Стихии. Земля

Откуда мы пришли?
Куда свой путь вершим?
В чем нашей жизни смысл?
Он нам непостижим…
Омар Хайям

     Сибирь – это тысячи километров леса и девственная, нетронутая человеком, природа. Люди, привыкшие к удобствам цивилизации, предпочитают смотреть на жизнь леса через экраны телевизоров. Но, пока что, еще остались те, кто не видит своей дальнейшей судьбы без родных лесов, исхоженных троп, знакомых с детства полян. Они не знают ничего лучше свободы и совершенно не стремятся к городской жизни, наслаждаясь тем, что имеют.
     Семен Петрович жил в лесу с раннего детства. Он был маленьким, когда его родители убежали сюда, скрываясь от преследований новой власти. Им удалось сберечь кое-что из имущества, но возврат в город оказался закрыт. Так посреди леса вырос первый дом, а спустя еще несколько лет появилась целая деревушка из десяти семей. Жизнь вошла в привычное русло, и все пошло как надо.
     Семен женился на Варваре, круглолицей румяной девушке. Счастливая жизнь кончилась для него с ее смертью. Зимой, стоя на краю полыньи и прополаскивая белье, Варвара поскользнулась и упала в реку. Поблизости никого, кто сумел бы помочь, не оказалось. Варвара все же сумела выбраться на берег и добраться до дома! Но время, проведенное в ледяной воде, сказалось на здоровье. Она заболела, слегла, и вскоре умерла, оставив Семена одного с тремя ребятишками на руках. Не женившись второй раз, он вырастил, выучил детей, помог встать на ноги. Однако они не захотели продолжать дело отца – вести хозяйство в лесном поселке и уехали в город, оставив его одного. Из писем Семен узнавал о дальнейших судьбах сыновей, знал, что все удачно устроились работать, женились, завели детей. Но со временем писем стало приходить меньше и меньше. Вскоре он стал получать только открытки. Неоднократно Семен звал всех к себе. Приезжайте, мол, когда сможете, в любое время, уж больно хочется внуков повидать. Но те все отнекивались, некогда, работа, дети учатся. Потеряв надежду увидеть внуков, Петрович решил, что он уже никому не нужен и занялся хозяйством, намереваясь «показать паршивцам, что умеет». Но и здесь его ждала неудача. Не под силу было поднять хозяйство одному. Махнув рукой на все, Петрович стал жить в своем старом доме, вспоминая былые годы…
     Поднявшись, как обычно рано, до восхода солнца, Петрович первым делом пошел в огород. Вчерашний день он провел, отгоняя птиц от слив. Воронье издевательство до того надоело Петровичу, что он решил собрать все сливы, несмотря на то, что они еще не доспели. Но его ждал неожиданный сюрприз - на ветвях совсем не осталось слив!
- Тудыд вашу разтудыд! – он бросил корзину и затопал ногами. – Что ж вы, охламоны, наделали?!
     Раздался глухой стон, заставивший Петровича вздрогнуть. Попятившись, он перекрестился. Звук не повторился, но Петрович решил, что обойдется без слив, и поспешно вернулся в дом. Чтобы немного успокоиться, он поставил старенький самовар, достал успевшие засохнуть баранки и сел у окна. Вскоре самовар вскипел. Петрович взял свою любимую большую чашку, которую сделал сам лет тридцать назад, налил чая и, бросив баранки в дымящийся кипяток, начал ждать, когда они разбухнут. Через несколько минут, когда баранки заняли весь объем чашки, Петрович выудил из-под стола старый номер журнала «Юность», который читал вот уже несколько лет, и начал чаевничать.
     В журнале не появилось ничего нового, и Петрович загрустил. С тоской посмотрев на огромные баранки, он почувствовал, что страшно хочет чего-нибудь особенного. Поднявшись, он довольно уверенно пошел к дверям, стараясь не обращать внимания на страшные мысли, вертевшиеся в голове. Постояв немного в сенях, послушав звуки, доносившиеся с улицы, Петрович решил выйти. Захватив на всякий случай вилы, он крадучись направился в огород.
