж сообразил, что видать моча у него с кабаньим запахом и учуял самец соперника.
Что Ильин мог против клыков поделать, сидел на дереве и ругал только нежеланного собрата. Пробовал звать на помощь, но быстро замолчал, потому как когда залазил туфель один потерял. Хорошо хоть носок остался,  чуток да прикрывает срамоту. А кабан всё не уходил, кружил и кружил вокруг. Приходилось ждать, пока уйдёт, хотя ведь может затаиться и ждать. Скотина проклятая, хитра и коварна. Но куда страшней, если браконьеры придут, привлеченные шумом. И кабана пристрелят и его, когда обнаружат копыта. Слава богу обошлось. Кабан ушёл вечером, Ильин выжидал до утра, тщательно воздерживаясь от испражнений. По светлому побежал к станции, где спрятался в кустах и ждал до вечера, пока в темноте залез в товарняк и приехал в город. Крался домой, так что не в первой. Он уже привык к трудностям жизни. Теперь собирался привыкать к счастью. Залез для безопасности на дерево и там уж заснул, крепко обхватив ствол руками. Грелся и утолял голод исключительно надеждами. Сладкими надеждами. Хорошо бы и её звали Надежда. Ему имя нравилось, только вряд ли, по всему видно, что она девка новомодная, зовётся не иначе как Анжела или Линда. Хотя имена то пустые, холодные. Но снова и снова.
Утром проснулся околелый и резво побежал к городу. Хоть окрестностей и не знал, но ни разу с пути не сбился. Притом что шёл не напрямик, вдруг там ждут, а обходил. Проник в город через частный сектор, растворился в пыли переулков, дальше на автобусе и только дома расслабился. Сжарил яичницу, сделал салат из крапивы и огурцов, подогрел чая. Потреблял и смотрел телевизор, который больше не раздражал. Ильин чувствовал, что победил мир. Теперь у мира нет сил, чтобы язвить и тревожить, теперь мир окончательно ослаб.
Хотел переодеться и идти в город на поиски, но по телевизору сообщили, что разыскивается насильник. Работает в городском парке, невысокий, коренастый, со шрамом на лице. Шрама у Ильина не было,  но понял о ком идёт речь. Испугался. Вдруг сейчас придут! Бежать из дома некуда. Опять в лес не хотел. Ждать страшно. Выскочил из дома и спрятался на огороде в кустах сирени. Там уже додумался, что если бы заподозрили, так были бы уже здесь. А описание, если и похож, но все ведь знают его тихий нрав, никто и не подумает, чтоб по парку носился да баб насиловал. Он дураковатый, сидит да вырезает деревяшечки, какое уж тут насилие. И шрам, откуда шрам?
В кустах сидеть было тоскливо. К тому же неизвестно сколько ещё сидеть. Он хотел за ней идти, искать, вместо этого сирень с листиками в форме сердца. Ильин прокалывал листики соломинкой, символизируя своё состояние. Любил. Это одновременно и радовало и пугало. Любить может только человек, значит людское в нём значительно. С другой стороны опасался за здоровье. Читал, как любовь легко сокрушала настоящих людей, куда уж тут выстоять нелепой свинской помеси. Он отлично бегал и не знал усталости, а после сеновала так ослабел, что едва плёлся. Будь преследователи настойчивей, догнали бы! Больше всего в жизни он боялся, что его догонят. Инстинкт дикого зверя, столетиями преследуемого охотниками, говорил в нём. Может не столь определенно, но Ильин читал книги и вполне точно расшифровывал тайны своей души. Кровь преследуемого течёт в нём, отсюда все его страхи поимки, все эти ружья, вертела, ножи, пламя костров, шипение жира, запах горелого мяса. Утром просыпался весь потный, со сжатыми, побелевшими кулаками. Он не был трусом, он был готов сражаться, но инстинкт приказывал уходить, с человеком не справишься. Теперь он любил человека. Удивительного человека не испугавшегося его животных ног. Она. Ильин при мысли о ней потерял вдруг всякую рассудительность, инстинкт самосохранения накрылся половым, ни оставив и щели для обдумывания. Побежал из кустов в город. Там где милиция и опасность, там где она.
Ильин хотел метаться по городу весь день и всю ночь, понимал, что найти её среди сотен тысяч населения будет трудно, но он найдёт, он бил себя в мощную грудь налившимся кулаком и щёлкал квадратными зубами, да так, что искры шли. Настраивал себя на долгий путь к повторному счастью, судьба ведь жестока, ей мало свиных ног, она непременно постарается ещё нагадить. Ильин представлял судьбу, морщинистой женщиной с мясницким ножом в левой руке и телевизорным пультом в правой. Она хохочет и брызгает слюней, потешается кромсая и переключая человеческие жизни, старая карга, которая сильнее всего. Он так ненавидел судьбу и так быстро нёсся, что не заметил её. Не услышал её крики, так бы может и убежал, если бы не остановил его мужик с удочками. Ильин увидел сети и крючки, задрожал, но так как был возбуждён мысленным наблюдением судьбы, то собирался не бежать, а впиться в горло и терзать. Но мужик показал назад, а там бежала она. Ильин почувствовал мёд в голове, стало весело и туманно, даже не бежал ей на встречу, при счастье не до бега.
