Рыбка

Каждый год в один и тот же день вся Деревня выходила нa рыбалку. В этот год вместе со всеми вышел и Иван. Иван не любил рыбалку. Он плохо представлял себе, как сможет подсечь нежную плоть рыбешки стальным крючком. Но его привлекала радостная энергия сельской массовки, тусующейся на заледеневшем поле местного озера. Иван пробил небольшую лунку, сначала зачерпнул из нее ведром ледяной воды, а затем опустил в нее крючок с наживкой и стал ждать. Неожиданно он заметил легкое движение воды в ведре и, присмотревшись, разглядел маленькую рыбешку. Рыбка была меньше ладони, и золотистая ленточка опоясывала ее брюшко.
«Хорошее начало», - подумал Иван и приготовился к удачному лову.
- Сосед, ты что, или действительно рыбачить собрался? - услышал он знакомый голос Петра Силко.
- А что еще делать на рыбалке? - удивился Иван.
- Во, чудак! Сегодня же не рыбалка, а Рыбалка! Улавливаешь разницу? И ловить надо сегодня не рыбу, а Рыбу. Ты понял? Рыбу! Ты посмотри, что там делается!- Петр махнул рукой на середину озера, где от лунки к лунке металась с ведрами шумная и оживленная толпа односельчан.
- Эта Рыба появляется раз в год. Ей позарез нужен глоток воздуха. Как глотнет, так сразу на дно, и тогда ее ни за что не отыскать. А вот когда она воздух хватает, тут ее хоть руками бери, что ребенок малый.
- Да что ж это за рыба такая, - задумчиво произнес Иван, - что ее всем так хочется поймать? Вкусная по-особенному, что ли?
- Да я думаю, что вкуснее той Рыбы никто ничего отродясь не ел. Пять лет назад Мельнику подвезло поймать одну, так он, говорят, ее сырую, не жуя проглотил.
- Не от того ли помер? - спросил Иван.
- Не. Помер он не от Рыбы, а от рака.
- Вон она! Вон она! Держи ее!! - раздался истошный бабий крик.
- Ну, началось! - с веселой злостью выдохнул Петр. - Господи, помогай!- и помчался к середине озера, ловко проскальзывая через не занесенные снегом ледяные пространства.
Толпа словно обезумела. Бабы и мужики черпали воду из пробитых лунок и, почти не заглядывая в ведра, тут же опустошали их. Кто-то нетерпеливый, не в силах ожидать своей очереди, долбил новые лунки. Разговоры почти стихли. Мощная, звериная энергия нависла над озером.
На минуту неизвестные прежде эмоции захлестнули и Ивана. Он сбросил тулуп, схватил ведро, мгновение помедлил и решительно вылил из ведра воду вместе с первой в его жизни рыбкой.
- Ладно, пусть плывет, она еще жизни не видела, - вслух утешил себя Иван и помчался в самую гущу народа.
Страсти разгорались. Когда напряжение достигло пика, нечеловеческий вопль потряс округу.Толпа расступилась. В середине, на льду, сидел бледный Забодай, крепко прижав обе руки к груди.
- Моя, моя рыбка, - дрожащим голосом произнес он. - Не подходи, убью! - вдруг взвизгнул он, отпрянув от сделавшего шаг к нему Петра.
- Во, дурило, - беззлобно ругнулся Силко.
- А ты ее живую сожри, как Мельник, - хмуро посоветовал Жигайло.
- Да хоть покажь рыбку-то, - взмолилась жена Жигайло Настена. - Сколько живу, только слышала про нее, хоть бы разок посмотреть, а там и помереть можно, - тихо добавила она, не глядя на мужа.
Все молча посмотрели на Забодая. О Настиной болезни не знал в деревне только глухой, но такого в округе не наблюдалось, а поэтому знали все. Забодай понял, что если он сейчас откажет ей в просьбе, то деревня проклянет его, и только поэтому разжал зажатую намертво руку. На его ладони лежала маленькая рыбешка, точь-в-точь такая же, какая утром попалась в ведро Ивана.
«Неужто моя?!», - чуть вслух не подумал Иван и внутренне обмер.
- Не-а, это не та Рыбка, - не то с облегчением, не то с сожалением вынес вердикт Петр Силко.
Толпа радостно зашевелилась. Вместе со всеми перевел дыхание и Иван. Забодай протестующе затряс кулаком.