     Ветер катал брошенную корзину по пустым грядкам, шуршал листвой деревьев. Вороны кружили в небе, выискивая другое, более урожайное место. Не увидев ничего нового, Петрович сразу осмелел. Гордо вскинув голову, он буркнул:
- И чего испугался? – и побрел вдоль грядок в дальний конец огорода, в надежде, что там что-нибудь осталось после налета ворон.
     Петрович оказался прав: рядом с сараем еще виднелись морковные хвостики. Ускорив шаг, он направился к сараю, воткнув по пути вилы в землю. Кряхтя, опустился на колени и начал осторожно вытягивать морковки.
- Какая же ты дохлая! – качая головой, приговаривал Петрович. Время для моркови еще не подошло, она была маленькая, меньше мизинца, но зато с огромной ботвой. Увлеченный занятием, он не услышал, когда сзади него послышался тихий вздох. Однако следующий стон заставил Петровича вздрогнуть. С ужасом обернувшись, он никого не увидел. Сев на собранную морковь, Петрович начал вглядываться в заросли запущенного сада, надеясь отыскать нарушителя спокойствия. Сад был пуст, лишь на деревьях по-прежнему весело чирикали воробьи.
- Померещилось, - решил Петрович.
     С трудом поднявшись, взяв корзину, он не спеша побрел обратно. Внезапно вилы, воткнутые в землю, начали шевелиться, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Господи, ты, боже мой! Что это еще такое?! – вилы качнулись еще раз и упали на траву, рядом с застывшим Петровичем. Не в силах повернуть голову, он смотрел на ручку вил, ожидая, что она вот-вот вновь зашевелится.
     Неизвестно, сколько бы простоял Петрович, не зайди к нему давний друг. Григорьич, поискав в доме, направился в огород, зычным голосом выкрикивая имя старого друга. Увидев сгорбленную фигуру, замершую посреди огорода, Григорьич решил, что того прихватил радикулит и поспешил помочь. Какого же было его удивление, когда Петрович, вместо приветствия, сделал страшное лицо и начал усиленно мотать головой из стороны в сторону, с нескрываемым ужасом косясь на вилы.
- Опять спина? – спросил Григорьич, стараясь не обращать внимания на рожи, которые корчил ему друг. Подойдя к Петровичу, он, крякнув, наклонился и поднял вилы, а потом спросил. - Сумеешь добраться до лавочки?
     Поняв, что выглядит довольно глупо, Петрович вздохнул, не без труда распрямился и, подойдя к месту, в которое были воткнуты вилы, начал осматривать землю.
- Спятил? – ничего не понимая, спросил Григорьич.
     Не выдержав, Петрович рассказал ему все, что произошло. Выслушав друга, Григорьич весьма просто объяснил все происходящее:
- Заикины резали поросят, это их крики ты слышал, а вилы качались потому, что на твоем участке полно кротовых нор, - и, довольный собственной сообразительностью, оперся на вилы и снисходительно посмотрел на друга.
     Сняв с головы кепку, Петрович почесал лысину:
- Хм, ты прав, - смущенно сказал он. – И как это я не догадался?
     Григорьич позвал Петровича к себе. Утром приехали дети, привезли подарков, гостинцев, невиданные в этих краях «дольчатые яблоки» – мандарины. С тоской и завистью глядя на радостного друга, Петрович внезапно понял, чего хотелось ему этим утром. Не нужны были ему никакие сливы, просто он очень соскучился по своим. Глядя на детей Григорьича, он вспоминал своих сыновей, уехавших от него очень давно.
     Чужой праздник не радовал сердце старика. Сославшись на нездоровье, Петрович поплелся к себе домой, где его ждали пожелтевшие фотографии, детские рисунки да кошка Манька, с которой он делился своими бедами.
     В этот вечер Петрович впервые подумал о том, что неплохо было бы умереть. Тогда он смог бы увидеть своих родных. Пусть последний раз, но они все приехали бы к нему. Все…
     Утром Петрович проснулся оттого, что замерзли ноги. Манька, спавшая поверх одеяла на ногах, выполняла роль грелки, и тем самым отрабатывала свой хлеб. Это было первое утро за последние семь лет, когда кошки не оказалось на месте. Кряхтя, Петрович поднялся, сунул ноги в валенки и, накинув ватник, вышел на улицу.