Потом они сидели в маленьком летнем кафе и жадно говорили. Она о том, как встретила милицию и убедила дальше не гнаться, мол от похитителя отбилась давно, ничего он ей не сделал, но злодей несомненный. Описала, наврала про шрам, чтоб запутать. Сказала ещё про сломанный палец, но почему-то милиция на это внимания не обратила. Папа запретил бегать на пляж, сказал, что пусть лучше толстеет, чем убьют.
-Алине я всё рассказала. Она теперь мне завидуют, хочет увидеть тебя, говорит, что не верит.
-Зачем ты ей рассказала!
-Не бойся, она не разболтает.
Ильин даже разозлиться толком не смог, только вздохнул.
-Ты поменьше рассказывай.
-Больше никому.
И улыбнулась. Она была такая красивая, что у Ильина перехватывало дух. Не замечал, как на них удивленно смотрели из-за соседних столиков. Красотка и чудище. Наверное денежное, хотя по одежде и не скажешь. И по виду тоже. Но ведь сидит же такая фифа, улыбается, в глаза заглядывает, руку гладит. Не просто же так. Если бы спросили её, то ответила, что просто. Просто любовь. Хотя по причине хорошего образования смеялась над этим словом. Но когда впервые увидела Ильина, то запомнила. Был он действительно нескладен, излишне коренаст и коротконог, совсем не красавиц, но заметила и всё. С подружкой хихикали, придумывая, что за человек такой. Думали всякое, но она настаивала, что просто чудак. И почему то хотелось заговорить. Никакой страсти к плохо одетым и забитым юношам у неё не было, наоборот вертелась с золотой молодежью, с самыми продвинутыми во всех отношениях, но загадочный интерес к Ильину был. И разрешился весьма стремительно. Думали просто позвать, поговорить, а тут прямо сатирическая история с похищением. То, что выбрал именно её радовало. Подруга Алина была чуть выше и с более наличествующими формами, так что существу с копытами должна была понравиться больше. Но понравилась она. Копытами ничуть не смутилась, так была воспитана современно, с предубеждениями только против предубеждений. Среди друзей имела наркоманов, голубых и бедных, считала, что каким быть личное дело каждого. А ильинские ноги ей действительно понравились. Сильные, покрытые жесткой рыжей шерстью. С аккуратными крепкими копытами. И сам он, сильный и нерешительный внушал умиление.
-Влюбилась, как дура!
Подруга Алина объясняла этакую влюбчивость усталостью от цивилизации. Была сама психолог и, используя сложные термины, доказывали, что человеческая природа не хочет нынешних малокровных, способных лишь на скучные рассуждения мужчин. Природа требует зверя, впрыск дикой, бурлящей крови в скукоженные вены современного человека. Ильин же вполне зверь, клубок мышц и страсти, она это почувствовала и потянулась к заветному. Алина была барышня смышлёная, могла объяснить всё, даже почему нет счастья на земле. То, что этакий тигр с копытами обошёл её цветущее тело и довольствовался более худосочной подругой считала большой несправедливостью и даже плакала в подушку. Особенно когда узнала, что в Ильине нечеловеческие не только ноги, но и половая сила. Она видела однажды племенного быка и навсегда запомнила его налитые кровью глаза и копыта, дыбившие землю. Думала, что и Ильин непременно должен во время оргазма бить копытом о пол. Завидовала.
Влюблённые чужих страстей не замечали и всё кушали друг друга глазами, дивясь обоюдной мощности чувства. Ильин спросил про имя, заранее трепеща. Не Надежда - Любовь. Любочка. Но её звали Моника. Что Ильина совсем не разочаровало. Посидели ещё немного и пошли к нему домой. Ильин сильно смущался, одно дело в порыве страсти, когда распалён, совсем другое, когда так вот, спокойно. Но пока дошли, так страсть была прямо шторм, его аж шатало и любовь началась сразу за дверью. Увлеклись и опомнились, лишь ночью. Она засобиралась домой, шептала про взволнованного отца. Ильин сам родителей любил и почитал, поэтому такую заботу заметил с радостью. Хотя и устал до дрожи в коленях, что себе объяснял благородно, но настоял на том, что проводит. Тем более выяснилось, что Моника живёт не далеко. Вышли на ночную прохладу, небо звёздное, сверчки простарикивают, полная романтика. Шли под ручку и тихо говорили. Иногда мелькали одинокие прохожие. При виде их Ильин выпинал грудь колесом, сжимал кулаки и поскрипывал зубами. Теперь напади на него, так легко бы не отделались, готов был сражаться и чувствовал себя этаким львом. Но дошли благополучно и до большущего, обнесенного высоким забором дома, принадлежащего известному богачу Чурекову. Старушка, продававшая ильинские постругалки на рынке, рассказывала, что этот Чуреков весь базар держал под пятой и неимоверные деньги околачивал. А тут Моника у этого дворца остановилась и стала прощаться. За стеной залаяли собаки, судя по басовитым голоса не малые. Ильин вздрогнул и хотел спросить, что такое, но во дворе зажёгся свет.
