Предатель, сказала дочка

Полный текст на:

http://www.svoboda.org/programs/TD/2002/TD.102002.asp

Татьяна Гущина: - Я думаю, что это сложная проблема для всех. Но, понимаете, дело в том, что он там был, и мы будем исходить в данном случае из факта, что он там был. А то, что он делал, какие-то подробности, их, очевидно, кроме него уже никто не знает, что он выполнял. Для меня то, что он не выполнил этого задания и предал всех, кто там был, я это расцениваю только как предательство. Я совершенно не стесняюсь сказать, и если он меня услышит, то пусть он это знает, что, конечно, он предатель, и он таким родился. Это мое мнение, это мое ощущение этого человека, которое длилось очень долго.

Владимир Тольц: Он услышит вас, Татьяна Сауловна, услышит! Я разыскал Николая Евгеньевича в Штатах, и вот что он говорит по поводу выдвигаемых против него обвинений и тех рассказах, которые бытуют до сих пор о его деле.

Николай Хохлов: Я никогда никого не убивал и никогда никого не убил бы. И причина, по которой я появился на Западе, заключается именно в этом, что я отказался, в 52-м году, отказался от убийства, а в 54-м году я решил остановить убийство. Вот в этом и есть суть того, что с нами произошло. Сделал я это именно потому, что мы уже с моей женой в Москве решили, что это убийство должно быть остановлено. А рассказал я о ней для того, чтобы ее спасти. Если бы я о ней не рассказал, ее бы потихонечку, в полной тайне, как это было уже сделано, ее просто отравили бы на конспиративной квартире, как это уже делали.

...Я хотел поставить точки над i и исправить то, что в течение многих лет очень искажалось. Все дело в том, что мне никогда не было поручено убивать Околовича. Произошло совсем другое. Вместо того, чтобы получить задание убивать Околовича, (я знал, что будет совершено убийство, если я ничего не сделаю, и поскольку мне было поручено руководство за границей группой агентов, среди которых было два потенциальных убийцы), я решил это остановить. И когда я пришел к Околовичу, то я ему сказал, что Центральный комитет, между прочим, сам Хрущев это подписал, постановил вас ликвидировать, но я этого допустить не могу. Эти два убийцы они находятся в городе, я могу их придержать, они под моим контролем. Давайте решать, что делать...

Но, к сожалению, когда потом мы решили вместе, что надо как-то посоветоваться с иностранцами, чтобы, может быть, спасти мою семью, если мне придется остаться на Западе. (Я, между прочим, на Западе оставаться сначала не хотел, я хотел вернуться обратно.) Но американцы по своей глупости, в то время ЦРУ было очень молодым и неопытным коллективом, они меня схватили и задержали. Тогда, конечно, было уже поздно возвращаться.

И когда стоял вопрос, что делать с моей семьей, то я вспомнил, что именно задания такого порядка как убийство политическое, они государством рассматривались совсем по-другому, чем просто переход на Запад. Для них самое важное было сохранить тайну. Когда я работал в Берлине оперативным работником, то я наблюдал за тем, как готовились такие небольшие команды для саботажа и убийства, и всякий раз за женами устанавливалась слежка, когда агент уходил на работу. И однажды один агент перешел на другую сторону, стало сразу известно, я был, между прочим, в кабинете у Судоплатова тогда. И потом, когда его на явке взяли, то и его, и его жену убили. В общем, это было одним из добавочных причин, по которым я решил из этого ужасного ремесла оторваться.

Я вообще никогда не соглашался на то, чтобы меня использовали как агента, как офицера для "мокрых" дел. Вот это все, к сожалению, было искажено. Искажено по той причине, что НТС, той организации, к которой я пришел, - я не пришел к иностранцам, - нужно было в то время поднять свою репутацию в глазах Запада. Они упростили все это и они выпустили пресс-релиз, что Хохлов, которому было поручено убийство, пришел к нам, потому что мы такие хорошие, и он так был обворожен нашими политическими программы, и он покаялся.