     Солнце лениво поднималось над лесом, заставляя росу на деревьях сиять. Небо постепенно меняло цвет темно-синего к оранжевому, розовому, а затем приобретало свой привычный нежно-голубой оттенок. Лес медленно просыпался, наполняя мир звуками жизни.
     Поеживаясь от утренней прохлады, Петрович направился в огород, куда обычно сбегала Манька.
- Кис-кис кис! Манютка! – звал кошку Петрович, заглядывая чуть ли не под каждый куст. Маньки нигде не было. Расстроенный, Петрович обошел сад и уже повернул к дому, когда услышал жалобное кошачье мяуканье. – Манька! Манька, ты где?
     Петрович вновь поспешил к огороду, откуда доносился тонкий кошачий голосок. Обойдя дом, он сразу же увидел кошку. Его удивило ее поведение.
     Затаившись между грядками, Манька замирала, прижимая уши к голове, а потом внезапно бросалась на грядку с таким видом, будто видела добычу. Однако грядка оказывалась пустой, и кошка с недоуменным видом, обнюхав пространство перед собой, вновь садилась в засаду. Петровича потешило ее поведение, и он решил выяснить, что же заставляет ее так действовать. Подойдя поближе, он увидел явное недовольство Маньки. Она зашипела, шерсть на спине встала дыбом. Петрович попытался взять ее на руки, но кошка, зверски вцепившись в валенок, начала сопротивляться.
- Что с тобой? – Петрович оставил попытки взять ее.
     Манька отбежала в сторону и, встав на мысочки, выгнула спину, распушила хвост, повернулась к одной из грядок и зашипела. Однако в следующее мгновение внезапно переменила поведение. «Сдувшишь», она, заинтересованно принюхиваясь, побрела по грядке.
     «Помоги мне!» – неожиданно раздался чей-то голос.
- Что это? Кто здесь?! - Петрович вздрогнул.
     «Это я. Помоги мне», - голос звучал глухо и, казалось, шел издалека. Было ощущение, словно кто-то говорил из глубокого колодца.
- Кто ты? – Петрович озирался по сторонам. - Где ты? Покажись, - нервы у старика начали сдавать, казалось, еще немного и он сойдет с ума.
     «Я у тебя под ногами».
     С ужасом глянув себе под ноги, Петрович облегченно вздохнул, ничего не увидев. В голове всплыли вчерашние мысли о смерти.
- Ты пришла за мной? Ты смерть?
     «Нет. Ты хорошо знаешь меня. Мое имя в сердце твоем. Я Земля. Бояться меня не надо, я не причиню вреда».
- Как это? – Петрович не знал, что и думать. Многое повидал он на своем веку, но о таком слыхом не слыхивал. – Чего ты хочешь от меня, от старого?
     «Помоги мне».
- Да что я могу сделать? – удивился Петрович, чувствуя, что страх постепенно проходит, уступая место любопытству.
    «Внутри все изболелось у меня, огнем полыхает, нет мочи терпеть. Помоги! Коли сумеешь что сделать, добром отплачу, не поскуплюсь!»
- Ничего мне не надо, - отмахнулся Петрович. – Что смогу, то сделаю… Ты, это, до вечера потерпишь?
     «Столько лет терплю, что стоит прождать день. Только никому не говори обо мне, иначе быть беде!»
- За это не беспокойся, - заверил Петрович. – Жди вечером, а я пойду, соберусь, скоро придет автобус. Не опоздать бы.
     «Иди. Только оставь мне кошку свою. Одной тоскливо очень».
- Поиграйте немного, - Петрович, неуклюже ковыляя в валенках, пошел домой. Нужно было успеть попить чая, достать деньги из тайника и влезть в автобус, идущий в город. Петрович точно не знал, чем сможет помочь земле, но кое-какие мысли на этот счет у него были.
     Земля после ухода Петровича начала играть с кошкой, шебурша кустами. Радостная Манька носилась, задрав хвост, по огороду, а когда начала уставать, земля выбросила ей из своих недр живую полевку. Манька, совершенно обалдев от счастья, мгновенно съела мышь и, довольная, начала валяться по земле, высказывая благодарность.