-Уходи!
Толкнула его в темноту и исчезла за бесшумной железной дверью. Встревоженный мужской голос, потом она, за собачьим лаем смысл было не понять, зверьё, почуяв его стало заходиться в лае и предпочёл идти. По дороге думал. И так всё неожиданно, а тут ещё дочь такого богача. Привычна к денежному изобилию и всяким излишествам, а что он ей мог предложить? В кафе и то она расплачивалась, потому что деньги забыл дома. Ильин обреченно вздохнул и засомневался в своём счастье отчего навалилась такая тяжесть, что едва дошёл домой. Сразу лёг спать, надеясь, что утро вечера мудренее. Вышло, что ночь хуже всего, так как приснилось, будто Моника стоит у окна уходящего поезда и печально машет ему рукой. Он же с неизвестных причин не может тронуться с места. И она уезжает. Утром едва не плакал. Есть не хотелось, что было признаком болезни, с колена выпал добрый кусок шерсти. Такое уже было после смерти родителей. Окончательно затосковал бы, но вспомнил, что у неё в поезде был очень печальный вид. Плакала! Значит уезжала от него не по своей воле, значит любит! Значит ничего страшного! Все остальные препятствия Ильин рассчитывал преодолеть. Откуда и сил наплыв взялся. Сел за работу, подозревая скорые траты.
Она пришла вечером, грустная и решительная. Чуть помялась, а потом завела разговор про будущее. Ильин про это и сам пробовал думать, но всякий раз огорчался, так как со свиными ногами уверенным было лишь будущее в виде холодца, все остальные сомнительны. При счастье мысли о холодце были мучительны и избегал. Когда она заговорила, то скривился и уставился на усыпанный стружкой пол, ожидая неприятностей.
-Отец хочет знать с кем я встречаюсь. Боится, что как бы не с наркоманом, у него это мания.
Ильин молчал, сидел и носком выводил на стружках своё испортившееся настроение.
-Мы можем прятаться, но это отца только встревожит, он следить начнёт и не отступит, я его знаю.
Ильин подумал, что у Чурекова есть пистолет. Богач ведь, базар держит, без пистолета нельзя. Очень неприятное чувство близкой охоты.
-Поэтому нужно схитрить. Я уже всё обдумала. Всё, всё! Тебе нужно выходить из подполья!
-Откуда?
-Перестань скрывать свои ноги! В них нет ничего зазорного! Ты человек! А ноги, они у каждого разные.
-Не на столько же.
-Вот именно! Ноги твоё преимущество! С такими ногами ты может стать звездой. Я серьёзно говорю. Звездой!
-Если узнают про мои ноги, то я скорей тушенкой стану.
-Это тоже возможно, если делать всё глупо.
-И ты спокойно об это говоришь? Ты ведь не понимаешь, что это такое. Ты никогда не знала страха быть узнанным, никогда не ощущала ужаса при виде ножа. Можешь стать тушёнкой!
Он вскочил и заметался по комнате, чувствуя по всему телу чесотку. Казалось, будто тысяча маленьких ножиков покалывала его со всех сторон. Тысяча ножиков.
-Я не хочу стать тушёнкой, я не хочу в музей уродов!
-Да не попадёшь ты в банку! Не попадёшь!
Она это гаркнула так уверенно и мощно, что Ильин остановился и притих.
-Мы всё сделаем хитро. Ты даже не представляешь какая я хитрая. Это от того, что два сердца. Очень хитрая. Мы поедем в Москву.
-Зачем?
-Делать из тебя звезду! Здесь тебя действительно могут не понять. До тушенки дело дойдёт вряд ли, но неприятности возможны. Здесь же провинция, люди пуганные и ограниченные. Они не поймут, вдобавок зависть. Папа говорит, что зависть здесь самое сильное чувство. В Москве же народ продвинутый, там тебя оценят вполне. По телевизору будут показывать и станешь звездой!
-Если в институты резать на части не заберут.
-Какие институты! Ты ж звезда будешь! К тебе никто и пальцем не притронется!
-У меня паспорт фальшивый.
-Сделаем настоящий.
-Я не хочу.
-Паспорт нужен.
-Я не про паспорт.
-А про что?
-Про Москву. Не хочу. Там, там плохо.
-Почему?
-Я не хочу, чтоб знали про ноги.
-Что ты предлагаешь?
-Жить здесь.
-А дальше?
-Дальше и жить.
-Ты, наверно, многого не понимаешь. Как жить? Отец рано или поздно выследит. Что ему говорить?
-Правду.
-За правду он тебя убьёт.
-Почему?
-Потому что убьёт. Потому что сейчас ты для него исчадие ада!
-Не исчадие! Я в церковь ходил, причастие принимал!