- Как не та? Как не та?! - закричал он. - Это ты нарочно говоришь! Не хочется Забодаю в ножки поклониться! Как же, съест Ленька Забодай Рыбку, а завтра вся деревня на цырлах: Леонид Петрович, Леонид Петрович!
- Слушай, Забодай Петрович, - оборвал его бывший секретарь колхозной партячейки Стоколяс, по несчастию носящий имя Забодая - Леонид Петрович,- уважение заслужить надо, а не так, с бухты-барахты, нате вам, Леонид Петрович, большой пламенный привет!
- Да ты бы уже молчал, заслуженный деятель! - огрызнулся Забодай. - А я все равно рыбку съем, назло вам, потому что вы нарочно так говорите, чтобы я не съел, - чуть не плача произнес неудачливый претендент на счастливый улов.
Народ потихоньку начинал жалеть Забодая.
- Да пусть он съест эту рыбу, - сказал кто-то.
- Да я что, против? - удивленно развел руками Петр Силко. - Ешь, Ленид Петрович, от рыбы, даже от свежей, никакого вреда, окромя пользы. Да только рыба эта не та. У настоящей Рыбы золотая полоска по брюшку, как поясок.
Иван подумал, что под ним мгновенно провалился лед, или что на него неожиданно вылили ведро ледяной воды. Он еще толком и не понял, что же именно он потерял, но ощущение обрушившегося несчастья парализовало его. Иван жадно втянул воздух и понял, что он долгое время не дышал.
- Да, - повернулся к нему Петр, - вот в такие моменты человек и раскрывается. Думал бога за яйца ухватил, дурик. А оно пустое. Рыба не всякому дается. Ловить может каждый, а ловят только избранные.
- Да что ловят-то? - наконец сумел выдавить из себя Иван. - Целое утро ловлю, ловлю, а что ловлю и сам не знаю. - А про себя подумал: « Что потерял не знаю, знаю, что потерял, но не знаю что».
- Деньги, сосед, мы все тут ловим, деньги. Кто Рыбу съест, к тому деньги рекой потекут, - ответил закадычный друг Петра Олег и тут же весело закричал:
 - Эй, односельчане, лопаты все прикупили?
- Это еще зачем? - отозвалась баба Катя.
- А деньги подгребать, - загоготал Олег.
- Тьфу, дурак! Я думала, что путевое, - рассердилась старуха.
- Кому что, а бабе Кате самовар, - отшутился Олег. - Ну, что расселась, деревня? Рыбу-то будем ловить, али нет?
Но деревня явно была не расположена продолжать рыбалку. Случай с Забодаем как-то всех охладил и утомил.
- Ясно, - сказал Олег, - что ж, перекур так перекур, - и первым сел на ведро, предварительно перевернув его донцем вверх. Мужики засмолили папиросы. Бабы начали неторопливо обсуждать деревенские новости. Иван сидел задумавшись. Сожаление и досада на себя переполняли его. « Вот недотепа, - думал он про себя. - Сколько раз мать говорила: не гонись за малым - упустишь большое. Не ищи добра от добра, береги, что имеешь. Забыл про все. Побежал как малое дитя. Куда? Зачем? «А счастье было так возможно», - вспомнил он строчку из школьного учебника. - А главное, сказать никому нельзя. Такого деревня не простит.» Постепенно мысли Ивана начали принимать совсем неожиданный поворот. « А зачем тебе деньги? - вдруг задал он себе вопрос . - Да, вот зачем тебе деньги? Ну, что бы ты с ними делал?» « Купил бы матери шубу, - немного подумав, чуть не сказал вслух Иван, - лисью, на шелковом подкладе», - и улыбнулся, представив мать, гордо вышагивающую по деревне в шубе, как в королевской мантии. «Ну, еще накупил бы сладостей братовым детишкам, чтоб наелись на всю жизнь, заграничных, в красивых обертках, как у Кузьмы Петрова». Кузьма работал в Городе на большом заводе. Завод был богатый и мог позволить себе покупать детям хорошие подарки на Новый год. Местные дети получали дедморозовские гостинцы в школе, которая была в состоянии положить в грубые бумажные пакеты только горсть леденцов, маленькую шоколадку и пачку печенья. Поэтому вся деревня ходила смотреть петровские подарки, и все от мала до велика завидовали детям Кузьмы черной завистью.