     Петрович вернулся в деревню около семи вечера. Усталый, с гудящими ногами, он был доволен удачной поездкой. Ему удалось попасть на прием к мэру города. Поведав о проблемах, он пожаловался на огромное количество отходов и мусора, попадающих в воду. Мэр выслушал, попросил записать все, о чем он говорил, и выпроводил, пообещав в скором времени решить эту проблему… переселением деревенских жителей в город. Петровича совсем не обрадовал такой поворот событий, но делать было нечего.
     Зайдя в аптеку, он оставил там свои скудные сбережения, накупив марганцовки и активированного угля.
     Дома, переодевшись из парадного костюма, давно потерявшего должный вид, Петрович достал из погреба несколько трехлитровых банок и принялся разводить уголь. Вскоре растворы были готовы.
     Выйдя в огород, Петрович позвал тихим голосом:
- Эй, землица, я вернулся, - на зов из кустов выползла объевшаяся Манька и, пройдя немного, улеглась на грядку.
- Манютка! Живая! – он подхватил на руки кошку. – Куда землица-то делась? Я все привез, как и обещал. Ну да ладно.
     Отнеся кошку в дом, чтобы больше не убежала, Петрович взял одну из банок с раствором и, вернувшись, начал поливать одну из грядок, ту, в которую вчера воткнул вилы.
     За этим занятием его и застала Заикина. Навалившись грудью на забор так, что он затрещал, она бросила в рот горсть семечек и спросила:
- А чёй-то ты делаешь?
- Золото разрабатываю, - брякнул Петрович первое, что пришло в голову.
- Совсем свихнулся что ли? – Филипповна покрутила у виска.
     До Петровича внезапно дошло, какое дело можно провернуть, используя его смекалку и длинный язык Заикиной.
     Серьезно глянув на соседку, он сказал:
- Прессу читать надо, - и принялся вновь поливать землю.
     Филипповна некоторое время обдумывала ответ, а потом спросила:
- И чё пишут в твоей прэсе?
     Чувствуя, что внимание соседки направлено на него, Петрович огляделся с видом заправского шпиона и, подойдя ближе к забору, сказал:
- Только тебе могу сказать, доверяю потому что. Соседка ты хорошая. Нынче ездил в город, там все с ума свихнулись, говорят, золото можно самим растить!
- Да брось ты! – не веря, сказала Филипповна, однако не ушла, ожидая продолжения рассказа. – Чё ж тогда никто не выращивает?
- Так только узнали. Не веришь? А ты сходи в город, там все только и говорят про то, что нас скоро выселят отсюда. Им земля нужна, чтоб золото растить, - вкрадчивым шепотом говорил Петрович. – Нас, значит, выселят, а сами будут богатеть здесь.
- Ну и врун же ты! – Заикина уперлась руками в бока. – Чего им, земли, что ли, мало? Ты глянь, сколько кругом леса! Чё им нас-то трогать? Вон, купил кусок и делай что хошь!
- Глупая ты баба! Наша земля им потому и нужна, что она удобренная. Сколько мы здесь живем? Каждый год удобряем, листву убираем, сеем. А зачем им лесная-то земля?! Это ведь, вона, сколько лет понадобится, чтобы она стала годной для производства? Понимаешь теперь?
- Да. Ты, это… Вот чё, рецепт-то, какой? – не рискнув больше выводить соседа из себя, спросила Филипповна.
- Раскрою тебе тайну, - Петрович заговорщическим шепотом рассказал рецепт смеси «для выращивания золота», предупредив, что понадобится время для получения самородков. Заикина чуть ли не бегом пошла готовить банки, решив, что завтра же отправится в город.
     Посмеявшись над жадностью соседки, Петрович пошел за следующей банкой «таинственной смеси».
     Следующим утром Петрович увидел у остановки чуть ли не всех жителей деревушки. Поздоровавшись, он прошел мимо, увидев, как Филипповна спряталась за спину знакомой.
     «Значит, все-таки сработало, - довольно подумал Петрович. - Поможем землице нашей, не все ей на нас работать».
     Купленных Петровичем средств хватило на полторы недели. Земля была очень довольна его инициативой. На всю, пришедшую с опозданием, мизерную пенсию он купил марганцовки.
     Небольшая деревушка в течение месяца усердно скупала все запасы угля и марганцовки в городской аптеке, чем вызвала неописуемый восторг аптекарей. Каждый надеялся вырастить самородок.