-Ему плевать, что ты в церковь ходил, он мусульманин. Поэтому за свиные ноги убьёт.
-Значит уедем.
-Куда бы не уехали, всюду убьёт.
-Он что, фанатик?
-Какой там фанатик. Но у него братья в Баку, они потребуют, сами убьют, если он не решиться. Это ж семейная честь. Не допустят, чтобы их родственница жила с тобой.
-Но ведь ты же сама сказала, что я человек!
-Для меня да. А для них это позор, который нужно смывать кровью. Так они свинину едят, но одно дело есть, а второе, если нашепчут, что твоя дочь спит со свиньёй. А шептать так будут обязательно.
Ильин сел на стул и вспомнил про судьбу. Ножи и пульты в многочисленных руках уродливой старухи. Не ожидал, что вторгнется вновь. Ильин думал, что своё отмучился и теперь будет беспрепятственно счастливым.
-Поэтому нужно уезжать. В Москву и там прославиться.
-Как прославиться?
-Ногами. Алина говорит, что сейчас время меньшинств. Чем больше ты не похож на большинство, тем легче тебе будет пробиться. А тут твои ноги. Ты придёшь к славе именно на них. Станешь известным!
-Ну и что? Ноги то останутся!
-Останутся, только это уже не страшно. Телевизор великий разрешитель. Если по телевизору показали, значит можно. Они и слова не скажет, они люди образованные, светские. Если такая мода, то ничего не поделаешь. Чудно, кончено, странно, но раз уж так. Поохают и успокоятся.
-Кому я нужен в Москве?
-Всем. В Москве голод на оригиналов. Большой голод. Там разные идиоты, умеющие говорить чужими голосами, звёздами становятся. А тут ты со своими ногами. Я тебя ещё научу чечетку танцевать, мигом звездой станешь. А если и нет, так хоть засветишься, на многих шоу побываешь, дашь интервью в газетах. Станешь привычным. Это сейчас главное. Сразу тяжело понять, а когда примелькаешься, то и ничего. Понял?
Ильин то понял, но перед глазами стояла судьба. Она не даст, она испоганит. Это не то, что равное количество бед каждому и нужно их пережить. Судьба может одного обойти, а второму швырять и швырять гадости, пока не завалит. Даже плакать хотел, но не вышло, в чём увидел хороший знак.
-Пошли к Алине, я обещала тебя привести.
Ильин даже не обиделся, что водят его, как экспонат. По причине животности был существом бесхитростным. Пошли. Алина долго щупала ноги, выстригла немного шерстки, ковырнула цыганской иглой копыто.
-Настоящее!
-Сто процентов натуральное.
-Класс!
Потом пили вино, причём Ильин расхрабрился и вполне участвовал. Но вместо веселья резко взгрустнул, подумалось, что вместе им не быть, проклятая судьба вмешается, а в одиночку он уже не сможет. Плач. Девушки, видя силу и искренность плача, стали серьёзными и пытались парня утешить, понимая сколько ему пришлось в жизни вытерпеть да и ещё предстоит, пока сможет он легализоваться. Алина поездку в Москву одобрила, барышни были умные, учились на отлично и многое в жизни знали. Пока Ильин малоизвестный урод, то отношение к нему крайне отрицательное. Тем более, что отец у Елены, не простой работяга, а босс. Его же коллеги засмеют, что дочь со свиньёй спуталась. Вдобавок бакинские родственники капать на мозги начнут. Как ни крути, а не смирится отец. Он хоть и только наполовину кавказец, но человек горячий, ружье в сейфе имеет и долго думать не будет. Тем более, что потом поди докажи, что убийство. Это Алина придумала, она на право изучала и сообразила, что если у человека ноги свинские, то доказать, что это человек трудно. Поэтому будут судить не за убийство, а за охоту без разрешения, так что штрафом отделаться только можно. Ильин даже не ужаснулся, что его можно почти безнаказанно убить, такая уж у него доля. Выпили ещё бутылку, нажаловались друг другу вдоволь и разошлись.
Ильин её до дома проводил, испытывая новое чувство ухода земли из-под ног. Шатало, качало, было печально, но печально по-хорошему. Как-то чисто и светло на душе. Тем более, что она рядом, цеплялся ухом за мягкое плечо, слушал её мечты. Потом целовались возле забора за которым бесновались собаки. Во дворе зажегся свет и разбежались. Ильин дома сразу лёг спать. Среди ночи проснулся и может впервые в жизни без отвращения потрогал свои ноги. От беготни левое копыто сбилось и побаливало. С утра наметил состричь и намазать специальной мазью. Больше ни о чём не думал. Он жизнь не знает, понимает, что и как слабо, ей же верит. Как она скажет, так пусть и будет. Всё-таки равновесие в жизни наблюдалось. С одной стороны похабная судьба, с другой - она. Жить можно. Перевернулся на другой бок, во сне шептал её имя и пускал слюни от непривычности счастья.