Больше пожелать вроде и нечего было. Иван с облегчением вздохнул :
- Ладно, не так-то много и потерял, - сказал он сам себе и прислушался к общим разговорам.
- А говорят, - сказала баба Катя, - что если кто Рыбку пожалеет и отпустит, она того на всю жизнь счастливым сделает.
- Да что мне от того счастья, - возмущенно возразил Гаврилюк.- У меня этого счастья хоть отбавляй: и жена, - он с гордостью посмотрел на свою красавицу жену, - и детьми бог не обидел. Мне бы денег немного. Машину бы купил, на море бы отдыхать поехал с семьей, какое еще счастье надо?
- Ну, кому что, - вздохнула баба Катя.
- А бабе Кате – самовар, - смеясь, продолжила деревня.
Бабы Катин самовар был притчей во языцех и, можно сказать, визитной карточкой Деревни. Огромный, трехведерный, он неизменно присутствовал на всех деревенских торжествах, да и так, вечерком, любила сельская община побаловаться липовым чайком в доме у бабы Кати. Самовар был старинный, вернее сказать, старый, поэтому часто ломался. Чинила его по очереди вся деревня, но последнее время самовару, похоже, пришел конец.
- Самовар нужен всем, - благодушно заметила баба Катя, и Иван внутренне согласился с ней.
- И деньги всем нужны, - вклинился в общий разговор Митяй, местный киномеханик.
- Деньги нужны всем, да не каждый ими по уму распорядиться сможет, - раздраженно заметил Вася по кличке «новый русский», с чьей-то легкой руки прилепленной к бывшему колхознику Василию Быкову, тяжело и мучительно осваивающему нехоженые дебри российского бизнеса.
 - Кабы мне да деньги, - продолжил Василий, я бы всю деревню и одел, и обул.
- Ну, насчет обул, это ты точно выразился, - поймал Васю на слове Петр.
Деревня засмеялась, но незлобиво: Вася сам был гол как сокол и с трудом одевал и обувал самого себя.
- Да что вы все заладили - деньги, деньги! Можно подумать, это - главное в жизни! Все посмотрели на Олега, произнесшего свою короткую речь с особой экспрессией, в которой угадывался элемент личной заинтересованности.
- Вон Мельник,- продолжил Олег, - ну и что, что деньги имел, умер, как простой смертный.
- Можно подумать, что ты будешь жить вечно, - оборвала Олега его жена Арина.- Так ты с голой жопой умрешь и детям своим ничего не оставишь, а Мельник и детей своих и внуков по гроб жизни обеспечил. Светке какую квартиру в Городе купил, четырехкомнатную, на третьем этаже, обоим сыновьям по машине, и жена как барыня ходит, вся в шелках и жемчугах! Да и сам перед смертью пожил - на каких только сингапурах не побывал!
- Тебе бы только деньги! - огрызнулся Олег. - О, баба ненасытная!
- А другого от тебя тем более не дождешься, - чуть не заплакала Арина.
- Господи, - запричитала она, - за что же я тебя так прогневила? Все на себе тащу, в долгах как в репьях, две девки на выданье, это ж сколько денег надо! Сама еще не старая, - и заплакала.
- Эх, жизнь, ядрена корень! - крякнул Петр Силко. - Крутишься, крутишься, как белка в колесе, а денег нет и не будет. С женой получили зарплату, пошли на базар и купили джинсы Алешке. Осталось денег только на хлеб и то впритык. Белый батон уже роскошь. Вот и живи, как хочешь.
- Так зачем джинсы купили? - вмешался в разговор «новый русский». - Неразумно деньги тратите.
- Оно, конечно, неразумно. А дитю, знаешь, какая радость?! А нам с женой радость на него смотреть.
- Ну, смотрите, смотрите. Вырастите эгоиста, тогда попляшите, - продолжал гнуть свою линию Вася-бизнесмен.
- А тут хоть смотри, хоть не смотри, - хмуро произнес Жигайло.- Все равно денег ни на что нужное не хватит.
- Это правда, - согласился Петр и задумался.