    Земля видела старания людей и была благодарна им. Прошло довольно много времени с начала «эксперимента», золото не появлялось, на горизонте начинали маячить неприятности, и земля решила помочь…
     Однажды вечером, когда Петрович, как обычно, ковырялся в огороде, появилась Заикина. С таинственным видом она приблизилась к соседу:
- Ну, как? Вырастил?
- Рановато, - тоскливо ответил Петрович, понимая, что вся его затея должна вот-вот провалиться.
- А вот и не рановато! – с торжеством в голосе воскликнула Филипповна и вытащила из кармана замусоленного передника увесистый слиток. Глядя, как расширяются глаза соседа, она начала довольно тараторить. - Хорошо, что я тебя не послушала! Ой, как хорошо! Дозу-то я увеличила! Стала вместо двух банок разводить на одну. А вчерась гляжу, сияет мой дорогой! Я его выхватила, а он тяжелый!
     С сожалением посмотрев на Петровича, Филипповна довольно вытерла нос рукавом, сунула слиток в карман и участливо посоветовала:
- Ты бы внимательнее смотрел. Вдруг и твой где вырос, лежит, да ты не замечаешь, - довольная Заикина, не став больше досаждать соседу, пошла дальше - хвастать самородком.
     Расстроенный и недоумевающий, Петрович опустился на ведро. Все получалось в точности так, как он и сказал Филипповне. Он понимал, что это могло быть случайностью, везением, но все равно было очень обидно.
- Выходит, всем помог, а сам остался в дураках, - сокрушенно сказал он.
     В этот же момент земля у его ног зашевелилась, и на поверхности появился самородок. Не веря глазам, Петрович протянул руку и тут же отдернул ее, испугавшись, что слиток исчезнет. Некоторое время он смотрел, как камень сияет в лучах заходящего солнца, а потом спросил:
- И что мне теперь делать?
     «Для меня ты сделал все, что смог. Полностью излечить ты не сможешь меня. Не под силу одному исправить то, что сделано не одним поколением. Поживи в свое удовольствие, а если хочешь, возьму тебя к себе».
- Что ты, матушка, что ты! – замахал руками Петрович. – Туда я еще успею, поди, и так мало мне осталось.
     «Не понял ты меня. Не к смерти зову, от нее увести хочу тебя. Большой мир покажу тебе».
- И много людей в нем? Живых?  – опасливо спросил Петрович.
     «Больше, чем думаешь. Не хочу неволить тебя, хороший ты человек, добрый. Но, ежели надумаешь, приходи сюда и покличь меня».
- Время покажет, - кивнул Петрович. – А пока надумал я детей позвать, пущай приедут, я им камень покажу.
     «Как знаешь. Только не торопись, подумай».
- Угу, - буркнул Петрович, пряча камень за пазуху. – У меня все только начинается. Надо хоть пожить немного, а то всю жизнь для других. Надо хозяйство организовать. Заведу коз, корову и курочек. А там и в магазин ходить не надо будет. Благодать, а не жизнь!
     Петрович, ободренный собственными мыслями, спрятал слиток в погребе в одной из банок с огурцами и, задвинув крышку сундуком, немного успокоился. Теперь его будущее было в безопасности. Манька, работающая по совместительству сторожевой собакой, словно понимая, о чем идет речь, улеглась на крышку сундука. Петрович, довольный поддержкой, ласково погладил ее и пошел пить чай.
     За окном стемнело. На черном небе появлялись яркие точки звезд. Где-то далеко в лесу ухала сова. Мошкара около лампы исполняла замысловатый танец, рискуя сжечь крылья. В эту ночь Петрович не сумел заснуть. В его голове строились картины грандиозного будущего. Его и сыновей…
     Спустя две с половиной недели приехали дети Семена Петровича: Петр, Роман и Николай. Их жены, напудренные и благоухающие, сильно контрастировали с местными женщинами. Сынки по очереди обняли «папаню».
