Семь заповедей

Дашенька разбудила Алика в три пятнадцать. Он рычал, не открывая глаз, но Дашенька знала, что может говорить, услышит.
- …Снова снились семь ангелов…
- Представились?
Алик перевернулся на другой бок и мгновенно провалился в теплые воды оранжевого моря. Над ним кружили желтые бабочки, застывая радиоактивной пеной на волнах. Алик плыл, разбрасывая пальцами худенькие тела, крылья лепестками осыпались на его лицо, лапки путались в зеницах, а усики хрустели на зубах… Его кто-то звал с берега: «…ернись, …ля, убью, …ернись». Представилась. Жена. Надавала тумаков, обцеловала, прижала, оттолкнула, прижалась. С неба падали синенькие цветочки, а желтые бабочки сжирали их налету. Упавшие на землю - раздирали зубами семь огромных жирных мотыльков, крылья которых давно превратились в огромные зубатые клешни. Мотыльки-мутанты. Мутыльки. «Не бойся, подходи. Они своих не трогают. Фу, сидеть. Я сказала сидеть!» Звери покорно расползаются. Жена гладит мутылька по бурой спине. Мутылек жрет увлекшуюся охотой бабочку. «Фу. Я сказала, брось». Нечто желто-синее ляпается на платье Жены...
Дашенька лежала с открытыми глазами, разглядывая желто-зеленые разводы на некогда белом потолке. Простынь – «в цветочек», пижама – в складочку, сердце – в дырочку, деньги – в копилочку. Хорошая, добротная девушка. И мужчина рядом тоже ничего. Дашенька словила себя на том, что ей ужасно, до чертиков на потолке, захотелось коньяка. С самого утра. Без закуски, без грейпфрутового сока. Давно не пила. Давно не лупила кошку. Муська лежала под одеялом, тесно прижавшись к Алику, запутавшись коготками в его курчавости. Давно не пила. Дашенька облизала зубы, тихонько выползла из-под одеяла, прошлепала в кухню, откупорила початую бутылку армянского, нацедила тоненькой струйкой в цветастый стакан. Пила не спеша, согревая по капельке. Дворовые псы грызлись за сучку. С окна на четвертом этаже Дашенька рассмотрела и пятнистую коротконогую мечту, и претендентов на корону и звание «лучший кобель». Шесть? Семь? «Бедная девочка», - прошептала Дашенька. Алик тихонько кашлянул, поцеловал в пижаму:
- Как спалось? Дашенька вздохнула, сделала неудачно большой последний глоток, поперхнулась, закашлялась.
- Охеренно спалось. Ты, как всегда, был предельно вежлив, ни фига не стаскивал с меня одеяло, ни фига не храпел… Все в тебе хорошо – ты сильный, нежный, но ты так ужасно храпишь!
Дашенька схватила цветастый стакан и швырнула впереди себя. Несколько янтарных капель зацепились за стену, стеклянные цветочки рассыпались по холодильнику и блестящему плиточному полу. Алик не сказал ни слова. Ни слова! На Дашеньку было больно смотреть… Она также молча достала из шкафчика еще один стакан – «в цветочек», пижама – в складочку, лицо – в капельку, руки – в дрожь, цена – грош. - У нас есть еще коньяк? - Нет, Дашенька, у меня больше нет коньяка. - А у меня? Дашенька вернула стакан в шкафчик. «Да что ж такое со мной? Только огрызаюсь, когда кто-то пробует сказать, что-то нежное, что-то пристойное, что-то обычное. Аличек, бедненький, за что я так тебя, а? Обычно так - кого люблю, тому и хамлю. Как он там? Давно не виделись, года полтора... у него глаза в желтую крапинку и баритон велюром по коленкам. Алик, такой нежный, такой сильный, так надоел… Господи, помоги. Как же он мне надоел! Как каша «Артек» на завтрак, обед и ужин в течение нескольких месяцев. Вкусная была каша, вкуснее не бывает. Подохла бы, если б не она. Как вспомню - стакан воды, стакан каши, без соли, без масла, без ничего. Ненавижу «Артек». И без Алика подохла бы… Живу с одним, люблю другого. Банально. Вся жизнь - банально. Все по заповедям, Евангелие от шести ангелов: «не лупить кошку», «не хамить контролерам», «не ждать в очереди», «не курить в постели», «не кончать без спросу», «не ездить в Артек». Седьмую заповедь должны отдать в следующем сне».
Алик стащил Дашеньку с подоконника, прижал, погладил по волосам, привел в спальню. «Опять курил в постели», – заметила Дашенька, - «Атеист», - выдохнула.
- Алик, я хочу рассказать тебе об Олеге. Помолчи. Не хочу этот свитер. Да, этот подойдет. Алик,
слышишь? Я хочу рассказать тебе об Олеге. Да не отвлекай ты меня! Не видишь, что ли, за кольцо зацепилось! Не кантуй меня… Мы познакомились с Олежей на Дне рождения его жены. Она долго, очень долго не хотела нас знакомить. Умная баба. Не зря единственная конкурентка в моих честных пестрых глазах. Познакомила, не могла не познакомить. Ай, осторожней. В общем, покурили мы с ним на балконе, через недельку поплавали в Днепре, а я ж плавать не умею, ты знаешь, а потом – смерть работе, прощай мама-папа, звездочки, бабочки, искорки, зайчики… Полгода протянули. А потом он развелся с женой и больше ко мне не вернулся…»
- Позвони ему.
- У меня нет телефона.
- Возьми мой.
Дашенька схватилась за телефон, разблокировала:
- А дальше что?
- Звони.
Сказать Алику, что он дегенерат, сил не хватило. Был бы у дашеньки его номер, она бы давно позвонила, и не слушала бы по ночам Аликов храпосап. Дашенька отбросила телефон, посмотрела на себя в маленькое круглое зеркальце, выхватывая по кусочкам часть бедра, левую туфельку, кулончик на зеленом пушистом свитере. Алик рывком поставил Дашеньку на пол, взял за руку, по-отцовски настойчиво повел прочь из спальни. В руки Дашеньке были отданы две небольшие хозяйственные сумки с простынками, стаканчиками, платьицами, пижамкой и пустыми бутылками из-под коньяка. В одной – из-под сегодняшнего армянского – над сухими синенькими цветочками билась маленькая желтая бабочка. Алик открыл дверь и легонько подтолкнул Дашеньку.
Перед тем, как дверь навсегда закрылась, она досмотрела сегодняшний сон.
Заповедь номер семь: это еще не конец.