Иван понял, что думал его сосед о своем доме, вернее, о крыше своего дома. Вот уже много лет Петр мечтал перекрыть свое жилище, которое каждый раз во время грозы превращалось в корабль, терпящий бедствие. Мелкий осенний дождик преображал Петров домик в подобие сырого дупла, с буйно расцветающей роскошной плесенью, которую хозяйка стыдливо прикрывала дешевенькими коврами. Долгое время Петр откладывал деньги с зарплаты на ремонт крыши, отказывая себе и семье в самом необходимом. Но тут грянули преобразования. И собранная с таким трудом сумма для перестройки крыши была, по-видимому, использована для перестройки страны. Каждое лето Иван помогал соседу производить «мелкий текущий ремонт», но в этом году у Ивана возникло неприятное подозрение, что Петрова крыша, так же как бабы Катин самовар, доживает последние дни.
- Да не переживайте так, Петр Ефимович, - сказал Иван.- Придумаем что-нибудь.
- Это ты о чем? - удивленно поднял брови вверх Петр.
- Да я про крышу, - смутился Иван.
- Это интересно, интересно, - оживился Василий, услышав слово «крыша». – Я давно хочу подробнее узнать про эту историю.
Петр приосанился.
- Да сколько можно слушать про нее, - деланно – безразличным тоном начал он.
- Давай, давай, не жмись, - заторопили мужики Петра.
- Ну, хорошо, с чего начать? Иван, ты помнишь, как в июле мы с тобой последний раз полезли крышу делать? - обратился Петр к Ивану.
- Как не помнить! - удивился тот. - Я в тот раз подумал, мне конец пришел, когда балка обломилась, помните?
- Да с той балки у меня все и началось. Пролетел обломок в двух сантиметрах от моей головы. Если бы чуть левее, попал бы в висок, и все - мгновенная смерть. Лежу я ночью на своей кровати, под практически открытым небом, лежу и думаю: «Мать родная! Вот так бы убило меня сегодня, а жене с детьми не то что крышу отремонтировать - меня не на что похоронить было бы». И решил я действовать решительно и агрессивно. Собрался на следующее утро и пошел в район. Нашел страховую компанию, ворвался в нее как...- Петр поискал в своем лексиконе слово, которое бы точно передавало его тогдашнее состояние и не нашел его, - как...
- ...сумасшедший,- услужливо подсказал кто-то.
Петр пропустил подсказку мимо ушей.
- Одним словом, ворвался я в помещение и спрашиваю: «Где тут у вас самый главный начальник? Он мне позарез нужен». А в помещении никого нет, исключая молоденькую секретаршу. А с нее какой толк?
- Ну, не скажи, - засмеялись мужики, - в молоденьких секретаршах всегда есть толк.
- Тьфу ты, да я же не за тем пришел. А девушка попалась смышленая. «Не волнуйтесь, говорит, уважаемый товарищ Силко. Изложите, пожалуйста, письменно вашу просьбу. И мы ответим вам так быстро, насколько это будет возможно». Делать нечего. Взял я листок бумаги и написал, что так мол и так, что еще до перестройки застраховал я свою жизнь на 500 рублей и отчислял каждый месяц из своей зарплаты 10 рублей и 00 копеек. Написал я так же, что из-за перестройки крыши моя жизнь подверглась смертельной опасности, в результате чего я чуть не остался калекой. И далее я написал, что прошу рассмотреть мою просьбу о денежной компенсации морального ущерба, пережитого мной, в размере стоимости новой крыши.
- Ну, ты даешь, - удивились мужики.
- А что мне оставалось делать? - сконфуженно произнес Силко. - Утопающий хватается за соломинку. А через неделю я вдруг получаю письмо. «Уважаемый товарищ Силко! Ваша просьба рассмотрена положительно. Поскольку в настоящий момент вера народа в страховые компании сильно пошатнулась, руководство нашего учреждения вынесло решение о показательно-рекламном строительстве вашей крыши». И на следующий же день приехало несколько грузовиков. Привезли черепицу красного цвета и рубероид. Крышу утеплили, сделали все как положено, не взяли ни копейки за работу, даже от самогонки отказались.
- Что-то тут не чисто, - не выдержал на этом месте Митяй.
- Да я же объясняю: показательно-рекламная кампания, - разъясняюще произнес Петр.
- Так может нам всем в ту компанию обратиться? - обрадовался Гаврилюк.
- Опомнился, - насмешливо перебил его Кузьма Петров.- Я на следующий день побежал туда.
- Ну и что?
- А ничего. Ни слуху, ни духу. Как вымерли.
- Тут возможны два варианта, - степенно произнес председатель колхоза Николай Иванович Агафонов. - Либо строительство Петровой крыши обескровило страховую компанию окончательно, либо руководство названной компании прикарманило оставшиеся деньги вкладчиков, прикрывшись строительством оной крыши.