     Петрович от радости не знал, что делать, куда посадить долгожданных гостей. Оказалось, что кухня, на которой прежде они умещались все вместе, стала тесна, стол - мал, стулья – шатки, а чашек не хватает на всех. Сыновья стойко переносили неприятности, а их жены по-прежнему очаровательно улыбались старику. Стол заполонили деликатесы: красная и белая рыба, икра, колбасы в нарезке, фрукты, соки в пакетах, и, под конец, из сумки вынырнули бутылки с коньяком и водкой. Уже от одного вида этого Петровичу стало не по себе.
- Рассказывай, отец, как живешь, - Петр передал ему бутерброд с икрой.
     С благоговением, взглянув на доселе невиданное лакомство, Петрович сглотнул слюну и пожал плечами:
- Потихоньку. Хозяйство в упадке, сам не справляюсь, помочь некому, - неожиданно для себя Петрович сказал то, о чем вовсе не хотел говорить, в чем боялся признаться даже себе.
- Мы все сделаем, - заверил его Николай и налил отцу стопку водки. – Ты только скажи, что надо, а мы поможем.
- Да уж, мы постараемся, - улыбнулся Роман, окинув взглядом братьев.
- Значит, вы останетесь? – не веря, спросил Петрович.
- Конечно, - кивнул Петр, проглатывая кусок мяса. 
- Ну, будем иногда уезжать в город, дела же нельзя бросать, сам понимаешь.
- Конечно, конечно! – закивал Петрович, чувствуя, что выпитое спиртное теплом разливается по телу, а перед глазами все плывет.
     Сквозь пелену он слышал, как сыновья говорили о своих детях, показывали фотографии, женщины смеялись. Потом кто-то спросил:
- Может тебе лучше лечь? – Петрович слабо кивнул и в следующее мгновение оказался на чем-то мягком. Сквозь сон до него донесся звон посуды и истошный вой Маньки. Он попытался подняться, но тело не слушалось, попав во власть сна…
     Проснулся Петрович оттого, что кто-то целовал его. Резко открыв глаза, он чуть не вскрикнул от ужаса. У него на груди сидела окровавленная Манька. Вся головная боль мгновенно исчезла. Пересилив отвращение, Петрович осторожно взял Маньку и начал искать рану. За этим занятием его и застал Николай.
- Ты чего делаешь? – изумленно спросил он.
- Тсс! – шикнул на него Петрович. – Она поранилась, вишь, крови сколько.
- Да нет у нее раны, - сообщил Петр. – И крови тоже нет.
- Как это? – не понял Петрович. – А это что?
- Это кетчуп.
- Чего? Кетчув?
- Кет-чуп! Помидоры видел? Вот из него. Она залезла на стол и сожрала всю рыбу. Пришлось отогнать подручными средствами, - недрогнувшим голосом сообщил Николай и пояснил. – В следующий раз не полезет.
- Зачем же так? Нужно было сказать, попросить, она же все понимает, - запричитал Петрович, прижимая к себе обалдевшую кошку. Николай больше ничего не сказал и, скупо улыбнувшись, вышел.
- Что же это такое? – у Петровича на глаза навернулись слезы.
     Приезд сыновей принес с собой что-то страшное, какую-то беспричинную грубость, ненависть. Петрович еще вчера почувствовал это. Было ощущение, будто они приехали из другого мира, словно никогда и не были его детьми. В них уже не было видно той доброты, какую он заложил в них. Город словно поглотил их души, выжал соки, все ценное, а взамен оставил лишь одну злобу…
     Сыновья старались сгладить инцидент с кошкой, прилагая максимум усилий. Был поднят упавший шесть лет назад забор, скошена трава в саду, разбиты новые грядки, две старых сухих яблони выкорчеваны, взамен посажены новые молодые саженцы. Пока мужчины работали в саду, женщины наводили порядок в доме. Петрович был отстранен от всех видов работ и поэтому просто сидел на лавочке. Кошка не отходила от него ни на шаг…
     За три дня дом и сад были приведены в более или менее приличный вид. Соседи приходили по очереди, чтобы посмотреть на умельцев и позавидовать. Вся деревушка говорила о детях Петровича. Он сам не знал, что и думать. Петрович видел старания, но не мог выкинуть из головы «конфликт с Манькой».
     Прошла неделя, как приехали сыновья. Петрович не был дальновидным человеком, но почувствовал, что пришло время поговорить о слитке. Но и здесь его немного опередили…
     Вечером, когда все снова собрались за самоваром, Петр кашлянул и, заглянув отцу в глаза, спросил:
- Чем мы еще можем помочь?