Утром посмотрел на эти безобразия и окончательно понял, что влюблён. Поел свежего шпарыша и полез в заначку, иметь которую приучили ещё родители. Они по возможности собирали золото, он же, не чуждый новым веяниям, собирал доллары, стараясь отделять по 20 в месяц. Копил на чёрный день, а понадобилось на белые дни. Она прибежала к обеду, сказала сколько нужно для срочного получения заграничного паспорта. Ильин деньги отсчитал, но попросил ещё раз всё обдумать.
-А что думать, Пашка, нечего думать. Только в Москву. И побыстрей, а то отец пригрозил тебя побить.
-Боишься отца?
-Люблю. Он ведь один. С тех пор, как мама умерла, только я у него и есть, поэтому переживает. Когда ты меня с реки украл, так ведь даже прядь у него поседела, так нервничал.
Ильин родительскую любовь ценил, сразу о господине Чурекове стал лучшего мнения. Она ушла с деньгами, сам уселся за работу, чтоб время быстрей шло. Работалось легко, иногда даже на песни порывало. Но молчал, потому что голос имел препротивный, а слух и вовсе отсутствовал. С такими ногами хороших певцов отродясь не бывало. Вечером пошли фотографироваться, очень испугался вспышки и вышел на фотографии смешно.
Паспорт пообещали сделать через неделю, все это время встречались только днём и ненадолго, чтобы не рисковать. По получению сразу купили билеты и на вокзал. Ильин отдельно, она с отцом. Ехала в Москву, вроде бы в гости к родственникам. Чуреков был доволен, сильно переживал за дочь, с кем это она встречается, что и показывать боится. Страшился то наркомана, то негра какого-нибудь, у одного знакомого совпало и дочь вышла замуж за нигерийца-наркобарона. Через месяц после свадьбы его завалили. Беспокоился, чтобы и дочь свою судьбу не загубила. Она была девочка умная, но почему то умным часто и не везло. А Чуреков мечтал о внуках, представлял как постареет и будет восседать среди шумного и многочисленного племени своего потомства. То что не удалось с детьми, рассчитывал нагнать с внуками. Жениха своей Монике подыскивал и уже имел несколько кандидатур. Познакомит, может и сами друг другу понравятся. Но сии семейно-строительные планы отложил он до осени, пока же пусть девочка в Москву поедет, отдохнёт после тяжелого учебного года, ведь отличница. Зашёл с ней в купе, осмотрел соседей на предмет опасности, но таковой не обнаружил. Поцеловал, попросил быть осторожной,  уже с перрона махал ей рукой, даже чуть прошёлся за уходящим поездом и глаза повлажнели. Моника. После скандала с румяным американским президентом имя это стало звучать двусмысленно, но не для Чурекова. Видел он и Ильина, мельком и не обратил особенного внимания. Помнил по базару, сложения странного и всё, увидел и забыл.
Парочка быстро обменялась местами и воссоединилась в одном купе. Чтобы убить время стали играть в карты. Точнее она учила. Уже перед самой таможней Ильин стал потеть, хоть и уговаривал себя не волноваться. Документы то в порядке, не прицепишься, а вот попробуй собак обмануть. Соседка с верхней полки жаловалась, что у неё аллергия на собачью шерсть, а скоро пограничники припрутся. Ильин сперва испугался, что женщина начнёт чихать, почуяв и его шерсть, но она читала цветастую книжечку  и кушала бананы. Он не успокоился, а сразу подумал о собаках. Точно будут его облаивать, пограничники заподозрят, обыск проведут, скажут снять туфли. И всё, конец. Может и не убьют, но под предлогом, что свинья и ветеринарных документов не имеет, через границу не пропустят. Потом могут и в тюрьму отправить за посягательство на человеческое достоинство. Плюс подделка паспорта, а если ещё про Монику узнают. За то, что скот, а с женщиной спит ой как наказать могут. Оно и раньше страшно было, сейчас же особенно, потому как любовь и расставаться неохота. Вышли из купе, он ей на ухо опасения изложил, заметил как подозрительно на них глянула проводница. Моника успокаивала, убеждала, что всё в порядке, ничего плохого не случиться, но Ильин уже был неудержим в своей панике. Сказал, что будет пробираться пешком. Границу перейдёт, тогда уж поедет. А она пусть ждёт в Москве. Взял денег и на следующем же полустанке, когда поезд ход замедлил, выпрыгнул. Покатился, тут же вскочил и махнул рукой, что всё в порядке. Она ушла в туалет и долго там плакала, пока в дверь не постучали пограничники. Её заплаканный вид, донос проводницы плюс исчезновение Ильина были очень уж подозрительны. Обыскали всё купе, но ничего не нашли, только молодой сержантик ухитрился стянуть с её сумки дорогую помаду. Хотел подарить своей невесте. Ничего не найдя, ушли, но сообщили в милицию о подозрительной пассажирке, чтоб понаблюдали за ней в Москве. Вдруг хитрость какая-то. В Москве за ней чуть последили, снова обыскали, но ничего не нашли, только вытребовали у подъехавших родственников 20 долларов. Родственники заплатили и ничуть не удивлялись дальнейшей девичьей печали, списывая это на ментовскую грубость. Весь отдых девочке испортили. Моника же ждала Ильина и по ночам ей снились его сильные ноги.
