Отчет для Полли

               

   
Мой нерадивый и преданный ученик, трогательно-высокопарный мальчик с едва пробивающейся бородкой и льстивыми карими глазами, принес мне что-то вроде сочинения о том, что я показала ему в прошлый вторник.
   «Итак, Полли сыграла со мной новую шутку из числа тех, в коих слыла мастерицей; я продирался вслед за ней сквозь пеструю толпу масок, покуда не потерял из виду. Конечно, она бросила меня нарочно. Зато теперь, когда стало ненужным следить за колышущимися где-то впереди поплавками-помпончиками ее шутовского колпака, я мог наконец оглядеться по сторонам. Нервное изящество развлекавшихся на этом диковатом балу было выше всяких восторгов, и я, пожалуй, сказал бы, что в жизни не видывал мужчин и женщин красивей, не знай я, что это – ненастоящие мужчины и ненастоящие женщины.
   Полли, искусительница, ты в который раз завлекла меня в разноцветный морок своих неуемных фантазий!
   Поза наблюдателя не сошла мне с рук: я был награжден залпом серебристой бумажной дроби из потешного ружья зеленой мартышки, удравшей тут же с отчаянным клекотом, презрительно смерила меня взглядом огромная лиловая жаба с царственным гребнем, а птица, чьи дивные очи скорбно сияли под самым сводом купола, добрая неуклюжая птица со змеиной шеей задела тяжелым крылом, волочащимся по полу.
   Я, однако, устоял на ногах благодаря нежной руке девочки-Пьеро. Робким жестом моя спасительница предложила мне себя в спутницы на остаток ночи, но я поклонился и ушел прочь, не оглянувшись на одинокую черную блузу. Эта из теней Полли и без того была мне знакома лучше всех прочих; я помнил непременную грусть ее смеха и сегодня хотел совсем другого; другую, прелестную юную смуглянку в белой пачке и с гирляндой роз на белых ключицах разглядел в карнавальном вихре. Неужели и она – тоже ты, Полли? Ее глаза, слава богу, пусты, как у котенка…
    Я с наслаждением перецеловал благосклонно протянутые гладкие коготки; ах, я, казалось, преуютнейше устроился в зыбких дебрях поллиных грез! Мы забрались в беседку, увитую плющом и остролистом, и я коснулся плечами шелкового плеча пастушки:
- Полли-лолли-лло-лль…
Вдруг теплый мой призрак отпрянул:
- Чужак!
-  Нет, я твой друг, друг Полли…
 - Чужак чары вычурью чернит!
Птичий ее говорок был необычайно мил мне.
- Вычурь? Да, виньетки из слов – мое ремесло, но разве чуждо оно чаду маскарада?!
   Прежде еще чем личико малютки перекосила злоба, я почувствовал ужас. Темная ненависть лилась со всех сторон, темное облако окружало меня, вливалось болью. За кружевным переплетеньем прутьев видел я теперь монстров и прекрасных эльфов, которые готовились разорвать, растереть меня в пыль… Полли, но ведь это же… Полли, ты?.. Почему?!
   Но не все бесновались у моей беседки; другие – я видел их тоже, - продолжали кружиться в танце, завороженные чудными движеньями собственных тел – тел не из плоти и крови. Им не было до меня никакого дела. Полли, и это тоже ты?
   Не знаю, те или эти были страшней.
   - Вязкая слюна! Словоблуд, вон! – взвизгнула моя несостоявшаяся добыча Ллоль, обнажив великолепные – в два ряда – точеные зубки.
   Я выпрыгнул наружу, в грозный шелест и вой, навстречу ярости и равнодушию бесполых и бесплотных уродцев. Ллоль гналась следом. О, они тешились мной, словно стая оголодавших кошек – одной-единственной мышью. Я метался из угла в угол, этот мир, мир Полли, убивал меня не спеша…   
   Не помню, как прорвался к выходу; больную голову освежил предрассветный холод…
   Полли ждала меня, по мальчишечьей небрежной привычке опираясь на столб, такая, как всегда, в растянутом свитере и потертых джинсах. Она подняла вверх руку с часами.
- Полли, что все это значит? – попытался спросить, наконец-то вслух. Но она только постучала пальцем по циферблату, коря меня за опоздание».
Написано преглупо, да и не понял ничего. Но кое-что все же увидел, да и можно ли требовать от него большего? Наверное, я дам ему еще шанс.
                1992, 1996