     У Петровича внутри все оборвалось. Он обвел всех взглядом и вздохнул, понимая, куда приведет этот разговор:
- Все, что нужно, вы сделали. Без вас никогда бы не справился. Хорошо, когда есть помощники.
     Некоторое время сидели молча, перебрасываясь взглядами. Роман, получив очередной тычок от жены, вздохнул и решился:
- Ты писал, что нашел камень, - заискивающе начал он. – Думаю, настало время посмотреть на него.
- Камень? – переспросил Петрович.
- Золотой самородок, - по лицам сыновей проскользнула тень раздражения.
- А, слиток! – махнул рукой Петрович. – Нашел, конечно, не думаете же вы, что я шучу?
- Какой он? – глаза Николая жадно заблестели.
- Тяжелый?
- Ну, точно сказать не могу, - Петрович сдвинул вместе три чашки, - по размеру, где-то такой. И блестит приглушенно, будто светится изнутри.
- Покажи! – потребовал Роман.
     Петрович поднялся и пошел в погреб. Вынув из банки золотник, он хорошенько вытер от рассола и пошел обратно на кухню, где ждали шесть пар алчных глаз. Едва Петрович переступил порог, как камень исчез из его рук, оказавшись у Петра.
- Ну, ни фига себе! – присвистнул Николай, когда слиток лег на стол.
- Мы же теперь сможем войти в долю с Борисовым!
- Или улететь в Штаты, - улыбнулся Роман.
     Самородок переходил из рук в руки. Каждый взвешивал его, прикидывая то на одной, то на другой руке, глаза слепил золотой блеск.
- Как делить будем?
- По старшинству!
- Нет, давайте поровну!
- Конечно, поровну, а то мы вообще ничего не получим!
     Петрович с болью в сердце смотрел, как ругались и спорили сыновья, выхватывая друг у друга камень. Он вдруг понял, что тревожило его эти дни. Они работали только для того, чтобы получить камень. Весь этот порядок, царивший теперь в саду и доме, – все было ради самородка! Почему он не смог увидеть этого раньше? Конечно, он соскучился по ним, по вниманию, заботе – это и затуманило его разум. Сейчас он понимал, что не напиши он о самородке, никто и не приехал бы. Петрович сделал последнюю попытку, робко спросив:
- Ребятки, а как же курочки?
     Воцарилась тишина. Фигуры, окружившие стол, медленно распрямились. К отцу обернулся Петр и с кривой ухмылкой ответил:
- А зачем тебе куры? Ты старый, тебе умирать пора.
- Но я же нашел его. – Петрович почувствовал, что силы разом покинули его.
- А кто докажет? – развел руками Роман. – Все видели, что мы работали в саду, значит, мы нашли.
- Но, как же вы… как вам не совестно-то! Отцу-то! – Петрович не в силах ни говорить, ни видеть их, вышел из дома.
     Проходя мимо окон кухни, он услышал голоса спорящих. Про него забыли почти сразу. Никто не попытался остановить его, извиниться. Им было все равно, они получили то, за чем приехали. Петровича ничто более не удерживало на земле. Все, во что он верил эти годы, на что надеялся, рухнуло за несколько дней. Смысл жизни был потерян…
     Он пришел в сад, следом, неслышно ступая, бежала притихшая Манька. В сумраке сквозь причудливо сплетенные ветви деревья взирали на сгорбленного, еле идущего старика.
     Дойдя до грядок, Петрович остановился и тихо сказал:
- Пришел я… Возьми меня к себе, землица, нет мочи оставаться на этом свете! Только позволь кошку с собой взять, не на кого оставить ее здесь.
     Манька, словно понимая, о чем речь, прыгнула на руки хозяину и, потеревшись головой о телогрейку, заурчала. Перед Петровичем открылась земля, и он, с замиранием сердца, шагнул по ступеням вниз…
     Рассвело. В саду проснулись и запели птицы. На листве лежала роса, блестя бриллиантами в первых солнечных лучах. Вороны важно ходили по грядкам. И только в доме по-прежнему были слышны крики спорящих сыновей. Никто из них не заметил, что отца до сих пор нет…