Свинолюд же, выпрыгнув из поезда пошёл заросшим полем к лесочку. Направления определял легко и бодро зашагал между деревьев и кустов к границе. Рассчитывал ночью границу перейти, с утра сесть уже на русской станции в поезд и к вечеру быть в Москве. Адрес её родственников записал на внутренней стороне воротника рубашки. Чтобы не потерять. Осторожно шёл лесом, приглядывался, осматривался, боясь больше не людей с ружьями, а кабанов. Два раза проходил мимо сёл, которые обозначались собачьим лаем, на третий раз уже петухи кричали, когда невдалеке услышал человеческую речь. Прижался к дереву, нюхал воздух и успокоился, когда определил, что собак с людьми нет. И говорят непонятно. Ильин читал ещё в детстве книгу о снежных людях и сразу подумал на них. Вот тебе и сенсация. У него только ноги волосатые, а они полностью. Правда имел козырь в виде копыт. Стал тихонько к ним подкрадываться, чтобы вблизи попытаться рассмотреть, что за чудища такие. Удивительно, но пахли вполне человечески, за что Ильин обиделся. Полные обезьяны, но пахнут нормально, он же вполне человек, а запах свинский. Опять судьба. Ильин задумался представлять эту бесовку и наступил на ветку. Громкий треск, снежные люди бросились врассыпную и вдруг стрельба. Припал к земли, тут же вскочил, услышав громкий собачий лай. Побежал в лес, зацепился за корень, встал и снова упал, сбитый неведомой силой. Боль, запах крови, ужас приближающихся убийц, Ильин завопил согласно животной своей природе и умолк, потеряв от происходящего сознание. Потом несколько раз приходил в себя, когда тащили его на носилках, скакал на заднем сидении машины, потом лежал на операционном столе.
В больницу его привезли российские пограничники. Через два дня в отряд должен был приехать заместитель командующего, нужен был хороший улов, чтоб показать как работают. Надавили на бандитов и те обеспечили большую группу нелегалов из Афганистана. В известное время, в известном месте погранцы ждали 40 мигрантов и 3 проводников. Те должны были сами зайти в ловушку, но их что-то спугнуло, разбежались. Пришлось стрелять, спускать собак и гоняться за ними до полдня, пока всех собрали. Ещё раненные. Афганцы и гражданин Украины, невесть как затесавшийся сюда. Гражданин был лишний, потому как с соседями дружба, поэтому решили от начальства скрыть. Но тут примчался на мотоцикле главврач больницы и с матами приказал забирать. Поехали и своими глазами увидели свиные ноги. Пограничники были люди военные, но и те ошалели. Щупали, оглядывались, подозревая шутку или скрытую камеру. Да только всё было по настоящему. Дальше начинался такой разброд, что страшно и представить. Старались не думать. Главврач обосновано кричал, чтоб украинца забирали, у него больница, а не ветпункт. Пограничники кричали, что раненного не повезут, вдруг умрёт по дороге. Матерились, спихивали друг на друга, время от времени подходили и заглядывали под простынь, надеясь, что копыта исчезнут. Не исчезали.
Сошлись на том, что командир заставы дал главврачу 100 литров солярки. Разъехались. Ильина прооперировали, вынув пулю из спины и положили в угловую палату. Медсестры ходить к нему боялись, пошли слухи, что чёрт. Вслед за слухами явились милиционеры, пришлось половину солярки отдать им. Милиционеры посмотрели на копыта и пошли пить водку, чтоб наваждение согнать. Свиные ноги у человека! Племянник одного из милиционеров работал в областной газете и дядя сообщил. Тот сперва не поверил, думал что по пьяни, но потом всё же приехал. Посмотрел и ошалел. В своей газете писать про такое не мог, газета государственная и предназначена для описания достижений, а не уродств. Тем более, что появление копытного человека могло быть истолковано левыми, как первый результат демократии. Мол при коммунизме люди чуть летать не начали, а при вас вон в свиней обратились. Однако тема была сенсационная, поэтому позвонил в Москву приятелю, работавшему в крупной московской газете. Тот, что значит журналюга, ничуть не сомневался, а сразу примчал и вдвоем в больницу. К тому времени Ильин только в сознание пришёл и даже говорить не мог от слабости. От потери крови по всем раскладам должен был умереть, тем более, что человеческую ему вливать боялись, не зная возможной реакции. Но выжил, может быть благодаря крепости своего полуживотного организма. Москвич когда ноги ощупал и в подлинности убедился, то завизжал, чувствуя приближающую славу. Такую сенсацию раскопать, это ж на всю жизнь почёт. Мигом позвонил в редакцию, фотографа вызывать. Уже на следующий день сделали трёх полосный материал с фотографией на первой странице. Страна загудела, лихорадочно раскупая увеличенный вдвое тираж. Газета же взяла на себя попечение над Ильиным. Выписали из Москвы лучших врачей и в их сопровождении, вертолётом отправили раненного в лучшую столичную больницу. Тут уж за дело телевидение взялось и все новости отступили на второй план. Сразу же стали искать корни, по паспорту установили, что из Украины и сочинили вздорную историю о том, как существо вынуждено было бежать, опасаясь преследований на своей салоедской родине. Возник даже лёгкий дипломатический конфликт. Ещё хуже было пограничникам, которых пресса называла не иначе, как убийцы и нещадно травила за чуть не совершенное убийство редкостного существа. Все командование погранотряда было понижено в должностях, рядовой состав лишен премий.