Больше всего в этой истории Ивана удивляло то, что он до сих пор не замечал новой крыши соседа. Но он отнес это на счет своей всегдашней рассеянности и даже немного расстроился. Разговор между тем вновь вернулся к Рыбке.
- Если честно, мне эта рыба, что шла, что ехала, - с болью признался по-всегдашнему хмурый Жигайло и смял в своих больших и сильных руках едва прикуренную сигарету. - Мне деньги нужны только для Настены. Она так надеялась, что я смогу сегодня наконец поймать эту Рыбу, что даже вышла на улицу первый раз за год. Вон бледная какая. Ей и дышать тяжело, не то что ходить. Врач сказал, - тихо добавил он, - что без операции она больше месяца не выдержит.
Жигайло закашлялся. Мужики понимающе отвели глаза.
- Да что за операция? - спросил Петр. - Сколько стоит? Может, мы всей деревней скинемся, да и все дела? Ведь наверняка у каждого на черный день припасено.
- Даже если все похоронные сложить, и то даже на треть не наберется. Операция дорогая. Да и не делают у нас таких, только за границей, - устало ответил Жигайло.
После этих разговоров Ивану стало стыдно за свои давешние мечты. Разве Ивану Рыбка нужна? Слава богу, все живы и здоровы. «Нет, - подумал Иван, - все равно жаль, что отпустил Рыбу. Сейчас бы отдал ее Жигайлу, и Насте бы было хорошо, да и мне не так муторно. А то, словно что плохое сделал».
Из задумчивости Ивана вывел раскатистый голос председателя колхоза.
- Это ж какая силища у народа! Да кабы с таким энтузиазмом да на колхозное поле, небось бы не осталась свекла зимовать под снегом.
- А ты в следующий раз прикажи посадить несколько золотых свеколин, - раздался чей-то задорный женский голос. - Вот тогда и посмотришь, останется хоть одна свекла или нет.
- Боюсь я, - ответил Николай Иванович, - что весь урожай будет уничтожен на корню еще при прополке.
Все засмеялись:
- Это точно!
- Ну, что, похоже, ловли в этом году больше не будет, - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Стоколяс.
Все молча согласились с руководящей и направляющей в недалеком прошлом силой. Общее мнение высказал Митяй:
- Да, конечно, пока мы тут лясы точили, Рыбка тыщу раз могла воздуху хлебнуть, само собой больше тут делать нечего. Пошли по домам!
- А чего это по домам? - возмутилась баба Катя. - Пошли ко мне чай пить!
- Баба Катя, - удивился Иван.- Кто ж тебе на этот раз самовар отремонтировал? Я думал, он ремонту уже не подлежит!
- Правильно думал, - согласилась баба Катя. - Выбросила я моего друга сердешного. И такая тоска меня взяла, что думала, и мне пора вслед за самоваром. А тут артисты откуда ни возьмись: на, бабуля, новый самовар!
- Что за артисты?
- На прошлой неделе, дело уже к ночи было, проезжали через нашу деревню артисты. А их машина возьми и заглохни прямо перед моим домом. Они ко мне:
- Бабушка, где у вас здесь гостиница?
- Да какая, говорю, у нас гостиница? Вон заходи в мой дом, кто на лавку, кто на печку, кто на диван - места всем хватит. Да только, говорю, чая вам не смогу предложить, потому как самовар мой приказал долго жить. А они отвечают:«Не велика беда, бабушка. Мы имеем свой личный буфеторный самовар».
- Бутафорный, бабушка Катя, - поправила старуху всезнающая Зинка, обучающаяся в 6 классе и регулярно посещающая местную библиотеку.
- Не знаю какой, но я так поняла, что он у них для красоты стоял в их, стало быть, буфете, а потому и прозывается буфеторным самоваром, но чай в нем варить можно как в настоящем. Утром встала я ни свет ни заря, а артистов тех уже и след простыл, кабы не самовар на столе, так подумала бы, что мне все приснилось.
- А самовар, значит, тебе в подарок оставили?
- Может в подарок, может забыли, сказать не могу, но поскольку он в моем доме, стоять без дела ему не придется.
- Ну и правильно, баба Катя, а то скучно без твоих посиделок.