Владимир Тольц: Николай Хохлов. Вернемся, однако, к моей беседе с его антагонисткой - дочерью руководившего сорванным Хохловым убийством. О своем отце Сауле Окуне Татьяна рассказывает так:

Татьяна Гущина: Дальше он приехал сюда очень быстро. Он отправил нас с мамой, мы были в этот момент как раз в Австрии, под окнами у нас ходили какие-то неизвестные граждане, естественно, это было не очень приятно, сами понимаете, это были 50-е годы, и не было никого, и некуда было позвонить, и этого нельзя было делать. Мы уехали, он улетел на самолете уже, встретил нас здесь. Ну а потом начались всякие формальные процедуры по поводу провала, который, естественно, считался провалом. Хотя в свое время отец предупреждал и говорил, что Хохлов это не человек, на которого можно положиться. На это не обратили внимания, очевидно, он устраивал некоторой своей опереточной легкостью. У него и псевдоним был "Свистун", он полностью, я думаю, его оправдывает.

Владимир Тольц: - Ну, по поводу этого есть и другие сведения. К примеру, Николай Евгеньевич Хохлов говорит вот что:

Николай Хохлов: Я хотел бы использовать эту возможность, чтобы объяснить. Когда я был студентом, я поступал в ГИТИС или ВГИК, - у меня два "университета" было, - то мне нужно было как-то зарабатывать деньги. Кто-то из моих друзей, коллег шел мыть посуду в ресторанах, работали официантами, а я умел свистеть. Я несколько месяцев подрабатывал тем, что я свистел.

Псевдоним "Свистуна" мне дать не могли, это ложь. Потому что во всем Советском Союзе было только три свистуна - две женщины и один, всего один мужчина - это я. Значит, никогда у меня псевдонима Свистуна не было, и то, что в "Совершенно секретно" называл меня Свистуном Боровик, это несправедливо и немножко некрасиво.

Татьяна Гущина: Я, боже упаси, прекрасно отдаю себе отчет, что я пришла на американское Радио Свобода, отнюдь не в "Пионерскую зорьку". И я не пришла искать в данном случае справедливости от своих идеологических противников. (Я так не ощущаю, я об этом говорю чисто формально.) Просто есть одна сторона, есть другая сторона. Я это совершенно не ощущаю, я ощущаю себя независимой и теперь после десяти лет абсолютно вне любой политики. Потому что та политика, которая сейчас, мне вообще неинтересна, она меня не волнует ни с какой стороны.

Я, может быть, сейчас необъективна, во мне начинает бурлить некоторый адреналин. Что делать, я воспринимаю это так. Потом пришлось довольно тяжело, потому что, вы понимаете, что такое быть сразу отрезанным и сразу, когда начинается у тебя другая жизнь, без какой бы то ни было подготовки.

Владимир Тольц: - Что значит "другая жизнь" - отца выгнали с работы, посадили?

Татьяна Гущина: - Нет, его не посадили, его отправили в отставку за провал крупной операции. И никакие уверения в том, что он предупреждал, уже никого не интересовали, нужен был факт или выполненной работы или печальный факт невыполненной работы, который в тот момент имел место быть. Ему пришлось достаточно тяжело, потому что, не закончив МИИТа, у него не было высшего образования. И высшая школа КГБ, школа особого назначения - это не образование. Это не специальность быть чекистом или разведчиком - это судьба. В данном случае судьба закончилась на этом эпизоде. И ему после того, как он был консулом, как он был руководителем резидентуры, пришлось поступить в школу вечерней молодежи.

А потом те же самые "органы",- он ходил к Серову с фразой, что за одного битого двух небитых дают. Но, поскольку постольку сменилось руководство, пришел Хрущев, нужен был новый политический капитал, и уже груз поражений был совершенно не нужен, нужны были победы, то Серов ему отказал. (Правда, тогда же предложили поехать в Венгрию, когда начались события 56-го года. Но мама была против, она просто боялась, что он оттуда не вернется.) И он не поехал.

И после этого он очень долго, до конца своей жизни, а умер он в 95-м году, он работал директором ресторана "Прага".

Владимир Тольц: - Видите, как время трансформирует идеи сильных мира сего. В свое время товарищ Сталин категорически заявил, что у чекиста только два пути - или на повышение или в тюрьму. Вашего отца не посадили. Может быть, пост директора ресторана "Прага" стоило бы истолковать как повышение...