Маховик раскручивался. Приехало американское телевидение и отсняло часовой документальный фильм, солидная британская фирма, занимающаяся генной инженерией обещала большие деньги за кусочек Ильинского тела для изучений, Украина требовала вернуть своего гражданина, тем более с незаконно полученным паспортом, во Франции начался сбор денег в честь парнокопытного человека, как стали величать Ильина на политкорректном Западе. Телевидение заполнилось Ильиным. Новости о нём, фильмы о нём и свиньях, ток-шоу о проблемах меньшинств, даже рекламу с ним успели сделать, как рисованный Ильин охотно кушает гамбургеры. Он стал звездой номер один и стал богатым в течении одной недели. Лежал на роскошной кровати среди мигающих приборов и тосковал о Монике. Он хотел спросить о ней, но не мог говорить. Язык ворочался по рту, издавая неведомые звуки, а нужных слов не выходило. То ли от шока, то ли от близости смерти, но Ильин забыл как говорить и лишь мысленно страдал о ней, не понимая почему её нет рядом.
Она то рядом была, но недостаточно. Не зная что с ним, печалилась, ночью плакала, днём сидела в отведенной комнате и всё ждала звонка. Чтобы не обижать родственников, кушала, превозмогая отсутствие аппетита, но идти в город отказывалась, чтобы не пропустить приход Ильина. Телевизор не смотрела, газет не читала и узнала о сенсации, только на третий день, когда уж совсем извелась. За обедом дядя упомянул о пойманном уродце и посетовал на Чернобыль. Моника сперва не поняла, но услышав про свиные ноги мигом всё доела и попросилась в город, чем всех обрадовали. Родственники думали, что тоскует за парнем и видимо перетосковала, теперь всё наладится.
Выскочила из дома, купила газет в киоске, жадно читала, пока ехала на такси. Думала, как увидит его, беспокоилась о ранах, радовалась, что слава пришла и в газетах именуется не свиньёй, а Ильиным. Возле больницы наткнулась на толпу. Журналисты, любопытствующие, милиция. Пробовала пройти, объясняла, что подруга, но оказалось, что уже и родители были и братья с сестрами, каких только сумасшедших не набрело. Закатала истерику - милиция её вывела. Ходила целый день, но пробиться так и не смогла. В следующие тоже. Злилась, что он молчит, не спрашивает о ней. Может забыл?
Попыталась переодеться медсестрой и пройти, но не пустили. Предложила деньги, тоже не помогло. Звонила в газету, написавшую первой, но там ей сказали, что у Копытного человека уже больше двухсот любовниц, жен и невест, судя по звонкам. Видела его только по телевизору, из газет узнавала, что выздоравливает и по-прежнему молчит. В этом молчании всем чудилась тайна, которую непременно хотели раскрыть. Нашлись даже такие, кто называл Ильина посланцем инопланетян и ожидал, что в один прекрасный момент он заговорит и расскажет человечеству, как нужно жить правильно. Стали образовываться секты, считавшие его богом. Некий семинарист, исключенный за пьянство и тщеславие, написал книгу в которой провёл параллели между Ильиным и Иисусом Христом в смысле двойственности их природ, зверо и богочеловеческой. Был анафемствован и зато возлюблен либеральной интеллигенцией. Пошли разговоры о новом Толстом, подбивали семинариста садиться за роман. Ильина же считали продуктом тоталитаризма. Коммунисты наоборот и предложили вступить в партию. Американцы купили право на экранизацию истории об Ильине и предлагали большие деньги, чтобы он в ней и снялся. Некий предприимчивый немец стал делать продукцию с логотипом свиных ног и разбогател. Когда адвокаты Ильина потребовали делиться, то отказался, ввиду того, что не может платить животному. Тут вспыхнул настоящий скандал по поводу определения Ильинской принадлежности. Международные эксперты неделю вдоль и поперёк изучали Ильина и пришли к выводу что однозначного ответа не существует. Несомненно человеческая голова и свиные ноги, остальное переходное. По предложению шведского правительства, несмотря на неясность сущности, за Ильиным были закреплены все человеческие права и немца заставили раскошелиться.