- Степан, - вдруг раздался голос Настены, - давай и мы с людьми посидим у бабы Кати.
- Да куда ж ты пойдешь? - удивился Жигайло. - Завтра в больницу ехать надо, да и устала ты за сегодня.
- Поотпустило меня маленько, - прислушиваясь к себе, ответила Настена. - Давно я так себя не чувствовала, пойдем, а то когда еще придется, так хоть вспомнить о чем будет.
Степан посмотрел на раскрасневшиеся щеки жены, на ее глаза, горящие так, как не горели в девичестве, и, немного подумав, утвердительно кивнул головой.
- Не нравится мне Настена сегодня, - тревожно сказал Степан бабе Кате.- Боюсь я, как бы чего не вышло.
- Хорошая девка, - ответила баба Катя, внимательно приглядываясь к Насте. - Ох, сдается мне парень, что она еще тебе детей нарожает!
« Какие там дети!» - хотел сказать Степан, но посмотрел на Настену и промолчал.
Спустя полчаса дом бабы Кати заполнился весело гомонящим народом. Бабы неспешно накрывали на стол.
- А что думает кондитерская фабрика? - вдруг услышал Иван странный вопрос.
- А кондитерская фабрика не думает, она действует: обоз уже в пути и приближается к бабы Катиному дому, - ответил мужской голос, который мог принадлежать только одному человеку - Семену, брату Ивана.
«Ну, понятно, - подумал Иван, - какой вопрос - такой ответ».
Но разговор, состоявшийся дальше, вызвал еще большее недоумение у Ивана.
- Послушай, Семен, а правда, что у тебя объявился родственник за границей? Из Германии, что ли? Фамилия немецкая. Говорят, засыпал тебя подарками с ног до головы.
- Скорее у жены, чем у меня, - ответил Семен, - да только я не знаю, действительно ли он из Германии или еще откуда, может, и из Америки. Нинка узнала о нем из какого-то американского фильма. А вообще-то он живет на небе.
- Кто живет на небе? - удивленно спросил Иван.
- Ну, этот, - брат немного замялся.- Клаус! - радостно вспомнил он.
Это имя ничего не говорило Ивану и он вопроситeльно посмотрел на брата. И тут подоспела всезнающая Зинка.
- Санта Клаус, - сказала она, а затем добавила:
- Так называют деда Мороза на Западе.
- Ну, - снова опешил Иван,- а при чем тут Санта Клаус вместе с дедом Морозом?
- Так с него - то все и началось!
- Да расскажи ты все по порядку! - зашумел народ. - А то от своих детишек мы каких только чудес не наслышались! А на самом-то деле все как было?
А на самом деле приближающийся Новый год заставал семью Семена в несколько стесненном с материальной точки зрения положении, если не сказать похуже. Отложенные с превеликим трудом деньги имели целевое назначение, и их решено было не трогать. Нинка, жена Степана, тщательно сбалансировав семейный бюджет, выкроила немного денег на подарки двум своим мальчонкам и купила на них два сникерса. Хотя шоколадки имели цену немалую, в качестве подарков выглядели убого, и Нинка решила, проявив смекалку и выдумку, немного скрасить скудость дед-Морозовских приношений. В одном из заграничных фильмов она как-то видела, что «их» дети вешают в ночь на Новый год на стены длинные носки, а утром находят в них подарки. Из старых ниток были связаны два теплых носка, размером со Степанову ногу, с тем расчетом, что ее владелец еще попользуется ими после праздников. Ночью Нинка разложила сникерсы по носкам, а утром...
- Заходим мы с Нинкой утром в спальню к ребятишкам, а Нинка и говорит: « Ну-ка, дети, посмотрите, что вам там дедушка Мороз положил?» Мальцы сразу в носки, вытащили по сникерсу и замарсили их за одну секунду. Меньшой и говорит: «Мам, я еще хочу»,а Нинка: «Где ж вам дедушка Мороз наберется? Вас много, а он один, тяжело ему мешок таскать. Погодите до следующего года, может, он еще что-нибудь принесет». А малый не поверил и шасть в носок и вдруг вытаскивает еще одну конфету. Старший за ним - и тоже такую же самую. Я посмотрел на Нинку, а она смеется.
- Я подумала, - объяснила Нинка, - что это Семен втихаря от меня положил. Сюрприз! Потом смотрю, еще по одной достали, а потом еще...