Татьяна Гущина: - Я бы истолковала это как тюрьму. Это что брать точкой отсчета.

Владимир Тольц: - Но ведь он же продолжил на чекистской по сути дела должности работу, можно сказать, по прежней международной линии (Вы уж простите меня за невольную шутку!)

Татьяна Гущина: - У вас такая должность - иронизировать немножко. Безусловно, можно и так считать, все равно осталась та же "Европа".

Владимир Тольц: О Сауле Окуне я расспрашивал не только его дочь, но и человека, сыгравшего в его судьбе роковую, как считает она, роль - Николая Хохлова.

Николай Хохлов: - Саул Львович занимал центральную роль во всей этой операции. Между прочим, когда я отказался в 52-м году, то Саул Львович был именно тем, который на партсобрании говорил, что Хохлов не годится для этой работы, что нужно его от этой работы отстранить и что вообще нужно присмотреться к нему.

Он был потом назначен руководителем операции в Австрии. Он был там фактически резидентом, но именно резидентом Судоплатова. И когда была развернута эта так называемая операция "Рейн" по ликвидации Околовича, он руководил всей подготовкой. Он меня принял тогда в Баден-Бадене и наблюдал за тренировкой агентов. (Между прочим, опять-таки, в прессе, - в том числе, в работах так называемого профессора Эндрю, - написано, что меня тренировал чемпион такой и чемпион такой, по стрельбе, по самбо. Все это неправда, меня никто не тренировал, тренировали агентов.) Окунь как раз занимался подготовкой этого и подготовкой маршрута. Он был связан с агентами в Швейцарии, которые дали паспорт настоящий швейцарский для моей работы. А потом они бесшумное оружие заделали именно в Баден-Бадене в аккумулятор, в батарею автомобильную, переслали в Швейцарию, из Швейцарии перевезли во Франкфурт. Окунь занимал ключевое положение в этой операции.

Потом, когда американцы меня схватили, у них появилась такая фантастическая мысль - может быть его завербовать, потому что, если операция провалилась, он может испугаться, что его накажут и прочее. Из этого ничего не вышло по двум причинам: во-первых, потому что они по-идиотски совершенно себя повели в Австрии, американцы, а во-вторых, что Окунь, конечно, не перешел бы.

Владимир Тольц: В 1992-м Хохлов вновь встретился с Окунем. В Москве.

Николай Хохлов: Я узнал, что он работает в "Праге", я к нему пришел, внизу были охранники, и спросил: "Можно мне Сергея Львовича?" А на меня посмотрел охранник и сказал - "Саул Львович". - "Да-да, Саул Львович..."

Я к нему поднялся, и он сидел за столом за большим, столом большого начальника, (директор "Праги" - это большое начальство). И посмотрел на меня, - он уже чувствовал, что я к нему, вероятно, явлюсь, - он угадал, кто я. Смотрел на меня, конечно, довольно недружелюбно. Я сел напротив него, и он так посмотрел на меня еще раз и говорит: "Да, я бы так не сделал. Я говорю: "Как бы вы так не сделали?" Он говорит: "Приказ есть приказ". В общем, там было несколько таких неуклюжих слов между нами. А потом я сказал: "Саул Львович, вы подумайте, если бы я не сорвал это убийство, вы же были бы участником политического убийства. Разве вам это было нужно? Ну, хорошо, вы сказали, что это приказ. Ну, а семья, а история, а соотечественники?"

И вы знаете, до него это дошло. Он как-то сразу смягчил свои разговоры и стал разговаривать довольно приветливо.

Место его, конечно, в "Праге", было намного лучше того, что он делал в КГБ. Конечно, жизнь повернулась для него в хорошую сторону. Думаю, что он был неплохим человеком, просто служакой таким, все было связано с работой. И потом, когда мы стали расставаться, он вышел из-за стола, пожал руку, сказал - "заходите..."

Владимир Тольц: Я могу ошибаться, но мне кажется, что дочь Саула Львовича не стала бы приглашать Хохлова заходить к ней.

Татьяна Гущина: Для меня это человек, который сломал нашу жизнь