В связи с приобретением прав, обрели устойчивое существование и скопившиеся уже Ильинские капиталы, на которые в центре столицы была куплена хорошая квартира, куда планировалось переселение новоявленного героя. Как раз к переселению, Монике пора была из Москвы уезжать и она решилась на отчаянный шаг. Взяла у дяди пистолет, прокралась в больницу, там взяла в заложники санитарку и со взведенным курком прошла в заветную палату. Далее был хэппи-энд столь голливудский,  что изысканная публика поморщилось, зато полмира рыдало, смотря как Ильин бросился к ней, объятия, набежавшая милиция, он её не отпускает, их силой разъединяют, через три часа отпускают из отделения и они снова вместе. Жаль, что не стал говорить, но в мигом запущенном сериале заговорить должен был.
Появление возлюбленной, да ещё красавицы и умницы, интерес к Ильину подогрело до невероятной температуры. Теперь звездой сделалась и Моника, посыпались интервью, съемки, контракты, в общем сказка сказкой. Чтоб в славе не утонуть, молодые однажды решили пожить для себя и разом отказались от всех контактов, заперлись в квартире и устроились проводить медовый месяц. В конце которого оказалось, что она беременна. Весть мигом обошла весь мир и мир взорвался смесью ликования и ненависти. Последняя проявлялась в опасении, что у свинолюдей будет дикая плодовитость и они быстро завоюют весь мир. Букмекерские конторы стали принимать ставки на степень уродства будущего потомства, врачи давали советы, зеленые выражали поддержку, Ильин думал. Он хотел детей и любил детей, но во всех своих мечтах он нянчил детей с человеческими ногами. А какие будут неизвестно. И ведь могут быть со свиными. Имеет ли он право на это? Тяжелые дни. Он понимал, что они не будут страдать от бедности, их не обидят, но каково его детям будет среди людей. Ладно собственные родители, они были нормальные и не знали что получится, но он то знает. Будут ли дети благодарны ему. Не знал и мучался. Моника тоже. Отец умолял её не рожать. Живи с кем хочешь, пусть даже с этой свиньёй, но не рожай. Я не переживу внуков с копытами. Отец сильно постарел и осунулся. Из города вынужден был уехать, потому что потерял всякий авторитет. Дочь со свиньёй живёт! Позор!
Тучи сгущались. Вдобавок русские националисты пригрозили убить хохляцкую свинью, обрюхатившую русскую бабу. Когда выяснилось, что в Монике русской крови восьмая часть, то исчезли, но их место заняли исламские террористы, проведавшие об отце. Из Афганистана пришёл грозный приказ Ильину бросить мусульманскую женщину, иначе смерть. Недалеко от квартиры взорвалась машина. Стреляли. Ильин с Моникой уехали в Швецию. Там их взяла под охрану полиция. Снова взорвалась машина. Три организации присудили их к смерти, иранское правительство выделило деньги. Приходили нервные женщины и ругались у ворот, выпрашивая, чтоб Ильин тоже их осеменил, бо хотят копытных деток. В штате Техас издали закон, запрещающий не вполне людям иметь детей. В Европе прокатилась волна демонстраций против копытной дискриминации. Было снято два фильма ужасов о том, как расплодившиеся люди-свиньи сходят с ума и пожирают человечество. Порнухи было снято не меряно, особенно любителей восхищала величина его члена. Пришло известие, что повесился отец Моники, на похороны их не позвали. У неё случился выкидыш, никто так и не узнал кого, но многие заговорили, что божья кара. Телевидение от Ильина отстало, потому как вместо счастья выходила трагедия, к тому же без всякой красоты и пафоса, что не съедобно и мало кому нужно. Следом отстали и другие, оставив наконец их в покое. Сидели днями в тёмной спальне и молчали. Он думал о судьбе, Моника о смерти отца. Обоим было тяжело и оба уже сомневались, правильно ли поступили. Боялись думать, что будет дальше. Боялись смотреть друг другу в глаза. 
То ли животная ильинская натура почувствовала приближающуюся смерть, то ли случайно, но однажды он вскочил среди ночи и страшно завыл, метаясь по дому. Она пробовала его успокоить, искала в выгоревшей душе родные слова, плакала, а он сверкал выпученными глазами, дрожал и бил копытами о паркет. К утру едва успокоился. Через два дня она приняла упаковку снотворного и последние фирмы разорвали рекламные контракты с этим скотом. Несколько часов просидел в больнице, пока врачи сказали, что будет жить. Вышел купить в магазине сигарет и на пороге больницы был застрелен неизвестным в маске. Стрелявший выбросил пистолет и убежал, но через две улицы попал под машину конголезского посла, потерявшего бдительность от усилий сидевшей рядом проститутки.
Ильина положили в соседней с Моникой палате и боролись за жизнь. Не долго, организм был необычайной крепости и быстро выздоравливал. Выписали их из больницы вместе, они побыли несколько дней дома, а потом по обоюдному согласию исчезли, будто растворились в большом мире. Говорили, что их видели в Лондоне или Нью-Йорке, другие утверждали, что они спрятались в какой-нибудь глуши, пессимисты утверждали, что вместе покончили жизнь самоубийством. По всем трём версиям были сняты фильмы и написаны книги, но куда они делись на самом деле так и осталось тайной.