- В общем, - продолжал Семен,- завалили всю кровать. И чего там только не было! Я такого отродясь не видел! Когда Колян притащил корзину, до меня стало доходить, какие ж это деньги надо было потратить, чтобы всю эту дребедень купить! Ну, думаю, Нинка, ты и дура! Будешь теперь еще год без сапог ходить! У меня лично денег нет, чтобы тебя обувать, и так всю зарплату до копейки отдаю! Смотрю, а эти уже коробку из-под телевизора притащили, сладости складывать. Э, думаю, тут не только Нинкины сбережения, тут и моя заначка в ход пошла! Я в чулан: там на верхней полке мой сапог стоял, а в нем под стелькой лежали отложенные с премиальных по концу года 500 рублей - на спининг берег. Цап-цап, слава богу, на месте! Да что ж это такое, в конце-то концов, думаю. Где ж она такие деньги надыбала? Я в нашу спальню. Смотрю, шарит Нинка по серванту, вся в пыли...
- Тю, дурной, - сконфузилась Нинка. - Да де ж ты у меня пыль-то видел?
- Ну, хорошо, - поправился Семен. - В общем, рыскает моя Нинка по чистому серванту, пыль столбом, не знаю, откуда она взялась, в руке скомканный пустой носовой платок, а из глаз слезы ручьем катятся. Как увидела меня, как закричит, как заплачет : « Скотина ты этакая! Ты что ж это удумал, что ж сотворил, ты кого удивить надумал, морда ты немытая! Я весь год не пила не ела, копейку к копейке собирала, трусов себе лишних не купила...
- Что он мелет?! Что он мелет?! - возмутилась Нинка.
- А что я такого особенного намолол? - удивился Семен.- Я еще и половины не сказал, чего ты мне сказала. Одним словом, - продолжил Семен, - выслушал я Нинкину речь от начала до конца, а потом так спокойно и интеллигентно ей говорю: «Дура ты! Ты ж сама на прошлой неделе свои деньги в сундук перепрятала и на ключ заперла. Кто ж их окромя тебя и возьмет?» Нинка смотрит на меня и сама себе не верит. Открыла сундук: вот они, ее отложенные разглаженные сотенные в уголке лежат. Бросились мы с Нинкой назад к детям. А там уже не комната - склад кондитерской фабрики. А они все таскают и таскают. Я Нинке говорю: « Лучше бы ты мне карман связала, а я б туда рубль положил!»
- Удивительные дела! Чего только в мире нет! - стал делиться впечатлениями народ.- А все потому, что Санта Клаус. Наш Дед Мороз на это не способен, нет...Эти американцы зазря носки вешать не будут, это только мы, как дураки, последние деньги на подарки, а они, вишь, носки развесят и ждут, когда их дедушка Клаус чего-нибудь положит. Там все умно, не то, что у нас.
- А как этот Клаус в дом пробирается? – спросила баба Катя.
 Все посмотрели на Зинку. Зинка, почувствовав собственную значительность, важно ответила:
- А через трубу, бабушка Катя.
- Господи, да на кого ж он похож? - перекрестилась старушка.- А обратно-то как? Тоже через трубу? Уж не на метле ли?!
- Я знаю только, что ездит он на рогатых оленях, - немного стушевалась Зинка.
- Я так и знала, что без рогатых тут не обошлось! Значит, ездит Санта Клаус на рогатых...
- Ну, что на рогах, так это точно, - засмеялся Митяй.
- Это еще почему?
- Да кто же на тверезую голову в трубу полезет!
Народ засмеялся.
- Хоть смейтесь, хоть нет, а вот такие чудеса произошли у меня в доме под Новый год, - подытожил Семен и добавил:
- B общем, наелись мои мальцы конфет на всю жизнь.
В этот момент какая-то смутная мысль стала зреть внутри Ивана.
- Как ты сказал? - в задумчивости переспросил он брата, вдевая между тем руки в рукава тулупа.
- Говорю, наелись на всю жизнь! Ты что, уже уходишь? - спросил Ивана Семен.
- Нет, я только на мамку посмотрю, - радостно на ходу бросил Иван и в нетерпении распахнул дверь.
Он бежал по заснеженной дороге, и ветер щедро бросал ему в лицо влажные хлопья снега. Он бежал по своей деревне в стоптанных отцовских валенках и старом заштопанном тулупе. Бежал и улыбался, счастливый.
Господи, что человеку для счастья надо...